Прокофьев. Слово о полку. ДРЕВНЕРУССКАЯ ЛИТ-РА. Н. И. Прокофьев слово о полку игореве Преданья старины глубокой. М., 1997. Слово о полку Игореве
 Скачать 159.5 Kb.
|
|
Автор «Слова» поразительно точен и в деталях, и в изображении общего облика исторических лиц. У него нет случайно оброненных слов. Поэтому он сознательно упомянул одно слово в символическом параллелизме при описании тяжелого боя, когда «русичи сваты напоиша (кровью), а сами полегоша за землю Русскую». Действительно, предки Игоря не в переносном, а прямом значении этого слова были сватами половецким ханам, брали в жены половчанок. Сам Игорь вместе с Кончаком вел борьбу против киевского князя Рюрика Ростиславича и вместе с ним спасался бегством в одной ладье. Все это было ведомо автору «Слова», и он понимал, что Игорь никогда не поднимался до общерусских интересов, что его интересы не выходили за пределы узкофеодальных стремлений. Поэтому не следует этому герою приписывать какие-то патриотические побуждения, связанные с общерусскими заботами. Ярко изображен Всеволод. Ему посвящена целая строфа, написанная в духе народных исторических песен. Он храбро сражается, его действия на поле брани уподоблены подвигам русских богатырей. Он произносит яркую речь о своих воинах-кметях. Предельно кратко, но точно и образно обрисованы 294 владимиро-суздальский князь Всеволод Юрьевич, галицкий князь Ярослав Осмомысл и другие князья. Каждая деталь, каждый штрих в характеристике князей предельно точны. Они представляют большой интерес не только как приемы создания поэтической образности, но как ценный исторический источник. Эти краткие характеристики князей дают художественное представление о каждом из них, и вместе с этим на них можно ссылаться как на достоверные сведения, точно суммированные и выраженные в яркой поэтической фразеологии. Достаточно прочесть эти характеристики и сопоставить их с другими историческими источниками, чтобы убедиться в правоте и обоснованности этого вывода. Другого принципа обобщения придерживается автор в изображении киевского князя Святослава Всеволодовича, двоюродного брата Игоря. Он представлен идеальным князем, могучим, мудрым, грозным, он заботится об интересах всей Русской земли. Однако известно, что исторический Святослав не обладал той силой и грозой, которые приписал ему автор. Он, собственно, не был полновластным великим киевским князем. Дело в том, что в этом княжестве с 1181 по 1195 г. (до смерти Святослава) было двоевластие. Киевом и его ближайшими окрестностями владел Святослав, а всеми остальными землями княжества управлял Рюрик Ростиславич, принадлежавший к династии мономашичей. При этом Рюрик обладал большей силой, нежели Святослав, его поддерживали многие влиятельные князья. Но ко времени похода Игоря Святослав приобрел несомненный авторитет среди князей. За год он совершил блистательный набег на приазовских половцев и взял в плен хана Кобяка, о чем так восторженно пропел ему славу автор. Сам факт, что ему, ольговичу по династии, поручено княжение в Киеве, династически принадлежащем мономашичам, говорит о влиятельности и авторитете этого князя. Восхваляя и идеализируя Святослава Всеволодовича, автор обращается за образцами не к стилю гимнографической риторики своих предшественников, а к хвалебным народным песням, бытовавшим в ту эпоху. В пропетой Святославу славе князь представлен не только грозным и мудрым, но и былинным богатырем, который растоптал холмы и овраги, возмутил реки и озера и, как 295 вихрь, вымел Кобяка из Приазовья и доставил его в Киев. Разумеется, в такого рода гиперболах олицетворяется все войско в лице одного князя Святослава и за этот поход ему поют хвалебные песни как в Русской земле, так и народы стран Европы — немцы, венецианцы, греки и моравы. Поэтическая функция идеализации киевского князя Святослава обуславливается тем, что именно этому князю по замыслу автора и в силу исторической традиции и сложившихся обстоятельств предназначена роль координатора обороны всей Русской земли от половецких нашествий. Его приказы и советы в этом отношении должны исполняться всеми князьями, которые не могли предпринимать и сепаратные действия, подобные походу Игоря. Таким князем-координатором могла быть только идеальная историческая личность. Образ такой личности и создан в лице Святослава. Здесь автор вложил свои собственные взгляды на события времени. Не это ли вызывает затруднение в определении границы между самим «золотым словом» и обращениями к князьям, идущими