Называть вещи своими именами (манифест). Называть вещи своими именами программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века
 Скачать 3.38 Mb.
|
|
РАФАЭЛЬ АЛЬБЕРТИ. НЕОТЛОЖНЫЙ ТЕАТР Молодым писателям, жаждущим писать для театра, но, кроме того, погруженным в борьбу, трудно заниматься творчеством — это требует огромной ответственности, большого напряжения и труда. А времени нет. Тот, кто сегодня мобилизован или выполняет в тылу обязанности, прямо не связанные с его профессией, не может целиком отдаться творчеству, которое требует сосредоточенности, особого душевного настроя. На войне это невозможно. Роман, драму или трехактную комедию не напишешь экспромтом. Что же делать? Старые признанные авторы — те, что живут в нашей зоне и располагают для работы всеми двадцатью четырьмя часами в сутки, — или не могут писать так, как требует обстановка, или не осознали еще 271 значения театра как оружия борьбы и культуры. Это, увы, так. а Конечно, мы понимаем, что сознание за день не переделаешь, г Однако разве нет у нас права просить этих авторов хотя бы о 1 небольшой помощи, хотя бы о каком-то желании содействовать намерениям республиканского правительства относительно театра? Между тем... По всей республиканской Испании, с того самого дня, как началась война, создается литература, которую можно назвать «неотложной», — она уже дала нам, не только по количеству, но и по качеству, прекрасные образцы. Актуальна, полезна, действенна, нужна эта литература — тысячи романсов и стихотворений, которые в листовках ходят по окопам, улицам, местам отдыха и работы и передаются из уст в уста. Необходима быстрая и точная хроника, запечатлевающая важнейшие и героические деяния, впечатляющие невыдуманные истории о нашем народе и его защитниках. Ну а театр? Мало, очень мало, можно сказать, почти ничего не сделано пока в этом направлении. То, что попадало мне в руки, не соответствует ни сегодняшним требованиям, ни средствам сценической реализации, которыми мы располагаем. Пьесы, которые ставят сегодня театральные труппы, вернее, бригады и кружки, не просто плохи или слишком сложны — они, можно сказать, не отражают ни борьбу нашего народа, ни его преобразования. Нужен «неотложный театр». Как нам недостает быстрых, напряженных пьес — драматических, сатирических, агитационных, — технически простых. Такая пьеса не должна вызывать трудностей в постановке, рассчитывать на большое число исполнителей. Время представления — не более получаса. За двадцать коротких минут, если тема хорошо подана и решена, можно достигнуть желаемого результата. Наш Национальный совет по театру уже организовал «театральные отряды», которые должны стать и в смысле репертуара, и в смысле исполнения образцом для любительских коллективов. Но тем не менее я говорю: нужны пьесы. Молодые писатели, солдаты, крестьяне, рабочие мастерских и заводов, не бойтесь взяться за перо, пишите и шлите нам свои работы и не сомневайтесь — вы всегда встретите здесь уважительное отношение к созданному вами и получите полезный и добрый совет. 1938 ЛЕОН ФЕЛИПЕ КАМИНО. ПРОМЕТЕЕВ ПОЭТ Поэзия для меня — лишь система световых сигналов. Костры, которые мы зажигаем здесь, внизу, среди тьмы и тьмы, чтобы кто-то нас видел, чтобы нас не забыли... И пусть никто не говорит — это старо и провинциально, а вот 272 то — ново и иностранно, ибо всегда был один, и только один способ создавать стихи — способ Прометея... Такова моя эстетика — эстетика корабля, блуждающего в тумане. Сегодня, как никогда, поэзия для меня — организованное и организующее пламя, знак, зов и зарево бедствия... Поэт — не тот, кто ловко играет маленькими словесными метафорами, но тот, кого пробудившийся прометеев дух ставит зачинателем великих метафор — социальных, человеческих, межзвездных. Дон Кихот — поэт этого класса. И он отличается от заурядных поэтов мира тем, что хочет писать свои стихи не острием пера, но острием копья... Там, где присутствует фантазия, неизбежно возникает воля. И метафора поэтическая вливается тогда в великую метафору социальную... Дон Кихот — это прометеев поэт, который вышел из своей летописи и вошел в Историю, сотворенный из символа и плоти, шутовски наряженный и взывающий на всех дорогах мира: «Справедливость, справедливость, справедливость!» Торгаши, филистеры, предатели, мещане! У испанцев завтрашнего дня не хватит для вас слюны... И солнце Испании не будет завтра светить вам, ибо солнце Испании — слушайте хорошенько! — на сей раз взойдет, чтобы осветить землю справедливости и человеческого достоинства, где вам не будет места, либо не взойдет уже ни для кого. Я знаю это лучше, чем вы. Вы лучше меня умеете продавать галстуки, надувать туристов и эксплуатировать рабочих, но я лучше вас умею слышать пульс Испании — лучше, чем кто-либо. Такова моя профессия — слышать сокровенное биение сердец людей, народов и звезд. Впрочем, нет. Это не профессия. Это — счастье... 