Аль Ани Намир Махди - Методология и философия науки (2 изд). Методология и философия науки
 Скачать 1.08 Mb.
|
|
ГЛАВА 5. ОБОСНОВАННОСТЬ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ 1. Индуктивный и дедуктивный методы обоснования научного знания Проблема обоснованности научного знания фактически формируется вместе с появлением самой науки в современном ее понимании. Во всяком случае, еще в первых философских системах Нового времени мы находим достаточно серьезные попытки ее решения, а следовательно, и обоснования научного знания. Среди этих попыток следует выделить две главных или основных. Мы имеем в виду попытки, предпринятые Ф. Бэконом и Р. Декартом. Первый, как известно, разработал и предложил эмпирическо-индуктивную модель, а второй — интуитивно-дедуктивную модель обоснования научного знания. Остановимся вкратце на каждой из них. Ф. Бэкон в своем главном философском труде «Новый Органон» рассматривал индукцию в качестве кратчайшего пути, ведущего к истине. Он полагал, что именно эмпирия, как организованный и систематизированный опыт, и составляет единственно надежный источник, а стало быть, и фундамент научного знания. Определяя индукцию как способ исследования и раскрытия внутренней формы или закона явлений, Ф. Бэкон детально разработал ее структуру и конкретно обозначил ее содержание как решающего метода научного познания. В эту структуру он включал не менее четырех элементов, а именно: а) таблицу так называемых положительных инстанций, т. е. список всех случаев, при которых имеет место и проявляется изучаемое качество; б) таблицу отрицательных инстанций, т. е. список тех случаев, при которых изучаемое качество отсутствует; в) таблицу сравнения или степеней, т. е. список, фиксирующий различные степени проявления изучаемого качества при различных условиях. Эти три таблицы Ф. Бэкон объединяет под общим названием «Привлечение примеров и фактов на суд разума». За ними следует последняя, четвертая таблица — так называемая таблица прерогативных инстанций, которая содержит перечень «привилегированных случаев». Именно с нее, с этой четвертой таблицы, и начинается, согласно Ф. Бэкону, настоящая или «подлинная» индукция. Дело в том, что только наличие таблицы прерогативных инстанций и обеспечивает реальную возможность перехода познания от ложных гипотез к формированию истинных. Как видим, именно эмпирия и опирающаяся на нее индукция составляют, по мнению Ф. Бэкона, основу и основное содержание научного познания. При этом он не отрицал научно-познавательной ценности силлогизма (т. е. дедукции), однако был глубоко убежден в том, что силлогизмом можно пользоваться, лишь опираясь на фундамент опыта и индукции: «Лишь после того, как открыты первые определения и опирающиеся на них аксиомы, установленные индукцией, можно безопасно пользоваться силлогизмом» (Ф. Бэкон). В отличие от экспериментально-индуктивной методологии Ф. Бэкона, методологическая концепция Р. Декарта базируется на рационалистической интуиции и дедукции. Поэтому, если у первого методологическим эталоном было опытное (экспериментальное) естествознание, то у второго таким эталоном стали аналитическая геометрия и математическая физика. Основные положения своего метода Р. Декарт сформулировал в виде четырех правил следующим образом: «Первое правило: считать истинным лишь то, что с очевидностью познается мною таковым, т. е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и принимать в свои суждения лишь то, что представляется моему уму так ясно и отчетливо, что ни в коем случае не возбуждает во мне сомнения. Второе правило: разделить каждое из рассмотренных мною затруднений на столько частей, на сколько возможно и сколько требуется для лучшего их решения. Третье: мыслить по порядку, начиная с предметов наиболее простых и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных... Четвертое правило: составлять повсюду настолько полные перечни и такие общие обзоры, чтобы быть уверенным, что ничего не пропустил». Естественно, что при таком методе исследование не может брать свое начало в бесконечности, а должно отправляться от каких-то исходных посылок или положений, истинность которых устанавливается или принимается непосредственным образом по очевидности, т. е. чисто интуитивно. Следовательно, именно