Аль Ани Намир Махди - Методология и философия науки (2 изд). Методология и философия науки
 Скачать 1.08 Mb.
|
|
ГЛАВА 6. НАУЧНОЕ ЗНАНИЕ КАК ДИНАМИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС 1. Нормальная и экстраординарная наука Вопрос о научном знании как динамическом процессе, а следовательно, и проблема изменения и роста этого знания, более конкретно ставится и решается Томасом Куном. В своей концепции философии и методологии науки Т. Кун рассматривает развитие научного знания как процесс, в котором постоянно сменяют друг друга два основных состояния науки, которые он называет нормальной наукой и экстраординарной наукой. Эти два основных этапа в развитии составляют, соответственно, два главных элемента структуры науки как непрерывного динамического процесса. Нормальная наука, по Т. Куну, представляет собой совокупность важнейших научных достижений, которые не просто признаны научным сообществом, но рассматриваются и принимаются им в качестве основы своей деятельности. Для обозначения нормальной науки Т. Кун вводит понятие «парадигма» (от греч. Paradigma — пример, образец). Парадигма представляет собой совокупность теоретических, методологических, технических и ценностных установок, образующих основу научных исследований, проводимых в данный исторический момент. Сам Т. Кун дает следующее определение: «Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу». Примерами или образцами нормальной науки или парадигмы являются, например, евклидова геометрия, классическая механика, теория относительности, квантовая механика, Дарвиновская эволюционная теория и т. д. Парадигмальная форма существования науки, т. е. так называемая нормальная наука, выражает и обозначает собой именно эволюционный период в развитии научного знания. Дело в том, что в течение этого периода существующая парадигма не претерпевает никаких изменений. Напротив, ученые, как полагает Т. Кун, и как мы увидим дальше, на этом этапе готовы «встать стеной» на ее защиту. Как я уже отметил, Т. Кун рассматривает парадигму как основание или модель постановки и решения проблем, которые он называет задачами-головоломками. Однако рано или поздно научное сообщество неизбежно сталкивается с новыми задачами-головоломками, решение которых невозможно на базе существующей парадигмы. Подобные, так называемые аномальные, задачи-головоломки постепенно накапливаются, пока в конце концов не вызовут кризисную ситуацию в соответствующей науке. Эта кризисная ситуация может быть разрешена только с помощью и на базе новой парадигмы. Именно таким путем, т. е. путем смены парадигм и происходит развитие научного знания. Кризисную ситуацию в науке вместе с ее разрешением с помощью новой парадигмы Т. Кун называет экстраординарной наукой. То есть данным термином он обозначает революционный период в развитии науки или, иначе говоря, научную революцию. 2. Научно-исследовательская программа Британский философ науки венгерского происхождения Имре Лакатос (Лакатош) (1922–1974) предлагает несколько иную модель научного знания как динамического процесса, где центральным элементом выступает так называемая научно-исследовательская программа. Он разрабатывает собственную концепцию методологии и философии науки и излагает ее в работе «Доказательство и опровержение», в которой, в частности, описывает и свою модель обоснования и развития научного знания. Научно-исследовательская программа представляет собой определенную совокупность (систему) научных теорий, которые связаны между собой определенной последовательностью. В этой последовательности каждая теория (исключая исходную) вырастает из предыдущей, когда к той добавляется какая-либо вспомогательная гипотеза. Научно-исследовательские программы вступают между собой в конкурентные отношения. Данные отношения (т. е. конкуренция или борьба), которые завязываются и происходят между указанными программами как раз и составляют источник роста научного знания, содержание научно-познавательного процесса. В силу этого научные революции оказываются, по сути, не чем иным, как сменой одних научно-исследовательских программ другими. Согласно И. Лакатосу, процесс формирования и изменения научно-исследовательских программ подчиняется определенным правилам или нормативам. Одни из этих правил обозначают тот путь, которого следует придерживаться при проведении научного исследования. Совокупность этих правил он называет положительной эвристикой (эвристика — наука, исследующая творческую деятельность и ее методы, направленные на открытие нового, от греч. Heurisko — отыскиваю, открываю). Другие же из указанных правил определяют собой способы и приемы, которых следует избегать при научном исследовании. Эти правила в своей совокупности составляют то, что И. Лакатос называет отрицательной эвристикой. В структуре научно-исследовательских программ И. Лакатос выделяет два элемента: жесткое ядро и предохранительный или