Приобретая себя. Наедине с булимией. Обретая себя.. Наедине с булимией. Обретая себя
 Скачать 148.43 Kb.
|
|
Глава 1. Я проснулась, уже дрожа от негодования на себя и весь мир. Мысли метались, живот сводило тревожной судорогой. Я захватила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и резко села. Руками стиснула голову, словно пытаясь поставить ее на место. Артур спал рядом: ноги выглядывали из-под одеяла, подушка пряталась под гривой красивых черных локонов. В его голове все явно было чисто, приятно и спокойно. Я с детской завистью наморщилась и вылезла из нашей огромной кровати. Дверь в спальню была открыта, и из распахнутого в широком холле окна веяло приятной утренней прохладой. Солнышко только-только начало выглядывать из-за горизонта, отмечая свое присутствие ярко-розовой контурной полоской. Мир праздновал очередной день, но я была чужой на этом празднике. Моя душа была заперта внутри черной кладовки, среди паутины, беспорядка, исписанных старых тетрадей, страхов и волнений. Было обидно наблюдать за окружающей жизнью сквозь призму собственных проблем. Последние годы время убегало вперед, как песок сквозь пальцы, оставляя в моей голове лишь едва заметную ниточку воспоминаний. Я заварила зеленый чай и села на подоконник. Надо что-то с этим делать. Снова пытаться. Не помогли одни врачи – значит, помогут другие. Куча прочитанных книг, пройденных встреч, потраченных средств – частично это тоже помогло, но лишь частично. Болезнь осталась, она подтачивала мои силы, как червь подтачивает огромное сильное дерево – пока то не упадет обессиленным на землю. Я не хотела падать, я выбирала жизнь, но пока я все еще шла по глухому тоннелю, постоянно падая и оступаясь, двигаясь куда-то вперед. «Да, нужен врач» - Я вылила остатки чая в раковину и поставила чашку рядом. – «Нужен хороший врач, такой, который бы имел опыт решения подобных проблем» «Тебе нужен не врач, а друг» - Она сидела напротив меня, меланхолично наблюдая за первыми лучами солнца. – «Неужели ты не понимаешь, что ты одинока?» «Что за бред ты несешь?» - я рассердилась, - «Какой друг? Не заговаривай мне зубы, пожалуйста» Она засмеялась, вскочила с подоконника и принялась пританцовывать около холодильника. «Давай начистоту? Тебе никто не нужен, ты ненормальная, никто не захочет иметь с тобой что-то общее, если узнает про меня! Ты никогда от меня не избавишься, так и знай!» «Нет, я от тебя избавлюсь» - на этот раз я почему-то была уверенна в том, что говорю, и абсолютно спокойна. – «Вот уже скоро я найду выход из этого мира, в котором оказалась запертой с тобой наедине. Скоро, очень скоро» «Ты не сможешь без меня. Заключенные, отсидевшие помногу лет в тюрьме, скучают по стенам камеры. И ты будешь скучать. Ты вернешься» «Я сделаю все возможное, чтобы уйти. И тогда я уже не вернусь» Она обиженно фыркнула, презрительно посмотрела на меня и ушла, но, я знала, что лишь на время. Интернет – это поле чудес. Помню, как пятнадцать лет назад я и мечтать не могла о таких удовольствиях и широких просторах для информации и общения. Я довольно быстро нашла несколько сайтов о пищевых расстройствах, показавшихся мне интересными. Один из них привлек своей непосредственностью, живостью и следами недавнего пребывания хозяина, точнее, хозяйки. С фотографии на меня смотрела молодая симпатичная женщина - доктор с приятным именем Мария. В течение полутора часов я прочитала все имеющиеся статьи на сайте и переписку доктора с пациентами он-лайн. Доктор показалась мне здравомыслящей и уверенной в себе женщиной. Мне захотелось написать мне, хотя я совсем не была уверена, что она мне ответит. Обычно такие сайты и доктора не заинтересованы в заочной электронной переписке с пациентами: это не приносит ни заработка, ни удовлетворения от наглядного терапевтического эффекта. Но для тех, кто болен, особенно нелицеприятной болезнью типа булимии, о которой боишься признаться даже самому себе, - это идеальное решение. Даже в электронном письме я сознательно упустила ряд деталей, стараясь хоть чуточку приукрасить себя и свое положение. Мне казалось, что Марии будет неприятно читать подробности, что таких писем ей приходит достаточно много, и она вряд ли мне ответит. Я написала длинное, полное сдержанного отчаяния, письмо. Крик души, первая капля дождя из слез, намек – вот чем стало то мое первое послание к психологу. Я была достаточно откровенна о себе и своей болезни, своих ощущениях и догадках, обо всем, но я не смогла заставить себя назвать свое настоящее имя. Это был страх. Страх быть узнанной даже потенциально, несмотря на созданный специально для этого письма электронный почтовый ящик, на удаленность друг от друга, на анонимность. Когда я нажала кнопку «отправить», я почувствовала облегчение одновременно с тревогой. Что будет дальше? Случится ли что-нибудь? Изменится ли? Вдруг она поместит мое письмо на сайте для всеобщего обозрения? Вдруг она начнет упрекать или наставлять? Или совсем не ответит, что будет гораздо хуже. Прошло несколько дней, и я получила объемный ответ. Мария написала несколько строчек с советами «первой помощи» и вопросом, может ли она опубликовать мое письмо на сайте? Я была так рада ее письму, что с легкостью разрешила. Так началась наша долгая переписка. Система лечения, которую предлагала мне Мария, была основана на йоге и медитации. Для начала она предложила мне ознакомиться с самим понятием и философией йоги, с правилами дыхания, мыслей, движений во время упражнений и асан. Для начала хотя бы поверхностно. Я скупила в книжном магазине все более-менее внушающие доверие книги по восточным практикам, и стала читать книжку за книжкой. На страницах книги все выглядело до удивления простым и незатейливым, казалось, что слово «упражнение» явно не подходило к описанным авторами асанам и прочим телодвижениям. «Неужели это способно мне помочь?» - недоверие от незнания, вот что это было. Чтобы понять - нужно узнать. Чтобы узнать - нужно попробовать. Чтобы попробовать - нужно перестать бояться, а чтобы перестать бояться чего-либо, следует делать это что-то постоянно. Старо, как мир. Но все мы начинаем верить чему-то и уделять большее значение, только если сами дойдем до решения путем собственных горьких ошибок. Я стала пытаться заниматься регулярно, чтобы распробовать и понять. * * * Наконец-то, я живу отдельно от родителей, в другом городе, в огромной квартире в центре человеческого муравейника под названием «мегаполис». Я учусь в университете, куда, помимо двух других вузов, успешно