Хирш Матиас - «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу». [.. Матиас Хирш Это мое тело и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
Я думаю о том, что корпоратив и отношения с отцом противопоставлены друг другу, как групповая и индивидуальная терапия, и она тут же говорит, что в понедельник она наконец поняла идею терапии. Если одна часть терапии воспринимается негативно, вторая становится положительной. «Как отец и мать», – говорю я. В выходные был день рождения ее подруги в Б., она осталась там до трех часов ночи, но потом все равно поехала домой, потому что не хотела ночевать там. В остальном она может рассказать только хорошие новости о работе, где она получила положительные отзывы после инвентаризации. Ее разговор о персональном росте прошел хорошо, начальник департамента хочет взять ее к себе. На встрече представителей концерна со стажерами другой коллега предложил ей подать заявку в отдел корпоративных коммуникаций, где она уже однажды работала. Но там одни женщины… Женщина, которая будет ее принимать на работу, хорошо о ней отзывалась. «Я боюсь, что получу это место». Это опять же словно отец (начальник департамента) и мать (женщина на новом месте работы). Она думает, что хорошо все устроила с днем рождения отца, но в два подхода: сначала сказала «нет» (корпоратив), а потом «да» (как и со мной, сессия под вопросом, потом отменяется). Сон: семья с маленьким больным ребенком от трех до четырех лет. Отец говорит, что ребенок получает слишком мало материнского молока, как будто мать не может еще кормить. Но ребенок скорчил рожу. – Ее старшего брата кормили совсем недолго, а потом у него начались аллергии, в том числе на лактозу. Поэтому пациентку кормили очень долго. Она хорошо воспринимает молоко и молочные продукты, долго только ими и питалась. У брата был серьезный нейродермит, он много раз лежал с ним в больнице, но потом это прошло… т. е. материнского молока ей было достаточно, она не знает, чего ей не хватало или что шло не так. Если бы она знала, что такое материнская любовь, она точно могла бы достать ее где‑то еще. «Или все же нет», – говорю я. По крайней мере, она смогла вспомнить о запретах, которые при этом исходили от отца: в церкви дети должны были вести себя тихо, их шум и в других ситуациях действовал отцу на нервы. 19 ноября 2008 Она хорошо перенесла день рождения отца, но она действительно к этому подготовилась. Праздник начался за день до дня рождения, в субботу. На следующий день она почувствовала ужасное, непреодолимое желание поехать к родителям, как будто ей управляла внешняя сила. Там были еще гости, которые остались на ночь: два брата со своими девушками, две то ли племянницы, то ли племянника. Сначала она хотела сбежать, потому что отец оставил свою машину у ресторана, где праздновали день рождения, она его отвезла, но потом все‑таки снова вернулась. Потом отец занимался подготовкой ее машины к зиме, так что прошло еще некоторое время. А потом мать сказала как ни в чем не бывало: «Завернуть тебе немного пирога? Там столько осталось!» Она вернулась домой, и воскресенье было совершенно пустым. Она только пялилась в стену и вернулась к старому паттерну поведения: практически ничего не ела, только «немного молочки, просто дерьмо». А Рождество уже на пороге… В связи с участившимися семейными праздниками я использовал образ передозировки вещества, вызывающего зависимости, передозировки «матерью». В понедельник она скучала по врачу, который дает ей лекарство. В своем пищевом поведении она сейчас «пофигистка», ее больше не беспокоит ее нездоровый рацион. Три плитки шоколада на завтрак стали практически нормой. Я думаю о том, что ей больше не нужно придерживаться «диеты», диета равнялась всемогуществу: наконец найдено оружие для победы над драконом! Я говорю ей, что если она начнет провоцировать рвоту, она проиграла. Нет, она так не делает. Я говорю, что она справилась с днем рождения, выстроила оборону, чтобы не быть захваченной (она улыбается этому слову) семьей. Но почему она потом вернулась? Она вменяет это себе в вину, это самый серьезный рецидив по собственной вине. Другим должно было казаться, что все нормально, в воскресенье был сам день рождения, семья не должна была задавать лишних вопросов, все должны были быть на месте, все должно было быть в порядке, она хотела защитить родителей. Она представила себе, как люди спрашивают: «Где же Ната ли?». Она же раньше была «ответственной за хорошее настроение в семье». Кроме того, ей было любопытно, в идеале ей бы хотелось быть там и чтобы ее при этом не видели. Семья становится объектом зависимости, как пища при булимии. Она хочет сделать для себя что‑то хорошее, хочет приобщиться к духовному семейному пирогу. Как в детстве: все выглядит хорошо, царит хорошее настроение. Или как это бывает с алкоголиками: один стакан ничего не решает, а потом наступает потеря контроля. «Идиотизм», – говорит она. «Нет, – говорю я, – это борьба за власть: на хорошей стороне работа и терапия, отец то хороший, то плохой, мать всегда плохая». После того как она выдержала своего рода экзамен (поучаствовала в семейном торжестве, умудрившись отстоять границы), она почувствовала острое желание быть частью этой семьи, тоску по этому. 