йцв. П о лит ик а как призвание ипр о фе с сия в соответствии с вашим пожеланием я должен сделать доклад
 Скачать 0.87 Mb.
|
|
этом- то и состоит. Кроме того, в данном случае упускается из виду неизбежная фальсификация всей проблемы весьма материальными интересами заинтересованностью победителя в наибольшем выигрыше — моральном и материальном — и надеждами побежденного выторговать себе преимущества признаниями вины если и есть здесь нечто подлое то именно это, а это — следствие данного способа использования этики как средства упрямо утверждать свою правоту. Но каково же тогда действительное отношение между этикой и политикой Неужели между ними, как порой говорилось, нет ничего общего Или же, напротив, следует считать правильным, что одна и та же этика имеет силу и для политического действования, как и для любого другого Иногда предполагалось, что это два совершенно альтернативных утверждения правильно либо одно, либо другое. Но разве есть правда в том, что хоть какой-нибудь этикой в мире могли быть выдвинуты содержательно тождественные заповеди применительно к эротическими деловым, семейными служебным отношениям, отношениям к жене, зеленщице, сыну, конкурентам, другу, подсудимым Разве для этических требо- ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ ваний, предъявляемых к политике, должно быть действительно так безразлично, что она оперирует при помощи весьма специфического средства — власти, за которой стоит насилие Разве мы невидим, что идеологи большевизма и Спартака, именно потому, что они применяют это средство, добиваются в точности тех же самых результатов, что и какой-нибудь милитаристский диктатор Чем, кроме личности деспотов и их дилетантизма, отличается господство рабочих и солдатских Советов от господства любого властелина старого режима Чем отличается полемика большинства представителей самой якобы новой этики против критикуемых ими противников от полемики каких-нибудь других демагогов Благородными намерениями — следует ответ. Хорошо. Но ведь речь здесь идет именно о средстве, а на благородство конечных намерений совершенно также притязают с полной субъективной честностью и уязвляемые враждой противники. Кто взялся за меч, от меча и погибнет, а борьба есть везде борьба. Итак этика Нагорной проповеди Что касается Нагорной проповеди — имеется ввиду абсолютная этика Евангелия то дело обстоит более серьезно, чем полагают те, кто сегодня охотно цитирует данные заповеди. С этим не шутят. К абсолютной этике относится все тоже, что было сказано о каузальности в науке это не фиакр, который можно остановить в любой момент, чтобы входить и выходить по своему усмотрению. Но все или ничего именно таков ее смысл, если считать, что нечто другое окажется тривиальностью. И вот, например, богатый юноша Он же отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Евангельская заповедь безусловна и однозначна отдай то, что ты имеешь, — все совершенно все. Политик скажет это социально бессмысленное требование, пока оно не осуществляется для всех. Итак налогообложение, разорение налогами, конфискация — одним словом насилие и порядок против всех Но этическая запо- МАКС ВЕБЕР ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА ведь об этом вообще не спрашивает, такова ее сущность. Или Подставь другую щеку — безусловная заповедь не задается вопросом, как это другому приличествует бить. Этика отсутствия достоинства — разве только для святого. Таки есть следует быть святым во всем хотя бы по намерениям, следует жить, как Иисус, апостолы, святой Франциск и ему подобные, тогда данная этика имеет смысл, тогда она является выражением некоего достоинства. В противном случае — нет Ибо если вывод акосмической этики любви гласит Не противостоять злу насилием, — то для политика имеет силу прямо противоположное ты должен насильственно противостоять злу, иначе зато, что зло возьмет верх, ответствен ты. Пусть тот, кто хочет действовать в соответствии с этикой Евангелия, воздержится от забастовок — ибо это насилие — и вступает в желтые профсоюзы. И пусть он, прежде всего, не говорит о революции. Ибо данная этика отнюдь не намерена учить тому, что именно гражданская война есть единственно легитимная война. Пацифист, действующий в соответствии с Евангелием, отвергнет или отринет оружие (как это рекомендовалось в Германии) повелению этического долга чтобы положить конец данной войне и тем самым всякой войне. Политик же скажет единственно надежным средством дискредитировать войну навесь обозримый период был бы мирна основании статус-кво. Тогда бы народы спросили себя для чего велась эта война Она была бы доведена ad absurdum — что ныне невозможно. Ибо для победителей — по меньшей мере части их — она будет политически выгодна. И за это несет ответственность то поведение, которое сделало для нас невозможным любое сопротивление. Теперь же, когда пройдет эпоха истощения, дискредитированным окажется мира не война — вот следствие абсолютной этики. Наконец, долг правдивости. Для абсолютной этики он безусловен. Итак, отсюда следует вывод о необходимости публико- ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ вать все документы, прежде всего изобличающие собственную страну, а на основе этой односторонней публикации признавать вину в одностороннем