Главная страница
Навигация по странице:

  • Александровичу, поймав его за руку, - не лучше ли нам поскорей убраться

  • - Разве он никогда не уезжает - Правда...- Согласен..- Согласен, - прошептал Азамат, бледный как смерть. - Когда же

  • - Что ж отец - Да в том-то и штука, что его Казбич не нашел: он куда-то уезжал днейна шесть, а то удалось ли бы Азамату увезти сестру

  • - Что нехорошо

  • - Да он узнает, что она здесь - А как он узнает

  • Герой нашего времени. Михаил Лермонтов. Герой нашего времени


    Скачать 0.94 Mb.
    НазваниеМихаил Лермонтов. Герой нашего времени
    Дата29.03.2023
    Размер0.94 Mb.
    Формат файлаrtf
    Имя файлаГерой нашего времени.rtf
    ТипДокументы
    #1024587
    страница2 из 13
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

    - А что ж такое она пропела, не помните ли?

    - Да, кажется, вот так: "Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и

    кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и

    галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести

    ему в нашем саду". Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и

    сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его

    ответ.

    Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: "Ну

    что, какова?" - "Прелесть! - отвечал он. - А как ее зовут?" - "Ее зовут

    Бэлою", - отвечал я.

    И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у

    горной серны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил

    с нее глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Только не один

    Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели

    другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего

    старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтоб

    немирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был

    замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал дешево,

    только никогда не торговался: что запросит, давай, - хоть зарежь, не

    уступит. Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и,

    правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой,

    широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегда

    изорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целой

    Кабарде, - и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром

    ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не

    удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги -

    струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят

    верст; а уж выезжена - как собака бегает за хозяином, голос даже его знала!

    Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!..

    В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у

    него под бешметом надета кольчуга. "Недаром на нем эта кольчуга, - подумал

    я, - уж он, верно, что-нибудь замышляет".

    Душно стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась

    на горы, и туман начинал бродить по ущельям.

    Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть,

    есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была

    лошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал,

    приговаривая: "Якши тхе, чек якши!"3

    Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас

    узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и

    тише. "О чем они тут толкуют? - подумал я, - уж не о моей ли лошадке?" Вот

    присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного

    слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали

    любопытный для меня разговор.

    - Славная у тебя лошадь! - говорил Азамат, - если бы я был хозяин в

    доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна,

    Казбич!

    "А! Казбич!" - подумал я и вспомнил кольчугу.

    - Да, - отвечал Казбич после некоторого молчания, - в целой Кабарде не

    найдешь такой. Раз, - это было за Тереком, - я ездил с абреками отбивать

    русские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мной

    неслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров, и передо мною был

    густой лес. Прилег я на седло, поручил себе аллаху и в первый раз в жизни

    оскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острые

    колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мой

    прыгал через пни, разрывал кусты грудью. Лучше было бы мне его бросить у

    опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, - и пророк

    вознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал,

    как спешившиеся казаки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина

    глубокая; скакун мой призадумался - и прыгнул. Задние его копыта оборвались

    с противного берега, и он повис на передних ногах; я бросил поводья и

    полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки все это видели,

    только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился до

    смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Сердце мое облилось

    кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, - смотрю: лес кончился,

    несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает прямо к ним

    мой Карагез; все кинулись за ним с криком; долго, долго они за ним гонялись,

    особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею аркана; я задрожал,

    опустил глаза и начал молиться. Через несколько мгновений поднимаю их - и

    вижу: мой Карагез летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко

    один за другим тянутся по степи на измученных конях. Валлах! это правда,

    истинная правда! До поздней ночи я сидел в своем овраге. Вдруг, что ж ты

    думаешь, Азамат? во мраке слышу, бегает по берегу оврага конь, фыркает, ржет

    и бьет копытами о землю; я узнал голос моего Карагеза; это был он, мой

    товарищ!.. С тех пор мы не разлучались.

    И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая

    ему разные нежные названия.

    - Если б у меня был табун в тысячу кобыл, - сказал Азамат, - то отдал

    бы тебе весь за твоего Карагеза.

    - Йок4, не хочу, - отвечал равнодушно Казбич.

    - Послушай, Казбич, - говорил, ласкаясь к нему, Азамат, - ты добрый

    человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в

    горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя

    у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, - а шашка его

    настоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга -

    такая, как твоя, нипочем.