то ли от автора, то ли от князя, как продолжение его «золотого слова»? Ярославна как образ идеальной русской женщины занимает особое место среди других образов исторических лиц и по своему эмоциональному содержанию и по поэтическим приемам его создания. Мотив жены, которая приносит счастье, общечеловечен. Он привлекал внимание авторов многих народов Востока и Запада. Автор «Слова» создал бессмертный образ русской женщины с такой поэтической силой, что небольшой ее плач и совсем краткое к нему вступление стали шедеврами мировой литературы. В плаче-заклинании столько поэтического чувства, столько действенной любви и искренней преданности, столько содержится в обращениях к ветру, Днепру-Славутичу, к солнцу, живых намеков на реальное положение воинов во время тяжелой битвы и после нее, что не остались равнодушными даже силы природы. И это помогло вызволить из плена князя Игоря. По крайней мере так думал автор и так мыслили его современники. Весь плач основан на художественной стилистике устной народной поэзии. В нем поэтическая четкость и заостренность действенной любви, воплощенной в образную стилистику устно-поэтического творчества, достигает та- 296 кой емкости и глубины, что Ярославна и сам ее плач становятся символами. Поэтому историк Б. А. Рыбаков имел все основания утверждать: «Плач Ярославны в Путивле не просто обращение жены к далекому мужу, это олицетворенная Русь, призывавшая к себе своих защитников. Как в средневековых рисунках одна башня символически обозначала весь город, а трое воинов — целое войско, так и здесь Ярославна была символом всей Руси, с тревогой следившей за судьбой далеко залетевшего «Олегова храброго гнезда»(1). Сказочная фантастика как принцип поэтического обобщения обнаруживается лишь в изображении одного исторического лица — полоцкого князя Всеслава Брячиславича, которого, как сообщается в «Слове», воспевал вещий Боян. Хотя автор и заявлял, что он не будет писать «по замышлению Бояна», т. е. придерживаться сказочной фантастики, однако он не выполнил своего обещания и отступил от принципа исторической правдивости. Всеслав Полоцкий предстает перед читателем князем-оборотнем, он способен к волхованию, он за одну ночь может волком преодолевать огромные расстояния, скрываться от преследования в синей мгле. Но вместе с этим автор показывает и реальные исторические события, связанные с жизнью и деятельностью Всеслава: сражение с ярославичами Изяславом и Всеволодом на Немиге, короткое княжение в Киеве, куда его возвели восставшие горожане, и др. Он представлен деятельной и вместе с этим загадочной и трагической исторической личностью. Автор говорит о Всеславе, что это была «вещая душа», но она «часто бедами страдала». Не выражено ли в этих словах сочувствие к князю, который был близок восставшим киевлянам? Большое влияние устной народной поэзии на изображение Всеслава Полоцкого позволило Вс. Миллеру предположить: «Здесь исторические воспоминания, намеки на разные события бурной карьеры беспокойного князя Всеслава переплетаются причудливо с чертами фантастическими. Может быть, автор «Слова» передает в этом месте в старом виде содержание песни о Всеславе, приводя из нее даже отдельные выражения. Может быть, этот отры- --------------------------------- 1. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 8. 297 вок... дает нам возможность судить о характере эпическо-исторических песен XI века»(1). В поэтической системе «Слова» два ведущих взаимосвязанных пласта образности. Основа — образы исторических лиц и событий. Символическая образность помогает понять действия исторических лиц, отношение к ним автора. Символическая образность так обильно представлена в «Слове» и так поразительно отражает богатство поэтического и философского мышления и восприятия окружающего мира, что позволяет считать «Слово» своего рода энциклопедическим источником эпохи, источником многоаспектным и надежным. По этому источнику можно судить о глубинных и самых различных сторонах душевного мира древнерусского человека. Символическая образность «Слова» своими корнями уходит в восприятие человеком той эпохи загадочного мира живой природы, мира вещей, устоявшихся обрядов, в выражении и отражении этой загадочности в заговорах и заклинаниях, в попытке увидеть таинственный смысл бессвязных намеков в сновидениях. Во всем этом в значительной мере видны укоренившиеся следы архаических языческих взглядов и представлений, которыми живет и автор «Слова». Рассмотрим вначале