защитный пояс. Жесткое ядро представляет собой основное содержание научно-исследовательской программы. Иначе говоря, оно объединяет в себе условно или относительно неопровержимые фундаментальные положения научно-исследовательской программы. Поэтому можно сказать, что жесткое ядро составляет более консервативный или, лучше сказать, традиционный элемент структуры научно-исследовательской программы. Вот почему при столкновении этой программы с разного рода трудностями, т. е. с так называемыми аномалиями и контрфактами, в первую очередь следует защищать и спасать именно жесткое ядро. Это, как правило, удается сделать с помощью новой вспомогательной гипотезы (ad hoc гипотезы), т. е. с помощью более удачного предохранительного пояса. Следовательно, отрицательная эвристика как бы запрещает направлять опровергающую силу контрфактов или аномалий непосредственно на жесткое ядро. Разрушительный удар последних должен принимать на себя предохранительный пояс, который может уступить место новой ad hoc гипотезе. Например, когда было обнаружено фактическое несовпадение орбиты, по которой движется Сатурн, с его предполагаемой орбитой, рассчитанной на базе классической научно-исследовательской программы ньютоновской небесной механики, не пришлось отказаться от жесткого ядра данной программы. Наоборот, это ядро было полностью сохранено и защищено при помощи нового предохранительного пояса, включающего в себя новую ad hoc гипотезу, согласно которой предполагалось существование неизвестной планеты, вызывающей своим гравитационным полем возмущение в движении Сатурна и отклонение его орбиты от расчетного курса. Французский астроном Урбен Жак Жозеф Леверье (1811–1877) и английский астроном Джон Кауч Адамс (1819–1892) вычислили, независимо друг от друга (первый — в 1846 году, а второй — в 1845 году), координаты орбиты этой неизвестной тогда планеты, которая впоследствии была обнаружена по этим координатам немецким астрономом Иоганом Готфридом Галле (1811–1912) и названа Нептуном. И. Лакатос выделяет два основных периода или этапа в развитии научно-исследовательской программы — прогрессивный и регрессивный. На прогрессивном этапе научно-исследовательской программы положительная эвристика успешно выполняет свою функцию по защите ее жесткого ядра путем выдвижения все новых ad hoc гипотез, расширяющих эмпирические и теоретические возможности программы. Однако рано или поздно будет достигнут «пункт насыщения», т. е. тот предел, у которого научно-исследовательская программа исчерпывает все свои возможности. С этого момента научно-исследовательская программа вступает в кризисную полосу или регрессивный период своего развития. На этом регрессивном этапе развития научно-исследовательской программы все больше и больше накапливаются отрицательные, несовместимые с ее жестким ядром или даже противоречащие ему факты — так называемые контрфакты, которые положительная эвристика уже не в состоянии объяснить (из-за чего она не может защитить от них жесткое ядро). В силу всего этого складывается достаточное основание для отказа от соответствующей научно-исследовательской программы и замены ее новой. Однако этот отказ и эта замена не произойдут раньше, чем новая, конкурирующая научно-исследовательская программа настолько упрочит свои позиции, что сможет не просто объяснить все противоречащие старой программе контрфакты, но и предсказать новые, неизвестные до тех пор факты. Именно благодаря такой смене научно-исследовательских программ и происходит рост и развитие научного знания. 3. Принципы теоретической устойчивости и пролиферации Другой представитель постпозитивизма — родившийся в Вене, но впоследствии эмигрировавший в США методолог и философ науки Пол (Пауль) Карл Фейерабенд (1924–1996) предложил иную методологическую концепцию, которая приобрела известность под названием «методологический (или эпистемологический) анархизм». Обосновывая данную концепцию, П. Фейерабенд исходит из принципа «методологического плюрализма», который провозглашает равноправие и равноценность всех видов или типов человеческого знания и методов их получения. В соответствии с этим принципом он фактически стирает грань, отделяющую науку, скажем, от мифа, считая проблему демаркации науки не просто надуманной, но даже вредной для самой науки. На основе данного подхода П. Фейерабенд превращает анархическую идею «вседозволенности» в главный принцип своей методологии. Так, мы находим у него следующую мысль: «Все методологические предписания имеют свои пределы и единственным „правилом“, которое сохраняется, является правило „всё дозволено“» (дословно — «anything goes», в переводе с англ. — «всё сойдет», «все сгодится»). В своих работах «Наука в свободном обществе» (1973) и «Против метода. Наброски анархической теории познания» (1975) П. Фейерабенд выдвигает и обосновывает два своих принципа, а именно: принцип теоретической устойчивости (твердости) и