сдала вступительные экзамены три месяца назад. Все, к чему я стремилась, о чем мечтала, я имею теперь. Однако на душе почему-то совсем не радостно. Одиноко и грустно, тоскливо. Квартира такая непривычно огромная и тихая, что я могу часами бродить из комнаты в комнату по длинному широкому коридору и, как Офелия, мурлыкая под нос песенки, позволить себе потихоньку сойти с ума. Это не квартира, а замок – гипертрофированное воплощение моего желания. Ты хотела жить одна? Вот, живи теперь одна. Совсем. Одна. Только осторожно – не заблудись в своем одиночестве. Я никого пока толком не знаю: ни в университете, ни в городе. Я приехала сюда совсем недавно, две недели назад, за это время успела подружиться только с одной девочкой. Мы с ней познакомились в первый день занятий на фоне взаимной симпатии. – Привет! Я Наташа, а ты? – Я Мила. Привет. – Ты тоже приезжая? – Да. Как ты поняла? – У всех приезжих в массе своей доброе и немного растерянное выражение лица. Их сразу видно невооруженным взглядом. – Да? Не обращала внимание. – Я смеюсь. Мы идем вместе к расписанию, оказывается, что мы с Наташей учимся в одной группе, это меня радует. – Мила, скажи, у тебя тоже анорексия? – Меня сбивает с толку этот внезапный откровенный вопрос. Я не знаю, что ответить, и от неожиданности отвечаю искренне. – Да. А что, у тебя анорексия? – Наташа действительно очень худая девушка, похожая больше на девочку лет двенадцати. Ноги и руки напоминают крохотные гибкие палочки, и вообще вся она подобие некой куклы Барби в подростковом возрасте. – Сейчас уже нет, но была. Ох уж эти анорексия и булимия, все время преследуют. Кошмар какой-то: то не ешь ничего, то ешь и обратно. Там, где я жила, половина общежития так делали, даже парни. – И где ты жила? – В Норвегии, я изучала норвежский язык в их колледже, жила в общежитие вместе с другими студентами. Их общежитие с нашими рядом не стоят, совсем другого уровня. Вот. Там еще была студенческая столовая: покупаешь себе проходной билет на семестр, и можешь завтракать, обедать и ужинать за шведским столом. О, что это были за шведские столы. Я сразу же пожалела, что у меня был этот проходной билет. От жадности съедаешь столько, что даже до туалета с трудом можно донести. Там все: салаты, первое, второе, булочки, сыр, колбаски, пирожные. Мамочки! Все едят без остановки, а потом бегут в туалет. Даже не стесняются уже. Поначалу, с непривычки, просто хочется всего попробовать. Ешь, ешь – все очень вкусно, безумно вкусно, и выбор огромный. И внезапно понимаешь, что ни за что на свете не сможешь все это переварить – и инстинктивно бежишь в туалет, чтобы вырвать. А потом становится хуже. Знаешь, что будет так, но все равно идешь, чтобы удовольствие получить. Говоришь себе, что съешь ровно столько, чтобы наесться, а потом все равно срываешься. Те, у кого сила воли посильнее, вообще не ходят в столовую, сами себе готовят. Остальные – едят там. Кто-то не вырывает, толстеет дико – за полгода по пятнадцать килограммов народ набирает. А многие – банально смывают все туалете… «Боже мой, зачем она мне рассказывает все это? Мы же только что познакомились!» - я в ужасе. Все это звучит отвратительно – что только ни вытворяют эти жалкие люди с собой, только чтобы получить низменное плотское удовольствие. Да, у меня случилось это однажды, но это было давно, и я до сих пор ругаю себя за это. «Давно ли?» Наташа продолжает болтать до начала лекции. В перерывах мы разговариваем о мужчинах, смотрим на проходящих по коридору старшекурсников. – Пойдем обедать? – Не, - Наташа убирает волосы за ухо, - я днем не ем, я ем только вечером, один раз в сутки. – Неудивительно, что ты такая худенькая, - я улыбаюсь, - тебе не хватает питательных веществ. – И не худенькая вовсе. На себя посмотри. Ты что, совсем не ешь ничего? – Да нет, почему же, я ем. Просто я спортом занимаюсь много: бегаю по десять километров ежедневно, а потом тридцать минут упражнения всякие. Только в большом городе бегать по утрам как-то не очень приятно. Люди все злые какие-то, оглядываются, даже вслед что-то кричат иногда. – Не обращай внимания. Ты молодец. Я вот никогда не могу себя заставить даже зарядку утром сделать. Поэтому и ем один раз в день, чтобы не потолстеть. Я удивлена. Первый раз вижу такую же помешанную на весе девушку, как и я. Я подозревала, что «такие» есть, но никогда не общалась с ними. Оказывается, есть много разных способов быть худой, помимо спортивного самоистязания. А что если я буду есть раз в сутки и спортом продолжу заниматься. Интересно, я умру от истощения? Эта мысль так захватывает меня, что я тоже решаю не идти обедать, первый раз за всю свою жизнь добровольно отказываюсь от планового приема пищи. Вечер. До дома я добираюсь полуживой и голодной, как волк. Выставляю на стол купленный по дороге йогурт, небольшой батон ржаного хлеба, кусочек сыра и три яблока. Мой суточный рацион. Я никогда раньше не оставалась одна так надолго. Никогда не возвращалась неделю подряд в огромную пустую квартиру, не заботилась о себе от и до. Для меня стало открытием существование квартирных квитанций, абонентской платы за телефон, оплаты электричества. Стиральная машина – какой-то странный малознакомый аппарат, к которому к тому же нужно покупать недешевый стиральный порошок. А еда! Боже мой, как дорого стоит еда! Подумать только, кусочек мяса стоит, как две пары дорогих капроновых колготок. Да я никогда не смогу себе это позволить, ведь отец оставляет мне фиксированную сумму на месяц. Если я буду покупать себе мясо, то не смогу купить зимние ботинки или новые брюки. Я завариваю себе чай, очищаю яблоки от кожуры, делаю бутерброд с сыром. Все, ужин сервирован, мадам. Не дожидаясь, пока чай остынет, я на ходу кусаю бутерброд. О, как же я, оказывается, голодна. После утренней крошечной пиалы с традиционной овсяной кашей на воде мой желудок не видел ни единого кусочка пищи. А с тех пор уже прошло двенадцать часов. Моя голова даже кружится от восторга. Я доедаю бутерброд, за считанные секунды съедаю йогурт, грызу яблоко – и все еще чувствую себя голодной. Я не наелась. Точнее, мой желудок, возможно, и полный, но мне все равно хочется есть. Со мной такое впервые. Глазами обвожу кухню. Что-то же должно было здесь остаться после последнего приезда отца с его новой женой? Они любят вкусно поесть. Я начинаю распахивать дверцы кухонных шкафов и с восторгом обнаруживаю многочисленные запасы круп, макарон, соков, печений и крекеров. И даже быстрорастворимый обед – кто это собирался