дедукция, опирающаяся на рационалистическую интуицию, и служит, по мнению Р. Декарта, надежным методом получения достоверного научного знания. Следует заметить, что и эмпирически-индуктивная, и интуитивно-дедуктивная модели обоснования науки страдают односторонностью и абстрактностью. Более того, обе они, по сути, отрицают правомерность вероятностного знания. Хотя понятие «вероятность» (как логическая проблема и как онтологическое понятие) было сформулировано в первом приближении еще в философской системе немецкого философа Готфрида Вильгельма Лейбница (1646–1716), однако вероятностная логика и связанная с ней гипотетическая модель обоснования научного знания были детально разработаны только в первой половине прошлого столетия. В философии и методологии науки ХХ века мы можем выделить, по крайней мере, три основных подхода к решению проблемы обоснования научного знания. Это марксистский, позитивистский и постпозитивистский подходы. 2. Марксистский подход к обоснованию научного знания. Принцип практики Как известно, проблема истины ставилась в философии еще на самом раннем этапе ее исторического развития. Также известно, что в истории философии данная проблема, как впрочем и все другие философские проблемы, не нашла однозначного решения. Были выработаны и предложены самые разные концепции ее решения, и одной из первых среди них была восходящая к философским взглядам Демокрита и Аристотеля (384–322 гг. до н. э.) так называемая теория соответствия или корреспондентская (классическая) теория истины. Согласно данной теории, истиной провозглашается знание, соответствующее действительности, т. е. адекватно ее отображающее. Она получила свое развернутое развитие в марксистской философии. Марксистский подход к обоснованию научного знания, в отличие от других вышеназванных подходов, исходит из признания факта существования объективной истины. Согласно данному подходу, научное знание имеет объективное, не зависящее от человека, от его сознания, воли и желания содержание, которое составляет то, что обычно называют объективной истиной. Форма выражения этого содержания зависит, однако, от биологических и других особенностей человека как познающего субъекта. Поэтому истина, с точки зрения формы ее выражения, приобретает субъективную окраску. В марксистской философской системе истина рассматривается и понимается как диалектический, внутренне противоречивый процесс. Противоречивая природа данного процесса, в частности, проявляется и выражается в том, что он выступает как единство абсолютной и относительной истины. Под абсолютной истиной понимается полное, завершенное, исчерпывающее свой предмет и, стало быть, полностью достоверное знание. В таком понимании она может подразумевать либо а) ту составляющую нашего знания, которая не может быть опровергнута в будущем, а в дальнейшем может получать лишь все новые подтверждения; либо б) знание, исчерпывающе постигающее универсум как бесконечный предмет человеческого познания, т. е. бесконечную истину. Только в первом из этих двух значений абсолютная истина может реально существовать в качестве наличного бытия. Во втором своем значении (как бесконечная истина) она никогда не будет актуализирована, т. е. реально осуществлена в виде актуального бытия, в виде чего-то наличествующего. Следовательно, абсолютная истина в значении «истина бесконечная» представляет собой реально и полностью не достижимую цель бесконечного познавательного процесса. Поэтому, говоря об абсолютной истине как о неотъемлемом элементе наших, в том числе и научных знаний, марксисты имеют в виду именно такое знание, которое получило окончательное обоснование и не может быть опровергнуто в дальнейшем. От такого знания они отличают относительную истину, под которой понимают знание неполное, незавершенное, ограниченное и недостаточно точно отображающее свой предмет и потому непременно содержащее заблуждение. Ввиду этого относительная истина подвержена опровержению или уточнению, и потому при дальнейшем развитии познания она заменяется новым знанием, еще больше приближающим нас к абсолютной истине. В свете этого процесс познания вообще, в том числе и научного познания, предстает перед нами как непрерывное движение от относительной истины к истине абсолютной. Важным аспектом марксистской