порядке, безусловно, без оглядки на последствия. Политик же обнаружит в данном случае, что в результате истина не раскрывается, но надежно затемняется злоупотреблением и разжиганием страстей что плоды могло бы принести только всестороннее планомерное исследование проблемы незаинтересованными сторонами любой другой подход мог бы иметь для нации, которая его использует, последствия, непоправимые в течение десятилетий. Но абсолютная этика именно о последствиях и не спрашивает. Все делоименно в этом. Мы должны уяснить себе, что всякое этически ориентированное действование может подчиняться двум фундаментально различным, непримиримо противоположным максимам оно может быть ориентировано либо на этику убеждения, либо на этику ответственности. Не в том смысле, что этика убеждения оказалась бы тождественной безответственности, а этика ответственности — тождественной беспринципности. Об этом, конечно, нет и речи. Но существует самая глубокая противоположность между тем, действуют ли по максиме этики убеждения — на языке религии Христианин поступает как должно, а в отношении результата уповает на Бога, или же действуют по максиме этики ответственности надо расплачиваться за (пред- видимые) последствия своих действий. Как бы убедительно ни доказывали вы действующему поэтике убеждения синдикалисту, что вследствие его поступков возрастут шансы на успех реакции, усилится угнетение его класса, замедлится дальнейшее восхождение этого класса, на него это не произведет никакого впечатления. Если последствия действия, вытекающего из чистого убеждения, окажутся скверными, то действующий считает ответственным за них не себя, а мир, глупость других людей или волю Бога, который создал их та МАКС ВЕБЕР ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА кими. Напротив, тот, кто исповедует этику ответственности, считается именно с этими заурядными человеческими недостатками он, как верно подметил Фихте, не имеет никакого права предполагать в них доброту и совершенство, он не в состоянии сваливать на других последствия своих поступков, коль скоро мог их предвидеть. Такой человек скажет эти следствия вменяются моей деятельности. Исповедующий этику убеждения чувствует себя ответственным лишь зато, чтобы не гасло пламя чистого убеждения, например, пламя протеста против несправедливости социального порядка. Разжигать его снова и снова — вот цель его совершенно иррациональных сточки зрения возможного успеха поступков, которые могут и должны иметь ценность только как пример. Но и на этом еще не покончено с проблемой. Ни одна этика в мире не обходит тот факт, что достижение хороших целей во множестве случаев связано с необходимостью смириться и с использованием нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств, и с возможностью или даже вероятностью скверных побочных следствий и ни одна этика в мире не может сказать когда ив каком объеме этически положительная цель освящает этически опасные средства и побочные следствия. Главное средство политики — насилие, а сколь важно напряжение между средством и целью с этической точки зрения об этом вы можете судить потому, что, как каждый знает, революционные социалисты (циммервальдской ориентации) уже вовремя войны исповедовали принцип, который можно свести к следующей точной формулировке Если мы окажемся перед выбором либо еще несколько лет войны, а затем революция, либо мир теперь, но никакой революции, то мы выберем еще несколько лет войны Если бы еще был задан вопрос Что может дать эта революция, то всякий поднаторевший в науке социалист ответил бы, что о переходе к хозяйству, которое в его смысле можно назвать социалистическими речи не идет, но что ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ возникнуть должно опять-таки буржуазное хозяйство, которое бы могло только исключить феодальные элементы и остатки династического правления. Значит, ради этого-то скромного результата Еще несколько лет войны Пожалуй, позволительно будет сказать, что здесь даже при весьма прочных социалистических убеждениях можно отказаться от цели, которая требует такого рода средств. Нов случае с большевизмом и спартакизмом, вообще революционным социализмом любого рода дела обстоят именно таки, конечно, в высшей степени забавным кажется, что эта сторона нравственно отвергает деспотических политиков старого режима из-за использования ими тех же самых средств, как бы ни был оправдан отказ от их целей. Что касается освящения средств целью, то здесь этика убеждения вообще, кажется, терпит крушение. Конечно, логически у нее есть лишь возможность отвергать всякое поведение, использующее нравственно опасные средства. Правда, в реальном мире мы снова и снова сталкиваемся с примерами, когда исповедующий этику убеждения внезапно превращается в хилиастического пророка, как, например, те, кто, проповедуя в настоящий момент любовь против насилия, в следующее мгновение призывают к насилию — к последнему насилию, которое привело бык уничтожению всякого насилия, точно также, как наши военные при каждом наступлении говорили солдатам это наступление—последнее, оно приведет к победе и, следовательно, к миру. Исповедующий этику убеждения не выносит этической иррациональности мира. Он является космически-этическим рационалистом. Конечно, каждый из вас, кто