принцип размножения числа гипотез (так называемый принцип пролиферации). Принцип теоретической устойчивости диктует или предписывает ученому сохранять верность теории, которой пользуется научное сообщество в данный момент, даже, несмотря на появление и увеличение количества противоречащих ей фактов. В свою очередь, принцип неограниченного размножения числа гипотез, напротив, предписывает или рекомендует ученому не доверять ни одной из существующих теорий. Его Фейерабенд называет «The Principle of Proliferation» — принципом пролиферации (от англ. Proliferation — размножение, разрастание путем новообразования; восх. к лат. Proles — потомство и Ferry — нести, т. е. «приносить потомство»). Принципу пролиферации нужно следовать независимо от того, существуют ли опровергающие данную теорию факты или нет. В случае если будет обнаружен, хотя бы один факт, опровергающий некую теорию, тогда данный принцип совпадает с попперианским принципом фальсифицируемости. Однако вместе с тем следует отметить, что принцип пролиферации никоим образом и, ни в каком смысле не совместим с принципом фальсифицируемости как критерием демаркации науки, поскольку подобного критерия, согласно развиваемой П. Фейерабендом концепции методологического анархизма, нет и быть не может. Итак, рост научного знания, с точки зрения П. Фейерабенда, происходит именно на базе взаимодействия двух принципов — принципа теоретической устойчивости и принципа пролиферации. Дело в том, что именно в результате этого взаимодействия появляется новое знание и тем самым обеспечивается непрерывность научно-познавательного процесса. 4. Эпистемологическая модель роста научного знания В отличие от большинства методологов и философов науки, французский философ и историк культуры Мишель Поль Фуко (1926–1984) разработал свою методологическую концепцию на базе обобщения социогуманитарного знания. Именно таким способом он в своей главной работе «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966) формулирует основное понятие своей методологии — понятие «эпистема» (от греч. Episteme — знание). Согласно М. Фуко, эпистема — это скрытые структуры сознания, которые определяют тип мышления или миропонимания, господствующий в той или иной эпохе. Иными словами, она представляет собой познавательное поле или пространство знания, определяющее собой способ выражения и описания «бытия порядка». Более конкретно М. Фуко рассматривает эпистему как непосредственно наблюдаемую систему взаимоотношений между словами и вещами, определяющую собой основное содержание того способа миропонимания, который превалирует в данной исторической эпохе и служит основанием для формирования тех или иных представлений, выдвижения различных идей и концепций. В своей упомянутой выше работе М. Фуко выделяет три эпистемы в истории европейской культуры вообще и в европейской истории познания в частности, а именно: эпистему Возрождения (XV–ХVI вв.), эпистему классического рационализма (XVII–ХVIII вв.) и эпистему современности (XIX–XX вв.). Главное основание или основной критерий их различия — это характер соотношения слов и вещей, а стало быть, то место, которое занимает язык в культуре и познании. Итак, в основе каждой из указанных эпистем лежит, по мнению М. Фуко, определенный тип взаимодействия между вещами и словами. Например, в основе возрожденческой эпистемы лежит тот тип взаимоотношений слов и вещей, при котором происходит их фактическое отождествление. Здесь слова и язык в целом рассматриваются как вещь среди вещей. В эпистеме классического рационализма слова отделяются от вещей, и потому их связь с последними опосредуется мысленными представлениями. В данной эпистеме язык становится средством выражения вещей через мысли. И наконец, в современной эпистеме слова полностью превращаются в самостоятельную — по отношению к вещам — силу. Здесь язык, приобретая полную независимость от вещей, становится — наряду с жизнью и трудом — одним из оснований современной науки. Язык, жизнь и труд являются предметами трех основных наук — филологии, биологии и политэкономии, которые образуют три опорных пункта современного научного познания. Их связующим звеном является человек. Однако Фуко выдвигает тезис о «смерти человека». Конечно, он имеет ввиду не физическое исчезновение человека как биологического вида, а подразумевает, что человек больше не является основным ядром современной эпистемы. Таким образом, своим тезисом «человек умирает, остаются структуры» Фуко предсказывает скорую смену современной эпистемы новой, в которой системообразующим Элементом будут выступать структуры. Поэтому неслучайно данный тезис становится впоследствии девизом структуралистского движения. 