Хирш Матиас - «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу». [.. Матиас Хирш Это мое тело и я могу делать с ним что хочу. Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела
 Скачать 1.55 Mb.
|
Семейная динамика«Скорейшее избавление». Но как и куда обратиться? Одной из возможностей было бы обращение к другому члену семьи, чтобы получить от него необходимое принятие и эмоциональное расположение. Это может быть отец, тем более что, по моему впечатлению, в семьях девочек, впоследствии заболевающих анорексией, отцы часто бывают мягкими и податливыми, но, с другой стороны, сдержанными и в меньше степени присутствующими, когда речь идет о создании противовеса властной, контролирующей и желающей устанавливать свои правила матери. Другой вариант – расщепление на прогрессивную и регрессивную части «Я»: первая будет продвигать отделение, а вторая отступит на аутичную позицию (Willenberg, 1989, S. 179 и далее). Когда отец является замещающим объектом, он, конечно, не может в полной мере обеспечить отсутствующее первичное материнство, но в то же время ребенку приходится приспосабливаться к таким условиям (см. там же, S. 180). (В динамике инцестуальной семьи, в которой отвергнутая матерью девочка обращается к отцу, а тот, в свою очередь, обещает прийти ей на помощь, возникает катастрофическая для ребенка ситуация, в которой ему предстоит узнать, что условием отца становится насильственное удовлетворение его сексуальных потребностей (см.: Hirsch, 1987).) Отношения матери и дочериПо моему впечатлению, отношения матери и дочери определяются не только травмирующим отвержение ребенка, они гораздо сложнее. С одной стороны, мать не принимает ребенка, но, с другой стороны, она использует его в качестве объекта удовлетворения своих постоянных потребностей в доминировании и контроле. Ребенок «хороший» только до тех пор, пока ведет себя согласно ее требованиям, он становится «плохим», как только обнаруживает собственную волю и желание ее исполнять. Таким образом, мы вновь обнаруживаем здесь отношение матери к ребенку, где пренебрежение потребностями ребенка и их ограничение соседствует с перекрывающими их представлениями и потребностями матери. Эта эгоистичная динамика матери, в сочетании с неспособностью сопереживать ребенку, вживаться в его потребности и намерения, становится, по моему мнению, основной в формировании пограничного расстройства личности, а в особенности укоренения анорексии в подростковом возрасте. Этап психического развития, описанный Малер (Mahler et al., 1975), в котором ребенок особенно зависит от эмпатической поддержки матери, – это так называемая фаза повторного сближения. Ребенок к этому времени настолько хорошо развит, что начинает идти своим путем, а также отходит от матери, но вскоре чувствует свои границы и должен вернуться к ней. Если мать (нарциссически) реагирует обидой на развитие ребенка и потом не подпускает его к себе, когда он хочет вернуться, мы видим ограничивающую развитие динамику, соответствующую ситуации «двойного послания». Так, ребенок должен думать: «Я не должен уходить, значит, я что‑то значу для матери, она любит меня». Когда он возвращается, он обнаруживает, что мать его не любит, когда он хочет вернуться, для ребенка должно быть тяжело осознать, что мать принимает его, только когда он подчиняется ее воле, отказываясь от своих желаний. На самом деле (и именно это происходит в подростковом возрасте) ребенок должен бы испытывать страх лишиться собственной воли и индивидуальности в отношениях с матерью, а с другой стороны, страх сепарации, которую нельзя повернуть вспять. Можно также сказать, с одной стороны, это страх быть поглощенным, а с другой – страх полной заброшенности, уничтожения. Травма, в принципе, состоит в ограничении и наказании первых порывов младенца к автономии на второй год жизни со стороны доминирующей, гиперопекающей и контролирующей матери (Saurs, 1974; Masterson, 1977; Bruch, 1980; Sugarman, Kurash, 1991; Hirsch, 1989, S. 222). На этом этапе происходит также создание и использование переходного объекта (Winnicott, 1971), ребенок создает промежуточную область, в