Судебный процесс Талаата-паши by Вегнер А. (z-lib.org). Первый день судебного заседания продолжение судебного процесса после полуденного перерыва второй день судебного процесса
 Скачать 0.93 Mb.
|
|
Свидетельница: Вид у него был напуганный. Председатель: Словно его преследовали тяжелые мысли? Свидетельница: Да. Председатель: Бывало, что иногда на ясные вопросы давал непонятные, неправильные или путаные ответы? Свидетельница: Нет, этого сказать я не могу. Председатель: Болезненных проявлений не замечали совершенно? Свидетельница: Нет, но он говорил, что нервный и болен. Председатель: Не замечали, когда он жил в вашей квартире, бывали ли эпилептические припадки? Свидетельница: Нет. Председатель: Следовательно, о нем вы даете положительный отзыв? Свидетельница: Он был очень приличный молодой человек. Председатель (переводчику): Скажите обвиняемому, что эта свидетельница также ничего плохого о нем не сказала. (Переводчик говорит.) Председатель: Теперь я хочу узнать, с кем обвиняемый приходил к вам снимать комнату? Обвиняемый: С председателем объединения армянских студентов. Председатель: Он сегодня здесь? Обвиняемый: Нет. Эксперт Кассирер: Прошу установить, помнит ли обвиняемый, когда купил коньяк и почему он плакал? Обвиняемый: Коньяк я купил днем раньше, потому что себя чувствовал плохо. Вечером выпил одну рюмку. Утром с чаем тоже выпил одну рюмку. Председатель: Утром в день происшествия много выпили? Обвиняемый: Нет. Выпил совсем немного с чаем. Председатель: Вы попросили принести рюмку? Обвиняемый: Я попросил рюмку, чтобы иметь мерку. Председатель: Обвиняемый утверждает, что выпил мало в то утро. Он плакал? Свидетельница: Слышала собственными ушами. Защитник фон Гордон: Быть может, он пел грустную песню? Свидетельница: Может быть. У них есть такие мелодии. Но я думала, что он плачет. Председатель: Обвиняемый, не вспомните ли, вы утром в день события плакали или, может быть, напевали песню? Обвиняемый: Нет. Защитник фон Гордон: Вы или служанка заметили появление коньяка у обвиняемого? Когда видели, приблизительно в котором часу: около 7 или 8? Свидетельница: В десятом часу. Защитник фон Гордон: Потом он вышел? Когда вернулся? Свидетельница: Больше не возвращался. Защитник фон Гордон: Ничего подобного, он вернулся. Вы ведь сказали, что он вышел около 7 или 8? Председатель: Время, возможно, указано правильно. Свидетельница: Приблизительно около 11 часов он вышел. После чая он еще оставался в комнате. После этого лишь я убрала комнату. Председатель: Перед уходом обвиняемого, слышали ли необычный шум и подумали, что плачет? После ухода обвиняемого вы заметили, что коньяк уменьшился на одну треть? Правда, что коньяк был куплен днем раньше? Свидетельница: Не знаю. Защитник фон Гордон: Вы уверены, что коньяк был открыт в то утро? Свидетельница: Служанка должна знать точнее. Председатель: Обвиняемый, бутылку вы купили накануне и из нее пили? Обвиняемый: Бутылку просил открыть там, где купил. Председатель: И вечером немного выпили с чаем? Обвиняемый: Вечером тоже немного выпил с чаем. Председатель: Утром тоже? Но ведь не из стакана? Обвиняемый: Нет. Председатель: Обвиняемый отрицает, что пил коньяк из стакана. Это необъяснимо. Обвиняемый: Я несколько раз наливал в стакан и потом выливал в чай. Защитник фон Гордон: Свидетель, замечали ли вы, что обвиняемый пробовал читать по-немецки? Упражнялся ли он по немецкому? Свидетельница: Да. Защитник фон Гордон: У вас уроки брал? Свидетельница: Нет, но вообще уроки брал, по крайней мере говорил, что берет. Прокурор: Когда обвиняемый переехал к вам, он имел револьвер? Председатель: Вы видели у него револьвер? Свидетельница: Нет. Д-р Липман: Обвиняемый оставлял впечатление угнетаемого мыслями или подавленного человека? Председатель: Он был робок? Свидетельница: Да, он был робким (улыбаясь). Я всегда говорила себе, ну и робок этот молодой человек. Председатель: Свидетельница Штельбаум, во время проживания у вас обвиняемого видели ли вы у него револьвер? Свидетельница: Нет. Председатель: Вы не знали, что в чемодане находится револьвер? Свидетельница Штельбаум: Нет. Председатель: Много вещей было у обвиняемого? Свидетельница Штельбаум: Нет, только один чемодан, который он всегда оставлял открытым. Председатель: Когда-нибудь вы открывали его чемодан? Свидетельница Штельбаум: Он был открыт. Он открыл и в открытом виде положил в гардероб. Председатель: Обвиняемый, где вы хранили револьвер? Обвиняемый: Он находился в чемодане. Председатель: В бытность вашу у г-жи Штельбаум тоже? Обвиняемый: Он был в чемодане. Свидетельница Штельбаум: Я не видела. У него был лишь один маленький ручной чемоданчик. Председатель: Странно, что вы так часто заглядывали в чемодан и не видели револьвера. Свидетельница Штельбаум: Нельзя сказать, что я часто заглядывала в чемодан. Председатель: Г-жа Штельбаум, эти показания даются под присягой. Вы ни разу не видели револьвера? Свидетельница Штельбаум: Ни разу. Других вопросов к свидетельницам Штельбаум и Диттманн нет. Свидетельница Лола Байлензон, искусствовед, Берлин, 21 год (после присяги). Председатель: Давали ли уроки языка обвиняемому? Свидетельница: Да. Председатель: Что можете сказать о его поведении? Свидетельница: Начиная с 18 января я давала ему уроки. Сначала он учился хорошо, потом он стал рассеянным. Председатель: Он вам говорил, что болен и был у врача? Свидетельница: Говорил, что был у профессора Кассирера, который прописал ему лекарство, и что ему становится тяжело работать. Однажды во время урока я заметила, что он больше не в состоянии был даже читать то, что он сам написал. Было очевидно, что он болен, и я ему сказала, что бесполезно продолжать занятия. На этом уроки прервались. Председатель: Приблизительно, когда это было? Свидетельница: В феврале. Председатель: Начали 18 января, когда же прекратили? Свидетельница: Около 20 февраля, во всяком случае, в конце второй половины февраля. Председатель: Потом снова стал приходить? Свидетельница: Нет. Он еще раз пришел и сказал, что он себя плохо чувствует, и было видно, что у него было душевное горе. Когда он приходил, у него всегда было мрачное лицо. Председатель: Об этом горе говорил? Свидетельница: Лишь один раз, когда я спросила о его родине. Сказал, что больше не имеет родины, что все родные его убиты. В этом ответе так ясно выразилось его страдание, что я больше не захотела его спрашивать. Председатель: Больше не спрашивали? Свидетельница: Нет. Председатель: После этого часто видели его? Свидетельница: Да, он еще раз приходил 27 или 28 февраля. Председатель: Как учился обвиняемый? Свидетельница: Вначале учился хорошо, но в последнее время был очень рассеян, говорил: «Ничего не понимаю». Председатель: Не могло быть, что уроки прекратились в начале марта. Свидетельница: Может быть. Председатель: Быть может, несколько ранее 5 марта, после перемены квартиры? Свидетельница: Из новой квартиры он больше не приходил, только с Аугсбургерштрассе приходил. Председатель: По-видимому, была причина для того, чтобы он переменил квартиру и перестал брать уроки? Свидетельница: Не знаю. В марте, возможно за неделю до события, но точно не помню, он мне по телефону сообщил, что переменил квартиру и как только почувствует себя лучше, то вновь начнет брать уроки. Председатель: Значит, в конце февраля уроки были прекращены? Свидетельница: Да. Председатель: Обвиняемый, вы прекратили уроки после видения или по причине плохого состояния здоровья? Обвиняемый: Я прекратил уроки из-за болезни, недомогания, а после перемены квартиры я позвонил и сказал, что намерен возобновить уроки, когда