очень полезный материал для урока литературы. Отцы и дети. Посвящается памяти Виссариона Григорьевича Белинского
 Скачать 0.49 Mb.
|
|
спросил: направо аль налево? Аркадий дрогнул. Дорога направо вела в города оттуда домой дорога налево вела к Одинцовой. Он взглянул на Базарова. – Евгений, – спросил он, – налево? Базаров отвернулся Это что за глупость – пробормотал он Я знаю, что глупость, – ответил Аркадий. – Да что за беда Разве нам в первый раз? Базаров надвинул картуз себе на лоб Как знаешь, – проговорил он наконец Пошел налево – крикнул Аркадий. Тарантас покатил в направлении к Никольскому. Но, решившись на глупость, приятели еще упорнее прежнего молчали и даже казались сердитыми. Уже потому, каких встретил дворецкий на крыльце одинцовского дома, приятели могли догадаться, что они поступили неблагоразумно, поддавшись внезапно пришедшей им фантазии. Их, очевидно, не ожидали. Они просидели довольно долго и с довольно глупыми физиономиями в гостиной. Одинцова вышла к ним наконец. Она приветствовала их с обыкновенною своей любезностью, но удивилась их скорому возвращению и, сколько можно было судить по медлительности ее движений и речей, не слишком ему обрадовалась. Они поспешили объявить, что заехали только по дороге и часа через четыре отправятся дальше, в город. Она ограничилась легким восклицанием, попросила Аркадия поклониться отцу от ее имении послала за своею теткой. Княжна явилась вся заспанная, что придавало еще более злобы выражению ее сморщенного, старого лица. Кате нездоровилось, она не выходила из своей комнаты. Аркадий вдруг почувствовал, что он, по крайней мере, столько же желал видеть Катю, сколько и самое Анну Сергеевну. Четыре часа прошло в незначительных толках о том о сем Анна Сергеевна и слушала и говорила без улыбки. Только при самом прощании прежнее дружелюбие как будто шевельнулось в ее душе На меня теперь нашла хандра, – сказала она, – новы не обращайте на это внимания и приезжайте опять, я вам это обоим говорю, через несколько времени И Базаров и Аркадий ответили ей безмолвным поклоном, сели в экипажи, уже нигде не останавливаясь, отправились домой, в Марьино, куда и прибыли благополучно наследующий день вечером. В продолжение всей дороги ни тот, ни другой не упомянул даже имени Одинцовой; Базаров в особенности почти не раскрывал рта и все глядел в сторону, прочь от дороги, с каким-то ожесточенным напряжением. В Марьине им все чрезвычайно обрадовались. Продолжительное отсутствие сына начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал ногами и подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала к нему с сияющими глазами и объявила о приезде молодых господ сам Павел Петрович почувствовал некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников. Пошли толки, расспросы; говорил больше Аркадий, особенно за ужином, который продолжался далеко за полночь. Николай Петрович велел подать несколько бутылок портера, только что привезенного из Москвы, и сам раскутился до того, что щеки у него сделались малиновые ион все смеялся каким-то не то детским, не то нервическим смехом. Всеобщее одушевление распространилось и на прислугу. Дуняша бегала взад и вперед как угорелая и то и дело хлопала дверями а Петр даже в третьем часу ночи все еще пытался сыграть на гитаре вальс-казак. Струны жалобно и приятно звучали в неподвижном воздухе, но, за исключением небольшой первоначальной фиоритуры ничего не выходило у образованного камердинера природа отказала ему в музыкальной способности, как и во всех других. А между тем жизнь не слишком красиво складывалась в Марьине, и бедному Николаю Петровичу приходилось плохо. Хлопоты по ферме росли с каждым днем – хлопоты безотрадные, бестолковые. Возня с наемными работниками становилась невыносимою. Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток лошади заболевали сбруя горела как на огне работы исполнялись небрежно выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести другую с первого разу испортили половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы. Управляющий вдруг обленился и даже начал толстеть, как толстеет всякий русский человек, попавший на вольные хлеба. Завидя издали Николая Петровича, он, чтобы заявить свое рвение, бросал щепкой в пробегавшего мимо поросенка или грозился полунагому мальчишке, а впрочем, больше все спал. Посаженные на оброк мужики не взносили денег в срок, крали лес почти каждую ночь сторожа ловили, а иногда сбою забирали крестьянских лошадей на лугах «фермы». Николай Петрович определил было денежный штраф за потраву, но дело обыкновенно кончалось тем, что, постояв день или два на господском корме, лошади возвращались к своим владельцам. К довершению всего, мужики начали между собою ссориться братья требовали раздела, жены их не могли ужиться водном доме внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью. Нужно было разбирать враждующие стороны, кричать самому до хрипоты, зная наперед, что к правильному решению все-таки прийти невозможно. Не хватало рук для жатвы соседний однодворец, с самым благообразным лицом, порядился доставить жнецов по два рубля с десятины и надул самым бессовестным образом свои бабы заламывали цены неслыханные, а хлеб между тем осыпался, а тут с косьбой не совладели, а тут Опекунский совет грозится и требует немедленной и безнедоимочной уплаты процентов Сил моих нет – не раз с отчаянием восклицал Николай Петрович. – Самому драться невозможно, посылать за становым – не позволяют принципы, а без страха наказания ничего не поделаешь Du calme, du calme,[134] – замечал на это Павел Петровича сам мурлыкал, хмурился и подергивал усы. Базаров держался в отдалении от этих «дрязгов», да ему, как гостю, не приходилось и вмешиваться в чужие дела. На другой день после приезда в Марьино он принялся за своих лягушек, за инфузории, за химические составы и все возился сними. Аркадий, напротив, почел своею обязанностию если не помогать отцу, то, по крайней мере, показать вид, что он готов ему помочь. Он терпеливо его выслушивали однажды подал какой-то совет, не для того, чтобы ему последовали, а чтобы заявить свое участие. Хозяйничанье не возбуждало в нем отвращения он даже с удовольствием мечтал об агрономической деятельности, ноу него в ту пору другие мысли зароились в голове. Аркадий, к собственному изумлению, беспрестанно думало Никольском прежде он бы только плечами пожал, если бы кто-нибудь сказал ему, что он может соскучиться под одним кровом с Базаровым, и еще под каким – под родительским кровом, а ему точно было скучно, и тянуло его вон. Он вздумал гулять до усталости, но и это не помогло. Разговаривая однажды с отцом, он узнал, что у Николая Петровича находилось несколько писем, довольно интересных, писанных некогда матерью Одинцовой к покойной его жене, и не отстал от него до тех пор, пока не получил этих писем, за которыми Николай Петрович принужден был рыться в двадцати различных ящиках и сундуках. Вступив в обладание этими полуистлевшими бумажками, Аркадий как будто успокоился, точно он увидел перед собою цель, к которой ему следовало идти. «Я вам это обоим говорю, – беспрестанно шептал он, – сама прибавила. Поеду, поеду, черт возьми Но он вспоминал последнее посещение, холодный прием и прежнюю неловкость, и робость овладевала им. «Авось» молодости, тайное желание изведать свое счастие, испытать свои силы в одиночку, без чьего бы тони было покровительства – одолели наконец. Десяти дней не прошло со времени его возвращения в Марьино, как уже он опять, под предлогом изучения механизма воскресных школ, скакал в города оттуда в Никольское. Беспрерывно погоняя ямщика, несся он туда, как молодой офицер на сраженье: и страшно ему было, и весело, нетерпение его душило. Главное – не надо думать, – твердил он самому себе. Ямщик ему попался лихой он останавливался перед каждым кабаком, приговаривая «Чкнуть?» или Аль чкнуть?» – но зато чкнувши, не жалел лошадей. Вот наконец показалась высокая крыша знакомого дома Что я делаю – мелькнуло вдруг в голове Аркадия. – Да ведь не вернуться же Тройка дружно мчалась ямщик гикали свистал. Вот уже мостик загремел под копытами и колесами, вот уже надвинулась аллея стриженых елок Розовое женское платье мелькнуло в темной зелени, молодое лицо выглянуло из-под легкой бахромы зонтика Он