хотя бы некоторые символические обозначения, связанные с явлениями природы. Известно, что солнце как символ широко бытовало в древнерусской литературе и искусстве. Оно породило целый цикл солнечной символики. Нередко этот символ использовался при восхвалении князя, но князя идеального. Автор, называя Игоря и Всеволода солнцами, вкладывает в этот традиционный символ иной смысл, и сам символ приобретает в контексте новое осмысление. В самом начале похода солнечная символика необходима автору, чтобы осудить Игоря таинственным предупреждением — показом солнечного затмения. Известно, что солнечное затмение действительно в начале мая 1185 г. было, однако, по летописи, Игорь увидел его не в том месте. Автор умышленно переставил время солнечного затмения. Художественная и мировоззренческая логика этого символа довольно прозрачна: с самого начала автор ------------------------------------------ 1. Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. Т. III. Былины и исторические песни. М.; Л., Б.Г., с. 29. 298 стоит на стороне противников сепаратных действий. Далее все продвижение Игоря в пределах половецкой степи и ход решающего сражения сопровождаются целым комплексом символов с таинственным и зловещим смыслом. Гроза своим стоном, птицы, звери, мифический Див и другие зловещие силы предвещают недоброе. Но перед изображением решающего сражения автор также воспользовался солнечной символикой: «Чръныя тучи съ моря идуть, хотять прикрыти 4 солнца, а в нихъ трепещуть синии млънии». Это сильная и зрительно яркая символическая картина, говорящая, что расплата неминуема и она уже настигает князей. Наконец, на третий день после тяжелого поражения в «Слове» говорится: «два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая месяца». Символический смысл ясен: старшие князья Игорь и Всеволод и молодые князья Владимир и Святослав перестали излучать солнечное благо, их княжеская судьба погасла. В этом символе обозначена и скорбь и осуждение. Когда же Игорь освободился из плена и на Руси установился мир, когда стали «страны ради, гради весели», автор заключает «трудную повесть» образом солнечной символики, но уже жизнеутверждающей и оптимистичной: «Солнце светится на небесе, Игорь князь в Русской земле». Обильно представлена символическая образность во сне Святослава и плаче Ярославны. Собственно, и сон, и плач представляют собой развернутую символическую картину, состоящую из цикла частных символических обозначений. В «Слове» так разнообразно и обильно представлена символика, что в одной статье нет возможности хотя бы приблизительно обозначить это богатство. В частности, представляет несомненный интерес, как автор пользуется символизацией света и цвета. Все доброе у него окрашено в светлые тона и освещено светом, все злое и гибельное связано с черным цветом и погружено во мрак. Рассмотренная образная система позволяет яснее видеть в «Слове» основной образ произведения — Русскую землю. В суммарный образ Русской земли входят и многочисленные русские князья, деды, отцы, сыновья и внуки, и русские воины, именуемые автором собирательным словом русичи, и русские пахари — дажьбожьи внуки, и русская природа, и русская история, и русские народные 299 песни, и русская поэзия вещего Бояна, и народные верования, и народная незатемненная мудрость в призыве сохранять историческое единство всех русских людей, и неукоснительная обязанность каждого князя соблюдать единство действий всех князей перед иноземной опасностью (1). В языке «Слова» воплощаются все принципы и приемы создания образности, в нем выражается и та правдивость изображения исторических лиц, о которой шла речь, и народная и книжная символизация эмоционально-образных представлений, и идеализация исторических лиц. Таким образом, сам язык становится одним из важнейших слагаемых поэтической системы. Понять языковой строй произведения — значит найти ключ к пониманию поэтической системы в целом. Постижение литературно-художественной функции языковых средств — одна из важнейших задач изучения литературного произведения. «Слово о полку Игореве» обстоятельно изучено со стороны языка (2), хотя, разумеется, остаются и нерешенные вопросы. Но, несмотря на обилие работ о языке «Слова», этот литературный памятник является до сего времени самым трудным в истории русского литературного языка. Особенно это относится к выяснению поэтической функции языковых категорий. Языковеды и текстологи очистили текст в значительной мере от привнесенных переписчиками XIII—XVI вв. искажений, выявили языковые ошибки, допущенные первыми издателями, указали на языковые параллели к «Слову», обнаруженные в других литературных памятниках XI—XIII вв. и в устной народной поэзии и народных говорах, установили различные стилистические системы. В «Слове» — многовековой опыт культуры отечественного языка, доведенного в XII в. до поразительной художественной высоты. Следует заметить, что оно разностильно, как и вся литература той эпохи. В такой разностильности в современном понимании, собственно, и за- ---------------------------------------- 1. См.