улучшится состояние здоровья. Председатель: Следовательно, прекращение уроков не было связано с видением. Обвиняемый: Причина — лишь состояние здоровья. Председатель: Во время проживания у госпожи Диттманн вы не скучали? Обвиняемый: Почему я должен был скучать? Председатель: Поскольку у вас не было уроков. Обвиняемый: В этих уроках я не находил особого удовольствия. Председатель: Но если бы вы брали уроки, то было бы какое-то занятие. Чем же вы занимались у госпожи Диттманн? Обвиняемый: Часто ходил к соотечественникам. Председатель: В немецком пытались упражняться? Обвиняемый: По утрам, после того как вставал, упражнялся по своей книге. Председатель: Это была книга для чтения? Другой немецкой книги не имели? Обвиняемый: Кроме этой, ничего не было. Защитник фон Гордон: Вы преуспели настолько, что смогли прочитать и понять обвинительное заключение, хотя и с некоторым трудом? Обвиняемый: Рукопись читаю с трудом, но текст, напечатанный на машинке, или типографский шрифт читаю легко. (Свидетельнице Байлензон больше вопросов не задается.) Свидетель Ерванд Апелян, секретарь Армянского генерального консульства. Берлин, 23-х лет, армяно-григорианского вероисповедания (после присяги). Председатель: Вы проживали с обвиняемым вместе у госпожи Штельбаум по Аугсбургерштрассе и подружились с ним? Свидетель: Да, в середине декабря прошлого года я познакомился с ним через приятеля. Мне его представили и спросили, не сумею ли я у себя найти ему квартиру, так как он мой соотечественник и не знает по-немецки. Ему хотелось быть среди соотечественников. По этому поводу я переговорил с домохозяйкой, которая сказала, что до 1 мая может дать одну комнату, которую обычно не сдает. После ее согласия обвиняемый на следующий день переехал. Это было в декабре, перед рождеством. В это время я брал уроки танцев у учителя Фридриха и уговорил Тейлиряна тоже посещать их. Курс начинался в ноябре, он же поступил немного позже. Мы — Эфтиян, Тейлирян и я — ходили туда каждый вторник, пятницу и воскресенье. Там были частные курсы. Так мы ходили на них около трех месяцев. Председатель: Чем вы еще занимались? Выполняли ли свои обязанности в консульстве? Ежедневно ходили туда? Свидетель: Вечером. Председатель: Вы каждый день бывали с обвиняемым? Свидетель: Мы жили вместе. Как-то раз были наедине с ним. Он сказал, что хочет учиться и стать инженером, но я больше этим не интересовался. Однажды во время урока танцев он упал, я помог ему подняться, и он овладел собой. Его припадок длился 5-10 минут, и после, когда он пришел в себя, захотел пойти домой. Председатель: Позже у него был такой припадок? Свидетель: Нет. Председатель: Этот припадок был причиной обращения к врачу? Свидетель: Да, он был у д-ра Хааке, который обследовал его, но, что было потом, я не знаю, так как не присутствовал при этом. Председатель: Припадков эпилептического характера больше не замечали, кроме того одного, что случился на уроке танцев? Свидетель: Он рассказывал, что были и другие случаи в своей комнате, один раз даже на лестнице, но меня при этом не было. Председатель: На головные боли он жаловался? Свидетель: Да, говорил, что у него головные боли и, кроме того, у него была рана на голове. Не помню, когда был этот разговор, кажется в январе, раньше того припадка во время танцев. Председатель: Чем занимался обвиняемый? Брал уроки и т.