концепции истины выступает и так называемая конкретная истина, выражающая собой единство знания с теми конкретными условиями, которые делают его истинным. Следовательно, без этих условий соответствующее знание не могло бы приобрести статус истинности. Так, например, высказывания «сумма углов треугольника равна двум прямым» и «две точки притягивают друг друга с силой, пропорциональной произведению их масс и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними» не являются истинными, поскольку не указывают, или не содержат еще тех конкретных условий, при которых они становятся истинными утверждениями. Поэтому можно сказать, что их нельзя считать истинными из-за их абстрактности. И в самом деле, первое высказывание приобретает статус истинности только на плоскости с нулевой кривизной, т. е. только в евклидовой геометрической системе, тогда как в неевклидовых геометриях Лобачевского и Римана оно становится ложным. Что же касается второго высказывания, то оно является истинным только в том случае, если в нем речь идет именно о физических точках, т. е. о материальных телах, а, к примеру, не о математических точках. Из сказанного можно сделать вывод, что абстрактных истин нет — истина всегда конкретна. В марксистской теории критерием истины, а, следовательно, и основанием научного знания объявляется практика. Под практикой марксистская философская традиция понимает сознательную целенаправленную человеческую деятельность во всем ее многообразии, взятую вместе с ее всевозможными результатами. Ядром практики выступает материальная деятельность, от которой, как отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, «зависит всякая иная деятельность: умственная, политическая, религиозная и т. д.». В своем предельно широком смысле, то есть как целостное единство материальной, научной, религиозной, политической и др. деятельности, практика выполняет по отношению к познанию троякую функцию. Во-первых, она является источником или основанием познания. Ведь именно на основе общественной практики исторически формировались все виды знания, и в этом отношении науки не составляют исключения. Даже такая абстрактная наука, как геометрия, по словам Ф. Энгельса, «возникла из практических потребностей людей: из измерения площадей земельных участков и вместимости сосудов, исчисления времени и из механики», которая, в свою очередь, появилась благодаря общественной потребности в развитии производства. Более того, наука всегда обобщает и подытоживает данные практики, которые непременно включают в себя и эмпирическое, и теоретическое научное знание. К этому следует добавить, что практика постоянно выдвигает и ставит перед наукой все новые и новые задачи, стимулируя тем самым ее обновление и развитие. Во-вторых, практика, как уже было отмечено, является критерием истины. Ведь только в практике и на ее основе можно раскрыть и доказать истинность наших знаний. И наконец, в-третьих, практика выступает конечной целью познания. Следовательно, знание, полученное в процессе познания, включая и научное знание, не является самоцелью, а должно служить человеку, обществу, и потому оно должно получить и, в конечном счете, получает воплощение и применение на практике. Это находит известное подтверждение и в формировании так называемой Большой науки как синтеза знания, производства и техники, а стало быть, и в превращении науки в непосредственную производительную силу. 3. Позитивистский подход к обоснованию научного знания. Принцип верифицируемости Совсем другой подход к решению проблемы обоснованности научного знания мы находим в позитивизме вообще и в неопозитивизме в частности. Как уже было отмечено, еще основоположник позитивизма О. Конт свел научное знание в его основаниях именно к опыту, к эмпирическим данным. Поэтому любое теоретическое положение может быть признано достоверным только в том случае, если его удастся непосредственно свести, либо к данным опыта, либо к другим положениям, которые, в свою очередь, можно прямо редуцировать к этим данным. На основе данной установки впоследствии был разработан неопозитивистский критерий научности — принцип верификации (от лат. Verus — истинный, подлинный и Facio — делать: делаю истинным, подтверждаю). Принцип верификации был разработан и предложен прямыми наследниками