26 ноября 2008 Она читала в библиотеке «Алису в Стране чудес». В первой же главе она наткнулась на большого белого кролика с карманными часами, за которым следует Алиса, она падает в нору, падает и падает, там какие‑то предметы, за которые она хватается. Банка варенья (!), но пустая. Потом Алиса оказывается запертой в комнате без окон. Пузырек говорит ей: «Выпей меня!», – и тогда она становится крошечной. Потом пирог говорит ей: «Съешь меня!» Она делает это, но ничего не происходит (хотя она этого боится). Вся сцена кажется сном и очевидно, что Натали – это Алиса. Она провела «выходные красоты» с подругой (которая раньше тоже была анорексичкой). Массаж должен был расслабить, но у Натали начало страшно урчать в животе (хотя это и есть признак расслабления). Она переживала, что же о ней думает массажистка… (наверняка она на самом деле думала о весе Натали). Ей нужен кто‑то сопровождающий, если она хочет «разумно питаться», мужчина или подруга, внушающая доверие. День рождения отца в воскресенье, когда ей было совсем нехорошо, больше не всплывает, никто из окружающих ничего не заметил. Она сказала, что сыграла Алису в Стране чудес, которая поставила пузырек на то же место, чтобы никто не заметил, что она была там. У нее сейчас каникулы, она встречается с друзьями, все могло бы быть нормально, но скоро день рождения матери. Мать точно снова спросит, не завернуть ли ей пирога. Хоть бы перед этим ей приснился сон. Сны вывели ее на верный путь: в самом начале терапии она бросалась в мать столовыми приборами во сне. 3 декабря 2008 Она купила себе «Алису в Стране чудес». Ну, разве это не книга о расстройствах пищевого поведения! Например, съедаешь гриб и становишься после этого большим или маленьким. Алиса и безумная королева: сначала казнь, потом приговор. Алиса возмущается, что это чушь, приговор после казни! Алиса снова становится нормальных размеров (!). Конечно, Натали идентифицирует себя с Алисой и не хочет позволить королеве‑матери сделать себя маленькой. День рождения матери. «Я пойду, если она мне позвонит». – «Мать позвонит?» – «Нет, я позвоню. Я не хочу обрывать контакт». – «Вы имеете в виду, если она вас пригласит?» – «Нет, я позвоню и скажу, что приду». – «То, что вы сказали сначала, что мать вам позвонит, звучало так, что мать должна к вам обратиться, тогда вы придете, как будто вы героиня праздника, а не она на своем дне рождения». – «О, – говорит Натали, краснея, – тогда я была бы королевой!» Если бы она была королевой, она бы сбросила мать с трона как эдипальная победительница! Она хочет рассказать про варенье: она отнесла ту украденную банку на работу и поставила в холодильник, наконец открыла ее и раздался правильный щелчок, т. е. варенье не испортилось. Четыре месяца простояло оно в холодильнике. Она его понюхала. (Йоланде Катценштейн нюхала участки кожи, чтобы удостовериться, что «внутри все в порядке»33.) – «Ну и что?» – «Оно было в порядке, домашнее варенье вообще очень вкусное». Но она его выбросила, она все равно не стала бы его есть. На дне рождения отца она не стала есть десерт в меню из семи блюд. У нее меню не было, но было очень много десерта от остальных гостей, который она могла бы съесть. Но она взяла кусочек сливового пирога из кухни, который отцу подарил кто‑то из знакомых. Я возвращаюсь к варенью: банка кажется мне урной с прахом матери. Если она его выбросит, она избежит рвоты, как булимичка, которая покупает еду и тут же выбрасывает, не готовя и не пробуя. Тогда она вспоминает, как на выходных была у родителей, пока их не было дома. Там была огромная чаша со сладостями со Дня святого Мартина34 (видимо, не так много детей ходят петь по соседям, чтобы раздать все сладости), и постепенно она все съела, а потом перешла к холодильнику. Постепенно, не за один раз, сначала булочку с колбасой, потом еще одну и еще. Это длилось десять часов. Потом она взяла сигареты и выкурила всю пачку на балконе, хотя курит очень редко… – «Как отец курит на балконе» – «Точно». И потом «самое интересное для вас». Она спала в постели матери, встала утром и все снова привела в порядок, как Белоснежка в хижине семи гномов. Когда она приехала в родительский дом, на столе был пакет с грильяжем и запиской «Для Натали». Мать знает, что ребенком она очень любила грильяж. Возможно, мать купила пакет, чтобы подарить их брату. Она съела все в родительском доме, кроме этого грильяжа (потому что он был напрямую от матери). Она положила сверху большой пластиковый пакет, чтобы не видеть их. А в подвале (видимо, она бродит по всему дому, как будто берет его в свое владение), где отец тоже курит и где у него мастерская, висит огромный плакат, который она сама нарисовала в школе на тему «Образ человека». Она приклеила туда фотографии женщин, от которых она что‑то отрезала, а недостающее дорисовала. Это значит, что отец думает о ней. Отец повесил плакат в самом дальнем углу дома, куда никто не заходит, в подвале. Она говорила: «Когда я буду весить на 10 килограммов больше моего минимального веса, я отпраздную „день рождения“». Она взвесилась дважды у родителей, в начале и в конце выходных. В конце она весила ровно на 10 кг больше своей минимальной массы! – «Забавно, – замечаю я, – день рождения одновременно с матерью». – «Да, тогда я снова буду королевой!» – говорит она с улыбкой. Алиса снова достигла своего нормального размера, она может возразить что‑то королеве, и та съеживается, все оказывается только карточной игрой… Борьба за власть между дочерью и ранней, доэдипальной матерью перешла на эдипальный уровень: основной темой, лейтмотивом стала возможность противопоставить что‑нибудь власти матери. Добывать себе пищу как материнскую субстанцию, принимать ее в себя и освобождаться от нее по собственной воле. (Слава богу, она не вызывает рвоту). Победить мать – значит и убрать ее от отца, сбросить с трона, это эдипальное соперничество. Заснуть в кровати матери – значит одновременно