5. Научная традиция и научная новация Философско-методологические концепции роста научного знания, естественно, не могли обойтись без постановки и решения такой важнейшей проблемы, как проблема взаимодействия традиции и новации в развитии науки. Под традицией вообще следует понимать привязанность к прошлому, которая проявляется, в частности, в принятии и использовании его наследия в качестве основания для дальнейшей деятельности. Поэтому ее можно рассматривать как почитание прошлого, как преклонение перед ним и превращение его в предмет подражания, в эталон поведения. Новация же представляет собой преодоление традиции в таком ее понимании, т. е. выход за ее пределы. Следовательно, если традиция обозначает принцип постоянства и неизменности, то новация, наоборот, выражает собой принцип изменчивости и текучести. Научную традицию в рассмотренных выше концепциях роста научного знания выражают и олицетворяют такие основополагающие понятия, как «нормальная наука» или «парадигма» у Т. Куна, «жесткое ядро научно-исследовательской программы» у И. Лакатоса, «принцип теоретической устойчивости» у П. Фейерабенда и «эпистема» или «конкретный тип взаимодействия слов и вещей» у М. Фуко. Со своей стороны, научная новация в указанных концепциях обозначается через такие понятия, как «экстраординарная наука» или «научная революция» (Кун), «смена научно-исследовательских программ» (Лакатос), «пролиферация» или «размножение гипотез» (Фейерабенд) и «смена эпистем» (Фуко). Среди упомянутых концепций развития научного знания можно, на мой взгляд, выделить в качестве основной концепцию Т. Куна, поскольку большинство других концепций представляют собой в известном смысле ее видоизмененные варианты. Вот почему я буду в дальнейшем рассматривать проблему взаимодействия традиции и новации в развитии науки именно на базе предложенной Т. Куном концепции роста научного знания. Как мы уже заметили, нормальная наука, или парадигма, представляет собой именно традиционный элемент в структуре научного знания как динамического процесса. Вот как сам Т. Кун обозначил эту мысль: «Нормальная наука представляет собой исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности». Именно эти прошлые достижения, т. е. научные традиции, лежащие в основе деятельности научного сообщества, и составляют то, что Т. Кун называет парадигмой. Они-то и определяют характер, содержание и направленность работы ученого на этапе так называемой нормальной науки. Продолжая размышлять о парадигмальной деятельности ученого как о деятельности, выражающей научную традицию, Т. Кун отмечает: «При ближайшем рассмотрении этой деятельности в историческом контексте или в современной лаборатории создается впечатление, будто бы природу пытаются втиснуть в парадигму как в заранее сколоченную и довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно, к тому же, они нетерпимы и к созданию таких теорий другими». Вот вам и сила традиции, которая не просто вынуждает самого ученого отказаться от создания новых теорий, но и принуждает его требовать того же от других ученых. Таким образом, в рамках так называемой нормальной науки ученый строго следует сложившейся научной традиции и никоим образом сознательно не стремится к установлению принципиально новых знаний. Однако это ничуть не препятствует, по убеждению Т. Куна, процессу развития науки, а как ни странно даже содействует ему. Данный свой взгляд Т. Кун пытается объяснить следующим образом: «Нормальная наука не ставит своей целью нахождение нового факта или теории, и успех в нормальном научном исследовании состоит вовсе не в этом. Тем не менее, новые явления, о существовании которых никто не подозревал, вновь и вновь открываются научным исследованиям, а радикально новые теории опять и опять изобретаются учеными. История даже наводит на мысль, что научное предприятие издало исключительно мощную технику для того, чтобы преподносить сюрпризы подобного рода». Нетрудно заметить, что в данном высказывании нет сколько-нибудь вразумительного, а стало быть, и надлежащего объяснения процесса появления нового знания. И в самом деле, если ученый действует в строго традиционном духе и сопротивляется всяким новациям, то, как тогда, в принципе, могут возникнуть так называемые «радикально новые теории» и кем они будут созданы? Как бы отвечая на подобный вопрос, Т. Кун отмечает, что эти теории «создаются непреднамеренно в ходе игры по одному набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил». Однако данное «объяснение» на самом деле ничего не объясняет, поскольку оно не снимает противоречия между традицией и новацией в науке — не дает подлинного разрешения этого противоречия, а лишь отодвигает его. Действительно, даже если предположить, что новые научные теории создаются непреднамеренно, то все равно необходимо объяснить, как и кем разрабатывается хотя бы тот набор нетрадиционных правил, согласно которым эти теории воспринимаются. Итак, хотя Т. Кун в своей концепции роста научного знания и ставит проблему перехода от традиции к новации, однако у него она не находит своего подлинного решения. Данное обстоятельство вынудило