узнал Катю, иона его узнала. Аркадий приказал ямщику остановить расскакавшихся лошадей, выпрыгнул из экипажа и подошел к ней. Это вы – промолвила она и понемножку вся покраснела, – пойдемте к сестре, она тут, в саду ей будет приятно вас видеть». Катя повела Аркадия в сад. Встреча с нею показалась ему особенно счастливым предзнаменованием он обрадовался ей, словно родной. Все так отлично устроилось ни дворецкого, ни доклада. На повороте дорожки он увидел Анну Сергеевну. Она стояла к нему спиной. Услышав шаги, она тихонько обернулась. Аркадий смутился было снова, но первые слова, ею произнесенные, успокоили его тотчас. «Здравствуйте, беглец!» – проговорила она своим ровным, ласковым голосом и пошла к нему навстречу, улыбаясь и щурясь от солнца и ветра Где ты его нашла, Катя Я вам, Анна Сергеевна, – начал он, – привез нечто такое, чего вы никак не ожидаете Вы себя привезли это лучше всего. XXIII Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему понять, что он нисколько не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно на него нашла лихорадка работы. С Павлом Петровичем он уже не спорил, тем более что тот в его присутствии принимал чересчур аристократический вид и выражал свои мнения более звуками, чем словами. Только однажды Павел Петрович пустился было в состязание с нигилистом по поводу модного в то время вопроса оправах остзейских дворян носам вдруг остановился, промолвив с холодною вежливостью Впрочем, мы друг друга понять не можем я, по крайней мере, не имею чести вас понимать Еще бы – воскликнул Базаров. – Человек все в состоянии понять – и как трепещет эфир, и что на солнце происходит а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии Что, это остроумно – проговорил вопросительно Павел Петровичи отошел в сторону Впрочем, он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими-то очень проворными кулачками, находившимися у ней в горле. Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович он бы каждый день приходил, как он выражался учиться, если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его. Он не стеснял молодого естествоиспытателя садился где-нибудь в уголок комнаты и глядел внимательно, изредка позволяя себе осторожный вопрос. Вовремя обедов и ужинов он старался направлять речь на физику, геологию или химию, так как все другие предметы, даже хозяйственные, не говоря уже о политических, могли повести если не к столкновениям, то ко взаимному неудовольствию. Николай Петрович догадывался, что ненависть его брата к Базарову нисколько не уменьшилась. Неважный случай, между многими другими, подтвердил его догадки. Холера стала появляться кое-где по окрестностями даже выдернула двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, ноне прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним наследующий день, на его вопрос Зачем он не послал за ним – отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо А между тем в доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил душу, а охотно беседовал Это существо была Фенечка. Он встречался с ней большею частью по утрам рано, в саду или на дворе в комнату к ней он не захаживали она всего раз подошла к его двери, чтобы спросить его – купать ли ей Митю или нет Она не только доверялась ему, не только его не боялась, она при нем держалась вольнее и развязнее, чем при самом Николае Петровиче. Трудно сказать, отчего это происходило может быть, оттого, что она бессознательно чувствовала в Базарове отсутствие всего дворянского, всего того высшего, что и привлекает и пугает. В ее глазах они доктор был отличный, и человек простой. Не стесняясь его присутствием, она возилась с своим ребенком и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его рук приняла ложку лекарства. При Николае Петровиче она как будто чуждалась Базарова: она это делала не из хитрости, а из какого-то чувства приличия. Павла Петровича она боялась больше, чем когда-либо; он с некоторых пор стал наблюдать за нею и неожиданно появлялся, словно из земли вырастал за ее спиною в своем сьюте, с неподвижным зорким лицом и руками в карманах. Так тебя холодом и обдаст, – жаловалась Фенечка Дуняше, а та в ответ ей вздыхала и думала о другом «бесчувственном» человеке. Базаров, сам того не подозревая, сделался жестоким тираном ее души. Фенечке нравился Базаров но иона ему нравилась. Даже лицо его изменялось, когда он с ней разговаривал оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая-то шутливая внимательность. Фенечка хорошела с каждым днем. Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы такая эпоха наступила для Фенечки. Все к тому способствовало, даже июльский зной, который стоял тогда. Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче загар не приставал к ней, а жара, от которой она не могла уберечься, слегка румянила ее щеки да уши и, вливая тихую лень вовсе ее тело, отражалась дремотною томностью в ее хорошеньких глазках. Она почти не могла работать руки у ней таки скользили на колени. Она едва ходила и все охала да жаловалась с забавным бессилием Ты бы чаще купалась, – говорил ей Николай Петрович. Он устроил большую, полотном покрытую купальню в том из своих прудов, который еще не совсем ушел Ox, Николай Петрович Да пока до пруда дойдешь – умрешь, и назад пойдешь – умрешь. Ведь тени-то в саду нету Это точно, что тени нету, – отвечал Николай Петровичи потирал себе брови. Однажды, часу в седьмом утра, Базаров, возвращаясь с прогулки, застал в давно отцветшей, но еще густой и зеленой сиреневой беседке Фенечку. Она сидела на скамейке, накинув по обыкновению белый платок наголову подле нее лежал целый пук еще мокрых от росы красных и белых роз. Он поздоровался с нею – А Евгений Васильич! – проговорила она и приподняла немного край платка, чтобы взглянуть на него, причем ее рука обнажилась до локтя Что вы это тут делаете – промолвил Базаров, садясь возле нее. – Букет вяжете Дана стол к завтраку. Николай Петрович это любит Но до завтрака еще далеко. Экая пропасть цветов Я их теперь нарвала, а то станет жарко и выйти нельзя. Только теперь и дышишь. Совсем я расслабела от этого жару. Уж я боюсь, не заболею ли я Это что за фантазия Дайте-ка ваш пульс пощупать. – Базаров взял ее руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не стал считать ее ударов. – Сто лет проживете, – промолвил он, выпуская ее руку Ах, сохрани бог – воскликнула она А что Разве вам не хочется долго пожить Да ведь сто лет У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет – так уж что же это была за мученица Черная, глухая, горбатая, все кашляла себе только в тягость. Какая уж это жизнь Так лучше быть молодою А то как же Да чем же оно лучше Скажите мне Как чем Да вот я теперь, молодая, все могу сделать – и пойду, и приду, и принесу, и никого мне просить ненужно Чего лучше А вот мне все равно молод ли я или стар Как это выговорите все равно это невозможно, что выговорите Да вы сами посудите, Федосья Николавна, на что мне моя молодость Живу я один, бобылем Это от вас всегда зависит То-то что не от меня Хоть бы кто-нибудь надомною сжалился. Фенечка сбоку посмотрела на Базарова, но ничего не сказала Это что у вас за книга – спросила она, погодя немного Это-то? Это ученая книга, мудреная А вы все учитесь И нескучно вам Вы ужи так, я чай, все знаете Видно, не все. Попробуйте-ка вы прочесть немного Да я ничего тут не пойму. Она у вас русская – спросила Фенечка, принимая в обе руки тяжело переплетенный том. – Какая толстая Русская Все равно я ничего не пойму Да я и нес тем, чтобы вы поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вычитать будете. У вас, когда вычитаете, кончик носика очень мило двигается. Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью о креозоте засмеялась и бросила книгу она скользнула со скамейки на землю Я люблю тоже, когда вы смеетесь, – промолвил Базаров Полноте Я люблю, когда выговорите. Точно ручеек журчит. Фенечка отворотила голову Какой вы – промолвила она, перебирая пальцами по цветам. – И что вам меня слушать Вы с такими умными дамами разговор имели Эх, Федосья Николаевна поверьте мне все умные дамы на свете не стоят вашего локотка Ну, вот еще что выдумали – шепнула Фенечка и поджала руки. Базаров поднял с земли книгу Это лекарская книга, зачем вы ее бросаете Лекарская – повторила Фенечка и повернулась к нему. – А знаете что Ведь с тех пор, как вы мнете капельки дали, помните уж как Митя спит хорошо Я ужине придумаю, как мне вас благодарить такой вы добрый, право. – А по-настоящему надо лекарям платить, – заметил с усмешкой Базаров. – Лекаря, вы сами знаете, люди корыстные. Фенечка подняла на Базарова свои глаза, казавшиеся еще темнее от беловатого отблеска, падавшего на верхнюю часть ее лица. Она не знала – шутит ли он или нет Если вам угодно, мыс удовольствием Надо будет у Николая Петровича спросить Да выдумаете, я денег хочу – перебил ее Базаров. – Нет, мне от вас не деньги нужны Что же – проговорила Фенечка. – Что – повторил Базаров. – Угадайте Что я за отгадчица Так я вам скажу мне нужно одну из этих роз Фенечка опять засмеялась и даже руками всплеснула, до того ей показалось забавным желание Базарова. Она смеялась ив тоже время чувствовала себя польщенною. Базаров пристально смотрел на нее Извольте, извольте, – промолвила она наконец и, нагнувшись к скамейке, принялась перебирать розы. – Какую вам, красную или белую Красную, и не слишком большую. Она выпрямилась Вот возьмите, – сказала она, но тотчас же отдернула протянутую руку и, закусив губы, глянула на вход беседки, потом приникла ухом Что такое – спросил Базаров. – Николай Петрович Нет Они в поле уехали да я и не боюсь их а вот Павел Петрович Мне показалось Что Мне показалось, что они тут ходят. Нет никого нет. Возьмите. – Фенечка отдала Базарову розу С какой стати вы Павла Петровича боитесь Они меня все пугают. Говорить – не говорят, атак смотрят мудрено. Да ведь ивы его не любите. Помните, прежде вы все с ним спорили. Я и не знаю, о чему вас спор идет, а вижу, что вы его итак вертите, итак Фенечка показала руками, как, по ее мнению, Базаров вертел Павла Петровича. Базаров улыбнулся А если бон меня побеждать стал, – спросил он, – вы бы за меня заступились Где ж мне за вас заступаться да нет, с вами не сладишь Выдумаете А я знаю руку, которая захочет, и пальцем меня сшибет Какая такая рука А вы небось не знаете Понюхайте, как славно пахнет роза, что вы мне дали. Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку Платок скатился с ее головы на плеча показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос Постойте, я хочу понюхать с вами, – промолвил Базаров, нагнулся и крепко поцеловал ее в раскрытые губы. Она дрогнула, уперлась обеими руками в его грудь, но уперлась слабо, ион мог возобновить и продлить свой поцелуй. Сухой кашель раздался за сиренями. Фенечка мгновенно отодвинулась на другой конец скамейки. Павел Петрович показался, слегка поклонился и, проговорив с какой-то злобною унылостью Вы здесь, – удалился. Фенечка тотчас подобрала все розы и вышла вон из беседки Грешно вам, Евгений Васильич, – шепнула она уходя. Неподдельный упрек слышался в ее шепоте Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно. Но он тотчас же встряхнул головой, иронически поздравил себя с формальным поступлением в селадоны и отправился к себе в комнату. А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он остался там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он до того лицо его потемнело Ты знаешь, я иногда страдаю разлитием желчи, – спокойно отвечал ему Павел Петрович. XXIV Часа два спустя он стучался в дверь к Базарову. – Я должен извиниться, что мешаю вам в ваших ученых занятиях, – начал он, усаживаясь на стуле у окна и опираясь обеими руками на красивую трость с набалдашником из слоновой кости (он обыкновенно хаживал без трости, – ноя принужден просить вас уделить мне пять минут вашего времени не более Все мое время к вашим услугам, – ответил Базаров, у которого что-то пробежало по лицу, как только Павел Петрович переступил порог двери С меня пяти минут довольно. Я пришел предложить вам один вопрос Вопрос О чем это А вот извольте выслушать. Вначале вашего пребывания в доме моего брата, когда я еще не отказывал себе в удовольствии беседовать с вами, мне случалось слышать ваши суждения о многих предметах но, сколько мне помнится, ни между нами, нив моем присутствии речь никогда не заходила о поединках, о дуэли вообще. |