есть, интересно? Пожимая плечами, я достаю пакет с настоящими итальянскими спагетти и ставлю на плиту кастрюлю с водой. М-м-м-м… сваренные макароны со сливочным маслом и тертым сыром сверху. Вкуснотища, вкус детства. Вроде бы теперь я наелась. Умиротворенная, я сижу в огромном кресле перед телевизором и смотрю музыкальный канал. Стройная девушка с длинными ногами и высокой грудью поет о какой-то кукле Барби, и ей вторит смешной мужичок с низким приятным голосом. Что-то есть в этой песенке… «Не что-то, а кто-то!» «В смысле?» «В прямом! Посмотри на эту поющую куклу, худую, красивую. Она явно не жрет макароны с сыром и кучу другого калорийного добра на ночь» «Ты намекаешь на меня?» «Что, смеешься? Я? Намекаю? Да я тебе открытым текстом говорю – нельзя столько есть, а то растолстеешь, и придется покупать новую одежду. Где мы столько денег найдем?» «Мы?» «Ну, хорошо, - ты!» «Зачем денег?» «Ты что, тупая? Я говорю, жрешь, как корова с четырехкамерным желудком, растолстеешь по-свински и в свои штаны сорокового размера не влезешь. Лучше бы пробежалась лишний раз, чем за обе щеки наворачивать» «Но я же не ела с утра!» - я робко пытаюсь защищаться, но получается с трудом. Она наседает на меня еще сильнее. «И что?? Это разве оправдание? Да ты съела больше своего двухдневного рациона за этот вечер? Как ты собираешься тратить все эти калории??» «Ну и что тут такого? Я же спортом занимаюсь, бегаю, отжимаюсь, пресс качаю! Да это все уйдет за одну мою тренировку» «Как бы не так! Держи карман шире! За одну тренировку ты даже половины этого не потратишь, а завтра вечером еще столько же съешь, а послезавтра – еще. И все твои тренировки не помогут. Да потом еще и тренироваться расхочется, вот увидишь. Все, потеряла я тебя, станешь скоро толстой безобразной свиньей» Я сижу ошеломленная. Радостное настроение улетучилось. Она сидит недовольная на соседнем кресле и раздраженно покачивает головой. Весь ее вид подтверждает то, что со мной случится самое непоправимое. «Эй!» - я зову Ее, но она даже не смотрит в мою сторону. – «Эй, и что же мне теперь делать?» Она презрительно фыркает, поворачивается и говорит: «А я откуда знаю? Ты же макароны с сыром наворачивала, а не я! Вкусно ей, видите ли, ощущения детства! А мне каково потом переживать, что тебя разнесет во все стороны от этих макарон?» «Ну ладно, не злись, я больше не буду» «Буду, не буду – теперь уже ничего не поделаешь… хотя…» «Что - хотя?» «Да есть одна мысль, но ты ведь все равно даже слушать не станешь. Ты же у нас королевна, куда тебе» «Говори, что за мысль, может и выслушаю» «А чего мне говорить? Ты и сама все знаешь, и подружка твоя вон тебе утром все в подробностях рассказывала» «Ты что, с ума сошла?? Чтобы я так над своим телом издевалась? Да я что, на психа похожа?!!» «Нет, ты похожа на круглую дуру! Которая станет скоро круглой в прямом смысле» - Она обиделась. Я боюсь, что она говорит правду. Но я не могу позволить себе стать толстой, просто не могу. Моя жизнь мне итак не подвластна. Я пока не могу и не умею ее контролировать, слишком многое зависит не от меня: я полностью завишу от других людей в материальном, эмоциональном, дисциплинарном планах. Единственное, что я могу и имею право контролировать самостоятельно – это мой вес. Я могу отказываться есть что-то определенное, сидеть на диетах, неограниченно заниматься спортом, и даже могу похудеть сильно и отличаться от всех остальных – чтобы хоть кто-то из людей, от которых я завишу, обратил на меня внимание, заметил, подумал обо мне. Я поднимаюсь из кресла и недоуменно направляюсь в туалет. Как там я это делала тогда? Два пальца в рот, две минуты боли и стыда, а потом очищение и чувство свободы? Да, больно, стыдно, страшно… Но где свобода, где легкость? Лишь сердце колотится, и руки не слушаются. В голове пусто, как в этой огромной квартире. Она тоже ушла. Я не знаю, чем заняться. Мне неуютно наедине со своим одиночеством, но мне некуда выйти из квартир. * * * «Попробуй для начала «позу дерева». Это одна из основных асан, она приводит в порядок чувства и эмоции, заставляет энергию правильно циркулировать по телу», - писала Маша в очередном своем письме, - «Можно посмотреть, как это должно выглядеть на картинке, но, в принципе, в выполнении этой позы нет ничего сложного. Следует встать прямо, ноги на ширине плеч, спина прямая, но при этом плечи и живот расслаблен. Согнуть одну ногу и упереть ее во внутреннюю часть бедра. Руки вытянуть вверх и соединить ладони над головой – получится крона дерева. Стоять так попеременно на каждой ноге в течение всего пяти-десяти минут. Пока хватит и этой позы» Легко сказать – всего пять-десять минут! Я основательно подготовилась, оделась, как полагается для занятий йогой – босиком, волосы убраны, одежда теплая и просторная – встала в позу дерева… и поняла, что простоять дольше «раз-два-три-четыре-пять» просто не в силах. Мое дерево постоянно кренилось в разные стороны, я теряла равновесие, норовила упасть нос в пол – и жутко раздражалась. «Невозможно стоят ровно на одной ноге дольше трех секунд» «Конечно, невозможно. Полностью с тобой согласна», - Она стояла в проходе, в ярко-розовом кимоно, опираясь плечом о дверной проем. – «Как можно держать равновесие в таком состоянии? Особенно при твоей нервной распущенности. Ты посмотри, на кого ты стала похожа? Тебя трясет при любом упоминании об отдыхе, ты разучилась получать удовольствие от расслабления, от общения со своим телом. Разучилась слушать и слышать, дышать, петь, мечтать. Да какая уж тут йога?» «Ну, уж нет. Раз я решила попробовать йогу, то я научусь делать правильно эти асаны. Нельзя бросать что-то на половине пути. Ты же меня знаешь: я долго созреваю на какое-либо решение, обдумываю стратегию и всевозможные пути и препятствия, накапливаю силы. Но когда я ступаю на эту дорогу – то я не остановлюсь, пока не дойду до конца!» - я воинственно оглянулась, чтобы взглянуть на Нее. Она спокойно вертела в руках какую-то соломинку, одновременно разглядывая рисунок на своем кимоно, и подняла глаза, когда я прекратила говорить. «И что тогда?» «Тогда – когда?» «Когда дойдешь до конца. Что – случится тогда?» «Тогда – либо я выйду победителем, либо решу, что этот путь был не для меня» «По-моему достаточно глупая ситуация: полностью пройти весь путь, чтобы выяснить и решить, что этот путь был не для тебя» «Но по-другому нельзя. Я предварительно все тщательно взвешиваю и обдумываю, и если уже я решила, что мне стоит это попробовать, то иной проверки, кроме собственных