некоторых западных исследователей предложить собственные — иные варианты решения указанной проблемы, среди которых следует выделить теорию или концепцию так называемых перебежчиков. Согласно этой концепции, любые радикально новые научные теории создаются именно теми учеными, которые якобы «перешли» или «перебежали» в ту научную область, где они делают свои фундаментальные открытия, из другой сферы научного творчества. Их успехи якобы предопределяются двумя обстоятельствами. Во-первых, эти ученые свободны от научной традиции, господствующей в той сфере научного знания, куда они «перебежали», — традиции, которая ограничивает свободу изначально работающих в данной сфере ученых, а следовательно, и их возможности в поисках кардинально нового знания. Во-вторых, эти ученые привносят в новую сферу научного знания иные методы исследования, ранее не применявшиеся в ней. И то и другое, по мнению сторонников «теории перебежчиков», делает взгляд ученых-перебежчиков на положение дел в новой для них научной области более свежим, независимым и творчески продуктивным, что способствует преодолению ими традиции и созданию новации. В подтверждение этого один из разработчиков данной концепции — австралийский геолог Самюэл Уоррен Кэри (Samuel Warren Carey) (1911–2002) ссылается на пример Альфреда Лотара Вегенера (1880–1930) — немецкого ученого, изначально изучавшего астрономию и работавшего в области метеорологии, но затем «перебежавшего» в сферу геологии и ставшего автором теории перемещения (дрейфа) континентов. В связи с этим С. У. Кэри «подозревает», по его собственным словам, что, будь А. Вегенер «по образованию геологом, ему никогда не осилить концепцию перемещения материков». «Теория перебежчиков» вызывает, на мой взгляд, серьезные сомнения и возражения. Во-первых, хотя в истории науки некоторые видные ученые и были так называемыми перебежчиками, однако отсюда еще никоим образом не следует, что именно «перебежчик» является доминирующим типом ученого-творца, в том числе и ученого-создателя радикально нового научного знания. Напротив, подавляющее большинство выдающихся ученых, внесших решающий вклад в развитие научного знания, «перебежчиками» не были. Так, нельзя считать перебежчиками ни Коперника, ни Галилея, ни Ньютона, ни Лавуазье, ни Дарвина, ни Маркса, ни Фрейда, ни Эйнштейна, ни Бора. И этот список великих новаторов в науке можно продолжать без конца. Во-вторых, «теория перебежчиков» фактически рассматривает традицию, особенно в той области, где создается принципиально новая научная теория, только как непреодолимое препятствие, как тормоз для развития науки, что, конечно же, неприемлемо. В-третьих, указанная концепция как будто упускает из виду, что так называемый ученый-перебежчик приходит в новую область научного знания с грузом той традиции, которая сложилась в оставленной им сфере научного знания. Поэтому остается загадкой, как же такому ученому удается выйти за пределы этой традиции, непременно накладывающей определенные ограничения на творческий аспект его научной деятельности вообще, а, следовательно, и на созидательное начало его профессиональной работы в той новой области научного знания, куда он «перебежал». Все сказанное демонстрирует, что проблема традиции и новации в науке (да и не только в науке) не может быть надлежащим образом решена на базе метафизического метода, который, по сути, абсолютно противопоставляет указанные противоположности друг другу и тем самым делает их переход друг в друга в принципе невозможным. Данная проблема может, как мне представляется, найти надлежащее решение только на основе диалектического метода, рассматривающего традицию и новацию, в том числе и в науке, как конкретные диалектические противоположности, которые не просто взаимно отрицают друг друга, но и вступают между собой в отношения взаимообусловленности. Следовательно, традиция и новация, как и любые другие диалектические полярности, непременно находятся между собой в отношениях взаимопроникновения и взаимопревращения. Таким образом, можно сказать, что, согласно диалектическому подходу, традиция на определенном этапе своего развития из самой себя порождает свою противоположность — новацию. Это происходит в соответствии с диалектическими закономерностями. Так, в рамках существующей научной традиции накапливаются все новые и новые расходящиеся или несовместимые с ней факты. Данные факты до поры до времени существенно не сказываются на характере и содержании этой традиции. Однако рано или поздно количественное накопление этих фактов непременно приводит к качественному изменению самой научной традиции, к ее преодолению, которое реально осуществляется в виде научной новации, в виде принципиально нового научного знания. Однако эта новация, полностью победив и закрепившись, сама становится новой традицией и т. д. В роли «повивальной бабки» научной новации выступает, как правило, оригинально, нетрадиционно