Главная страница
Навигация по странице:

  • - А ты, Грушницкий

  • - Вы приятель Грушницкого - и, вероятно, будете его секундантом

  • - А! так это вас ударил я так неловко по голове

  • Герой нашего времени. Михаил Лермонтов. Герой нашего времени


    Скачать 0.94 Mb.
    НазваниеМихаил Лермонтов. Герой нашего времени
    Дата29.03.2023
    Размер0.94 Mb.
    Формат файлаrtf
    Имя файлаГерой нашего времени.rtf
    ТипДокументы
    #1024587
    страница11 из 13
    1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13

    струсит - на шести шагах их поставлю, черт возьми! Согласны ли, господа?

    - Славно придумано! согласны! почему же нет? - раздалось со всех

    сторон.


    - А ты, Грушницкий?

    Я с трепетом ждал ответ Грушницкого; холодная злость овладела мною при

    мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков.

    Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею. Но после

    некоторого молчания он встал с своего места, протянул руку капитану и сказал

    очень важно: "Хорошо, я согласен".

    Трудно описать восторг всей честной компании.

    Я вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами. Первое было

    грусть. "За что они все меня ненавидят? - думал я. - За что? Обидел ли я

    кого-нибудь? Нет. Неужели я принадлежу к числу тех людей, которых один вид

    уже порождает недоброжелательство?" И я чувствовал, что ядовитая злость

    мало-помалу наполняла мою душу. "Берегись, господин Грушницкий! - говорил я,

    прохаживаясь взад и вперед по комнате. - Со мной этак не шутят. Вы дорого

    можете заплатить за одобрение ваших глупых товарищей. Я вам не игрушка!.."

    Я не спал всю ночь. К утру я был желт, как померанец.

    Поутру я встретил княжну у колодца.

    - Вы больны? - сказала она, пристально посмотрев на меня.

    - Я не спал ночь.

    - И я также... я вас обвиняла... может быть, напрасно? Но объяснитесь,

    я могу вам простить все...

    - Все ли?..

    - Все... только говорите правду... только скорее... Видите ли, я много

    думала, старалась объяснить, оправдать ваше поведение; может быть, вы

    боитесь препятствий со стороны моих родных... это ничего; когда они

    узнают... (ее голос задрожал) я их упрошу. Или ваше собственное положение...

    но знайте, что я всем могу пожертвовать для того, которого люблю... О,

    отвечайте скорее, сжальтесь... Вы меня не презираете, не правда ли? Она

    схватила меня за руки. Княгиня шла впереди нас с мужем Веры и ничего не

    видала; но нас могли видеть гуляющие больные, самые любопытные сплетники из

    всех любопытных, и я быстро освободил свою руку от ее страстного пожатия.

    - Я вам скажу всю истину, - отвечал я княжне, - не буду оправдываться,

    ни объяснять своих поступков; я вас не люблю...

    Ее губы слегка побледнели...

    - Оставьте меня, - сказала она едва внятно.

    Я пожал плечами, повернулся и ушел.
    14-го июня.
    Я иногда себя презираю... не оттого ли я презираю и других?.. Я стал не

    способен к благородным порывам; я боюсь показаться смешным самому себе.

    Другой бы на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune;14 но надо

    мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни

    любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней

    жениться, - прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не

    разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою,

    даже честь поставлю на карту... но свободы моей не продам. Отчего я так

    дорожу ею? что мне в ней?.. куда я себя готовлю? чего я жду от будущего?..

    Право, ровно ничего. Это какой-то врожденный страх, неизъяснимое

    предчувствие... Ведь есть люди, которые безотчетно боятся пауков, тараканов,

    мышей... Признаться ли?.. Когда я был еще ребенком, одна старуха гадала про

    меня моей матери; она мне предсказала мне смерть от злой жены; это меня

    тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к

    женитьбе... Между тем что-то мне говорит, что ее предсказание сбудется; по

    крайней мере буду стараться, чтоб оно сбылось как можно позже.
    15-го июня.
    Вчера приехал сюда фокусник Апфельбаум. На дверях ресторации явилась

    длинная афишка, извещающая почтеннейшую публику о том, что вышеименованный

    удивительный фокусник, акробат, химик и оптик будет иметь честь дать

    великолепное представление сегодняшнего числа в восемь часов вечера, в зале

    Благородного собрания (иначе - в ресторации); билеты по два рубля с

    полтиной.

    Все собираются идти смотреть удивительного фокусника; даже княгиня

    Лиговская, несмотря на то, что дочь ее больна, взяла для себя билет.