действий, не остается» «Да, но тогда чего жаловаться и плакать, если ты сама выбираешь себе дорогу?» «А я не жалуюсь! И если плачу, то не от жалости, а от досады. Это разные вещи» «Конечно», - она надувала пузырь из розовой жевательной резинки. И откуда она только достает эту дрянь? Меня ужасно раздражают все эти звуки пережевывания и причмокивания, она это знает и делает назло. – «Конечно, ты плачешь от досады, и совсем не ищешь жалости. Но зачем терять драгоценное время на досаду?» «Да, ты права, поэтому не мешай мне, пожалуйста, я буду делать «позу дерева», пока не научусь» - на удивление Она ушла. Я взяла в кухне таймер для приготовления еды и поставила его на десять минут. «Вот таким армейским способом я разбужу свои внутренние часы и чувство равновесия». Я стала стоять на одной ноге пять минут и на другой – пять, изо всех сил держа равновесие. Эти десять минут показались мне самыми сложными из всех, что я когда-либо посвятила упражнениям. Но, удивительно, все мои мысли были так или иначе сосредоточены на том, чтобы не упасть, и все мое существо так стремилось к этому, что словно очистилось. Энергия действительно начала циркулировать в одном, правильном, направлении, прочищая, пробивая себе дорогу во всех закупоренных застаревшими, темными, склизкими мыслями, местах. После любой нагрузки завершающей нужно было выполнять Шавасану. Она показалась мне менее дискомфортной, но и, как следствие, более бесполезной: просто лечь на твердую поверхность, ноги и руки врозь. Я мысленно говорила: «Энергия начинает циркулировать со ступней по щиколоткам, голеням, бедрам к животу, затем с кистей по предплечьям, плечам, груди – тоже к животу. Голова расслабленная и прохладно-теплая. Сначала энергия тяжести и тепла, словно кто-то засыпает тебя теплым песком на пляже, каждая клетка тела расслабляется и наполняется солнечной энергией. Затем теплое море подбирается к ногам и, постепенно двигаясь вверх, смывает всю накопившуюся и испарившуюся грязь обратно, в море энергий Вселенной. Живот расслабленный и теплый. Дышу ровно, глубоко и размеренно. Боже, как хорошо светит солнце, оно прогревает меня всю насквозь, выгоняет из меня все злые мысли, все болезни. Мне так хорошо лежать на этом пустынном теплом пляже и слышать отдаленные голоса людей. Здесь безопасно и тихо, никто не собирается беспокоить меня. Все волнение и тревога ушли, и тело стало легким и невесомым, оно купается в морских волнах, вверх-вниз, вверх-вниз. А теперь пора возвращаться. Считаю с десяти до одного и сгибаю левую ногу в колене. Потом считаю с пяти до одного и поворачиваюсь на правый бок вместе с согнутой левой ногой. На счет три сгибаю также правую ногу, переворачиваюсь на живот и лежу так какое-то время: руки вытянуты вверх, головой упираюсь в пол, живот расслаблен. И потихоньку сажусь». Шавасана стала получаться у меня через месяц после ежедневного выполнения. Сперва, даже на десятой минуте, я не чувствовала настоящего расслабления. Все тело протестовало, в голову лезли разные беспокойные недодуманные мысли, вертелась вереница невыполненных и запланированных дел, обрывки недосказанных фраз, запертые внутрь эмоции – все превращало Шавасану в пытку. Через какое-то время беспокойство и тревога начали уходить, тепло солнца, запах песка и шум моря становились все ярче и реальнее, а расслабление – интенсивнее. Поза дерева тоже начала получаться. Я могла спокойно стоять на одной ноге и созерцать что-то отдаленное, полностью концентрируясь на этой картинке, а также на том, как энергия моего духа равномерно циркулирует по всему телу, успокаивая и насыщая теплом и силой. Я начала ловить себя на том, что стремлюсь к выполнению этих упражнений, что впадаю в своего рода зависимость от них. Артур также начал замечать мою всевозрастающую привязанность к новой системе упражнений. – Тебе не кажется, что ты становишься зависимой от йоги? – Как-то спросил он меня, пока мы ехали в машине. – Артур, ну что ты говоришь? Как можно стать зависимой от йоги? – Легко. Зависимой можно стать от чего угодно: от алкоголя, от сигарет, от наркотиков, от другого человека, от таблеток, от упражнений. Человек должен быть свободен от зависимостей, чтобы жить, а не служить им. Я задумалась. Настоящей причиной любой зависимости служит отсутствие истинной свободы. Ни денег, ни власти, а именно внутренней свободы. Вряд ли Принцесса Диана нуждалась в деньгах, однако она была лишена свободы: в силу внешних обстоятельств, она постоянно должна была жить так, как прописывают своды многочисленных правил, чувствовать то, что предполагалось, контролировать свои слова, жесты, действия. Но она была не такая! Она хотела быть свободной, счастливой, настоящей. И эта Она выразилась в булимии. – Мила, ты меня слушаешь?? – Голос Артура вернул меня на пассажирское переднее сиденье автомобиля. – Я тебе уже третий раз задаю этот вопрос, а ты молчишь. – Да, дорогой, какой вопрос? Повтори, пожалуйста. – Ты не боишься стать зависимой от йоги? – Нет, не боюсь. Среди многочисленного выбора зависимости эта будет не только безобидной, но и полезной. – Да? Ну, может, ты и права. * * * Моя жизнь катится под откос с тех пор, как у меня случился тот первый осознанный приступ. Уже несколько месяцев я, словно наркоманка, не могу без этого жить. Мир в голове разделился на множество мелких кусочков, которые я не способна соединить воедино. Желудок постоянно ноет, я не могу переваривать пищу. Я разучилась смеяться и плакать, я не могу вспомнить детство. Я плохо сплю, практически всю ночь провожу на подоконнике, размышляя и наблюдая за звездами. Мне больно, плохо и одиноко. Я много читаю и пишу, лишь это спасает меня от суицида. Я иду по улице, залитой ярким солнечным светом, чувствую легкий ветерок, слышу чирикающих птичек – и впервые в своей жизни не способна радоваться весне. Так хочется плакать, но я не могу, глаза сухие и слезы словно застряли где-то там, в голове. По выходным я работаю консультантом в сувенирном магазине для иностранных туристов. Когда я занята, то в течение дня практически ничего не ем, но по дороге домой покупаю дешевой еды, чтобы уничтожить ее в течение долгого вечера: макароны, печенье, хлеб, масло, молоко, крупа. Я знаю, что все равно уже не в состоянии нормально переваривать пищу, и осознанно подготавливаюсь к очередному приступу. Самые ужасные дни – когда я по каким-либо причинам вынуждена сидеть дома. Я постоянно выхожу в магазины, все время разные, чтобы избежать встреч с уже знакомыми продавцами. Удивительно, мое здоровье