махизма и основным ядром логического позитивизма — так называемым Венским кружком, т. е. группой философов и ученых, объединившихся на базе семинара, организованного в 1922 году при кафедре индуктивных наук Венского университета профессором Морицом Шликом (1882–1936), куда изначально входило двадцать человек, в том числе сам Мориц Шлик, Рудольф Карнап, Фридрих Вайсман, Герберт Фейгль, Отто Нейрат, Курт Гёдель и другие. Согласно данному принципу, достоверность научного знания может быть установлена лишь опытным путем, а точнее, путем его редукции к элементам нашего опыта, к нашим ощущениям, т. е. к так называемому непосредственно данному. Принцип верификации или верифицируемости устанавливает два взаимосвязанных способа проверки и обоснования научного знания. Первый способ — это так называемая прямая верифицируемость, которая заключается в сведении научных положений непосредственно к данным «чистого опыта». Это так называемый «прямой» и самый простой путь установления достоверности данных положений. Второй способ — это опосредствованная или косвенная верифицируемость, которая состоит в логическом сведении проверяемых научных положений к другим, прямо верифицируемым положениям. Прямо верифицируемые положения составляют то, что логические позитивисты называют протокольными предложениями. Следовательно, протокольные предложения фиксируют эмпирические данные как конечную основу научного знания. Говоря иначе, именно протокольные предложения и образуют в логической структуре науки ее эмпирический базис. Вот, собственно, почему они могут наряду с непосредственно данным служить критерием истинности или, точнее сказать, достоверности наших научных представлений, обоснованности научного знания. В свете этого можно сказать, что принцип верифицируемости понимает критерий научности, а стало быть, и обоснованности научного знания как сводимость научных положений либо непосредственно к «чистому опыту», либо к протокольным предложениям. 4. Постпозитивитский подход к обоснованию научного знания. Принцип фальсифицируемости Позитивистский принцип верифицируемости был подвергнут критике и пересмотру в постпозитивизме. Главный критик этого принципа — К. Поппер исходил из необходимости принципиального и четкого различения функций подтверждения и опровержения в процессе проверки научного знания. При этом он настаивал на том, что процедура подтверждения обладает в ходе данного процесса гораздо меньшей эвристической ценностью, нежели процедура опровержения. Дело в том, что любое количество данных, подтверждающих какое-либо положение, не в состоянии, как он полагал, окончательно установить его истинность, тогда как достаточно заполучить всего лишь один факт, опровергающий это положение, чтобы признать его ложным. В силу этого в решении вопроса обоснованности научного знания и проблемы демаркации науки следует апеллировать не к процедуре подтверждения, а исходить из процедуры опровержения. Именно поэтому в противоположность принципу верифицируемости К. Поппер разработал так называемый принцип фальсифицируемости (от лат. Falsus — ложный, неверный, вымышленный и лат. Facio — делаю ложным, опровергаю) и предложил его в качестве критерия научности и способа обоснования научного знания. Согласно данному принципу, научной следует считать лишь ту теорию, которая в принципе допускает возможность своего опровержения и может выдержать тест (испытание) на фальсификацию. Так, именно принцип фальсифицируемости становится методом демаркации науки от всего ненаучного, а стало быть, и критерием обоснованности научного знания. Правомерность своего видения проблемы проверки научного знания и своего подхода к ее решению и, следовательно, своего принципа фальсифицируемости К. Поппер обосновал следующим образом: «(1) Легко получить подтверждения, или верификации, почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений. (2) Подтверждения должны приниматься во внимание только в том случае, если они являются результатом рискованных предсказаний, т. е. когда мы, не будучи осведомленными о некоторой теории, ожидали бы события, несовместимого с этой теорией, — события, опровергающего данную теорию. (3) Каждая „хорошая“ научная теория является некоторым запрещением: она запрещает появление определенных событий. Чем