1942 ГАБРИЭЛЬ СЕЛАЙЯ. ПОЭЗИЯ И ПРАВДА Мы ищем сегодня поэзию прежде всего человечную, исполненную прочувствованной правды; язык же поэзии должен быть живой и проникновенный. Мы ищем сегодня не тот образ, который нуждается в пояснениях, а тот, который значим сам по себе. Мы преисполнены сейчас такого отвращения к фальши, что в рамках тремендизма выработали своего рода поэтику антипоэзии. Никто уже не пишет по наитию, как того требовал сюрреализм, никто не сотворяет образов ради сотворения образов, тем самым обращая поэзию в прелестную игрушку — волшебную шкатулочку, из которой выскакивает черт. Никто уже не относится к поэзии как к игре, никто не считает своим долгом только «эпатировать буржуа». Дыхание европейской катастрофы достигло Испании. Нас не коснулась мировая война, но мы испили полную чашу ее последствий. Время, в которое нам 273 выпало жить, — трудное, если не тягостное время: сейчас в опасности само существование человека как личности, и осознание этого не позволяет впадать в детские безответственные игры. Поэт, если он и вправду поэт (иными словами — пророк), всегда острее других чувствует эту опасность. И не отступает перед нею, а борется, так, как и должно ему бороться — стихами, будящими в людях их потаенную, изболевшуюся человечность. И в этот час, может быть более других заслуживающий названия «час истины», с нами две тени: Антонио Мачадо и Мигеля де Унамуно. Ведь они оба были поэтами истины. Истинными ее поэтами — а в конечном счете только это важно. Давайте повторять как молитву: всякий человек — человек. Будем искать спасения в общем деле. Примем на себя бремя ответственности. Ощутим, как неприкаянность наша всею тоской обрушивается на нас же самих, а когда мы отдаем себя людям, сливаемся с ними, сообща участвуя в строительстве будущего, сердце наше бьется четче, ровнее и сильнее, жизнь поет, наконец-то мы в полном смысле слова люди, настоящие люди. Спасение — вот оно, здесь и сейчас, оно — в общем деле. Не должно нам подражать тем поэтам, что завывают как бездомные псы темной ночью. Взвалим груз на плечи и бодро отправимся в путь по утренней дороге, освещенной надеждой. Будем петь для всех униженных, для всех истязаемых — пусть ощутят возвышенный дух сопротивления, свойственный полнокровно, прекрасно, неиссякаемо и ненасытно живущим людям. Нечего приставать к другим с рассказами о собственной необычайности. Оставим жалкие потуги увековечить свой внутренний мирок. Станем как те великие, вселенские, не знавшие себе равных поэты, которые говорят с нами не извне, как кающийся с исповедником, а изнутри, нашими же устами, так, что мы сливаемся с ними и становимся единым целым — таково доказательство их подлинности. Почувствуем своим всё, что только есть вокруг, — пусть свет наших стихов прояснит темное биение сознания. Накормим голодного. Напоим жаждущего. Утешим угнетенного словом сочувствия и ободрения. Возвестим благую весть, не впадая в поверхностный оптимизм, цветущий, пока обстоятельства благоприятствуют, и сходящий на нет, когда они к чему-то обязывают; возвестим благую весть достойно, подобно рыцарю страждущих, взявшему на себя чужие скорби и обретшему в том радость, синим пламенем сжегшую узкий мирок поглощенного собой человека. Отдадим себя другим, чтобы стать собою. И отдавая себя людям, одарим их миром и надеждой. Одарим светом — как золотая монетка, подсунутая под дверь бедняка, он озарит их жилище. Одарим звуком немое. Да опадут струпья, скрывающие тягостную истину во всей славе ее. Отдадим все с радостью и веселием. Одарим людей обыкновенным насущным чудом. 1947 БЛАС ДЕ ОТЕРО. МАНИФЕСТ Странствуя по Испании то пешком, то на поезде, мы видели деревни, поселки и города, застывали в раздумье, облокотившись на перила моста, пересекали широкие проспекты, прислушивались к простому говору пахарей и к нестройному гулу людных улиц и площадей. Перед нашими глазами мелькали тенистые портики и озаренные солнцем пески арен, где кружились алые с желтым плащи, мы видели низкие звезды над степью и волны, бьющиеся о скалы. Мы изучили все слои общества, все классы и их разнообразные идеологии, мы познали нищету и противоречия своей эпохи, делая вид, что нам нет до этого никакого дела. Упорно завоевывая год за годом, мы стремились к подлинной правде, борясь со слепой