Делягин. Михаил Геннадьевич Делягин Жизнь в катастрофе победи кризис сам!
Скачать 1.08 Mb.
|
Предисловие.Депрессия: всерьез и надолго1. «Хорошо» уже былоДобрая половина ответов на связанные с кризисом вопросы – причем с любым кризисом и на любые вопросы – содержит внятные, обоснованные и вполне логичные указания на конкретные сроки его завершения и возобновления уверенного экономического роста. Это добротная реклама соответствующих корпоративных и государственных властей, – но не более. Потому что нынешний кризис всерьез и надолго. И всякий, имеющий представление о времени его завершения, ошибается. Собственно, «кризисом» происходящее в мире можно называть только с обыденной, повседневной точки зрения. И, поскольку эта книга написана именно с точки зрения обыденной жизни и для повседневной пользы, в ней для удобства будет употребляться именно этот термин. Везде, кроме настоящего параграфа, – потому что он посвящен описанию происходящего с точки зрения экономической науки, на языке которой развивающиеся сейчас процессы называются «депрессией» (не путать с психологическим термином, означающим угнетенное состояние духа). В рамках экономической науки разница между двумя терминами принципиальна: в условиях кризиса Вы погружаетесь на некое «дно», – и, достигнув его, всплываете. Это происходит потому, что, достигнув дна, Вы (или тот субъект экономики, который приходит Вам на смену) решаете свои проблемы, реструктуризируете ставшие ненужными производства, и тем самым восстанавливаете утраченную было конкурентоспособность. Поясню на примере. Допустим, Вы производили карандаши, – и прозевали момент, когда мир стал писать шариковыми ручками. И Вы сталкиваетесь с падающим спросом на карандаши. Вы пытаетесь активизировать маркетинговую политику, расширяете номенклатуру выпуска, делаете сувенирные и гламурные серии, пытаетесь продавать карандаши в качестве памятных подарков и пролоббировать запрет использовать шариковые ручки в самолетах и местах лишения свободы, – но этого недостаточно, и потребление карандашей неумолимо сокращается. Мир переходит на шариковые ручки, а Вы погружаетесь в пучину кризиса. Вам приходится свертывать производство, увольнять рабочих, и в какой‑то момент Вы оказываетесь на грани банкротства или даже полностью разоряетесь. Это «дно» кризиса. Но дальше начинается восстановление – ибо мир не перестал писать и рисовать: просто теперь он делает это по‑другому. И либо Вы сами, либо пришедший Вам на смену более расторопный предприниматель находит деньги, переоборудует Вашу фабрику, обучает Ваших рабочих (а точнее, их часть, ибо производительность труда повышается) и начинает производить востребованные рынком шариковые ручки. И все (кроме рабочих мест) восстанавливается. Естественно, в масштабах страны и тем более мира процессы развиваются намного сложнее, чем в масштабах отдельной фабрики, но принцип тот же. Как только управляющая система перестает спасать отжившее производство и начинает организовывать производство новых, востребованных рынком товаров (а с началом глобализации на смену им приходят услуги), – кризис преодолевается, экономика начинает восстанавливаться, отталкивается от «дна» и начинает всплывать. Однако наше нынешнее состояние, – депрессия, – принципиально отличается от кризиса: глубина и масштаб диспропорций настолько серьезны, что экономика просто не имеет источников спроса, на который можно переориентироваться. Легко начать производить авторучки вместо карандашей, сигареты вместо папирос, компьютеры вместо арифмометров. А за что браться, если спроса нет вообще – как такового? При кризисе Вы достигаете «дна», отталкиваетесь от него и всплываете; при депрессии Вы достигаете «дна» (причем не с одной попытки) и ложитесь на него – и, если не вытащите сами себя оттуда за волосы, останетесь на нем, пока не захлебнетесь. В этом принципиальное отличие депрессии от кризиса: она надолго. Великая Депрессия, начавшись в 1929 году, продолжалась десятилетие – до начала Второй мировой войны; Япония, рухнув в депрессию в начале 90‑х, так и не смогла выкарабкаться из нее до сих пор. Мы не знаем, сколько продлится Глобальная депрессия, в которую