    Нынче после обеда я шел мимо окон Веры; она сидела на балконе одна; к

    ногам моим упала записка:

    "Сегодня в десятом часу вечера приходи ко мне по большой лестнице; муж

    мой уехал в Пятигорск и завтра утром только вернется. Моих людей и горничных

    не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и людям княгини. - Я жду

    тебя; приходи непременно".

    "А-га! - подумал я, - наконец-таки вышло по-моему".

    В восемь часов пошел я смотреть фокусника. Публика собралась в исходе

    девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и

    горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом

    ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий раз, как ему нужен был

    носовой платок, часы, кольцо и прочее.

    Грушницкий мне не кланяется уж несколько времени, а нынче раза два

    посмотрел на меня довольно дерзко. Все это ему припомнится, когда нам

    придется расплачиваться.

    В исходе десятого я встал и вышел.

    На дворе было темно, хоть глаз выколи. Тяжелые, холодные тучи лежали на

    вершиннах окрестных гор: лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами

    тополей, окружающих ресторацию; у окон ее толпился народ. Я спустился с

    горы, и повернув в ворота, прибавил шагу. Вдруг мне показалось, что кто-то

    идет за мной. Я остановился и осмотрелся. В темноте ничего нельзя было

    разобрать; однако я из осторожности обошел, будто гуляя, вокруг дома.

    Проходя мимо окон княжны, я услышал снова шаги за собою; человек, завернутый

    в шинель, пробежал мимо меня. Это меня встревожило; однако я прокрался к

    крыльцу и поспешно взбежал на темную лестницу. Дверь отворилась; маленькая

    ручка схватила мою руку...

    - Никто тебя не видал? - сказала шепотом Вера, прижавшись ко мне.

    - Никто!

    - Теперь ты веришь ли, что я тебя люблю? О, я долго колебалась, долго

    мучилась... но ты из меня делаешь все, что хочешь.

    Ее сердце сильно билось, руки были холодны как лед. Начались упреки

    ревности, жалобы, - она требовала от меня, чтоб я ей во всем признался,

    говоря, что она с покорностью перенесет мою измену, потому что хочет

    единственно моего счастия. Я этому не совсем верил, но успокоил ее клятвами,

    обещаниями и прочее.

    - Так ты не женишься на Мери? не любишь ее?.. А она думает... знаешь

    ли, она влюблена в тебя до безумия, бедняжка!..
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Около двух часов пополуночи я отворил окно и, связав две шали,

    спустился с верхнего балкона на нижний, придерживаясь за колонну. У княжны

    еще горел огонь. Что-то меня толкнуло к этому окну. Занавес был не совсем

    задернут, и я мог бросить любопытный взгляд во внутренность комнаты. Мери

    сидела на своей постели, скрестив на коленях руки; ее густые волосы были

    собраны под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок

    покрывал ее белые плечики, ее маленькие ножки прятались в пестрых персидских

    туфлях. Она сидела неподвижно, опустив голову на грудь; пред нею на столике

    была раскрыта книга, но глаза ее, неподвижные и полные неизъяснимой грусти,

    казалось, в сотый раз пробегали одну и ту же страницу, тогда как мысли ее

    были далеко...

    В эту минуту кто-то шевельнулся за кустом. Я спрыгнул с балкона на

    дерн. Невидимая рука схватила меня за плечо.

    - Ага! - сказал грубый голос, - попался!.. будешь у меня к княжнам

    ходить ночью!..

    - Держи его крепче! - закричал другой, выскочивший из-за угла.

    Это были Грушницкий и драгунский капитан.

    Я ударил последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился в

    кусты. Все тропинки сада, покрывавшего отлогость против наших домов, были

    мне известны.

    - Воры! караул!.. - кричали они; раздался ружейный выстрел; дымящийся

    пыж упал почти к моим ногам.

    Через минуту я был уже в своей комнате, разделся и лег. Едва мой лакей

    запер дверь на замок, как ко мне начали стучаться Грушницкий и капитан.

    - Печорин! вы спите? здесь вы?..- закричал капитан.

    - Вставайте! - воры... черкесы...

    - У меня насморк, - отвечал я, - боюсь простудиться.