царить в ее королевстве и интроецировать материнскую субстанцию, инкорпорировать ее. С другой стороны, кровать матери – это половина брачного ложа! Натали выиграла стипендию. Она сообщает отцу на автоответчик, что ее приняли в программу. Мать перезванивает… Неумолимая борьба за власть идет с обеих сторон. Она заговаривает о Рождестве. Она была в волонтерском центре, потому что хотела добровольно сделать в Рождество что‑то хорошее, не быть одной, но при этом ни в коем случае не ехать к родителям. «Тогда вам нужно что‑то приготовить для бездомных», – говорю я. Да, она с удовольствием раздаст им суп. «Но ваши кулинарные знания ограниченны». Тогда ей кое‑что еще приходит в голову: сразу после посещения дерматолога некоторое время назад она съела большую порцию картошки‑фри. Сейчас она хочет услышать от меня оценку ее развития, мне нужно как‑то похвалить ее за то, что она поправилась, как дерматолог вынес ей уничижительный приговор. Я сразу же боюсь негативной терапевтической реакции: если я скажу ей что‑то хорошее, симптом опять обострится. И как‑то уворачиваюсь, говоря, что этот успех может стать временным, если я ее похвалю. 10 декабря 2008 Она перенесла день рождения матери довольно хорошо, провела там час, не ела пирог, который мать ей, конечно же, предложила («Нет, спасибо, не хочу», – и это было принято матерью). Через два дня был День святого Николая35 и мать, конечно, должна была воспользоваться шансом. Она отправила дочери сообщение: «У нас есть для тебя праздничный сюрприз, до скольки ты на работе?» Она ответила (и это опять‑таки свидетельство недостающих границ: «До 16 часов». Конечно, мать пришла одна (т. е. без отца) и принесла ей большой пакет с конфетами. Натали сказала не «спасибо», а: «В этом не было нужды». Но мать на этом не остановилась: она принесла большой, очевидно начатый флакон Chanel № 5, который принадлежал ей, хотела всучить его дочери, потому что знала, что Натали раньше нравился этот запах и она когда‑то пользовалась этими духами. И принесла еще несколько пробников косметики, которые Натали ей когда‑то подарила. Я говорю, что мать пытается насильно выстроить с ней связь, свести к минимуму границы между матерью и дочерью. Потом мать рассказала, вне всякого контекста, о кормлении грудью: она не кормила брата грудью, и из‑за этого у него развился серьезный нейродермит. Слава богу, она так долго кормила Натали… Тогда Натали сухо возразила: «С этим можно и переборщить». Во время прихода к дочери на работу мать вела себя так, будто ничего не происходило, вес дочери сейчас практически в норме, она снова такая, какой была, теперь все по‑старому. Дай ей палец… Я спрашиваю, не кажется ли Натали, что она допустила ошибку. Она не отказала матери, хотя не хочет никаких приходов на работу, а вместо этого сказала, сколько она там пробудет. «Тогда она пришла бы на следующий день», – возражает Натали. На прошлой неделе она ходила к врачу (поскольку она не хотела ложиться в клинику перед летними каникулами, она договорилась раз в три месяца проходить обследование у семейного врача, женщины). Анализы крови стали лучше, холестерин и показатели функции печени стали еще несколько выше. Врач принимает в родном городе Натали, и она не смогла удержаться от того, чтобы ни зайти на пять минут в родительский дом. В предыдущий раз, в день рождения матери, ей приходилось делить его с другими. У нее есть ключи от дома родителей, иногда она звонит в дверь, иногда просто открывает своим ключом. В свой день рождения мать спросила Натали, что она хочет получить на Рождество, не хочет ли она получить вот этот ремень, совсем не ношенный – что за абсурд! Но я говорю: «Ремень связывает». – «То, что я лучше осознаю, происходящее делает его в определенной мере сносным», – говорит Натали. Еда сама по себе больше не представляет проблемы (но вспомните десять булочек с колбасой…), но есть в обществе людей ей тяжело. – «Каком обществе?» – «С мужчинами это легче». Как‑то ее пригласила к себе подруга, и там были одни женщины, тогда она не смогла есть. Однажды она была на рождественской ярмарке с молодым человеком: ела без проблем, а потом с подругой: не могла ничего есть. «Как будто я должна показать, что я жертва», – говорит она. «Нет, – говорю я, – преступница, ведь речь идет о власти, которая просто не владеет собой!» Она немедленно говорит, что думала, какими ужасными будут рождественские праздники и само Рождество, но все идет хорошо. Я продолжаю: «Если анорексия – это крепость неприступная, то к ней нельзя приблизиться». Тем временем она смелеет и замечает, что может говорить «нет», выстраивать границы. Когда гости собираются на день рождения, ее сил не хватает на то, чтобы провести границу, тогда ей нужно отказываться от еды, в том числе и с подругами. Тогда она говорит, что полгода назад она бы еще что‑то положила в рот, чтобы не обращать на себя внимания, но теперь в этом нет необходимости. Это еще один аспект булимии: не бросаться в глаза. Теперь она говорит, что ее пищевое поведение все еще странное, потому что она не испытывает ни чувства голода, ни чувства насыщения. И сама мысль о булимии вызывает у нее угрызения совести, поэтому она не хочет даже начинать. «А что касается проблемы, связанной с Рождеством?» – спрашиваю я. Возможно, она поедет в канун праздника к родителям, но только если брат там будет, а не для того, чтобы украсить им жизнь! Есть и альтернативный вариант, она может навестить подругу, которая точно будет одна в этот день. Возможно, это полезно, назначить встречу с подругой, чтобы она могла через час или два сказать родителям, что ей нужно уезжать. Потому что, возможно, поддержка со стороны брата, так сказать, его противоядие или волшебная сила даст слабину, даже когда отец снова пойдет «покурить» на балконе. 