мыслящий ученый, независимо от того, является ли он «перебежчиком» или изначально работающим в данной научной области специалистом. Дело в том, что традиционно мыслящий ученый, т. е. ученый, полностью пребывающий во власти своей научной традиции и преклоняющийся перед ее авторитетом, либо не замечает новых, противоречащих этой традиции фактов и явлений, либо сознательно их игнорирует и отметает. В отличие от него, ученый, нестандартно, нетрадиционно, оригинально мыслящий, напротив, фиксирует свое внимание именно на этих фактах и явлениях, пытаясь их осмыслить и объяснить, несмотря на то что они резко расходятся с существующей научной традицией. Только подобный подход может, как нам представляется, адекватно решить проблему соотношения традиций и новаций в науке и тем самым выявить и раскрыть реальный внутренний механизм развития научного знания. В связи со сказанным приобретает важную значимость вопрос о структуре научной традиции. Этот вопрос ставил еще Т. Кун в учении о дисциплинарной матрице, где он более конкретно обозначил содержание своего понятия «парадигма». Дисциплинарная матрица включает в свою структуру компоненты (элементы) различных видов или типов, среди которых Т. Кун особо выделяет следующие: а) символические обобщения, которые составляют важнейший аспект научной теории или закона; б) концептуальные модели, которые образуют метафизические части парадигм, выражающие собой общепризнанные предписания, например, такие как «теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело»; в) ценностные нормы и установки, которые признаются научным сообществом одной из главных опор своей деятельности; г) образцы или примеры решений конкретных проблем и задач или того, что сам Т. Кун называет задачами-головоломками. Первые два компонента дисциплинарной матрицы полностью выражаются и обозначаются через слово или словесный текст, т. е. через язык. Что же касается третьего и части четвертого элемента дисциплинарной матрицы, то они, как правило, вербально не выразимы, т. е. передаются не опосредованно — не через слово или с помощью языка, а непосредственно — например, как образчики поведения, переходящие от учителя ученику навыки и умения, наглядные примеры решений и т. д. Следует заметить, что в конце 50-х годов минувшего столетия, т. е. несколько раньше, чем Т. Кун обнародовал свою концепцию дисциплинарной матрицы, Майкл Полани разработал учение о личностном знании. В данном учении он различал две основных формы научного наследия, а следовательно, и два элемента структуры научной традиции: знание явное и знание неявное. Свои взгляды на этот счет М. Полани пытался обосновать в изданной в 1959 году работе «Личностное знание». Под явным знанием он понимал знание артикулируемое и вербализуемое, т. е. знание, выражаемое в понятиях и суждениях и, соответственно, передаваемое опосредствованно через слово (устное или письменное), через язык. Меж тем как неявное или имплицитное знание составляет, по его мнению, знание неартикулируемое и невербализуемое, т. е. знание, выражаемое и передаваемое не опосредствованно через слово, а непосредственно — через телесные навыки, схемы восприятия и практические умения. По поводу этого неявного типа знания М. Полани писал, что «в самом сердце науки существуют области практического знания, которые через формулировки передать невозможно». Следовательно, именно это практическое знание (или умение), передаваемое непосредственно и наглядно по образцам от учителя к ученику, М. Полани и называет неявным знанием, а точнее, «Tacit Knowledge», что в переводе с английского буквально означает «молчаливое знание». Итак, в структуре научного наследия или научной традиции, согласно точке зрения М. Полани, можно выделить два основных компонента: явное (или вербализованное) знание и неявное (невербализованное) знание. В соответствии с этим некоторые авторы стали различать научные традиции двух типов: традиции вербализованные и традиции невербализованные. Что же касается новации, то и она представляет собой достаточно сложное явление. На мой взгляд, в ее структуре также можно выделить два главных элемента — эволюционный и революционный. Эволюционный элемент новации — это такое новое научное знание, которое появляется постепенно, спонтанно и непрерывно. В свою очередь, ее революционный элемент представляет собой новое научное знание, появляющееся внезапно, скачкообразно. Именно поэтому революционный элемент включает в себя относительную ломку старых научных представлений. Оба элемента тесно сплетены, органически соединены между собой. И в этом своем органическом единстве они образуют то, что мы называем научной новацией. К этому следует добавить, что научная новация и научная традиция составляют диалектическое единство, которое образует собой непосредственное содержание научного знания как динамического процесса, т. е. содержание процесса развития науки. |