больше теория запрещает, тем она лучше. (4) Теория неопровержимая никаким мысленным событием, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее порок. (5) Каждая настоящая проверка теории является попыткой ее фальсифицировать, т. е. опровергнуть. Проверяемость есть фальсифицируемость; при этом существуют степени проверяемости: одни теории более проверяемы, в большей степени опровержимы, чем другие, такие теории подвержены, так сказать, большему риску. (6) Подтверждающее свидетельство не должно приниматься в расчет за исключением тех случаев, когда оно является результатом подлинной проверки. Это означает, что его следует понимать как результат серьезной, но безуспешной попытки фальсифицировать теорию (теперь в таких случаях я говорю о „подкрепляющем свидетельстве“). (7) Некоторые подлинно проверяемые теории, после того как обнаружена их ложность, все-таки поддерживаются их сторонниками, например, с помощью введения вспомогательных допущений ad hoc или с помощью такой переинтерпретации ad hoc теории, которые избавляют ее от опровержения. Такая процедура всегда возможна, но она спасает теорию от опровержения только ценой уничтожения или, по крайней мере, уменьшения ее научного статуса. (Позднее такую спасательную операцию я назвал „конвенционалистической стратегией“ или „конвенционалистической уловкой“). Все сказанное можно суммировать в следующем утверждении: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опревергаемость или проверяемрсть». Несмотря на всю привлекательность принципа фальсифицируемости, некоторые из приведенных мыслей К. Поппера вызывают определенные возражения. Во-первых, нельзя находить подтверждения для каждой теории, сколько бы мы их ни искали. Для неверной теории, для теории, не соответствующей действительности, неадекватно ее отображающей, невозможно найти никакие подтверждения, поскольку их попросту нет. Так, например, сколько ни искали подтверждения для теории теплорода, его так и не нашли, ввиду того что данная теория была ошибочной, не соответствовала действительности. Во-вторых, изъян, отмеченный К. Поппером в проверочной процедуре подтверждения (верификации), полностью можно отнести и к проверочной процедуре опровержения (фальсификации). И в самом деле, не только любое количество подтверждающих некую теорию фактов не исключает возможности обнаружения когда-нибудь в будущем опровергающего ее контрфакта, но и любые безуспешные попытки опровергнуть ее в настоящее время не исключают возможности опровергнуть ее со временем. Поэтому, хотя фальсифицируемость внешне выглядит предпочтительнее, чем верифицируемость, в действительности в качестве проверочной процедуры она имеет такую же ограниченную эвристическую ценность, как и эта последняя. В-третьих, невозможно поверить, что ad hoc гипотеза, введенная для спасения той или иной научной теории, может уничтожить или снизить ее научный статус. Так, приведенная нами выше в качестве примера ad hoc гипотеза, при помощи которой В. Паули пытался отстоять истинность закона сохранения энергии, не привела ни к уничтожению научного статуса этого закона, ни к уменьшению научного статуса классической термодинамической теории. В-четвертых, сомнительной выглядит и попытка К. Поппера полностью отождествить проверяемость с фальсифицируемостью. Беда современной западной философии вообще (или, как минимум, главная из бед основных ее течений) состоит, на мой взгляд, в ее метафизической методологии. Дело в том, что буквально все она видит и воспринимает, так сказать, или в черных или белых тонах, Говоря иначе, она рассуждает и формирует свои представления по принципу «либо — либо». Ей чужд сам дух внутренне противоречивого способа познания, учитывающего «и то, и его иное». Она насквозь антидиалектична. «Золотой телец», которому она поклоняется как высшему божеству, — это формально-логические законы тождества и противоречия. Ввиду всего этого не приходится удивляться тому обстоятельству, что проверяемость научного знания односторонне сводится в западной философии науки либо к его подтверждаемости (позитивизм), либо к его опровергаеости (постпозитивизм). Между тем процесс проверки научного знания имеет противоречивую природу и на самом деле включает в себя обе указанные процедуры — и подтверждение, и