мир входит сейчас; хотя бы поэтому каждому из нас стоит относиться к ней всерьез и воспринимать разговоры о том, что через год‑полтора‑два «начнется восстановление», как безответственную пропаганду, ориентированную на школьников, журналистов и членов правительства. В отличие от них, на нас лежит реальная ответственность: ответственность за наши семьи. Поэтому хорошо, конечно, если официальная пропаганда монополий и государств вдруг не соврет нам (в конце концов, ну хоть когда‑то они должны перестать лгать?), – но не стоит забывать, что неожиданность имеет право быть только приятной. Стремление к лучшему и надежда на него, в том числе вопреки рассудку, заложена в природе человека. Мы отчаянно хотим поверить в то, что неприятности вот‑вот закончатся, это закон психологии, – но ориентироваться должны не на лучший, а на худший из возможных вариантов и не ждать, когда вдруг наступит вожделенное «хорошо», а вслед за армянским радио брежневской эпохи исходить из того, что это «хорошо» уже было. 2. Почему в этот раз не рассосетсяВ 2008 году самые разные деятели и в России, и за рубежом глушили разум истериками о том, что мы‑де переживаем исключительно «ипотечный американский», а ни в коем случае не «глобальный финансовый» кризис. Сегодня они так же смешны, как российские либеральные чинуши, запрещавшие употреблять само слово «кризис». Впрочем, как сказано выше, сейчас они отчасти правы: мир погружается не в кризис, а в депрессию. Концентрирующиеся на среднесрочных, а то и текущих процессах упускают главное: ее фундаментальный характер. Ведь такие всеобъемлющие явления, как мировая депрессия, имеют столь же всеобъемлющие причины. Главная из них – то, что после победы над нами в «холодной войне» и уничтожения Советского Союза западные монополии переустроили захваченный ими мир (почти весь «мир социализма» и большинство ориентировавшихся на него развивающихся стран) в соответствии со своими эгоистическими интересами. Винить их в этом нельзя: бизнес – не более чем машина для извлечения из окружающего мира прибыли, от которой смешно ожидать заботы о будущем, пусть даже собственном. Как говорил Рузвельт, капитализм исключительно устойчив: революционеры бессильны перед ним. Уничтожить его может лишь свобода самих капиталистов. И в 90‑е годы благодаря разрушению Советского Союза они эту самоубийственную свободу обрели. Исключая угрозу появления конкурентов на осваиваемом ими постсоциалистическом пространстве, западные монополии руками либеральных «реформаторов отечественной сборки» лишили большинство наших стран и народов возможности полноценного развития. Они достигал и этой цели всеми мерами – от выгодных для себя норм государственной политики, включая пресловутый «Вашингтонский консенсус», до прямого вмешательства во внутренние дела, включая государственные перевороты, террор и убийства. Уже к концу 90‑х невозможность нормального развития для стран, колонизированных западными монополиями, породила глобальную напряженность, массовое бегство на Запад, международный терроризм. Ведь жители неразвитого мира осознали, что при навязанных им «правилах игры» ни они, ни их дети и внуки гарантированно не смогут добиться уровня потребления, который навязывала им в качестве естественного глобальная реклама. Но первый удар западные корпорации, выросшие в глобальные монополии, получили сразу – уже в середине 90‑х. Блокировав полноценное развитие захватываемого ими мира из страха конкуренции, они ограничили свой рынок сбыта – и загнали себя в естественный для злоупотребляющих своим положением монополий кризис перепроизводства. Сначала выход был найден в необузданном кредитовании потребителя, то есть неразвитых стран. Поскольку оно было направлено не на решение их проблем, но лишь на поддержание их спроса на продукцию глобальных монополий, оно быстро стало чрезмерным, непосильным и привело к долговому кризису 1997–1999 годов, охватившему почти весь неразвитый мир. Когда этот кризис был преодолен, выяснилось, что источник проблем – нехватка спроса и, соответственно, кризис перепроизводства, вызванный злоупотреблениями глобальных монополий – никуда не делся. Долгое время при помощи