знает Достоевского помнит сцену с Великим инквизитором, где эта проблема изложена верно. Невозможно напялить один колпак на этику убеждения и этику ответственности или этически декретировать, какая цель должна освящать какое средство, если этому принципу вообще делаются какие-то уступки МАКС ВЕБЕР ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА Коллега Ф. В. Фёрстер 26 , которого лично я высоко ценю за несомненную чистоту его убеждений, но как политика, конечно, безусловно отвергаю, думает, что в своей книге он обошел эту трудность благодаря простому тезису из добра может следовать только добро, из зла — лишь зло. В таком случае вся эта проблематика просто не существовала бы. Но все-таки удивительно, что через 2500 лет после «Упанишад» такой тезис все еще смог появиться на свет. Не только весь ход мировой истории, но и любое откровенное исследование обыденного опыта говорит о прямо противоположном. Древней проблемой теодицеи как рази является вопрос почему же это сила, изображаемая одновременно как всемогущая и благая, смогла создать такой иррациональный мир незаслуженного страдания, безнаказанной несправедливости и неисправимой глупости Либо она не есть одно, либо же она не есть другое или жизнью правят совершенно иные принципы уравновешивания и воздаяния, такие, которые можем толковать метафизически, или же такие, которые навсегда будут недоступны нашему толкованию. Проблема опыта иррациональности мира и была движущей силой всякого религиозного развития. Индийское учение о карме и персидский дуализм, первородный грех, предопределение и Deus absconditus * — все они выросли из этого опыта. И первые христиане весьма точно знали, что миром управляют демоны и что тот, кто связывается с политикой, то есть с властью и насилием как средствами, заключает пакт с дьявольскими силами, и что по отношению к его действованию не то истинно, что из доброго может следовать только доброе, а из злого лишь злое, но зачастую наоборот. Кто не видит этого, тот в политическом отношении действительно ребенок. Религиозная этика по-разному примирялась стем фактом, что мы вписаны в различные, подлежащие различным * Сокрытый Бог (лат ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ между собой законам порядки жизни. Эллинский политеизм приносил жертвы Афродите и Гере, Дионису и Аполлону, но знал при этом, что нередко боги были в споре между собою. Индуистский порядок жизни каждую из профессий делал предметом особого этического закона, дхармы, и навсегда отделял их друг от друга по кастам, устанавливая их жесткую иерархию, вырваться из которой человек не мог с момента своего рождения, разве что, возрождаясь в следующей жизни, а тем самым этот порядок устанавливал для них разную дистанцию по отношению к высшим благам религиозного спасения. Таким образом ему удалось выстроить дхарму каждой касты, от аскетов и брахманов до мошенников и девок в соответствии с имманентными закономерностями профессии. Сюда подпадают также война и политика. В «Бхагават-гите», в беседе Кришны и Арджуны, вы обнаружите включение войны в совокупность порядков жизни. Делай необходимое — вот, согласно дхарме касты воинов и ее правилам, должный, существенно необходимый в соответствии с целью войны труд согласно этой вере, он не наносит ущерба религиозному спасению, но служит ему. Индийскому воину, погибающему героической смертью, небеса Индры представлялись сдав- них пор столь же гарантированными, как и Валгалла германцу. Но нирвану он презирал бы также, как презирал бы германец христианский рай сего ангельскими хорами. Такая специализация этики сделала возможным для индийской этики ничем не нарушаемое, следующее лишь собственным законам политики и даже усиливающее их обращение с этим царским искусством. Действительно радикальный макиавеллизм в популярном смысле этого слова классически представлен вин- дийской литературе «Артхашастрой» Каутильи (задолго до Рождества Христова, будто бы из эпохи Чандрагупты) 28 ; по сравнению с ней «Principe» Макиавелли бесхитростен. В католической этике, которой обыкновенно следует профессор МАКС ВЕБЕР ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА Фёрстер, «consilia evangelica» * , как известно, являются особой этикой для тех, кто наделен харизмой святой жизни. В ней ря- доположены монах, не имеющий дозволения проливать кровь и искать выгоды, и благочестивый рыцарь и бюргер, которым дозволено каждому свое — одному то, другому это. Градация католической этики и ее включение в структуру учения о спасении менее последовательны, чем в Индии, хотя и тут они должны были и имели право соответствовать христианским предпосылкам веры. Первородная испорченность мира грехом позволяла относительно легко включить в этику насилие как средство дисциплинирования против греха и угрожающих душам еретиков. Но ориентированные только на этику убеждения, акосмические требования Нагорной проповеди и покоящееся на этом религиозное естественное право как абсолютное требование сохраняли свою революционизирую- щую силу и почти вовсе эпохи социальных потрясений выходили со своей стихийной яростью на передний план. В частности, они велик созданию радикально-пацифистских сект, одна из которых проделала в Пенсильвании эксперимент по образованию ненасильственного во внешних отношениях государственного устройства — эксперимент трагический, поскольку квакеры, когда разразилась война за независимость, не смогли выступить с оружием в руках за свои идеалы. Напротив, нормальный протестантизм абсолютно легитимиро- вал государство, то есть средство насилия, как божественное учреждение, а в особенности—легитимное монократическое государство. Лютер освободил отдельного человека от этической ответственности за войну и переложил ее на властителей, повиновение которым, кроме как в делах веры, никогда не могло считаться грехом. Опять-таки кальвинизму в принципе было известно насилие как средство * Евангельские советы (лат. ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ защиты веры, то есть война за веру, которая в исламе с самого начала являлась элементом жизни. Таким образом, проблему политической этики ставит отнюдь несовременное, рожденное ренессансным культом героев неверие. Все религии бились над этой проблемой с самым различным успехом, и потому, что было сказано, иначе и быть не могло. Именно специфическое средство легитимного насилия исключительно как таковое в руках человеческих союзов и обусловливает особенность всех этических проблем политики. Кто бы, ради каких бы целей ни солидаризовался сука- занным средством — а делает это каждый политик, — тот подвержен и его специфическим следствиям. В особенно сильной мере подвержен им борец за веру, как религиозный, таки революционный. Давайте непредвзято обратимся к примеру современности. Тот, кто хочет силой установить на земле абсолютную справедливость, тому для этого нужна свита человеческий аппарат. Ему он должен обещать необходимое внутреннее и внешнее) вознаграждение — мзду небесную или земную — иначе аппарат не работает. Итак, в условиях современной классовой борьбы внутренним вознаграждением является утоление ненависти и жажды мести, прежде всего ресентимента и потребности в псевдоэтическом чувстве безусловной правоты, поношении и хуле противников. Внешнее вознаграждение — это авантюра, победа, добыча, власть и доходные места. Успех вождя полностью зависит от функционирования подвластного ему человеческого аппарата. Поэтому зависит они от его — а не своих собственных — мотивов, то есть оттого, чтобы свите красной гвардии, провокаторами шпионам, агитаторам, в которых он нуждается, эти вознаграждения доставлялись постоянно То, чего он фактически достигает в таких условиях, находится поэтому вовсе не в его руках, но предначертано ему теми преимущественно низкими мотивами действия его свиты, которые можно удер- МАКС ВЕБЕР ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА живать в узде лишь до тех пор, пока честная вера в его личность и его дело воодушевляет по меньшей мере часть товарищества (так, чтобы воодушевлялось хотя бы большинство, не бывает, видимо, никогда. Ноне только эта вера, даже там, где она субъективно честна, в весьма значительной части случаев является по существу этической легитимацией жажды мести, власти, добычи и выгодных мест — пусть нам тут ничего не наговаривают, ибо ведь и материалистическое истолкование истории — не фиакр, в который можно садиться по своему произволу, и перед носителями революции оно не останавливается — но прежде всего традиционалистская повседневность наступает после эмоциональной революции, герой веры и прежде всего сама вера исчезают или становятся что еще эффективнее — составной частью конвенциональной фразы политических обывателей и технических исполнителей. Именно в ситуации борьбы за веру это развитие происходит особенно быстро, ибо им, как правило, руководят или вдохновляют его подлинные вожди — пророки революции. Потому что и здесь, как и во всяком аппарате вождя, одним из условий успеха является опустошение и опредмечивание, духовная пролетаризация в интересах дисциплины. Поэтому достигшая господства свита борца за веру особенно легко вырождается обычно в совершенно заурядный слой обладателей теплых мест. Кто хочет заниматься политикой вообще и сделать ее своей единственной профессией, должен осознавать данные этические парадоксы и свою ответственность зато, что под их влиянием получится из него самого Он, я повторяю, спутывается с дьявольскими силами, которые подкарауливают его при каждом действии насилия. Великие виртуозы акосмиче- ской любви к человеку и доброты, происходят ли они из Назарета, из Ассизи или из индийских королевских замков, не работали с политическим средством — насилием их царство ПОЛИТИКА КАК ПРИЗВАНИЕ ИПР О ФЕ С СИЯ было не от мира сего, и все-таки они действовали и действовали в этом мире, и фигуры Платона Каратаева и святых Достоевского все еще являются самыми адекватными конструкциями по их образу и подобию. Кто ищет спасения своей души и других душ, тот ищет его не на пути политики, которая имеет совершенно иные задачи — такие, которые можно разрешить только при помощи насилия. Гений или демон политики живет во внутреннем напряжении с богом любви, в том числе и христианским Богом в его церковном проявлении, — напряжении, которое в любой момент может разразиться непримиримым конфликтом. Люди знали это уже во времена господства церкви. Вновь и вновь налагался на Флоренцию интердикт — а тогда для людей и спасения их душ это было властью куда более грубой, чем (говоря словами |