настолько подорвано, что я могу сутками вообще ничего не есть, но при этом в те периоды, когда я решаю покончить с булимией, еда становится для меня единственным смыслом жизни. Мне скучно и пусто без нее, без процесса поглощения, овладевания едой - этим кусочком внешнего мира и реальности, к которым я пока еще принадлежу. Меня постоянно преследуют мысли о людях, покончивших с собой. Сдаться без борьбы, уйти, забыться – нет, мне кажется это слишком легким, чтобы быть правдой. Если я буду способна покончить с собой, то сколько же всего остального я могу посметь сделать перед смертью? Ограбить банк, признаться в любви, завести знакомства с интересными для меня людьми? Как много всего можно сделать в будущем, но, Господи, как же мне плохо сейчас… * * * После двух месяцев ежедневных занятий йогой и введения новых асан Она стала разговаривать со мной все больше и больше. Мне доставляло это удовольствие, так как раньше Она лишь саркастически издевалась надо мной и давила на меня. Теперь разговоры позволяли мне выждать паузу, а порой и вовсе избежать приступов. С некоторых пор мы стали часто сидеть с Ней на подоконнике и спорить друг с другом. – Но, Боже мой, чем же ты хуже других? Из-за меня? Ты действительно так считаешь? - Она сокрушенно качала головой и печально смотрела на меня своими темно-зелеными глазами. В такие минуты мне даже становилось Ее жалко. Я ничего не отвечала. Она встала, подошла к окну и повела рукой, словно указывая мне на толпу людей, стоящую внизу: – Посмотри! Ты только посмотри на этих «других»! Посмотри на этих жалких, несчастных, уродливых созданий. Посмотри на их жизнь, мечты, стремления, помыслы. Ты думаешь, у них нет недостатков, нет пагубных зависимостей, их мысли чисты и благородны? Наивно полагаешь, что Я – это самое отвратительное, с чем может столкнуться человек? О, бедная моя девочка, как же ты ошибаешься! Во мне нет ничего отвратительного, я всего лишь иллюзия, нервное истощение, душевное кровотечение. Я сама жизнь. Я искренняя, верная, благодарная. Посмотри на этого мужчину, так гордо идущего к своему отличному автомобилю. Да, машина действительно хороша, но что общего между ним и ей? Что хочет он прикрыть под крышей этой сверкающего механизма? Может быть, то, что он, как последний червяк, готов унижаться ради прибавки к жалованью? Что он переспал с девицей, заразившей его гепатитом? Что он не моет руки после туалета и спит, засунув руку в трусы? Что в его мечтах он жалеет, что родился не женщиной? Что единственное его удовольствие – это выпить два литра пива, заев их чипсами, и, отрыгивая и издавая звуки из заднего прохода, смотреть порнофильмы? И такого человека ты назовешь чистым и благородным? Я не возражала, лишь с интересом разглядывала севшего в автомобиль мужчину, маленького роста, с начинающейся лысиной, небольшим животиком и, по всей видимости, бегающим взглядом, учитывая, как нервно он огляделся по сторонам. Она продолжала: – Но, конечно же, не все мужчины такие. Есть и как этот, - Она ткнула пальцем на другой автомобиль, спортивный, из которого только что выпорхнул красиво одетый мужчина, разговаривающий по мобильному телефону. – О, этот типчик мой любимый. Его зависимость – агрессия. Знаешь, какая у него любимая игрушка? Довести женщину до истерики, а потом врезать ей, избить ее до внутренних подтеков, но без следов. Он холостяк, и женщины льнут к нему еще больше, принимая жестокость за силу. Недавно он завел себе бойцовскую собаку, и по выходным возит ее на бойцовские схватки. Он начинает заводиться и дрожать от возбуждения, когда видит свару разгоряченных кусающих друг друга псов, он чует запах крови, и это сводит его с ума. В его мечтах он так же разгрызает эту сучку из офиса, которая позволила себе указывать ему, что делать. Он хочет избить ее до крови, фонтанов крови, месива на лице и теле. Но это лишь мечты, правда? И он убегает от своих фантазий в автомобильной гонке, он хамит тем, кто ниже и слабее его, он считает себя Богом. Но ночью он снова видит во сне себя подростком, на темной лестничной площадке, и чувствует кулаки других мальчишек, и кровь из носа… и эту ярость, злобу, ненависть. Ему страшно, и он идет на кухню, и курит, курит, сигарету за сигаретой. Пьет виски, запивает водкой. И в гневе бьет рукой об стену. Я, по сравнению с ним, ребенок. Она набрала воздух, встала. И снова села, продолжив: – А эти женщины, что едут на маршрутке? Да все они лишь существуют, а не живут. Ты посмотри на них, у них мечты изображены на лбу: чтобы муж не пил, свекровь исчезла, сын учился, а дочь не гуляла беспрестанно. И все едят, безбожно пожирают. Они не чувствуют себя, не знают, и зеркало для них их первый враг. Оно им служит лишь для того, чтобы подкрасить то, что мы с тобой зовем лицом. А проститутки? Наркоманы? Пьяницы? Убийцы и маньяки? Политики? Врачи? Насильники и извращенцы? Ведь список длинный. – Но есть же в этом городе нормальные люди, - я попыталась возразить, но Она тут же злобно ответила: – В этом городе? Да в этом городе вообще не осталось нормальных в твоем понимании людей! И те немногие, кто еще нормален, для остальных – выжившие из ума. Неужели ты не замечаешь этого? Вся эта масса дышащих, потребляющих и изрыгающих из себя людей имеет сознание младенцев, которые постоянно нуждаются в материнской груди. Весь мир они видят сквозь призму сосания соски: чтобы познать что-то или, напротив, выразить себя - им нужно потребить. Посмотри на них, вечно жующих, толпящихся возле еды! Им грустно – они едят, им страшно – едят, одиноко – едят, радостно – едят, просто скучно – едят. Как материнское молоко для младенца, еда – это все для них. Все эти люди одержимы пищевой зависимостью, небольшая часть из них смеет признаться себе в этом, и лишь крохотная часть из части признавшихся смеет бороться. – Какие страшные вещи ты говоришь, - я глубоко вздохнула. – Страшные и странные. Я не могу поверить, не могу даже представить себе, что львиная доля окружающих меня людей больная булимией. Я начинаю чувствовать себя, словно в Царстве Мертвых. Мне не по себе. – Если тебя это успокоит, то есть еще небольшая часть людей, которые больны анорексией, подружкой булимии. Хотя все это по сути одно и то же. Лишь переходящие друг в друга состояния. – А как же нормальные люди? Где они? – Что ты понимаешь под нормальными людьми? Что это есть такое? - Она серьезно глядела мне прямо в глаза. – Ответь мне: что такое нормальный человек? Тот, кто не болен булимией? – Ну да, и это тоже. – Хорошо. У героинового