опровержение. Действительно, при проверке той или иной теории мы не зададимся целью отыскать только подтверждающие ее факты, игнорируя при этом все те конторфакты, которые опровергают ее, или же, наоборот, отыскать только эти последние, не замечая первых, — мы стремимся обнаружить согласующиеся с ней или же противоречащие ей научно установленные данные. Именно поэтому нередко случается так, что ученые находят не то, что искали, а нечто совсем другое или даже прямо противоположное этому. Хорошей иллюстрацией здесь может служить упомянутый выше опыт Майкельсона – Морли. А в качестве более свежего примера можно взять исследования суперновых звезд типа «Ia» («SNIa»), проведенные во второй половине 90-х годов XX столетия американскими учеными Саулом Перлмуттером (род. в 1959 г.) и Адамом Райссом (род. в 1969 г.) и австралийским ученым Брайаном П. Шмидтом (род. в США в 1967 г.). В ходе этих исследований ученые надеялись не просто подтвердить предполагаемый и принятый почти всеми факт замедления скорости расширения Вселенной под действием сил космического гравитационного притяжения, но и точно измерить величину скорости замедления разбега галактик. Однако в своих исследованиях они пришли, по словам Б. Шмидта, к «сумасшедшему» результату: скорость расширения Вселенной не замедляется, а, напротив, ускоряется. За это открытие 4 октября 2011 года перечисленным ученым была присуждена Нобелевская премия по физике. Данное открытие, как и отрицательный опыт Майкельсона – Морли и фактически вся история науки, красноречиво указывает на несостоятельность тезиса К. Поппера о том, что легко получить подтверждения почти для всякой теории, если мы ищем подтверждений. В-пятых, абсолютизация значения и роли принципа опровержения (фальсификации) в обосновании научного знания и резкое противопоставление его принципу подтверждения неприемлемы еще и потому, что эти два принципа не могут существовать друг без друга. Дело в том, что в действительности они представляют собой диалектические противоположности, пребывающие отношении не только взаимного исключения (отрицания), но и взаимного утверждения, взаимной обусловленности. Они суть два противоположных аспекта (два момента, две стороны) процесса обоснования научного знания и в качестве таковых находятся, как и все другие диалектические полярности, в диалектическом единстве и потому при определенных условиях могут переходить друг в друга. Действительно, фальсификация, опровержение некой теории довольно часто оборачивается подтверждением другой, нередко противоположной ей теории, и наоборот. Это значит, что в некоторых случаях фальсификация может становиться подтверждением, а подтверждение превращаться в фальсификацию, опровержение. Следовательно, граница между этими двумя методами установления достоверности, истинности, а стало быть, и научного статуса наших знаний не абсолютна, а относительна. В-шестых, последовательное проведение попперианского принципа фальсифицируемости и абсолютизация его значения и роли в обосновании научного знания может нанести определенный ущерб развитию науки. Дело в том, что в своем неистовом желании и стремлении отыскать (вслед за К. Поппером) только опровергающие некую теорию факты мы можем принять мнимую фальсификацию данной теории за подлинное её опровержение. В связи с этим стоит заметить, что, хотя К. Поппер третирует «вспомогательные допущения ad hoc» и называет попытку «спасти» ту или иную теорию при помощи таких допущений не иначе как «конвенционалистической уловкой», ad hoc гипотезы на самом деле оказывают неоценимую услугу его фальсификационизму. Дело в том, что именно такая «уловка» в известной мере позволяет отличить подлинную фальсифицируемость от мнимой. Во всяком случае, она ставит под сомнение подлинность фальсификации (опровержения) соответствующего научного положения. Поэтому можно быть уверенным в том, что без этой «уловки» фальсификационизм К. Поппера обошелся бы человечеству намного дороже. Чтобы убедится в правомерности данного вывода, представим себе на минуту, что ни В. Паули, ни кто-либо другой не удосужился «пошевелить мозгами», чтобы защитить первое начало термодинамики, а вместо этого все преспокойно наблюдали, как при β-распаде оно якобы нарушается. Изучая этот процесс, ученые, как известно, ставили не один