21 января 2009 Она согласилась поехать на Рождество к родителям, но на самом деле получила приглашение от подруги, к которой хотела пойти после родителей, вечером. Она очень нервничала перед тем, как поехать к родителям, запрыгнула в машину, в спешке выехала с парковки и попала в свою первую небольшую аварию. Уже до этого ей фиксировали однажды превышение скорости, тоже по дороге к родителям. К тому же у нее была ужасная желудочно‑кишечная инфекция, поэтому она не могла поехать к подруге, но хотела в любом случае уехать от родителей в 18. И ей это удалось, ровно в 18 она сидела в машине, но поехала к себе домой. Конечно, после обеда мать тут же поставила на стол пирог, отец довольно резко сказал: «Но мы же только что ели!» Мать ответила: «Но это же так здорово, Рождество ведь…» Никто не хотел есть, никто не взял пирог, у брата был грипп. Отец взял блюдо с пирогом и молча отнес его в кухню. Потом мать хотела выдать Натали домашние тапки, но дочь отказалась. Потом мать предложила ей теплую кофту, но Натали отказалась и от нее. Потом мать рассказала, что знает, где недорого достать бытовую технику и может взять для дочери, но Натали сказала, что если ей что‑то понадобится, она это сама себе купит. На следующей неделе Натали обратила оружие матери против нее и принесла матери кофту, купленную по ошибке, которая ей совсем не понравилась, так что пусть мама посмотрит. (Посмотрит, каково это, когда тебе предлагают ненужные вещи.) Мать, конечно, взяла кофту, расценив это как знак привязанности, хотя такое же действие со стороны матери Натали расценивала как посягательство на ее границы. 4 февраля 2009 Натали приснился сон: она была на групповой сессии, и там было две новых участницы, одна из которых была ее подругой, и она сказала, что пробудет в группе до лета. Натали подумала, что это значит, что она потеряла следующие полгода. («Хочет ли она сама уйти?» – думаю я.) Все внимание группы тут же сосредоточилось на подруге. Но это было, скорее, чувство, что она не может открыться, когда подруга рядом, как будто ей нужно развлекать подругу. Забавно, что в реальности эта подруга на полгода уезжает в Англию. Можно проинтерпретировать это следующим образом: подруга во сне означает мать, которая отнимает у нее место, чтобы Натали ничего не осталось, кроме как уйти самой, что соответствовало моим мыслям. До этого Натали почти не говорила о группе, а теперь ей снится эдипальная конкуренция в рамках групповой терапии. Натали пытается привести свою жизнь в порядок. В течение последних четырех месяцев у нее постоянно случались приступы обжорства в офисе, но она успокаивает себя: ну, ты просто не контролируешь свое пищевое поведение, ничего страшного (как Супер‑Эго у Мелани Хубер36, которое говорит: «Тебе нужно попробовать, Мелани, с рвотой все станет куда лучше!»). Она вернулась с учебы и тут же начала непомерно объедаться. Когда она вернулась после того, как бросила учебу, она в конце концов набрала три – четыре килограмма. «Потом представился случай» похудеть (посредством анорексии), но у нее никогда не было чувства, что она слишком толстая. Когда она вернулась в родительский дом, родители убедили ее, что ей обязательно нужно есть, но она продолжила терять вес. Она прожила с родителями еще полтора года. Незадолго до ее отъезда родители отремонтировали комнату дочери на ее вкус и поддерживают ее в этом состоянии до сих пор. Мать помогала ей с переездом и позаботилась обо всем, но у отца было плохое настроение, он не мог ее отпустить. Она никогда не давала родителям свой адрес. Сейчас она договорилась встретиться с отцом и сказала ему, где она живет, чтобы он мог забрать ее. Но отец (а мать уж тем более) не должен видеть квартиру. «Тебя забрать?» – спрашивает отец. Тогда она говорит ему: «Я живу там наверху, окно с красными шторами. Отец: «Какие красивые красные шторы…» Для Натали, очевидно, очень важно регулировать близость и дистанцию, даже по отношению к отцу. Потом она говорит: «В остальном я просто наслаждаюсь жизнью, часто хожу на вечеринки, навещаю подругу, просто так». Она закончит свое образование в конце июня и хотела бы остаться в Дюссельдорфе. Она хотела бы устроиться менеджером в магазин стройматериалов, один как раз строят по соседству с родителями. Она не хочет туда ехать, но сама мысль о такой работе пришла ей в голову, когда она увидела стройку. Близость родителей все еще очень рискованна, может быть, сначала она все‑таки отправится на два года в Румынию. Тогда я говорю: «Там вы можете набрать вес». Она отвечает: «Тогда все начнется сначала, нет, спасибо!» 