Хирш Матиас - «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу». [.. Матиас Хирш Это мое тело и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела

• Название: Матиас Хирш Это мое тело и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела
• Дата: 09.08.2022
• Размер: 1.55 Mb.
• Имя файла: Хирш Матиас - «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу». [..rtf
• Тип: Документы; #642926
• страница: 24 из 38

Латентно‑инцестуозные отношения с отцом

Другой фактор, который остается незаметным до момента вхождения ребенка в подростковый возраст, – особые отношения с отцом. Не в смысле некоего особо выраженного присутствия отцовской фигуры или триангулирующего противовеса фигуре матери, а в том смысле, что в определенной части семей отцы и дочери образуют сознательный союз против властной матери, что позволяет облегчить жизнь с последней, поскольку ей тайно противостоит этот союз, возможно, даже вкупе с секретным соглашением (примерно в двух третях случаев, исследованных Вилленбергом, отношения отца и дочери были близкими, в четверти случаев они имели отчетливо эротизированный характер). Даже для отца доминирование матери со временем становится слишком угнетающим. Также может быть, что отец (Willenberg, 1989, S. 182) на самом деле хотел сына, и девочка, соответственно, больше похожа на мальчика, она выглядит и ведет себя соответствующим образом. В любом случае отношения между отцом и дочерью находятся под угрозой в той степени, что дочь должна стать женщиной, она уже не может выступать союзником против ярко выраженной женственности матери, напротив, тело дочери становится все более угрожающим для отца (это известно из динамики латентного инцеста: половое созревание дочери усиливает инцестуальные желания отца, который резко обрывает контакт с ней, см.: Hirsch, 1993). Угроза подростку теперь удваивается: тело угрожает стать женщиной, что означает уничтожающее слияние с «матерью», и девочка сталкивается с опасностью потерять отца как союзника против той женственности, которой она боится. Контрмера позволяет избежать обеих опасностей, поскольку тело остается мальчишеским.

Госпожа Дакс (продолжение)

После почти четырех лет комбинированной индивидуальной и групповой психотерапии госпожа Дакс, которой на этот момент чуть больше 40 лет, задумывается о своем расстройстве пищевого поведения. Началось оно не в возрасте 14 лет, как это чаще всего бывает, а в 17 или 18. У нее был первый «настоящий парень», они занимались петтингом, но ничем большим. Она раздобыла противозачаточные и сообщила об этом своему партнеру, в ответ он сбежал и оборвал эти отношения. Тогда началась анорексия, и она обрадовалась снижению веса. По ее собственным словам, она не могла ничего поделать с этим расставанием, но на свое тело «могла повлиять». Очевидно, ее сексуальное желание, выраженное в раздобытых ей таблетках, слишком большой угрозой для него, на что он отреагировал разрывом.

Динамика соответствует описанной Вилленбергом (Willenberg, 1986): «Как только тело делает из девочки женщину, возникает угроза потери латентно инцестуозного отца, с которым заключен союз против матери (на его место встает молодой человек). Если девочка не станет женщиной, она сохранит отца. Если она не станет взрослой женщиной, нуждающейся в сексуальных отношениях, она сохранит партнера.

Госпожа Дакс никогда не чувствовала себя женщиной, за исключением девяти месяцев беременности. В последнюю неделю у нее был сон, в котором она ритмичными движениями наносила себе ножевые ранения в низ живота. Не в грудь, не в область желудка, а именно в низ живота. Госпожа Дакс говорит, что она таким образом убила в себе женщину. Я думаю о том, что резкое ухудшение симптоматики, которое привело ее в терапию, наступило после того, как она начала новые отношения, а не после расставания с мужем. И это несмотря на то, что ее партнер на пять лет младше и у него никогда не было женщины, т. е. в отношениях она доминирует. Сексуальные отношения с ним очень хорошие, но своим истощенным телом она отгораживается от слишком сильной, инцестуальной степени близости.
Удивительным образом, возможно и то и другое: анорексия возникает, когда ее бросает партнер, потому что она хочет быть женщиной, и тогда, когда существует партнер, с которым возможна сексуальная близость. Объединяет эти ситуации и разрешает парадокс то, что в обоих случаях женщина не может ни на что повлиять (близость она тоже переживает как опасную), она подчиняется и должна принять ответные меры.

Отцы слабы. Когда Натали Янц навещает родителей и неизбежно выясняет отношения с матерью касательно собственных границ, отец регулярно говорит: «Я выйду на балкон покурить». Он отсутствует в качестве уравновешивающего элемента.
В одной из супервизий коллега рассказывала мне о 40‑летней пациентке, которая обратилась в терапию из‑за проблем с работоспособностью, и уже в ходе терапии у нее обнаружилось масштабное анорексическое расстройство. До последних трех лет мать пациентки постоянно «требовала внуков», но замужняя пациентка «сознательно оставалась бездетной». Мать постоянно говорила: «Это (масса тела) должно стать получше!» Терапевт чувствовала то же давление в контрпереносе: «это должно стать получше» симптомы должны снизиться, а масса тела вырасти. Пациентка не чувствует себя женщиной, по ее собственным словам, и ее муж тоже не настоящий мужчина, как и отец. Взаимоотношения матери и отца пациентка описывает следующим образом. Мать, отец и дочь в китайском ресторане. Отец не знает, что есть, мать говорит: «Возьми № 58», – отец отвечает: «Да, хорошо, – и спрашивает мать: Что ты пьешь?» – «Я возьму белое вино». – «Хорошо, я тоже».
Пациентка переносит мать на терапевта и обеспечивает соответствующий контрперенос, потому что невозможно перестать надеяться, что вес анорексичной пациентки вырастет. При этом аналитическое отношение требует того, чтобы терапевт ничего не хотел, даже улучшения симптоматики. Аналитик хочет не хотеть.

Это напоминает мне сцену, однажды описанную Беттельгеймом.
В детскую психиатрическую клинику в Чикаго родители привезли шестилетнюю девочку с анорексией, крайне истощенную, на грани жизни и смерти. Девочка не хотела ложиться в клинику. Беттельгейм сказал ей: «Хорошо, ты не должна тут оставаться, никто не должен, моя терапия работает, только если человек хочет остаться. Но знаешь, я не только терапевт, но и своего рода врач, и к тому же я человек, который чувствует ответственность за тебя, поэтому я хотел бы, чтобы ты сейчас выпила молока, а потом можешь идти куда хочешь. Лаура соглашается, Беттельгейм добывает стакан молока, и девочка выпивает его. Через неделю родители вернулись с ребенком, на этот раз Лаура хотела, чтобы ее приняли в клинику. Спустя три месяца родители забрали ее из клиники без разрешения врача.
Такого отца, каким выступил Беттельгейм, не хватает ребенку, который впоследствии становится анорексичным. Он относится к ребенку с глубокой эмпатией, однако не давит на него и ничего от него не требует (в отличие от матери), однако знает, чего хочет, и противопоставляет свою точку зрения «матери» (или всей семье, поскольку мать и отец Лауры не противопоставлены). И, будто оказавшись не в состоянии вынести такой отцовский противовес, родители Лауры забирают ребенка домой раньше срока. Беттельгейм становится триангулирующим третьим, который угрожает специфическому патологическому семейному равновесию.