наркомана, вероятно, нет булимии. Ты сочтешь его нормальным. – Нет, но он же наркоман. Я имею в виду кого-то без вредных привычек, без зависимости. – А, ну тогда, вот тебе пример: некурящий, непьющий, не употребляющий наркотики убийца - без булимии. Нормальный? – Ты с ума сошла! – Тогда кто? Монах? Спортсмен? Но их уже считают ненормальными. А кто нормальный? Кто? - Она не кричала, но Ее голос становился все резче. – Я не знаю, - голова моя шла кругом. – Кто-то спокойный, уравновешенный, знающий смысл жизни. – На кладбище полно таких «нормальных», - Она рассмеялась. – О, Боже. Ну, хорошо. Что ты хочешь сказать? Что булимия – это нормально? Что полностью терять контроль над собой – нормально? Что есть и вырывать после еды – это нормально? Что люди, которые этого не делают, все равно ненормальные? – Нет, я хочу сказать, что даже если ты перестанешь вырывать после еды, то просто станешь толстой ненормальной, - Она привстала с подоконника и кивнула на идущих с остановки людей. – Как и многие другие, собственно. До тех пор, пока не разберешься, кто ты есть на самом деле. Люди слишком много едят. Она встала и ушла, а я осталась сидеть на подоконнике и долго разглядывала проходящих на улице людей. * * * Все перемешалось в голове, грани реальности стали слишком расплывчатыми, чтобы в ней жить. Я живу только в книгах – в реальности я умираю. Каждое утро, просыпаясь, я проклинаю этот новый день и молю Бога о том, чтобы поскорее наступила ночь, а когда наступает ночь – я не могу заснуть. Какая-то часть меня умерла, а какая-то – проснулась. Вся моя жизнь - черно-белый фильм, шахматная доска; в ней нет больше оттенков или тональностей, нет непредсказуемости и игры, есть только резкие переходы из одного состояния в другое и структурная сетка мира. Мой мозг безжалостно расчленяет все образы, которые видит, на функциональные составляющие, и это начинает пугать меня. Я жадно разглядываю людей, порой бесцеремонно, словно рыбок в аквариуме. Они мне кажутся такими странными и далекими. Я наблюдаю за ними, спешащими на работу пешком или на машинах, отдыхающими, едящими, разговаривающими друг с другом - и словно все их существо у меня на ладони - их страхи, страдания, радости и желания. У них нет мечты, в их душах нет света. Чем они живут, судорожно цепляясь своими слабыми ручонками за реальность? Все сводится к ублажению своего тела, внутренностей, инстинктов. Пробраться вверх, расталкивая локтями, чтобы глотнуть больше комфорта, больше иллюзии власти и мнимой жизни? Этим они все живут? И я буду жить так же? Я люблю комфорт, но не хочу всю жизнь гнаться за комфортом и не преследую цель забыться в этой вечной гонке. Комфортный быт взамен комфорта души – нет, подобная сделка фальшива с самого начала. Работать, чтобы купить вкусную еду и съесть ее потом в комфортном жилище в комфортной одежде, а позже комфортно сходить в комфортный туалет? Неужели ради этого стоит жить?? Неужели в пятьдесят лет люди, как в тридцать, считают, что смысл жизни – это работа, карьера, семья и дом? Я представляю себя старой – вот я трудилась всю жизнь и достигла высот, с которых смотрю на сотворенное собою. И у меня все есть, и больше ничего уже не нужно: я все успела – заработать, родить, обзавестись супругом, другом и подругой. Здоровье – что-то есть, комфорт – полно, успеха – море. А дальше что? Стоять еще лет двадцать на вершине и наблюдать, как все уходит вниз? За эти годы в поисках комфорта я не успела найти себя – и тут меня накроет волной отчаянья и боли. Вот этого исхода я боюсь. Но все-таки - что тебе нужно, маленький мучитель в моей небольшой черепной коробке? Я не хочу думать о смысле жизни! Мне девятнадцать лет, и я хочу жить и наслаждаться своей молодостью… Не понимаю, что со мной. Мне кажется, что в моем мозгу просто что-то сломалось. Какой-то вирус попал в программу восприятия окружающего мира, и триллионы кадров разлетелись в разные стороны на мельчайшие круглые молекулы. И время – с ним тоже что-то произошло. Я живу в замедленном кадре, успевая продумать каждое движение, каждое слово. Вишу в воздухе перед прыжком и вижу, что случится через секунду. Я забыла свое детство – яркий красочный мир, пронизанный солнечным светом, свежим дуновением ветра, шелестом берез, запахом лесных ягод, теплым молоком и нежными объятьями. Меня бесцеремонно вытолкнули из этого сказочного радостного мира, всунув несколько фотоальбомов напоследок и грубо захлопнув дверь перед носом. Я плачу, я сижу на пороге, пинаюсь и скребусь ногтями: «Пустите. Возьмите меня обратно. Я не готова. Мне плохо. Я не справлюсь». Я смотрю в замочную скважину – и вижу яркую бабочку сидящую на цветке, слышу отголоски кукушки и носом чую запах сосны. Пытаюсь выдавить слезу, чтобы разжалобить кого-то, но бесполезно – глаза со мной не дружат, они отдельно от меня. Сквозь дверь я слышу чей-то смех – мой смех. А я? Я разучилась смеяться. Там весело и интересно, там каждый миг – внезапен. А здесь, что здесь? Я оборачиваюсь: тяжелый затхлый воздух, сухие черствые деревья, шипы шиповника, овраги, и небо с черной позолотой – всё воплощенье скуки и тоски. «Пустите, я умру». В ответ мне чей-то голос кидает: «Ты не умрешь. Ты будешь жить». «Я буду жить? Всю жизнь вот так?» «Зависит от тебя. Ты будешь жить, как ты сама захочешь. Решать тебе. Сюда ты не вернешься, иди» «Куда же мне идти?» «Куда глаза глядят. Иди вперед, на ощупь, инстинктивно. Поверь себе» И снова, утирая слез, которых нет, я поднимаюсь и иду обратно – в свой черный, грустный страшный мир, в котором я одна. Одиночество – мой воздух и моя тюрьма. Мне страшно честно посмотреть себе в глаза, но я гляжу – и ужасаюсь. Кто я? Чем я живу? И чтобы как-то зацепиться за этот мир, я ем. Я постоянно ем. Но мое тело не в силах все принять. Я ем - и все обратно, и снова ем – и снова – там. По шесть-семь раз за день. Я не могу не есть, так как без еды я сойду с ума. Но я не могу позволить моему телу оставить ни кусочка внутри, оно отвергает, оно хочет избавиться от пищи с корнем, с желудком и всеми внутренностями. Все мое существо делится надвое: одна часть живет пряничными съедобными фантазиями, а другая – пустым бездонным серым миром, в котором нет места ничему живому, сытному и наполняющему. Мне постоянно холодно и страшно. Я боюсь однажды умереть в этих одиноких стенах огромной красивой, но бездушной квартиры от постоянных срывов, сердечного приступа или гипогликемического криза. Чтобы чувствовать себя хоть как-то в безопасности и в компании с кем-то, я расклеиваю, друг