18 февраля 2009 Ей приснился сон: она была на работе в новом отеле, незадолго до открытия. Одна часть отеля отделена, и это как бы супермаркет, у входа в который стоят большие канистры молока. За них отвечает какая‑то женщина. Потом приходит сообщение, что ребенка этой женщины переехала машина, и сразу можно было увидеть на стене проекцию, где ребенка переезжает машина. А потом очень долго вокруг снует инвалид (я думаю: «Отец!»). «Обычно людям снится, что их родители умирают, а не ребенок», – говорит она. Видео во сне было как из учебного курса по правилам дорожного движения (я думаю о половом акте37). Я говорю что‑то о фантазийном значении ухода из родительского дома (Loewald, 1979): девочка‑подросток убивает родителей и становится таким образом взрослой, родителей больше нет, и ребенка убивают с тем, чтобы ребенка больше не было как такового. Тогда ей приходит в голову еще одна деталь из сна: женщина еще что‑то рассматривает, что‑то из ее детства, книжку или нечто подобное. А молоко было в больших канистрах по три – четыре литра, как в американских супермаркетах. Она думает об автомобиле как о символе опасного движения вперед, о котором она так часто мечтала. Ведь ребенка во сне переехал автомобиль. Это был большой автомобиль, это мог бы быть автомобиль ее отца – это ей только сейчас пришло в голову, в любом случае он был большим. Я начинаю игру в ассоциации: родители могли бы подарить ребенку автомобиль по случаю окончания школы, с задней мыслью, что таким образом он сможет ездить к ним домой с места учебы. Но они ездят на каникулы и вечеринки, куда хотят. Натали говорит, что со своего места учебы она почти каждые выходные ездила к родителям (на поезде), в том городе она никого не знала. Однажды у нее был близкий контакт с одним юношей, но на следующий день она уехала домой… Кстати, он сейчас женится. Сейчас она полетит в Лондон, навестить подругу, которая там учится. Я говорю ей: «Ну, так вы можете немного восполнить пробелы». (Она недавно переспала со своим близким другом Себастианом и после этого очень испугалась потерять его дружбу. Но сегодня она об этом не говорит.) Она встретила в отеле свою коллегу, страдающую анорексией, и испытала чувство отвращения, как будто она боится «негативной конкуренции», т. е. такой, при которой кто‑то еще худее, чем она. Она смотрела телепередачу об анорексии, видела там девушку своего возраста и роста, не смогла смотреть. Возвращаясь к разговору об автомобиле, она внезапно упоминает, что попала в небольшую аварию, когда ехала на Рождество к родителям. Она явно была виновата, а это очень плохо скажется на скидке за безаварийную езду, но автомобиль принадлежит отцу, и он взял оплату на себя. Она этого не хочет, не хочет быть зависимой, но отец сказал ей, что, когда она будет по‑настоящему зарабатывать, заплатит сама. Мать на это ничего не сказала, но подумала: «Мы будем продолжать платить, чтобы наш ребенок остался с нами, приезжал, когда мы скажем: „Приезжай на выходные, я приготовлю что‑нибудь вкусненькое!“», потому что дочь будет чувствовать себя виноватой! Сон концентрирует в себе не до конца объяснимым образом несколько тем. «Супермаркет», продуктовый магазин, означает мать, женскую фигуру матери (огромные емкости с молоком…), а строительный магазин – это более мужественная фигура матери. Женщина во сне, которая отвечает за канистры с молоком, теряет ребенка из‑за аварии: сводный брат Натали родился из‑за «несчастного случая», как это уже выяснилось из другого сна. Видеопроекция аварии явно связана с телепередачей про анорексию, которую Натали едва могла смотреть: анорексия – это «авария»! Я также думаю о «половом акте» и «правилах дорожного движения», а она впервые переспала с мужчиной, это знак взросления (из‑за чего родители остаются покинутыми, если не убитыми). Большой автомобиль убивает ребенка. Это отцовский автомобиль, эдипальный символ: половой акт с отцом делает дочь взрослой, а мать в этот момент теряет ребенка. Собственный автомобиль – это признак автономии, но когда человек попадает в аварию на пути к родителям, это показывает амбивалентность. (Натали не хотела ехать на Рождество к родителям и предпочла бы сразу поехать к подруге.) Мать предпочитает молча оплачивать страховку за маленький автомобиль дочери и символически сохранять власть над отношениями, отец, по крайней мере, говорит об этом и дает дочери шанс выразить свое согласие. 25 марта 2009 Она достигла того веса, который был у нее к концу школы, до кризиса анорексии, наступившего после. Время ее учебы подходит к концу, она подала заявку на работу в аэропорту, чтобы руководить подготовкой самолетов. В школе она однажды проходила практику в аэропорту, и это было очень интересно. И она также подала заявку в строительный магазин, ей очень нравится идея руководить его отделом. Подойдет ли такая работа изящной девушке? Это все спрашивают, но это связано с организаторскими способностями, и даже если неуклюжий господин Мейер поначалу смотрел на нее свысока, потом он выдавал свою совершенную беспомощность, когда речь заходила о работе со списками на компьютере! И она рассказывает новость, что встречалась с матерью, чтобы купить матери туфли. Сама мать беспомощна в таких вещах, а Натали достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ей идет. Потом мать робко спросила, не хочет ли она выпить кофе после этого. Натали согласилась и заплатила за кофе. Триумф! 1 апреля 2009 Она была на семейном празднике (детском дне рождения в семье сводного брата, чья мать тоже была там), и это снова была передозировка семейным наркотиком. Поездку в машине с родителями она еще хорошо перенесла, но потом все пошло примерно так: наша Натали сдала экзамен очень хорошо… Они то и дело повторяли «наша Натали»! Ее захватили. Вечером за праздничным столом она, как будто случайно, оказалась рядом с матерью, не могла ничего есть, но потом взяла себе кусочек пирога из кухни, точно так же как на дне рождения отца. Обратная дорога прошла в молчании, ей было дурно. Я думаю о смешении двух фантазий, которые становятся идентичными, и говорю ей об этом: семья может проглотить ее, как кит – Иону, от этого ей нужно отграничиться, это и есть дурнота на обратном пути. В то же время отвращение, т. е. неспособность поглощать семейную субстанцию, пищу, которая стоит на столе и которую все едят, иначе семья окажется внутри, и это то же самое, что быть проглоченной