Хирш Матиас - «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу». [.. Матиас Хирш Это мое тело и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела
 Скачать 1.55 Mb.
|
СамоповреждениеВ начале этого раздела я хотел бы напомнить о том, какие функции обретает тело, когда становится объектом насилия вследствие диссоциации, и чьей репрезентацией оно может служить: 1) тело становится объектом агрессии (как ребенок из прошлого, который подвергался насилию и недолжному обращению); 2) тело или его часть посредством агрессивного агирования превращается в сопровождающий и тем самым «положительный» материнский объект; здесь можно подумать о теплой, стекающей по коже крови при самоповреждении; 3) при самоповреждающем поведении, особенно в отношении собственной кожи, становится очень ясно, что граница «я‑тело» создается искусственным путем, и она встает на место слабой, ненадежной границы «Я». Я бы хотел также напомнить о том, что в последних исследованиях, включающих теорию привязанностей, телу отводится большая роль в развитии младенца. Огден (Ogden, 1989) придает центральное значение «режиму аутистического касания» досимволического, доречевого опыта. Физические ощущения посредством «образования ограниченных поверхностей» и «образования досимволических связей» (S. 51) основаны на тактильном контакте субъекта и объекта. Другие исследователи, а именно Фонаги и Таргет (см., например: Fonagy, Target, 1995, S. 294; 2007), постоянно подчеркивают значение функций ментализации и символизации, которые первоначально берет на себя мать младенца (в расширенном понимании контейнирования). Если эта материнская функция выполняется в недостаточной мере, «обязательно нужно найти другие формы обретения психического опыта. К ним относятся, например, самоповреждающее поведение и агрессивное поведение, направленное вовне» (Fonagy, Target, 2000, S. 965 и далее). Это означает, что такого рода дети, ставшие жертвами пренебрежительного отношения, ищут пути, чтобы осуществить патологическое контейнирование неинтегрируемых, несимволизированных психических переживаний, и используют при этом прежде всего собственное тело. Можно вспомнить депривированных маленьких детей, которые бьются головой об стену, или Iactatio capitis nocturna, посредством которого ребенок укачивает сам себя, бесконечно раскачиваясь всем телом туда‑сюда. Таким образом, деятельность тела ведет к самоуспокоению (Ogden, 1989, S. 72 и далее), страх самоуничтожения держится под контролем (там же, S. 70). Раскачивание служит в этом случае самоутешением и аутоэротической стимуляцией, как будто ребенок становится матерью для себя самого (Mahler et al., 1975, S. 71). Следующий отрывок из письма известной художницы Ники де Сен‑Фалль к своей дочери отчетливо демонстрирует связь между детскими травмами, необходимостью подавлять адекватные аффекты и вытекающего из этого самоповреждающего поведения: Атмосфера нашего дома была удушающей, словно в инкубаторе, пронизанной моралью и приличиями. Тем летом мой 35‑летний отец засунул руку в мои трусики. <…> Внезапно он начал исследовать мое тело совершенно новым образом. Во мне смешались стыд, желание, стеснение и страх. Отец сказал: «Не двигайся…» Я была послушной, словно робот. <…> У отца была ужасающая власть надо мной, какая бывает у взрослых над детьми. Я могла бы защититься, как и хотела, но он был сильнее меня. Моя любовь к нему обернулась презрением. Он подорвал мою веру в человечество. … Для маленькой девочки изнасилование равносильно смерти. <…> Мне было 11, и я чувствовала себя исключенной из общества. Вся моя ненависть была направлена на такого любимого отца. <…> Я не могла справиться с этой сложной смесью любви и ненависти, которую испытывала к отцу. Если бы я его предала, он бы меня больше не любил. Я была заложницей любви и возмущения. <…> Мир показал мне свое ханжеское лицо, я поняла, что все, чему меня учили, было ложью. <…> Одиночество. С такой тайной становишься очень одиноким. Выживание вошло у меня в привычку, и я взяла вину на себя. <…> «Змеиным» летом мой отец, банкир и аристократ, засунул свой член мне в рот. Когда мне было 20, я стала постоянно обкусывать свою верхнюю губу. Это был настоящий нервный тик. Еще 20 лет спустя я довела свой рот до того, что у меня выросла вторая губа. Мой позор был у меня на лице. <…> После этого я направила свою агрессию против других частей моего тела. <…> Печальное человечество! Преступление, совершенное против нас, постоянно повторяется! В возрасте 64 лет Ники де Сен‑Фалль (1994) опубликовала свою автобиографию в форме писем к дочери Лауре, и из книги становится ясно, что сексуальному насилию предшествовали многочисленные травмы, лишения и неподобающее обращение. В возрасте трех месяцев младенца Ники вместе с ее старшим братом отдают в Нивр бабушке и дедушке со стороны отца. Здесь, в замке с угодьями и лошадьми, она проводит первые три года своей жизни. Она описывает бабушку с дедушкой как, с одной стороны, умных и эксцентричных, с другой – холодных, деспотичных и неприступных. <…> Мать Ники отправляется в Нью‑Йорк, предположительно из‑за нехватки денег. Только с четвертого года жизни Ники растет по преимуществу со своими родителями или же, позднее, в различных школах и интернатах США. <…> Следует заметить, что любое не так сказанное слово в этой семье ведет к оплеухе. В приступах гнева мать бьет Ники по лицу щетиной своей расчески. Отец часто наказывает ее розгами. … Во время летних каникул перед ее двенадцатым днем рождения Ники подвергается неоднократным изнасилованиям со стороны отца (Niemeyer‑Langer, 2003, S. 36 и далее). Ники де Сен‑Фалль представляет связь между сексуальным насилием и самоповреждающим поведением как очевидную, хотя она, конечно, не читала учебников по психотравматологии. Она очень лаконично передает динамику жертвы инцеста: именно потому, что семья была помешана на морали и приличиях, именно потому, что она любила отца, и потому, что испытывала желание со своей стороны, обсуждение травмы (с кем же?) было невозможным, она была «очень одинока с таким секретом». Идентификация с агрессором позволила ей взять вину на себя, это стало «способом выживания». А несимволизированный гнев, агрессия, которую заслужил насильник, были направлены против жертвы насилия, против рта, губ, а затем и «других частей тела». (Многие жертвы инцеста испытывают психогенные боли внизу живота, называемые пелипатией, т. е. они «выбирают» «место преступления». Такая боль содержит как связь с агрессором, так и самонаказание по принципу Талиона.) |