различных паллиативных мер этот кризис удавалось оттягивать, – усугубляя при этом диспропорции экономик как развитых стран, так и всего мира. Чтобы снизить масштабы внутриамериканских диспропорций, Трамп развязал (и выиграл) торговые войны против всех партнеров США, усугубив их проблемы: так, в декабре 2019 года промышленный спад в Евросоюзе составил 4,1 %. Коронабесие стало спасением для апологетов разрушающегося мирового порядка, получивших возможность списать на коронавирус (смертность от которого, поданным европейских ученых, в 4–5 раз меньше, чем от обычного ротовируса) все проблемы, накопившиеся со второго банкротства США (в 1971 году). Но неясно, каким образом будет решаться главная проблема – отсутствие спроса. Теоретическое решение – новый технологический рывок и крах старых глобальных монополий, но пока даже известные сверхпроизводительные («закрывающие») технологии блокируются этими монополиями весьма эффективно. Кроме того, массовое применение этих технологий сделает ненужными большинство работающих сегодня людей. Так или иначе, Глобальная депрессия, в которую мы входим, изменит весь облик человечества3. 3. Песчаные коттеджики потреблятстваГлавное в относительном потребительском благополучии не только развитых стран, но и России, – его зыбкость: оно уже смыто волной коронабесия (истерики по поводу коронавируса, с симптомами которого люди массово болеют в США с августа, а в России с октября 2019 года), но люди, страшась принимать реальность, всё ещё надеются на возвращение «прежней жизни». Глобальная депрессия была неизбежна именно из‑за полного исчерпания рыночной экономикой возможностей своего дальнейшего существования. Подробно, с разных сторон и в различных измерениях, это проанализировано в моей книге «Конец эпохи»4, а здесь достаточно указать на общеизвестный, но упорно не осознаваемый факт: «рыночная конкуренция» и в целом функционирование рыночной экономики уже долгое время заключались в том, что банковская система давала кредит на производство продукции, которую люди покупали в конечном счете на кредит, выданный той же банковской системой. Эта система была замкнута в глобальном масштабе и выработала все свои ресурсы развития в виде создания и освоения новых рынков. Её конец происходит прямо сейчас, в момент написания этой книги, и наша главная задача – не быть раздавленными насмерть её обломками (если просто ушибёт, даже очень больно, – считайте, что легко отделались). О масштабах бедствий свидетельствует лишь один прогноз: уже в апреле 2020 года специалисты ООН предполагали, что последствием разрушения производительных сил человечества из‑за коронабесия станет лишение работы 300 млн. чел. и лишение средств к существованию – 1,5 млрд. чел. (естественно, в основном в неразвитом мире, но отнюдь не только). Последствия коронабесия, маскирующие завершение рыночной экономики (остановка производств требует прямого распределения минимальных благ, то есть пайков), усугубляются изменением самой природы человека под влиянием информационных технологий. Из второй природы – техносферы мы в силу вполне объективным причин и во многом незаметно для самих себя переселяемся в третью – социальные платформы, и под влиянием этого великого переселения (не отдельных народов, а всей человеческой цивилизации) меняется все: от повседневного быта до всеобщей истории. И пресловутая чипизация на этом фоне выглядит далеко не самой большой опасностью5. Даже размышления об этих перспективах если и не запрещались прямо, то всеми силами подавлялись (как подавляются и сейчас) корпоративными и государственными властями как смертельно опасные для них. Поэтому, несмотря на очевидность и понятность происходящего для исследователей, для огромных масс людей переживаемый ими кризис больше напоминает катастрофу, в принципе не поддающуюся осознанию. Традиционные привычки просто умирают, а следование им ради сохранения комфортных и успокаивающих бытовых ритуалов (в том числе потребительских) тянет их не имеющих навыков постоянно переосмысливать свою жизнь рабов на дно, в беспросветность. При этом ситуация в России намного хуже, чем в развитых странах, – в силу не только деградации