ею. Так что она не может есть, но по собственной воле добывает себе что‑то символическое (послеобеденный пирог), что больше не принадлежит семье. У нее был «сон об автомобиле»: ее машину эвакуировали (я думаю о том, что она так не сможет уехать от семьи), но кто‑то знал кого‑то из муниципальной службы, и она без проблем получила свою машину назад. Она припарковалась за мусорным контейнером для стекла. Ей приходит в голову, как она ребенком думала, как же хлопотно выбрасывать бутылки в контейнер, они же там бьются, их приходится потом обратно склеивать. Сейчас весна, и она разобрала свою одежду, выбрала ту, которая ей теперь слишком мала и отдала ее коллеге, чтобы та передала своей дочери. Я говорю, что среди людей с лишним весом есть такой феномен: они полнеют и поэтому вынуждены постоянно покупать себе новые джинсы. Я представляю себе, как они архивируют их в своем шкафу, где представлены разные размеры, на случай, если они снова похудеют и смогут носить меньший размер… Но в ее планы не входит рецидив. Я соглашаюсь, ведь она и во сне без проблем получила свой автомобиль назад. 8 апреля 2009 Ей приснилось два сна, и она чувствует себя сегодня «не к месту». Первый сон: спортзал, ее старая учительница физкультуры дает ей разогреться, ей нужно танцевать под музыку. Учительница недовольна: «Ну ладно, ставлю тебе тройку». Натали кричит на нее, что это несправедливо, с чего она это взяла! Учительница говорит: «Ну ладно, сделай что‑нибудь еще!» Второй сон: она в доме бабушки со стороны матери и смотрит из окна: огромный кран захватывает целые дома и катапультирует их в стены других домов. Завтра у нее встреча с новым руководителем магазина: после того как он назначил встречу, она от радости танцевала в своей квартире – как во сне. Группа уже дает ей советы по поводу новой работы. Может быть, она недостаточно хороша для этого, ведь она оставляет свой отель (мать…). Она плачет. На улице она встретила школьников, празднующих выпускной. Пять лет назад и она была среди них… Речь снова заходит о расставании с родительским домом. Хотя она плясала от радости, что получила свою первую настоящую работу, но материнская фигура во сне (учительница физкультуры) нашла это не таким уж выдающимся, пришлось с ней поговорить. Во втором сне она смотрит на смену поколений, из окна бабушкиного дома она смотрит на то, как дома, родительские дома, разрушаются. Она сама думает об окончании школы, важном моменте расставания с детством, но с такой ностальгией, как будто речь идет о потерянном детстве. 29 апреля 2009 Пасха: она ездила на природу с родителями по Рейну на пароме. Для профилактики она заранее договорилась встретиться с подругой на четыре часа позже (как до этого на Рождество). Она получила от матери обязательное пасхальное гнездо с яйцами38. После прощания с родителями она доехала на своей машине до следующей автобусной остановки и «незаметно» выбросила пасхальные яйца в мусорку. Как «булимия без булимии»: еда сразу отправляется в мусор. 6 мая 2009 У нее конфликт со мной: она почти за три месяца сказала, что в мае у нее могут быть проблемы со временем для терапии. Я сказал, что есть еще время договориться о переносе сессий. Она забронировала отпуск и сегодня не могла прийти на сессию, кроме того, у нее на следующей неделе семинар, т. е. снова придется пропустить. В контрпереносе я почувствовал серьезный гнев на своеволие, с которым она забронировала отпуск и при этом еще и увидела во мне причину конфликта, потому что я не хочу договариваться о переносе сессий. Я настоял на том, чтобы она пришла, она повела себя очень агрессивно и попыталась отстоять свою точку зрения. Как при серьезном выяснении отношений подростка с родителями, когда дело касается существенных вопросов, мы оба с мощной агрессивной силой отстаивали свое мнение, пытаясь убедительно изложить свой взгляд на конфликт, пока не выяснилось, что она может сегодня утром, в день своей обычной сессии, прийти перед тем, как уехать днем. Итак, она пришла и не возвращается к яростному конфликту о переносе сессии в прошлый раз. В том, что касается работы, все за нее борются, сейчас ей предложили еще одно место, где ей больше нравится род деятельности, но карьера будет развиваться медленнее. Вчера у нее был день рождения, она его не праздновала, но много разговаривала по телефону. Родители незадолго до этого уехали в отпуск, и ей выдалась возможность взять власть над родительским домом. Но родители не уехали на самом деле, они перепутали дату отъезда. Так что мать радовалась, что Натали зашла к ним. Но вчера, в свой день рождения, она наконец захватила их дом, но было холодно, отец выключил отопление. Она не могла его включить («Я не знала, как это сделать, чтобы весь дом при этом не взлетел на воздух»). Она позвонила отцу, тот не подошел к телефону, она попробовала еще раз сама, и у нее получилось. Она села на террасе, закурила («Я вообще мало курю»; отец курит на террасе, т. е. это идентификация с ним) и достала из погреба лучшую бутылку вина. И тут она сразу говорит, что было еще кое‑что, но это нужно сначала обсудить с группой… «О чем речь?» – спрашиваю я. Она хочет приходить только раз в неделю, ее жизнь под контролем, и она хочет оставить групповую терапию. Я говорю, подавляя свои агрессивно‑удивленные чувства по поводу этого внезапного очередного покушения на отношения, как я это воспринимаю: «Тогда сначала нужно закончить индивидуальную терапию». – «Почему же?» – «В группе человек большему учится». Она несколько смущена, хочет об этом подумать. Потом она возвращается к своему дню рождения и