за другом, вырезанные из глянцевых журналов плакаты с изображением красивых мужчин и женщин. Пусть этот мир станет когда-то моим, я стану его частью – самой счастливой озаренной частью, и буду жить в нем, словно в том сказочном мире, откуда меня выгнали пару лет назад. * * * Я проснулась ночью и попыталась воспроизвести в деталях свой странный сон: я находилась внутри себя самой и усилиями рук и ног пыталась расширить окружающие меня стены. Цилиндровая оболочка этой темноты становилась шире и шире, и я почувствовала дуновение свежего ветра и попыталась вдохнуть его полной грудью. Но движение легких причинило мне дикую боль, от которой я проснулась. Что-то происходило во мне, но я еще не была полностью готова к переменам. Все дни проходили в постоянном наблюдении за своим разумом в попытках понять и найти Ее место жительства. Откуда Она появилась, что Она есть на самом деле? Каждый день начинался с внутреннего самоанализа, попытки расчленения каждого чувства, эмоции, мысли. Порой это казалось невозможным из-за накатившей тревожности, когда все мысли разбегались от меня в разные стороны и бежали на Ее голос. В такие моменты Она не вела со мной диалогов, а лишь стояла с прямой, как сосна, спиной и надменным выражением лица и, сложив руки на груди, отдавала команды: – Встань. Соберись. Иди. Сделай все, как обычно. Сегодня я решила провести весь день с тобой. Я пыталась разговорить Ее, свернуть с проторенной дорожки, но разговор, как правило, был коротким: – Ты хочешь навсегда остаться один на один со своими проблемами? Хочешь, чтобы я ушла? Я это сделаю, но ты пропадешь без меня, в один прекрасный день ты сойдешь с ума. И я сдавалась. Сдавалась сразу, безропотно, не издав ни одного звука. Просто шла на кухню и покорно отдавалась Ей в руки. Но такое случалось все реже. Обычным делом стали разговоры по душам, когда Она садилась около меня и пыталась помочь мне разобраться во всех мыслях, атаковавших мою голову и являвшихся продолжением переписки с психотерапевтом. В электронных письмах с Марией мы обсуждали тему родителей и моих с ними взаимоотношений тогда и сейчас. С помощью наводящих вопросов она заставила меня вспомнить и заново пережить ключевые моменты из моего детства, что оказалось очень болезненным. Из множества прочитанных книг я знала, что тема родителей и детей является основной из тех, которые обсуждаются на сеансах психотерапии, и, с одной стороны, меня это разочаровало, нарушив мои ожидания на неординарное и свежее решение моих проблем, а с другой – чрезвычайно обрадовало, так как до этого мне не представилось ни одного случая, чтобы разобраться в этом раз и навсегда. Наш электронный диалог выглядел как цепочка вопросов и ответов: продуманных, выверенных и четких, так как формат удаленного непрерывного сеанса психотерапии позволял мне крепко задумываться над каждым вопросом и тщательно покопаться в своей голове для того, чтобы ответить. В течение бесчисленного количества ночей, проведенных на подоконнике за разглядыванием звезд, я получила уже достаточно прозрачное преставление о моей совместной жизни с родителями, семейных проблемах, ставших тем самым корешком моего невроза, о специфических особенностях психики моих отца, матери и брата, с которыми им придется жить еще долго, возможно до самого конца. Тем не менее, отвечая на вопросы Марии, я словно сдирала слой за слоем прозрачную обертку с коробки с чем-то важным внутри. То, что казалось раньше очевидным, оказалось всего лишь чем-то поверхностным, скрывающим нечто более глубокое. То, что сначала казалось бессмысленным, приобрело вес и прочно заняло свои позиции в моем осознании реальности. Чувство вины, беспомощности, отчаяния, распустившее яркие цветы на почве детских бед, под дневным светом трансформировалось в нечто более серьезное, другой окраски и развернулось на девяносто градусов. Подавленное внутри, забытое и забитое, теперь рвалось наружу, выплескиваясь вместе со словами, ночными снами, редкими слезинками и непонятным со стороны неуравновешенным состоянием. Плеяда вопросов роилась в моей голове, заставляя неповоротливую память поднимать из своего хранилища давно списанные файлы и архивы воспоминаний. Что были мой отец и моя мать для меня? Что было между ними? Что был мой брат? Что есть все они сейчас? Что есть я для них? Что я пытаюсь забыть, что гложет меня изнутри, что не дает мне жить и дышать свободно, настоящим днем? Я начала понимать претерпевших насилие или катастрофу людей, хотя сама никогда с этим не сталкивалась. Столкнувшись с чем-то ужасным, что самосознание отказывается воспринимать, как реальность, мозг начинает убегать от такой реальности и в дальнейшем продолжает это делать до тех пор, пока не заставить его вспомнить и пережить все заново. Сознание и подсознание словно в заговоре против души: вечный бег от самой себя, спрятанные в тайники души обиды и боль, и нежелание жить «здесь и сейчас». Я много читала об этом, но не могла примерить это состояние на себя до тех пор, пока не начала отряхивать пыль с тех самых тайных старых архивов моего детства. Я вспомнила все: свои тайны, желания, детские грешки, безграничную веру в сверхсущее и стремление спрятаться за спинами таких умных и всезнающих взрослых. Я заново пережила состояние страха потери обоих родителей при мысли о возможном разводе, смущение перед своим будущим, разочарование из-за отношений с братом. Все постепенно воскресало в памяти, занимая свои забытые, но законные места. Однако кое-что я не хотела вспоминать, упорно избегая саму возможность подумать об этом. Мария знала, о чем-то я не хотела задумываться серьезно, и задавала наводящие вопросы, но ответы были однобокими. У меня имелась четкая нейтральная формулировка, помогающая оградить свой внутренний мир от посягательств тех, кто в профессиональном смысле отвечал за мое здоровье и при этом должен был знать все. Эта формулировка звучала так лаконично и при этом значила так много: «У моей матери были проблемы с алкоголем». Я научилась произносить эту фразу спокойным, хорошо поставленным и уравновешенным голосом, уверенно глядя собеседнику прямо в глаза. Это было клише, не требовавшее никаких дальнейших разъяснений и детализации. Те, кто имел несчастье столкнуться с чем-то подобным, не нуждался, а чаще не хотел, в дополнительных сведениях, остальные счастливцы просто не понимали, о чем идет речь. В их глазах «проблемы с алкоголем» чаще всего выглядели как банальное «перепить» или «много выпить» с периодичностью чаще, чем это