экономики, общества и элит, вызванной построением одичалыми компрадорами блатного феодализма, насколько можно судить по повседневной политике, но и принципиально враждебным отношением государства к своим гражданам. С одной стороны, функционалом этого государства, насколько можно судить, всю треть века национального предательства является разграбление советского наследства (что несовместимо с развитием и даже просто спасением подлежащей переработке в личные богатства биомассы, по праздникам именуемой «населением»), с другой – поскольку каждый судит о других по себе, представители государства в массе своей, похоже, просто не способны вообразить, что граждане России в подавляющем своём большинстве являются честными людьми. Кроме того, наша экономика менее разнообразна и потому менее жизнеспособна. Все нулевые годы пресловутое «подымание с колен» в никем и никогда не определявшуюся (по понятным причинам) позу шло за счет экспортной выручки, которая более чем на 60 % зависела от цен на нефть. Заклинания официальных пропагандистов о том, что экономический рост «во все большей степени формируется внутренним спросом», в общем, соответствовали действительности – с той маленькой поправкой, что сам этот внутренний спрос генерировался в основном все той же экспортной выручкой, просто прошедшей через большее число рук. От кризиса 2008–2009 годов сырьевой придаток Запада и быстро развивающегося Китая так толком и не оправился6, а с 2013 года (в результате присоединения к ВТО на кабальных, колониальных по сути условиях, ещё до фашистского переворота на Украине и санкций Запада за неприятие фашизма) стагнация стала всеподавляющей, – и лишь усиливаемой государством. Практически все источники социально‑экономического развития, существовавшие даже в кровавые 90‑е, при президенте Путине были методично раздавлены – как конкурирующие с глобальными финансовыми спекулянтами источники денег. Соответственно, их просто больше нет. До отказа от служения государства глобальным финансовым спекулянтам и его переходу (по‑хорошему или по‑плохому) на службу народу, что найдёт выражение в комплексной модернизации инфраструктуры и воссоздании социального капитала (вместо его утилизации людоедскими реформами и оптимизациями), Россия не имеет реально значимых в современном мире ресурсов развития, – а её граждане, то есть мы с вами, соответственно, не имеем реальных источников благосостояния. 4. Помогать некомуГлавное в изложенном (помимо того, что «кризис» на самом деле – переход мира в новое качество, с социальными платформами вместо рынка, технологиями вместо денег, смартфоном’ вместо формальной демократии и другими представлениями человека о самом себе): нынешние проблемы – всерьез, надолго и будут усугубляться, причем непредсказуемо. И надеяться Вы можете только на себя, свою семью и своих друзей. Государство Вам не помощник и не защитник: дай бог, если оно просто забудет о Вас и не будет последовательно уничтожать Вас и Вашу семью своей политикой. Ведь нынешняя российская «элита» (правильнее было бы звать ее тусовкой) сложилась в ходе осознанного разворовывания и разграбления нашей страны Ключевое слово – «осознанного»: люди понимали и понимают, что творят, и те, кому совесть или страх не позволяли убивать свою Родину ради личной наживы, в основном отбраковывались и отторгались. Критически значимая часть оставшихся в правящей тусовке просто не способна испытывать чувство ответственности перед Вами и другими гражданами России – примерно так же и по тем же причинам, по которой грабитель с большой дороги не способен испытывать это чувство перед своими жертвами. Он их грабит – какая ответственность перед ними? Насколько можно судить, освобождение правящей тусовки от ответственности перед кем бы то ни было, бывшее сутью и главным результатом либеральных реформ, привело к вырождению российской бюрократии в клептократию: власть стремительно дичающих коррупционеров. Превращение коррупции в главную ценность и суть госуправления обеспечили не только омерзительность, но и полную беспомощность власти: она занята «делом», и у нее просто нет времени на второстепенные мелочи вроде наиболее насущных