п.? Он брал уроки у м-ль Байлензон, начиная с середины января до конца февраля, как часто? Свидетель: Кажется, три раза в неделю. Председатель: Дома тоже работал? Свидетель: Да. Председатель: Замечали ли другие болезненные проявления, например, нервозность, рассеянность? Свидетель: Да, он был очень чувствителен, если я что-то утверждал, а он отрицал, то у него портилось настроение. Но в целом отношения между нами были хорошие. Председатель: Знаете ли что-либо о его прошлой жизни? Рассказывал ли он вам, что он пережил? Свидетель: Да, говорил, что его родные погибли. Председатель: Когда он об этом вам рассказал? Свидетель: Очень давно, затрудняюсь точно сказать, когда это было. Председатель: Говорил он о том, кто виновен в гибели его родных? Свидетель: Нет. Председатель: Был ли разговор о пребывании Талаата в Берлине или о том, что он собирался с ним что-нибудь сделать? Свидетель: Нет. Председатель: О своем намерении переехать к г-же Диттманн он предварительно сообщил вам? Свидетель: Нет. Он не говорил, куда переезжает, но однажды он попросил сообщить г-же Штельбаум, что он хочет съехать с квартиры, потому что врач ему сказал, что ему вреден газовый свет. Председатель: Значит, причину переезда он вам также объяснил состоянием здоровья? Свидетель: Да. Председатель: Он вам говорил, что на Гарденбергштрассе он нашел комнату? Свидетель: Нет, я не знал где. К этому времени нашей прежней дружбы не было. Председатель: Он дружил с другими? Другие, как, например, г-н Эфтеян, приходили к нему? Свидетель: Да, очень часто мы бывали втроем. Председатель: Но вы в последнее время очень мало с ним общались? Свидетель: Да. Председатель: Несколько раньше, до переезда, замечали ли в его поведении какую-либо перемену, или всегда он оставался тем же? Свидетель: Да. Председатель: Когда он вам сказал, что хочет переехать, как вы отреагировали? Свидетель: Я спросил о причине переезда. Председатель: И как причину он привел состояние здоровья? Свидетель: Да. Председатель: Вам было известно, что у обвиняемого имеется револьвер? Свидетель: Нет. Председатель: Был ли у него чемодан? Свидетель: Да. Председатель: Заглядывали ли вы в этот чемодан? Как вы думаете, имел ли уже револьвер обвиняемый, живя на Аугсбургерштрассе? Свидетель: Этого я не знаю. Председатель: Он никогда не говорил о своем намерении убить Талаата? Свидетель: Нет. Председатель: Он вам говорил, что видел Талаата на улице? Свидетель: Нет. Председатель: Но ведь вы много времени проводили вместе? Свидетель: Потом я и сам удивлялся этому. Но о политике мы не говорили. Председатель: Мне кажется, политика здесь ни при чем. Знали ли вы, что Талаат-паша проживает на Гарденбергштрассе? Свидетель: Нет. Тейлирян не упоминал имени Талаата. Председатель: Он с вами никогда не говорил о Талаате? Свидетель: Нет. Председатель: Кроме вас, Эфтияна и Терзибашяна, обвиняемый общался с другими? Свидетель: Да. Председатель: Не могли бы вы сказать, как обвиняемый пришел к мысли совершить преступление или что-либо о самом преступлении? Свидетель: Нет. Защитник фон Гордон: О припадке его на Иерусалимской улице вы слышали? Свидетель: Да. Защитник фон Гордон: Когда это случилось? В январе, декабре? До уроков танцев или позже? Свидетель: Кажется, в январе. Защитник фон Гордон: Тейлирян рассказал вам об этом? Свидетель: Да. Защитник фон Гордон: Как принято у армян? Совершенно не говорить о происшедших с армянским народом ужасах, о резне или говорить как можно меньше? Свидетель: О них говорят, но не так часто. Председатель: Эти события ведь уже относятся к прошлому. Защитник фон Гордон: Если разговор заходит об этих резнях, то на чем сосредоточивались? То что вы выделяете, на чем делаете упор, что обсуждаете конкретно? Свидетель: Говорим о том, что нам пришлось пережить. Председатель: Но вы при этом не знали, что Талаат здесь? И обвиняемый тоже ничего не говорил об этом? Свидетель: Нет. Я с ним об этих вещах совершенно не разговаривал. Защитник фон Гордон: Когда он вам сказал, что намерен переехать, вы поняли, что он нашел место, или он еще раньше вам сообщил, что намерен переехать? Свидетель: Сказал, что до субботы он переедет. Защитник фон Гордон: Но не говорил вам, что недоволен и потому переезжает? |