    Они ушли. Напрасно я им откликнулся: они б еще с час проискали меня в

    саду. Тревога между тем сделалась ужасная. Из крепости прискакал казак. Все

    зашевелилось; стали искать черкесов во всех кустах - и, разумеется, ничего

    не нашли. Но многие, вероятно, остались в твердом убеждении, что если б

    гарнизон показал более храбрости и поспешности, то по крайней мере десятка

    два хищников остались бы на месте.
    16-го июня.
    Нынче поутру у колодца только и было толков, что о ночном нападении

    черкесов. Выпивши положенное число стаканов нарзана, пройдясь раз десять по

    длинной липовой аллее, я встретил мужа Веры, который только что приехал из

    Пятигорска. Он взял меня под руку, и мы пошли в ресторацию завтракать; он

    ужасно беспокоился о жене. "Как она перепугалась нынче ночью! - говорил он,

    - ведь надобно ж, чтоб это случилось именно тогда, как я в отсутствии". Мы

    уселись завтракать возле двери, ведущей в угловую комнату, где находилось

    человек десять молодежи, в числе которых был и Грушницкий. Судьба вторично

    доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его

    участь. Он меня не видал, и, следственно, я не мог подозревать умысла; но

    это только увеличивало его вину в моих глазах.

    - Да неужели в самом деле это были черкесы? - сказал кто-то, - видел ли


    их кто-нибудь?

    - Я вам расскажу всю историю, - отвечал Грушницкий, - только,

    пожалуйста, не выдавайте меня; вот как это было: вчерась один человек,

    которого я вам не назову, приходит ко мне и рассказывает, что видел в

    десятом часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Надо вам

    заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и отправились

    под окна, чтоб подстеречь счастливца.

    Признаюсь, я испугался, хотя мой собеседник очень был занят своим

    завтраком: он мог услышать вещи для себя довольно неприятные, если б неравно

    Грушницкий отгадал истину; но ослепленный ревностью, он и не подозревал ее.

    - Вот видите ли, - продолжал Грушницкий, - мы и отправились, взявши с

    собой ружье, заряженное холостым патроном, только так, чтобы попугать. До

    двух часов ждали в саду. Наконец - уж бог знает откуда он явился, только не

    из окна, потому что оно не отворялось, а должно быть, он вышел в стеклянную

    дверь, что за колонной, - наконец, говорю я, видим мы, сходит кто-то с

    балкона... Какова княжна? а? Ну, уж признаюсь, московские барышни! после

    этого чему же можно верить? Мы хотели его схватить, только он вырвался и,

    как заяц, бросился в кусты; тут я по нем выстрелил.

    Вокруг Грушницкого раздался ропот недоверчивости.

    - Вы не верите? - продолжал он, - даю вам честное, благородное слово,

    что все это сущая правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову этого

    господина.

    - Скажи, скажи, кто ж он! - раздалось со всех сторон.

    - Печорин, - отвечал Грушницкий.

    В эту минуту он поднял глаза - я стоял в дверях против него; он ужасно

    покраснел. Я подошел к нему и сказал медленно и внятно:

    - Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уж дали честное слово

    в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы

    вас от лишней подлости.

    Грушницкий вскочил с своего места и хотел разгорячиться.

    - Прошу вас, - продолжал я тем же тоном, - прошу вас сейчас же

    отказаться от ваших слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не

    думаю, чтобы равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало

    такое ужасное мщение. Подумайте хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы

    теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью.

    Грушницкий стоял передо мною, опустив глаза, в сильном волнении. Но

    борьба совести с самолюбием была непродолжительна. Драгунский капитан,

    сидевший возле него, толкнул его локтем; он вздрогнул и быстро отвечал мне,

    не поднимая глаз:

    - Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю и готов

    повторить... Я не боюсь ваших угроз и готов на все...

    - Последнее вы уж доказали, - отвечал я ему холодно и, взяв под руку

    драгунского капитана, вышел из комнаты.

    - Что вам угодно? - спросил капитан.


    - Вы приятель Грушницкого - и, вероятно, будете его секундантом?

    Капитан поклонился очень важно.

    - Вы отгадали, - отвечал он, - я даже обязан быть его секундантом,

    потому что обида, нанесенная ему, относится и ко мне: я был с ним вчера

    ночью, - прибавил он, выпрямляя свой сутуловатый стан.


    - А! так это вас ударил я так неловко по голове?

    Он пожелтел, посинел; скрытая злоба изобразилась на лице его.

    - Я буду иметь честь прислать к вам нониче моего секунданта, - прибавил

    я, раскланявшись очень вежливо и показывая вид, будто не обращаю внимания на

    его бешенство.

    На крыльце ресторации я встретил мужа Веры. Кажется, он меня дожидался.

    Он схватил мою руку с чувством, похожим на восторг.

    - Благородный молодой человек! - сказал он, с слезами на глазах. - Я

    все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в

    порядочный дом! Слава богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для

    которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до

    времени, - продолжал он. - Я сам был молод и служил в военной службе: знаю,

    что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.

    Бедняжка! радуется, что у него нет дочерей...