    Казбич молчал.

    - В первый раз, как я увидел твоего коня, - продолжал Азамат, когда он

    под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели

    из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все

    мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно

    было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я

    на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с

    своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он

    смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.

    Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! - сказал Азамат дрожащим

    голосом.

    Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был

    преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он

    был помоложе.

    В ответ на его слезы послышалось что-то вроде смеха.

    - Послушай! - сказал твердым голосом Азамат, - видишь, я на все

    решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а

    вышивает золотом - чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха ...

    Хочешь, дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с


    нею мимо в соседний аул, - и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?

    Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа он затянул старинную

    песню вполголоса:5
    Много красавиц в аулах у нас,

    Звезды сияют во мраке их глаз.

    Сладко любить их, завидная доля;

    Но веселей молодецкая воля.

    Золото купит четыре жены,

    Конь же лихой не имеет цены:

    Он и от вихря в степи не отстанет,

    Он не изменит, он не обманет.
    Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и плакал, и льстил ему, и

    клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:

    - Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моем коне? На

    первых трех шагах он тебя сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни.

    - Меня? - крикнул Азамат в бешенстве, и железо детского кинжала

    зазвенело об кольчугу. Сильная рука оттолкнула его прочь, и он ударился об

    плетень так, что плетень зашатался. "Будет потеха!" - подумал я, кинулся в

    конюшню, взнуздал лошадей наших и вывел их на задний двор. Через две минуты

    уж в сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось: Азамат вбежал туда в

    разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили,

    схватились за ружья - и пошла потеха! Крик, шум, выстрелы; только Казбич уж

    был верхом и вертелся среди толпы по улице, как бес, отмахиваясь шашкой.

    - Плохое дело в чужом пиру похмелье, - сказал я Григорью


    Александровичу, поймав его за руку, - не лучше ли нам поскорей убраться?

    - Да погодите, чем кончится.

    - Да уж, верно, кончится худо; у этих азиатов все так: натянулись бузы,

    и пошла резня! - Мы сели верхом и ускакали домой.

    - А что Казбич? - спросил я нетерпеливо у штабс-капитана.

    - Да что этому народу делается! - отвечал он, допивая стакан чая, -

    ведь ускользнул!

    - И не ранен? - спросил я.

    - А бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например:

    ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой. - Штабс-капитан

    после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю:

    - Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость,

    пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором; он

    посмеялся, - такой хитрый! - а сам задумал кое-что.

    - А что такое? Расскажите, пожалуйста.

    - Ну уж нечего делать! начал рассказывать, так надо продолжать.

    Дня через четыре приезжает Азамат в крепость. По обыкновению, он зашел

    к Григорью Александровичу, который его всегда кормил лакомствами. Я был тут.

    Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхваливать лошадь Казбича: уж

    такая-то она резвая, красивая, словно серна, - ну, просто, по его словам,

    этакой и в целом мире нет.

    Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я

    заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет разговор на лошадь Казбича

    Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя

    стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в

    романах-с. Что за диво?..

    Вот видите, я уж после узнал всю эту штуку: Григорий Александрович до

    того его задразнил, что хоть в воду. Раз он ему и скажи:

    - Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь; а не видать

    тебе ее как своего затылка! Ну, скажи, что бы ты дал тому, кто тебе ее

    подарил бы?..

    - Все, что он захочет, - отвечал Азамат.

    - В таком случае я тебе ее достану, только с условием... Поклянись, что

    ты его исполнишь...

    - Клянусь... Клянись и ты!

    - Хорошо! Клянусь, ты будешь владеть конем; только за него ты должен

    отдать мне сестру Бэлу: Карагез будет тебе калымом. Надеюсь, что торг для

    тебя выгоден.

    Азамат молчал.

    - Не хочешь? Ну, как хочешь! Я думал, что ты мужчина, а ты еще ребенок:

    рано тебе ездить верхом...

    Азамат вспыхнул.

    - А мой отец? - сказал он.


    - Разве он никогда не уезжает?

    - Правда...

    - Согласен?..


    - Согласен, - прошептал Азамат, бледный как смерть. - Когда же?

    - В первый раз, как Казбич приедет сюда; он обещался пригнать десяток

    баранов: остальное - мое дело. Смотри же, Азамат!