верой, косностью, ложью. Мы прочли немало прекрасных и трогательных страниц; мы ничего не забыли и не простили именно потому, что старались не вспоминать; беспричинной злобе и зависти мы предоставили возможность говорить все что угодно, и, как и все на свете, мы написали как-то несколько строк, а однажды с яростью отшвырнули газету. Сравнив историю своей жизни с историей родной страны, мы нашли, что в них много общего и одинаково много необъяснимого; в то же время мы осознали, что наша собственная история так же обыкновенна, как солнце, которое сияет для всех. Дело Все мы хорошо знаем, как трудно заставить людей слушать. Как и всегда, вокруг много званых, но мало избранных. И все же решитесь, начните звать, ибо причина всеобщего невнимания скорее кроется в недостатке голоса, чем в недостатке слуха. Сегодняшняя задача: необходимо доказать свою близость к трагедии современности, а затем как можно скорее начать преодолевать ее. Разумеется, преодоление — самое трудное. Ни один творец не в силах возродить здание из руин, если у него нет положительного идеала, если он не создал своей шкалы ценностей и собственной школы истины, которые подобны оплоту будущего в настоящем. Я верю в социальную поэзию при условии, что поэт подходит к социальным темам с той же мерой искренности и с тем же порывом вдохновения, что и к темам традиционным. Стих Между жизненной реальностью и литературной прозой возвышается поэзия, использующая все ухищрения шахматной игры, но совершенно лишенная четко разделенного на клеточки поля. Это 275 относится даже к сонету, каким бы тесным и замкнутым в себе он ни был. Ведь в один прекрасный день и его кто-то углубляет, потрясает изнутри; кто-то взламывает его границы, сумев вложить историю целой страны в одно скорбное слово. Безмолвный стих, обретающий звучание лишь в тот момент, когда его касаются чьи-то губы, — вот любопытнейший случай несомненного, длительного существования ультразвука. Спит роза, спит солдат. Все уснуло. Бодрствует лишь одна поэзия, поэзия без сюжета, без фабулы, устремленная в завтрашний день. Оставьте розу. Пусть, неподвижная, она продолжает спать. Ведь как бы там ни было, роза — это всего лишь исполненная противоречий реальность, сверкающая горстка праха, подвластная времени. Стих — это нечто иное. Он — не избранная поэтом реальность, не бесшабашно-вольная проза. Один-единственный стих порождает десятки скрытых смыслов, вызывает сотни вопросов, ведет в бой солдат. Отдадим должное малым детям — довоенным поэтам. Не хочу называть никого конкретно, ибо все они одарили нас множеством новых пророков, группировок и еще одной вещью, ныне утраченной, — миром. Стих должен существовать во имя чего-то, чему-то должна служить строка — непосредственный результат работы, можно сказать, целая революция, за которую мы до сих пор не умеем взяться. Поэзия и слово Известны две манеры письма: разговорная и книжная. Если не стоит писать так, как говорят, то тем более не стоит писать так, как не говорят. Великий Гонгора в своей книге «Уединения» преподносит нам постулаты Тересы де Сепеда. Чтобы не ходить так далеко, скажем лишь, что слово нуждается в живом дыхании, и печатная строка не что иное, как альгвасил, сажающий слова за решетку. Поэт — это или певец, или ничто: жалкий ремесленник, мастерящий изящные клетки для чучел щеглов. Пластинка, магнитофонная лента, гитара, радио, телевидение, а еще лучше — живой человеческий голос могут, вернее, могли бы спасти слово от галеры книги, вернуть ему свободу, жизнь и непосредственное звучание. Пока в мире живо хоть одно звучащее слово — жива поэзия. Что же касается тем, то их с каждым днем становится все больше. Какой будет поэзия Мы ждем слова. Тяжелая железная дверь слегка приоткрывается, пропуская слабый свет зари. Куда ведет эта дверь? Увидим ли мы за ней огромный завод, сияющий голубым пластиком и желтым стеклом? Нет, думаю, что нет. 276 Может быть, мы попадем в город, раскинувшийся среди зеленых полей, окруженный широкой белой лентой жевательной резинки? Вовсе нет! Однако мы все еще стоим на пороге, ожидая заветного слова. Может быть, там, за дверью, нас ждет усеянная машинами пашня с вырисовывающейся вдали гидроэлектростанцией мощностью ватт, эдак, 6700000? Мы увидим горожан, крестьян, рабочих. А как с отдельным человеком? Мы по-прежнему ждем слова. Кинофильмы, телепередачи, иллюстрированные журналы, газеты сыплются как из ведра... Что есть поэзия? Мы продолжаем ждать слова, ибо оно живо, — слова точного, выразительного и в то же время неожиданного. Каков ритм новой поэзии, ее синтаксис? Какие слова питают ее? Мы