которой он в собственных фантазиях, воплощенных в объекте (плюшевом мишке, одеяле), имеет власть, которой у него в действительности нет, в частности власть регулировать близость и дистанцию с самостоятельно созданным материнским объектом. Доминирующие, контролирующие матери не предоставляют ребенку это пространство для игры и обучения, и можно представить, что впоследствии девушки, больные анорексией, создают такое полностью подвластное им пространство в своем теле, противопоставляя его матери. По крайней мере, в текущем поведении матерей взрослых пациенток с анорексией и булимией можно наблюдать дефицит эмпатии. Одна пациентка с тяжелыми проявлениями булимии полностью оборвала контакт с матерью, спустя три года была способна наконец отказаться от симптома и пошла на риск возобновить общение с матерью. Они договорились встретиться с ней на нейтральной территории, в кафе. Она пришла немного раньше и увидела, как тучная мать подходит к двери с множеством пластиковых пакетов в руках, наполненных приготовленной для дочери едой в контейнерах. Пациентка обмерла, едва смогла поговорить с матерью, но не оградила себя и взяла всю еду домой. Конечно, симптом возобновился. Таким образом, несмотря на весь опыт, сохраняется надежда, что предложение матери в конце концов будет соответствовать запросам дочери, так сказать, ориентировано на ребенка. Мать госпожи Дакс звонит ей на работу (я спрашиваю ее, откуда у матери номер телефона, она отвечает: «Для экстренных случаев…») и приглашает ее на завтрак. Госпожа Дакс злится за то, что ее побеспокоили посреди рабочего дня, но на секунду у нее возникает надежда, что мать действительно желает ей добра. Но тут же возникает недоверие: чего она хочет от меня, что она хочет поиметь? Еще один пример динамики отношений между матерью и дочерью. Роза Онезорг, 23‑летняя студентка, после долгой комбинированной индивидуальной и групповой терапии смогла освободиться от в высшей степени амбивалентных садомазохистских отношений с мужчиной старше ее, в течение которых у нее очень часто случались булимические приступы с самостоятельно провоцируемой рвотой. Теперь она смогла отказаться от симптома (за редкими исключениями) и вступить в новые отношения, которые произвели на меня куда лучшее впечатление, чем старые. Было время отпусков, и новый партнер пациентки уже давно забронировал себе отпуск. Пациентка смогла купить себе билет на остров, где уже отдыхал ее парень, и рассказала об этом матери по телефону. Та была в ужасе: «Так, не пойдет, детка, там же война!» – «Нет, мам, война в Сербии уже год как закончилась, а остров в Хорватии!» – «Но лететь слишком опасно, ты можешь взять нашу машину!» – «Нет, мам, это ведь всего на неделю, так долго быть в пути невыгодно!» – «Тогда мы тебя хотя бы подвезем до аэропорта!» – «Нет, мам, я поеду на поезде, я уже все распланировала». Тогда мать перезванивает в страшном, отчаянном возбуждении: «Тогда, позволь, мы тебя хотя бы заберем из аэропорта!» – «Ладно, мам, забирайте». Так пациентка сдалась, у нее не осталось сил выстраивать свои границы. Отпуск прошел прекрасно, она возвращается счастливой, родители забирают ее из аэропорта, и мать говорит: «У тебя же пустой холодильник, давай заедем в супермаркет». Пациентка не в состоянии что‑либо возразить, мать идет в супермаркет, она остается в машине. Мать вынуждает ее взять с собой два больших пакета продуктов, пациентка заходит в квартиру, уже отнюдь не счастливая, и у нее случается приступ обжорства. Такие матери непоколебимо навязывают еду своим, уже взрослым дочерям, будучи неспособными почувствовать их подлинные потребности. Матери «случайно оказываются поблизости», и даже если не застают дочерей дома, оставляют им под дверью баночку домашнего варенья или, как в случае Натали Янц, противень пудинга из цукини («Ты в детстве его так любила!»). Дочь увидела пудинг, сразу все поняла и в тихой ярости выбросила в мусорку. Такие матери постоянно звонят при каждом удобном случае и интересуются самочувствием, пищевым поведением и даже массой тела дочери, а затем спрашивают, когда же «ребенок» наконец заедет в гости. |