родительскому дому: в группе (!) один из участников рассказывал о нервных срывах своей матери, и это напомнило ей об эмоциональном выгорании отца, случившемся десять лет назад. Это было ужасно, никто ей ничего не сказал, его внезапно повезли в больницу, она была на отдыхе две недели, ничего не знала, да и не спрашивала. Родительский дом был в кризисе. Она расплакалась. Она тогда должна была чувствовать себя под угрозой, беспомощной и изолированной. Сейчас, когда она сидит на террасе как хозяйка дома (сигарета, красное вино), она своеобразно исправляет это, создает себе хороший родительский дом. 27 мая 2009 Она не получила квартиру своей мечты. Сначала она получила согласие, но потом ей снова отказали, обосновав это довольно неубедительно. Потом она хочет прекратить индивидуальную терапию через шесть недель. Перестать ходить в группу и продолжать индивидуальную терапию не получится. Она обсуждала это с группой. В контрпереносе я снова чувствую беспомощную злость: предательство, покинутость, будто меня уничтожили. Я ничего не говорю, и Натали замечает, что я не могу принять ее наивное представление, что можно вот так прекратить терапию, без всяких фантазийных причин. Она спрашивает, имею ли я что‑то против. Я говорю, что она может делать что угодно, может оставить терапию, но наша договоренность, что она будет ходить еще шесть недель. Даже если она этого не сделает, никто не сможет ей запретить это, я не могу звонить в полицию, но ей не стоит ожидать, что я это одобрю. Это довольно агрессивная, садистичная реакция (которой я не могу избежать). Она понимает это (не совсем ложным образом) так: я хочу, чтобы она просто бросила терапию и больше не приходила, я не хочу ее больше видеть. Я говорю, что я хочу лучше понять ее желание. Я предполагаю, что она, так сказать, теряет связь с реальностью, сливается со своим новым местом работы, маниакально, всесильно и триумфально обрубает предыдущие отношения (терапию). Она оставила и своего старого начальника, своего наставника. Мне приходит в голову, что она как некто, кто хочет жениться и бросает терапию от избытка чувств. Она говорит, что не может не только снять, но и купить ту новую квартиру. Она думала о том, чтобы купить ее, ведь в будущем у нее будет полноценная зарплата. Я реагирую несколько раздраженно и говорю, что она понятия не имеет («милое дитя», опять мой реактивный садизм), что это значит, купить дом или другую недвижимость, к тому же в ее возрасте, она же только получила свою первую настоящую работу после учебы. Только из‑за того, что она разрывалась между тремя предложениями о работе. (Трое мужчин сражались за нее, и двоих из них она разочаровала, один из которых ее наставник, который годами поддерживал и защищал ее, в том числе и из‑за ее колоссального истощения, и именно он отправил ее в терапию.) Тогда она говорит, что она все рассчитала и обдумала вместе с отцом, и они собираются купить квартиру вместе! Я реагирую несколько (слишком) возбужденно: «Ну, теперь ясно, это маниакальное слияние с отцом, тогда ей вообще больше никто на свете не нужен! (В этот момент я, к сожалению, не думаю о травматичном отыгрывании в родительском доме, когда она сидела на террасе с красным вином и сигаретой в очевидно сливающейся идентификации с отцом.) Она отвечает: «Вы так говорите, как будто я уже была у нотариуса, но это не так, и я пришла в итоге к тому, чтобы не покупать квартиру вместе с отцом!» Это уже третий раз, когда внезапно возникают разрушительные силы, атакующие отношения, когда Натали оказывается в экзистенциально переживаемой с обеих сторон борьбе за власть в терапевтических отношениях, борьбе за самоутверждение, полной агрессивных эмоций как в переносе, так и в контрпереносе. Перед последними летними каникулами, когда я озабоченно (как в реальности, так и в контрпереносе! ) вынужден был задуматься, не следует ли ей лечь в клинику, я встретил агрессивный отказ, ей было проще бросить терапию, чем сделать это, она чувствовала, что я предал ее, хочу распрощаться с ней, нарушил свое обещание! В этой ситуации актуализировался материнский перенос, где мать переживалась как запрещающая, интрузивная и властная. К счастью, этот конфликт вылился в компромиссное решение регулярно обследоваться и консультироваться у семейного врача. Следующая ситуация недопонимания возникла из‑за времени отпуска, и тогда тоже обе стороны отреагировали очень агрессивно. Моя настойчивость, питаемая агрессивной злобой (я чувствовал себя преданным, в свою очередь), что все идет не по договоренности, что она не принимает во внимание отношения со мной, позволила ей заметить, насколько серьезно я воспринимаю эти отношения, и это опять же сделало возможным компромисс, она смогла прийти на сессию рано утром перед отъездом. Следует отметить и тот факт, что после выяснения отношений касательно этого конфликта Натали снова легко оказывается в состоянии соблюдать сеттинг, как будто все хорошо, как будто ничего не было, так что оба контрагента могут дальше работать, не ставя отношения под вопрос всерьез. Интересно и то, как часто и сильно в этих отношениях возникает «забывание в контрпереносе». Случившийся всего две недели назад конфликт совсем не пришел мне в голову, до того момента как я связал его с ее намерением завершить терапию. Так же не пришла мне сразу в голову сцена на террасе родительского дома, я вспомнил ее только как доказательство маниакального слияния. И после того как я поговорил с групповым терапевтом, и она рассказала мне о той самой групповой сессии. Группа совсем не была согласна с ее решением, группа дружелюбно отметила, что почти ничего о ней не знает и что она практически все прорабатывает в индивидуальной терапии, группа пришла к консенсусу, что она должна продолжать комбинированную терапию! Эту информацию я тоже забыл. В группе возникло представление, что она хочет как назло прервать позитивные отношения с «отцом» (со мной). По моим ощущениям же я был материнским объектом, с которым она боролась за власть в фантазийном слиянии с отцом (новая работа, новый начальник, новые непринужденные отношения с отцом, взросление, автономия, превосходство над матерью, триумф!). 