    Вот они и сладили это дело... по правде сказать, нехорошее дело! Я

    после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка

    должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что,

    по-ихнему, он все-таки ее муж, а что - Казбич разбойник, которого надо было

    наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время

    я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не

    нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.

    - Азамат! - сказал Григорий Александрович, - завтра Карагез в моих

    руках; если нынче ночью Бэла не будет здесь, то не видать тебе коня...

    - Хорошо! - сказал Азамат и поскакал в аул. Вечером Григорий

    Александрович вооружился и выехал из крепости: как они сладили это дело, не

    знаю, - только ночью они оба возвратились, и часовой видел, что поперек

    седла Азамата лежала женщина, у которой руки и ноги были связаны, а голова

    окутана чадрой.

    - А лошадь? - спросил я у штабс-капитана.

    - Сейчас, сейчас. На другой день утром рано приехал Казбич и пригнал

    десяток баранов на продажу. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне; я

    попотчевал его чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки был моим

    кунаком.6

    Стали мы болтать о том, о сем: вдруг, смотрю, Казбич вздрогнул,

    переменился в лице - и к окну; но окно, к несчастию, выходило на задворье.

    - Что с тобой? - спросил я.

    - Моя лошадь!.. лошадь!.. - сказал он, весь дрожа.

    Точно, я услышал топот копыт: "Это, верно, какой-нибудь казак

    приехал..."

    - Нет! Урус яман, яман! - заревел он и опрометью бросился вон, как

    дикий барс. В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой

    загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по

    дороге... Вдали вилась пыль - Азамат скакал на лихом Карагезе; на бегу

    Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен,

    пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень,

    разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок... Вот

    кругом него собрался народ из крепости - он никого не замечал; постояли,

    потолковали и пошли назад; я велел возле его положить деньги за баранов - он

    их не тронул, лежал себе ничком, как мертвый. Поверите ли, он так пролежал

    до поздней ночи и целую ночь?.. Только на другое утро пришел в крепость и

    стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой, который видел, как

    Азамат отвязал коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом

    имени глаза Казбича засверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата.


    - Что ж отец?

    - Да в том-то и штука, что его Казбич не нашел: он куда-то уезжал дней


    на шесть, а то удалось ли бы Азамату увезти сестру?

    А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец:

    ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и

    пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную

    голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!..

    Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось. Как я только проведал,

    что черкешенка у Григорья Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к

    нему.

    Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а

    другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок,

    и ключа в замке не было. Я все это тотчас заметил... Я начал кашлять и

    постукивать каблуками о порог, - только он притворялся, будто не слышит.

    - Господин прапорщик! - сказал я как можно строже. - Разве вы не


    видите, что я к вам пришел?

    - Ах, здравствуйте, Максим Максимыч! Не хотите ли трубку? - отвечал он,

    не приподнимаясь.

    - Извините! Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан.

    - Все равно. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня

    забота!

    - Я все знаю, - отвечал я, подошед к кровати.

    - Тем лучше: я не в духе рассказывать.

    - Господин прапорщик, вы сделали проступок, за который я могу

    отвечать...

    - И полноте! что ж за беда? Ведь у нас давно все пополам.

    - Что за шутки? Пожалуйте вашу шпагу!

    - Митька, шпагу!..

    Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и

    сказал:

    - Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо.


    - Что нехорошо?

    - Да то, что ты увез Бэлу... Уж эта мне бестия Азамат!.. Ну, признайся,

    - сказал я ему.

    - Да когда она мне нравится?..

    Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик. Однако ж после

    некоторого молчания я ему сказал, что если отец станет ее требовать, то надо

    будет отдать.

    - Вовсе не надо!


    - Да он узнает, что она здесь?


    - А как он узнает?

    Я опять стал в тупик.

    - Послушайте, Максим Максимыч! - сказал Печорин, приподнявшись, - ведь

    вы добрый человек, - а если отдадим дочь этому дикарю, он ее зарежет или

    продаст. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а

    у себя мою шпагу...

    - Да покажите мне ее, - сказал я.

    - Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть;

    сидит в углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как

    дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за

    нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет

    принадлежать, кроме меня, - прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом

    согласился... Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно

    согласиться.

    - А что? - спросил я у Максима Максимыча, - в самом ли деле он приучил

    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13


    написать администратору сайта