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк. М., 1976, с. 90—91. 2. Из обобщающих и наиболее доступных работ следует назвать такие: Обнорский С. П. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.; Л., 1946, с. 132-198; Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953, с. 320—327; Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X— середина XVIII в.). М., 1975, с. 14. 300 ключался стиль того времени. Но ведущей в языке «Слова» является устно-поэтическая песенная традиция и стилистика лучших литературных памятников XI—XII веков. Прежде всего «Слово» как поэтическое произведение обладает способностью выразить в каждом фразеологическом обороте предельную глубину, емкость и точность художественной мысли. Автор, например, пишет о гибели войска Изяслава Васильковича: «...дружину твоя, княже, птицы крылами приоде, а звери кровь полизаше». В сознании читателя того времени возникала картина, подобная той, которую много веков позднее создал В. М. Васнецов, где показано, как птицы, садясь на погибших воинов, прикрывают их своими крыльями. А сколько емких фразеологических оборотов в «Слове»! «Черная земля под копытами костьми была посеяна и кровью полита»; «Ничить трава жалощами, а древо с тугою к земле приклонилось». Каждая языковая деталь значима в «Слове». Даже «нейтральные» слова, скажем притяжательные местоимения, в контексте приобретают емкий художественный смысл. О княжеских распрях, приносивших много бед Русской земле, так говорится: Рекоста бо брат брату: «Се мое, а то мое же». И начаша князи про малое «Се великое» млъвити, а сами на себя крамолу ковати. В языке «Слова» современная фразеология иногда сопровождается фразеологией архаической, отражающей глубокие исторические реалии, которые обычно ускользают от восприятия современного читателя, но были ясны слушателям и читателям XII века. Так, например, для изображения некоторых бытовых явлений, идущих из глубин веков, привлекается фразеология без установки на поэтическую образность, не как метафорические фразы, а как реалии княжеского быта и народной поэзии. Такие реалии встречаются в характеристике курян: «А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы взлелеяни, конецъ копия въскормлени». В этой фразе зафиксирован не современный автору быт 301 дружинников, и не следует видеть в ней просто метафорическую образность, а, по словам известного историка русского языка Б. Л. Ларина, здесь дано «языковое воспроизведение древних обрядов посвящения и воспитания воинов»(1). Видна реалия дружинно-княжеского быта, например в образно-метафорической фразе: «Хощу бо, рече, копие приломити конецъ поля Половецкаго». Здесь передано своеобразное обрядовое заклинание: сломленное над головой князя копье символизировало победу. Основные же тропы опираются на народную поэзию и на современную автору литературу различных жанров. Эти тропы преобладают в «Слове». Много в нем и типично книжных оборотов: «Изостри сердце мужеством своим»; «Говор галич убуди»; «Земля тутнет, рекы мутно текуть, пороси поля прикрывают, стязи глаголют» и многие другие. Традиции образно-языковой архаичности и современной автору книжности спаяны с языковыми приемами устной народной поэзии. Разумеется, от фольклора идут постоянные эпитеты, которые изредка встречаются в языковой ткани: «серым волком по земли, шизым (сизым) орлом подъ облакы»; «седлай, брате, борзые комони»; «черный ворон поганый половчанин» и др. Однако устно-поэтическая стилистика используется не столько в постоянных эпитетах, сколько в ее литературной обработке. Обратим внимание на такой хорошо известный прием, заимствованный из устной народной поэзии, как параллелизм, в котором сражение сопоставляется с земледельческим трудом — молотьбой и посевом. Этот традиционный параллелизм в «Слове» приобретает новаторскую выразительность и более глубокую поэтическую емкость, чем в фольклоре. |