проблем народа. Важно, что каждый человек несет на себе отпечаток своего дела. Выполняя сложную работу, требующую напряжения интеллекта, Вы почти неизбежно умнеете, – а примитивная работа способствует отмиранию интеллекта. Так вот: несмотря на разнообразие и изощренность многочисленных схем, воровство у народа (а у государства нет других денег, кроме денег народа) – это весьма примитивный вид деятельности. И система управления, занятая им, неминуемо тупеет, дичает и, как минимум, утрачивает профессионализм (живым подтверждением чего представляется нынешнее коронабесие, захватившее, кроме Белоруссии и Швеции, почти весь мир). Поэтому правящая клептократия вряд ли способна стабилизировать положение в стране и нормализовать Вашу жизнь в надвигающемся кризисе даже ради собственного выживания. Официальные пропагандисты, как и в 1998‑м, и в 2008‑м, стараются всячески замалчивать и забалтывать глубину и масштабы проблем, успокаивая: мол, это все на Западе, а у нас все в порядке или, по крайней мере, не так плохо. Помимо изложенного выше, стоит вспомнить, что и в 1998 году, после дефолта, и в 2008‑м, и даже в 2014 году регионы тоже злорадствовали по поводу Москвы и спекулянтов. Недели две каждый раз, – а потом волна кризиса накрывала и их. Я очень не люблю спекулянтов, даже законопослушных – фондовых, валютных и прочих. Они часто создают предпосылки для кризисов, – но ужас в том, что спровоцированный их безответственностью удар приходится не только по ним, но по всей экономике, в том числе по реальному сектору и обычным людям, абсолютно невинным и не имеющим никакого отношения к спекуляциям. До сих пор немало людей талдычит «ничего страшного» и даже обвиняет честно описывающих ситуацию чуть ли не в шпионаже. Бог им судья. Многие из них искренни в своей безграмотности, многим кажется, что спастись от беды можно, просто не говоря о ней, – ну, а некоторые лгут нам сознательно. Вы можете присоединяться к этой страусиной политике, лишь если отвечаете только за себя. Если на Вас семья или хотя бы пожилые родители – Вы отвечаете и за них тоже и должны быть осмотрительны: ведь Ваша ошибка ударит по невинным людям. Я был бы счастлив ошибиться, но мой институт (Институт проблем глобализации) с момента своего создания – с 1996 года, уже скоро четверть века, – изучает именно проявившиеся сегодня процессы. Мы занимались ими еще на стадии их зарождения. Глобальную депрессию можно было смягчить, но нельзя было предотвратить; мы видели, как постепенно сгущались тучки, и вместе со страной сгибались под шквальными порывами ветра. И я вижу, что сейчас все всерьез. Люди, не помнящие 1991, 1994, 1995, 1998, 1999, 2005, 2008, 2011 и даже 2014 годов, не говоря уже о защищенных своим богатством или положением от всех напастей, пренебрегают опасностью. Но у нормальных людей – вроде нас с Вами – нет нефтяных скважин, нет зарубежных активов и даже простой возможности брать взятки (а обычно, слава богу, даже и желания такого нет). В силу этого мы уязвимы перед кризисом – и потому должны быть внимательными, а в самом кризисе – как минимум экономными. Наши предки пережили и преодолели все именно потому, что были внимательны, вдумчивы и не слишком верили поверхностным и безответственным людям. Это неплохой пример – как минимум, проверенный временем. Наши родители, деды, прадеды и бесчисленные поколения наших более отдаленных предшественников, теряющиеся во тьме истории, вдохнули в нас свое мужество и свои силы, неведомые нам самим, потому что они проявляются только в по‑настоящему критических ситуациях. И мы выживем и победим в наваливающейся на нас беде – и эта книга посвящена совсем не тому, как и, тем более, почему мы сделаем это. Эта книга о другом: о том, как выжить в кризисе с наименьшей потерей сил, времени и денег, занимаясь и, по мере возможности, наслаждаясь своей повседневной жизнью, ради которой мы все и живем. О том, как жить, чтобы по прошествии долгих успешных и сравнительно комфортных лет ответить на дотошные расспросы, как одни мои дальние родственники, искренне недоуменным: «Кризис? Какой кризис? А, да, вроде что‑то там было такое. Но я, извини, не помню: мы были счастливы». |