16 июня 2009 Несколько стыдливо она рассказывает о том, что после последней сессии она отправилась домой в беспомощной злобе. Она не в последнюю очередь должна научиться принимать решения благодаря терапии, и сейчас она решила что‑то и при этом снова не права! Год назад я сказал ей, что она переполнена злобой, тогда она это не поняла, но после последней сессии она готова была бросить в меня бомбу! Потом она сказала, что подписала договор. «Какой договор?» – спрашиваю я. Договор аренды, она нашла совершенно нормальное, приятное жилье в мансарде, это не квартира мечты, которую она хотела купить вместе с отцом. Хозяева квартиры живут в том же доме, они почти сразу же подружились, между ними возникла химия, она провела с ними (это молодая семейная пара с маленьким ребенком) два часа за кофе. Каждое утро она радостно предвкушает поход на новую работу, все ей в новинку, нужно подписывать тысячу бумаг. «Подписывать?» – уточняю я. Да, она получает все материалы и приборы для новой работы под расписку. Люди очень милы с ней, каждый день перед ней встают новые, интересные задачи. Кстати, она получила результаты экзаменов, и все математические предметы она сдала на пятерку, сообщает она триумфально. В школе у нее было так плохо с математикой, что мать говорила, что ей нужно было остаться на второй год. Она этого не сделала. Потом она узнала, что сама мать однажды осталась на второй год из‑за математики! Она с самого начала выстраивает сессию так, будто не было серьезного конфликта из‑за окончания индивидуальной терапии. За три минуты до окончания сессии она говорит: «Ах да, кстати, я придерживаюсь своего решения окончить терапию». Я совершенно ошеломлен этим внезапным переходом, чувствую себя низверженным до совершенно незначимого для нее положения (агрессия путешествует между нами от одного к другому). Я быстро обдумываю свои слова, потом говорю: «Нет, так не пойдет». Но ведь я сказал, что она может прекратить терапию в любой момент, возражает она. «Да, но я разговаривал с групповым терапевтом, и группа никоим образом не давала зеленый свет на прекращение оговоренной комбинированной терапии», – отвечаю я. Напротив, группа о ней почти ничего не знает, ей следует обсудить это в группе. Разговор с групповым терапевтом: Натали долго говорила о своей проблеме, и группа проработала ее проблему очень дифференцированно, частично с юмором, частично с глубоким пониманием. Она хочет настоять на своем, но ведь изначально она хотела прервать групповую терапию. Группа спросила, действительно ли это так важно, приходить только раз в неделю, и если это не имеет значения, что она ради этого бросает, каковы отношения, не идет ли речь о простом упрямстве и желании настоять на своем во что бы то ни стало. Идет борьба за власть с матерью, но ее индивидуальный терапевт все время был так сказать союзником отца. На следующих сессиях она больше не говорит о своем плане прервать индивидуальную терапию. На следующей сессии она передает мне записку с тремя датами, в которые она не может прийти из‑за семинаров, последний из этих дней в середине октября, больше чем через три месяца, т. е. она решила остаться, не обсуждая это и не обмолвившись об этом ни словом. Какие факторы в итоге привели к крайне позитивному развитию пациентки? 1. С самого начала она была принята в терапию такой как есть, несмотря на возникшие с самого начала контрпереносные чувства и желание не брать ее в терапию и перенаправить дальше, не брать на себя ответственность за нее ввиду ее крайне низкого веса (как нежеланного ребенка). Но от этих чувств удалось отстраниться. 2. Терапевт‑мужчина стал триангулирующим проводником в конфликте с матерью в процессе деидеализации ее нереалистичного образа, а впоследствии и деидеализации отца. Терапия стала сопровождением на пути к новому сближению с обоими родителями по очереди, связанным с одновременными экспериментальными шагами Натали к выстраиванию собственных границ. 3. Неотъемлемой и особенной частью терапии стало возникновение тяжелых, экзистенциально опасных (угрожающих отношениям) агрессивных чувств, которые почти, но только почти привели к разрыву отношений. Мощнейшие конфликты разыгрывались вокруг сеттинга, времени сессий и особенно вокруг сильного, но преждевременного желания самостоятельности и освобождения. 4. Важно, что пациентка была в состоянии сделать терапию совместной игрой благодаря ее живым фантазиям и снам, а также способности все схватывать на лету, не без юмора, а иногда даже с саркастичной агрессией. 5. Группа: В группе Натали вела себя очень сдержанно, первые полтора года почти не разговаривала, но при этом всегда приходила и жадно впитывала высказывания других касательно более старых участников. Только когда в индивидуальной терапии возникли серьезные конфликты на почве самоутверждения и желания освободиться, она смогла найти в группе поддержку, и так сработала триангулирующая концепция комбинированной индивидуальной и групповой терапии, как она сама это однажды заметила. |