делают обычные люди. Мне практически никогда не хотелось пускаться в разъяснения, рассказывать о том, каково это – быть близким человека, «имеющего проблемы с алкоголем», но иногда глупость задававших мне вопросы сторонних наблюдателей, заводила меня в тупиковое состояние раздражения. «Да что вы знаете об этом?!», - хотелось мне кричать им в лицо. – «Жалкие взрослые дети! Что можете вы знать об этом? Вы, выросшие в атмосфере любви, ласки и заботы, в атмосфере постоянства и уверенности в завтрашнем дне? Вы, с легкой неизменной радостью возвращающиеся домой из школы, падающие в родительские объятья каждый вечер, требующие ласки и внимания? Все вы, дети из благополучных семей? Что можете вы знать о том, каково это жить с живой, но ирреальной матерью? Видеть идеал и знать, что в любой момент он может исчезнуть на три, четыре, пять, десять дней? Возвращаясь домой, произносить молитву, перед тем, как открыть дверь и мысленно услышать приговор?» Мне хотелось рычать, царапаться и кусаться, но я молча, с надменной улыбкой обходила эту тему и уводила разговор от нее все дальше и дальше. Мария заставила меня вспоминать: год за годом, день за днем. И однажды, пытаясь заснуть, в своих воспоминаниях я добралась до того самого момента, когда я впервые столкнулась с отчаянием. Я вспомнила все: как я лежала в кровати, глядела в безумно белый потолок и своим девятилетним мозгом пыталась объяснить существующую вокруг меня реальность, сражаясь за свое право к счастливому бытию. По всей квартире пахло алкоголем и лекарствами, было темно и тихо, в квартире, в разных комнатах, были только я и мать, и боль сверлила меня где-то глубоко внутри, вызывая потоки слез по щекам. Стремясь к видимости уюта и безопасности, я по привычке сама подоткнула свое одеяло под подушку и свернулась калачиком к стене. Затем, словно «там» кто-то мог меня услышать, я повернулась на спину и продолжила нашептывать какие-то слова. Что же я шептала тогда? Как ни напрягалась, я не могла вспомнить. * * * Я умираю. Я умираю каждый день с утра до вечера. Я не могу жить в этой реальности. Мне тяжело, мне больно жить без моего наркоза там, где я есть, и так, как есть. Мир кажется враждебным и злым: нет ни одного знакомого лица, приветливой улыбки, участия и добрых слов. Все вокруг замерло в смертельной хватке за успех, за выживание. И эта гонка – вокруг все бьются за место под солнцем, сомнительное место, пронумерованное и записанное кем-то в бесконечный реестр. Коробка, в которой жить, коробка, которую водить, коробки и коробчонки, чтобы есть и спать. Кругом одни упаковки, начиная от еды и заканчивая самими людьми. Знакомых – много, и они хотят со мной общаться. Но я не могу. Я не хочу, не знаю, что спрашивать у человека, который видит во мне лишь адрес и метраж квартиры, название моего университета и факультета, марку машины моего отца. Я не могу понять, как этим людям самим не скучно общаться с собой и с другими? Я наблюдаю, слышу диалоги, которые ввергают меня еще в большую тоску. Бесчисленные обсуждения и сплетни, вся жизнь плетется вьюнком вокруг чьей-то другой, волшебной, яркой жизни. Они, как стадо мелких мошек, что вьются летом: и вроде безобидно, если у костра, но если без огня, то очень жутко. Я убегаю, запираюсь в своей квартире со своими друзьями – книгами, которыми у меня заставлен уже весь шкаф снизу и до самого верха. Я скупаю своих друзей в «Лавке старой книге» за бесценок – мне кажется, что за бесценок, но люди, которые их сдают, видимо, считают, что даже то, что им за них вернули – уже богатство, ведь бессмысленно кому-то тратить деньги на покупку книги. Я с гордостью развязываю узелок с новым десятком книг. Здесь пять из них написаны одним из последних моих фаворитов – О. де Бальзак, две – экономика, одна – искусство, две – психология. Я потираю руки в предвкушении. Вот мир, куда я убегу от всех, и буду там сидеть, пока все не уснут. Тогда я выйду, но там Она. Однако я уже готова к встрече, так как знаю, что мне ее не избежать. Затем будет приступ, возможно, два, а, может, три. До изнеможения, чтоб умереть еще раз и еще, чтобы не жить, не думать, не страдать от одиночества, нечаянно расколотых иллюзий. Я знаю, что все это неправильно, что нужно бороться, попытаться что-то сделать. Искать врача, идти к кому-то? Слишком стыдно, неловко, страшно, бесполезно. Искать ответа в книгах? Я пытаюсь, но в книгах многое нельзя понять с наскока – проходят годы, лишь потом нас догоняет то, о чем на самом деле писал в них автор. И все же, в них пользы больше, чем в эфемерных докторах. Спасти себя смогу лишь сама я! Хоть и очень больно, но я это сознаю. * * * Продолжая делать йогу, в какой-то момент я поняла, что мне необходимо движение вперед. Я захотела встретиться с Марией в реальности, я была к этому готова. Страх быть непонятой и отвергнутой продолжал жить в глубине меня, но уверенность в том, что я хочу встретиться, была слишком сильной, чтобы ей противостоять. Мария регулярно приезжала в город, где я жила, для участия в практических семинарах для совершенствования своей техники. Она с радостью откликнулась на мою просьбу встретиться, дала номер своего мобильного телефона и обозначила время, когда ей можно позвонить. Набирая номер и слушая сигнал вызова, я дрожала, как первоклассница с букетом цветов перед учительницей. Мне было страшно воплотить свой голос в реальности, и еще страшнее – услышать ту, которая была моей наставницей в течение столь продолжительного времени и уже знала обо мне больше, чем кто-либо другой. «Как ты могла так глупо, так безнадежно и ветрено доверить свою душу кому-то, кого ты даже ни разу не слышала?», - злобно шипела мне Она. – «Как ты могла рассказать ей так просто, без обиняков про меня? Она никогда меня не примет, так и знай, и ты будешь выглядеть полной дурой в ее глазах». «Меня не должно заботить то, как я буду выглядеть в ее глазах. Это должно было когда-то случиться. Я больше не могу носить в себе факт твоего существования. Мы с тобой стали, как супруги, которые надоели друг другу до смерти, жалуются на совместную жизнь, но при этом не могут отпустить друг друга на волю. Но я хочу, очень хочу тебя отпустить». «Так отпусти. Ты же знаешь, что я с радостью уйду! Почему я еще здесь, с тобой, иду на эту безумную встречу с виртуальным психотерапевтом?» «По какой-то причине я не могу окончательно избавиться от тебя». «Не могу? Или не хочу?» «Не знаю. Я думаю, ты сама уйдешь, когда поможешь мне окончательно решить проблемы, нерешенные вовремя». |