все еще стоим у полуоткрытой двери. Пора бы распахнуть ее. 50-е гг. АЛЬФОНСО САСТРЕ. ИСКУССТВО КАК СРЕДСТВО СОЗИДАНИЯ I. Одиннадцать положений о задачах искусства Перед нами, молодыми, стоит неотложная задача наметить основные направления работы для нового поколения, которое, порвав с устаревшими формами, решило, посвятив себя искусству и литературе, создать новое искусство — искусство будущего. Мы не собираемся выдвигать цельную программу, а лишь заявляем о желании объединить разрозненные до сих пор усилия в единый, могущественный поток. Мы наметим лишь самые общие направления, придерживаясь которых смогут свободно развиваться люди различных художественных вкусов. Речь идет в первую очередь о том, чтобы избавиться от анархии, выгодной только сторонникам отживших, а значит, реакционных художественных форм. Вот что я хотел бы предложить поэтам, прозаикам, драматургам, кинематографистам, художникам. 1. Искусство — это отражение действительности, способ ее познания Мы заявляем о своем праве на подобное отражение. 2. Мы понимаем действительность как процесс познания, осуществляемый человеком на всем протяжении его истории. Существуют различные онтологические сферы и различные способы их познания и отражения. Все грани человеческого существования интересны, и нельзя бездумно отвергать никакую технику, форму или стиль. 277 3. Самым важным мы считаем отражение одной грани действительности: социальной несправедливости в ее различных проявлениях. 4. Познание искусством действительности — с социальной точки зрения — процесс прогрессивный. Это связывает нас с обществом. Все, что может исказить отражение реальности искусством, — неприемлемо. 5. Мы отвергаем всякое давление со стороны на нашу совесть и наше эстетическое чувство. 6. Уже только потому, что искусство призвано познавать структуру действительности, оно выполняет функции справедливости в широком смысле этого слова. Это позволяет нам чувствовать себя полезными обществу, в котором мы живем, хотя оно нередко и отвергает нас. 7. Принадлежность к политической партии совсем не означает утерю свободы, необходимой для человека искусства. Такое соглашение может быть оправданным и плодотворным, если взгляды художника полностью совпадают с программой партии. В этом случае принадлежность к партии будет выражением свободы художника. 8. Нежелание художника вступать в политическую партию не должно повлечь пренебрежительного отношения к его искусству — ведь это не означает, что он уклоняется от ответственности перед обществом, которая является необходимым условием его работы. За социальный прогресс можно бороться — и некоторые так и делают, — не вступая в политическую партию. Честнее отказаться от вступления в партию, если художник не разделяет полностью ее теоретической платформы или тактической линии. 9. Категория социального выше категории художественного. Мы предпочли бы жить в справедливо организованном мире, где нет произведений искусства, чем жить в мире, где рядом с прекрасными художественными произведениями существует несправедливость . 10. В том несправедливо устроенном мире, где живем мы, главная задача искусства — преобразование этого мира. В социальном плане стимулом к этому преобразованию должно стать искусство, которое мы назвали бы «жизненно необходимым». Очевидно, что любое живое искусство отстаивает — в широком смысле — справедливость. Искусство, которое мы называем «жизненно необходимым», делает все, чтобы привлечь внимание к нарушениям справедливости. 11. Только высокохудожественное искусство может способствовать преобразованию действительности. Поверхностное произведение искусства, назовем его «памфлетным», и должно быть отвергнуто из-за его эстетической слабости и социальной беспомощности. Я предлагаю эти одиннадцать пунктов и надеюсь, что они станут отправной точкой для обсуждения, в результате которого 278 будет выработано единое мнение по поводу затронутых тут вопросов. II. «Социальный реализм» — необходимое искусство В «Одиннадцати положениях о задачах искусства» я ввожу понятие «жизненно необходимого» искусства. Хочу добавить, что создание его — уже реальный факт. В одной из своих статей я называл такое искусство «социальным реализмом». Основными положениями этой и других статей я и хочу сейчас дополнить «Одиннадцать положений о задачах искусства». 