и не два, а сотни экспериментов и каждый раз получали один и тот же результат: «на выходе» энергия, как им казалось, всегда была меньше, чем «на входе». Поэтому неслучайно многие из них, в том числе и Н. Бор, усомнились в правомерности закона сохранения энергии в микромире. Однако если бы сомнения научного сообщества относительно научного статуса данного закона не ограничились тогда скепсисом только отдельных его членов, а распространились бы дальше, и первое начало термодинамики, как того требует принцип фальсифицируемости, сочли бы опровергнутым и «выбросили» из системы научного знания, то это непременно привело бы к настоящей научной катастрофе. Под катастрофой в данном случае я подразумеваю не то неловкое положение, в котором оказалось бы потерявшее свой авторитет научное сообщество, вынужденное спустя десятилетия (точнее, после открытия нейтрино) восстановить в правах закон сохранения энергии, ранее объявленный опровергнутым и потому «несостоятельным». Говоря о катастрофе, я имею в виду серьезный урон, который был бы нанесен науке на том ее участке, который не смог бы развиваться в течение этих десятилетий на базе классической термодинамики и ее первого начала. Именно подобного рода возможный урон я имел в виду, когда выше говорил о том, что абсолютизация значения и роли принципа фальсифицируесости в процессе проверки научного знания может нанести ущерб развитию науки. Обрисованная мною мысленная модель того, как могла бы развиваться ситуация вокруг интерпретации результатов, полученных на раннем этапе исследования процесса β-распада, если бы ее сценарий соответствовал принципу фальсифицируемости, отчетливо показывает, что своей ad hoc гипотезой, предсказывающей существование нейтрино, В. Паули в действительности оказал услугу скорее не закону сохранения энергии, а самому принципу фальсифицируемости (пусть тогда еще не сформулированному), поскольку вместе с ней он фактически выдвинул предположение о том, что опирающееся на данные тогдашнего исследования β-распада опровержение (фальсификация) этого закона является не настоящим, а мнимым. Из всего сказанного можно сделать вывод, что опровергаемость (фальсифицируемость) может служить действенным методологическим принципом и достаточно надежным критерием обоснования научного знания только в тесном единстве с подтверждаемостью, но отнюдь не независимо от нее, не самостоятельно, не сама по себе (как полагал К. Поппер). И наконец, в-седьмых, подлинно научную теорию, т. е. теорию, теоретически безупречно обоснованную и эмпирически надежно подтвержденную никак нельзя полностью фальсифицировать (опровергнуть). Ее можно лишь еще больше уточнять и совершенствовать. Полностью фальсифицировать, окончательно опрокинуть (опровергнуть) можно только псевдонаучную теорию вроде теории флогистона. В отличие от нее, кислородная теория горения является подлинно научной, т. е. теорией, получившей твердое теоретическое и эмпирическое обоснование, и потому ее невозможно фальсифицировать. Можно указать в качестве другого яркого примера принципиально нефальсифицируемой научной теории, т. е. теории, истинность которой окончательно установлена, евклидову геометрию. Так, появление во второй четверти XIX столетия неевклидовых геометрий Николая Ивановича Лобачевского (1792–1852), Яноша Бойяи (1802–1860) и Бернхарда Римана (1826–1866) никоим образом не опровергло, не фальсифицировало евклидову геометрию, а лишь определило границы истинности, а стало быть, и применимости ее положений. Исходя из этого, можно сказать, что кислородная теория горения и теория евклидовой геометрии, как, впрочем, и любые другие подлинно научные теории, раз и навсегда вошли в научно-познавательный багаж человечества, в общий фонд его научных достижений. Поэтому при дальнейшем развитии научного знания данные теории могут быть только в еще большей степени конкретизированы и усовершенствованы, но отнюдь не фальсифицированы. В свете всего вышесказанного можно утверждать, что последовательно проведенный и доведенный до своего логического завершения попперианский принцип фальсифицируемости может привести только к отрицанию существования объективной научной истины, что, как уже отмечалось ранее, равносильно упразднению самой науки. Действительно, своим фальсификационизмом К. Поппер