    Я пошел прямо к Вернеру, застал его дома и рассказал ему все -

    отношения мои к Вере и княжне и разговор, подслушанный мною, из которого я

    узнал намерение этих господ подурачить меня, заставив стреляться холостыми

    зарядами. Но теперь дело выходило их границ шутки: они, вероятно, не ожидали

    такой развязки. Доктор согласился быть моим секундантом; я дал ему несколько

    наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы

    дело обошлось как можно секретнее, потому что хотя я когда угодно готов

    подвергать себя смерти, но нимало не расположен испортить навсегда свою

    будущность в здешнем мире.

    После этого я пошел домой. Через час доктор вернулся из своей

    экспедиции.

    - Против вас точно есть заговор, - сказал он. - Я нашел у Грушницкого

    драгунского капитана и еще одного господина, которого фамилии не помню. Я на

    минуту остановился в передней, чтоб снять галоши. У них был ужасный шум и

    спор... "Ни за что не соглашусь! - говорил Грушницкий, - он меня оскорбил

    публично; тогда было совсем другое..." - "Какое тебе дело? - отвечал

    капитан, - я все беру на себя. Я был секундантом на пяти дуэлях и уж знаю,

    как это устроить. Я все придумал. Пожалуйста, только мне не мешай.

    Постращать не худо. А зачем подвергать себя опасности, если можно

    избавиться?.." В эту минуту я взошел. Они замолчали. Переговоры наши

    продолжались довольно долго; наконец мы решили дело вот как: верстах в пяти

    отсюда есть глухое ущелье; они туда поедут завтра в четыре часа утра, а мы

    выедем полчаса после них; стреляться будете на шести шагах - этого требовал

    Грушницкий. Убитого - на счет черкесов. Теперь вот какие у меня подозрения:

    они, то есть секунданты, должно быть, несколько переменили свой прежний план

    и хотят зарядить пулею один пистолет Грушницкого. Это немножко похоже на

    убийство, но в военное время, и особенно в азиатской войне, хитрости

    позволяются; только Грушницкий, кажется, поблагороднее своих товарищей. Как


    вы думаете? Должны ли мы показать им, что догадались?

    - Ни за что на свете, доктор! будьте спокойны, я им не поддамся.


    - Что же вы хотите делать?

    - Это моя тайна.

    - Смотрите не попадитесь... ведь на шести шагах!

    - Доктор, я вас жду завтра в четыре часа; лошади будут готовы...

    Прощайте.

    Я до вечера просидел дома, запершись в своей комнате. Приходил лакей

    звать меня к княгине, - я велел сказать, что болен.
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтоб завтра рука не

    дрожала. Впрочем, на шести шагах промахнуться трудно. А! господин

    Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся... мы поменяемся ролями: теперь

    мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем

    вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора

    подставлю свой лоб... но мы бросим жребий!.. и тогда... тогда... что, если

    его счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит?.. И не мудрено:

    она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства,

    чем на земле.

    Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому

    порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет

    спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова... прощайте!..

    Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я

    жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было

    мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные...

    Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и

    неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил

    навеки пыл благородных стремлений - лучший свет жизни. И с той поры сколько

    раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на

    голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления... Моя любовь

    никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого

    любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только

    удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства,

    их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в

    изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина;

    он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но

    только проснулся - мечта исчезает... остается удвоенный голод и отчаяние!

    И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного

    существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие

    лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие -

    мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все

    живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!

    Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на

    охоту... я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце

    сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет

    ставни... Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими

    странными событиями.

    Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это было

    невозможно: я еще не осушил чаши страданий, и теперь чувствую, что мне еще

    долго жить.

    Как все прошедшее ясно и резко отлилось в моей памяти! Ни одной черты,

    ни одного оттенка не стерло время!

    Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал

    ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я

    ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня

    на столе: то были "Шотландские пуритане"; я читал сначала с усилием, потом

    забылся, увлеченный волшебным вымыслом... Неужели шотландскому барду на том

    свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..

    Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало;

    тусклая бледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной

    бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и

    неумолимо. Я остался доволен собою.

    Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в

    холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои

    возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал.

    После этого говорите, что душа не зависит от тела!..

    Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук

    и черкесская шапка. Я расхохотался, увидев эту маленькую фигурку под

    огромной косматой шапкой: у него лицо вовсе не воинственное, а в этот раз

    оно было еще длиннее обыкновенного.

    - Отчего вы так печальны, доктор? - сказал я ему. - Разве вы сто раз не

    провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что у меня

    желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке

    вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимого болезнью,

    вам еще неизвестной, - и тогда ваше любопытство возбудится до высшей

    степени; вы можете надо мною сделать теперь несколько важных физиологических

    наблюдений... Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая

    1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13


    написать администратору сайта