1. «Социальный реализм» — это не просто форма современного искусства, не просто предъявляемое к художникам и писателям требование следовать определенной линии в своей работе: это еще и название реально существующего художественного явления. Этим термином мы обозначаем важнейшие художественные и литературные события нашего времени. Именно этим термином история искусства и современной литературы обозначит большой круг романов, пьес, поэтических произведений, пластического искусства и кинематографии. «Социальный реализм» объединяет такие явления, как социалистический реализм в искусстве и литературе СССР, социальный реализм в мексиканском кино и живописи, «социальные» тенденции в христианском искусстве и литературе Западной Европы, неореализм и, наконец, значительная часть литературы, называемой «экзистенциалистской», которая возникла в результате громадных социальных конвульсий последней войны. Искусство «социального реализма» включает в себя важнейшие литературные явления нашего времени, это и есть то «жизненно необходимое» искусство, о котором я говорил выше в «Одиннадцати положениях о задачах искусства». Наряду с ним, конечно, существует другое искусство, достойно справляющееся с духовными задачами, но не связанное так тесно с общественной жизнью. 2. «Социальный реализм» предполагает независимость — или свободу — писателя и художника, которые вольны решать вопрос о своих социально-политических или религиозных взглядах (марксизм, христианство...) и о партийной (коммунистическая партия) или религиозной (католическая церковь...) принадлежности. 3. Другим краеугольным камнем «социального реализма» является преодоление либеральной концепции искусства, в основе которой убеждение, что искусство — высшая категория и поэтому для художника на первом плане должны быть формальные проблемы искусства. В этом случае художник считает себя свободным и не обязанным отчитываться перед кем-либо. Он как бы выделен из социальной структуры и принадлежит к ее высшему, духовному слою, право на что дает ему обращение к 279 вневременным ценностям: литературе, поэзии, драматургии, музыке, живописи. Эта концепция породила «чистую поэзию», абстрактную живопись, музыку Стравинского. Художественный либерализм превратился в анархию, следствием которой в период между двумя войнами стало множество «измов». Искусство стало антиобщественным, антинародным, разделяющим людей. Но уже в это время взвилось знамя объединяющего социального искусства. 4. Говоря о «социальном реализме», мы обязательно должны учитывать категорию темы, намерения художника и его метод. 5. Категория темы всегда была краеугольным камнем искусства и литературы. «Социальный реализм» обращается к великим темам нашего времени, когда социальные проблемы стали главной заботой человечества. Интерес к так называемым «клиническим» случаям, к тревогам отдельного индивида, взятого вне его социальных связей, сменяется рассмотрением человека как члена общества и, следовательно, всего комплекса общественных проблем нашего времени, которое политики называют переломной эпохой. Таким образом, мы вновь обращаемся к великим темам свободы, ответственности, вины, раскаяния и спасения, но подход к ним у нас иной. Если раньше художник старался выделить отдельный случай, укрупнить его, ослабив для этого социальные связи, то мы, наоборот, именно этими связями в первую очередь и интересуемся. 6. Намерения художника также являются значимым элементом в искусстве «социального реализма». Художник и писатель относятся к своему делу и к плодам своего труда как к неотъемлемой части общественного процесса, понимая, что результат их труда может способствовать упадку общества или наоборот — очищающей революции. Поэтому цель художника шире, чем просто «художественный» эффект его произведения. Он чувствует себя нужным людям не только потому, что дает им эстетические ценности, но и потому, что его труд способствует социальному обновлению. Он отвергает художественные ценности, если они не связаны с жизнью общества. 7. Что касается метода, то он определен уже самим термином «реализм»; это также подразумевает определение художника как судьи действительности. Термин «реализм» широкий, порой даже расплывчатый: форм реализма много и они различны. В формальном отношении искусство и литература «социального реализма» являет собой обычно разновидность натурализма. До сего дня этот, углубленный натурализм, казалось, был формой, наиболее адекватно выражающей стремление к справедливости. Но сегодня нам нужны новые формы. 8. Этическое начало — основа того эстетического чувства, которое вызывают у людей произведения «социального реализма». Именно оно остается в их душе, когда собственно эстетическое исчезает. Этическое начало имеет большое общественное значе- 280 ние. Художник и писатель это знают, и в этом — тоже «политическое» значение их деятельности. 1958 |