пытается придать научному знанию лишь предположительный, вероятностно-гипотетический характер. Он если и допускает существование истины, то только в смысле некой химерической цели, к которой мы стремимся в познании, но которая, подобно горизонту, постоянно удаляется от нас по мере нашего приближения к ней. Поэтому, даже если предположить, что научное знание стремится к такой истине и обретает в этом своем стремлении некий стимул для развития, сама эта истина неизбежно остается непостижимой и недостижимой. Вот, собственно, почему все наше знание всегда носит лишь предположительный характер и поэтому, согласно К. Попперу, оно должно всегда быть открытым для рациональной критики. В свете этого можно рассматривать его фальсификационизм как средоточие, как концентрированное выражение или ядро его философии критического рационализма. Позднее, при дальнейшем развитии своих философских представлений К. Поппер разработал концепцию так называемого третьего мира. Согласно данной концепции, он различает три мира: а) мир физических объектов или физических состояний, обладающий статусом объективного существования; б) мир состояний сознания, или мир мыслительных, так называемых ментальных состояний, который обладает субъективным статусом; в) мир объективного содержания мышления, который включает в себя, прежде всего, содержание научных теорий и понятий, поэтических образов и художественных произведений. Обозначая компоненты, составляющие этот третий мир, К. Поппер пишет: «Обитателями моего третьего мира являются, прежде всего, теоретические системы, другими важными его жителями являются проблемы и проблемные ситуации. Однако наиболее важными его обитателями являются критические рассуждения и то, что может быть названо ... состоянием дискуссии или состоянием критических споров; конечно, сюда относится и содержание журналов, книг, библиотек». Третий мир К. Поппера, хотя и является, в отличие от мира идей Платона, продуктом человеческой деятельности, тем не менее, он так же, как и платоновский мир, обладает объективным, не зависящим от человека, содержанием. Дело в том, что человек, создавая этот мир, не всегда отдает себе отчет в том, что он творит. Независимое от человека содержание третьего мира проявляется и выражается, в частности, в форме его автономного существования. «С нашими творениями, — пишет К. Поппер, — происходит то же, что с нашими детьми: они имеют склонность становиться в значительной степени независимыми от своих родителей...». Другая важнейшая черта, отличающая третий мир Поппера от вечного и неподвижного платоновского мира идей и в известной мере сближающая его к гегелевской идее мирового духа, заключается в том, что он находится в постоянном движении и изменении. Движение и изменение третьего мира обеспечивается с помощью другой его существенной характеристики, заключающейся в его критичности. Следовательно, третий мир открыт для критики, которая составляет источник его роста. Третий мир изменяется и его рост происходит согласно описанной ниже модели. Итак, любое научное исследование начинается с постановки проблемы. Затем идет разработка соответствующей теории, претендующей на решение поставленной проблемы. Данная теория будет подвергнута критике. Она должна пройти, так сказать, своеобразный критический отбор и выдержать конкуренцию со стороны других теорий. Нередко указанная теория не может выдержать подобного испытания и тогда она отбрасывается, в результате чего возникают новые проблемы, которые будут решаться при помощи новых теорий и т. д. Обозначая путь развития важнейшей составляющей третьего мира, К. Поппер пишет: «В большинстве своем и в самых интересных случаях теория терпит неудачу, и таким образом возникают новые проблемы. А достигнутый прогресс может быть оценен интеллектуальным интервалом между первоначальной проблемой и новой проблемой, которая возникает из крушения теории». Схематически данный интеллектуальный интервал К. Поппер выражает следующей формулой: Р = ТТ = ЕЕ = Р, где Р — это исходная проблема; ТТ — теории, используемые для решения проблемы; ЕЕ — критика, которой подвергаются эти теории; и наконец, конечное Р — это новая проблема. Вопрос о развитии научного знания более конкретно ставится и решается впоследствии другими исследователями. |