Эссе. Посвящение. 1

• Название: Посвящение. 1
• Дата: 26.10.2021
• Размер: 340.5 Kb.
• Имя файла: Ciceron-orator.doc
• Тип: Документы; #256519
• страница: 4 из 6

[Отступление: к лицу ли государственному деятелю рассуждать о красноречии?] 41. Но все это не может достичь на­меченной цели, если не получит в словах нужное расположение и как бы строй и связь. Видел я, что мне и об этом надо ска­зать по порядку; но здесь, кроме всего, о чем я уже говорил, еще более смущали меня вот какие соображения. Мне слу­чалось встречать не только завистников, каких везде полно, но даже поклонников моих достоинств, которые считали, что че­ловеку, чьи заслуги сенат с одобрения римского народа оценил так высоко, как ничьи другие, не подобает столько заниматься в своих сочинениях техникою речи.

Если бы я им только и возразил, что не хочу ответить от­казом на просьбу Брута, уже было бы достаточным извинением само мое желание удовлетворить честную и справедливую просьбу человека выдающегося и моего ближайшего друга.

Но если бы я даже и пообещал — о если бы это было мне по силам!—преподать учащимся правила речи и указать пути, ведущие к красноречию, какой справедливый судья упрекнул бы меня за это? Кто мог бы оспаривать, что первое место в на­шем государстве в мирные и спокойные времена занимало красноречие, а знание права — второе? Ведь первое давало влияние, славу, опору, второе же — только средства к пресле­дованию и защите. И право даже не раз прибегало само к по­мощи красноречия, а если и вступало с ним в борьбу, то с тру­дом защищало и собственные границы и пределы.

Отчего же наука права всегда почиталась прекрасной, и дома знаменитых правоведов были полны учеников, тогда как человек, побуждающий молодежь к ораторскому искусству или помогающий в этом, подвергался порицанию? Уж если искусно говорить — это порок, то изгоните вовсе красноречие из госу­дарства; если же оно не только украшает своего обладателя, а и служит на благо всему государству, то разве позорно учиться честному знанию? и если обладать красноречием пре­красно, то разве учить ему не славно?

42. «Но одно — общепринято, другое — ново».—Согласен; но и тому и другому есть своя причина. Знатоки права не уде­ляли для обучения особого времени, а одновременно удовлетво­ряли и тех, кто приходил к ним за уроком и за советом — ведь достаточно слушать со стороны их консультации, чтобы вы­учиться праву. Ораторы же, у которых дома все время было занято изучением дел и подготовкой речей, на форуме — их произнесением, а остаток дня посвящен отдыху, разве могли отводить время обучению и наставлению? К тому же, думается мне, большинство наших ораторов едва ли не сильнее дарова­нием, нежели ученостью, и поэтому они лучше умеют говорить сами, чем учить других, тогда как я, пожалуй, наоборот. — «Но преподавать — занятие недостойное». — Конечно, ежели преподавать, как в школе; но если давать советы, поощрять, расспрашивать, помогать, а то и читать и слушать вместе с уче­никами, и если этим можно их сделать лучше, то зачем отка­зываться от преподавания? Или выучить слова, какими отре­каются от святынь, — это достойно (а это действительно до­стойно), а слова, какими можно сберечь и защитить самые 145 святыни, — недостойно? — «Но право объявляют своей специ­альностью даже те, кто его не знают; а красноречие даже те, кто в нем искусен, стараются скрывать, оттого что на опытных людей все смотрят с уважением, а на речистых — с подозре­нием.»— Но разве можно скрыть красноречие? Разве оно ис­чезнет, если даже его скрыть? и приходится ли бояться, чтобы кто-нибудь не счел, что самому учиться этому великому и славному мастерству весьма достойно, а учить других — по­зорно? Но, может быть, другие и скрывают это, а я всегда открыто признавал, что учился красноречию. В самом деле, мог ли я это отрицать, если я еще юношей покинул родину и ради этой самой науки отправился за море, если дом мой был полон ученейших мужей, если наша речь, как кажется, сохра­нила следы научных занятий, если, наконец, всякому доступны наши сочинения? Чего же мне было стыдиться? разве только слабости своих успехов.

43. Во всяком случае, то, о чем я говорил ранее, считается достойнее обсуждения, чем то, о чем мне предстоит говорить.

¹⁴⁷ Именно, разговор пойдет о соединении слов и даже о счете и мере слогов; и если даже эти средства так необходимы, как мне кажется, то все же они более ярки в речи, чем в поучении. Так бывает всегда, а здесь в особенности. Нам приятнее смот­реть на вершину дерева, чем на его ствол и корни, однако без них оно не может существовать; то же самое и в великих на­уках. И хотя широко известный стих, что нельзя «стыдиться мастерства, каким владеешь ты», не позволяет мне скрывать, как приятны мне такие упражнения, и хотя эту книгу заста­вило меня написать твое желание, все же я должен был ответить тем, чьи возражения я мог предугадать. Но даже если все, что я говорил, не убедительно, то будет ли кто-нибудь настолько суров и жесток, чтобы не сделать мне снисхождения за то, что теперь, когда мои знания и речи стали в общест­венных делах бесполезны, я не предался праздности, которая мне чужда, не предался скорби, которой я противлюсь, но пред­почел заняться науками? Они ввели меня некогда в судилище и в курию, они теперь услаждают меня дома, и не только такими средствами, о которых написана эта книга, но и много более значительными и важными; и если бы я в этом преуспел, то мои домашние занятия сравнялись бы с моими делами на форуме. Но вернемся к начатым рассуждениям.

¹⁴⁹ [Соединение слов.] 44. Размещаться слова будут или так, чтобы наиболее складно и притом благозвучно сочетались окон­чания одних с началом следующих; или так, чтобы самая форма и созвучие слов создавали своеобразную цельность; или, на­конец, так, чтобы весь период заканчивался ритмично и складно.

Рассмотрим, что представляет собой этот первый прием, ко­торый, пожалуй, требует наибольшей тщательности. Он должен создавать как бы некое сложное построение, однако без усилия: старания могли бы здесь быть бесконечными и в то же время ребяческими. Так, у Луцилия Сцевола тонко попрекает Альбуция:

... Как легко твои слова расположены! Словно

Плитки в полу мозаичном сплелись в змеистый рисунок.

¹⁵⁰ Выступать наружу эта мелочная обработка сооружения никоим образом не должна.

Впрочем, искушенная опытом рука сама легко выработает правила сочетания. Ибо как глаз при чтении, так и мысль при произнесении будет заглядывать вперед, чтобы столкновение окончаний слов с началом следующих не создавало зияющих или жестких звучаний. Как бы ни были приятны и важны мысли, они оскорбят взыскательный слух, если будут подне­сены в беспорядочных славах. В данном случае сам латинский язык настолько строг, что не найдется такого невежды, кото­рый не старался бы сливать гласные звуки. Даже Феопомпа упрекали за то, что он слишком ревностно избегал зияющих звуков, хотя и учитель его Исократ поступал так же. Но иначе делал Фукидид и сам Платон, писатель много славнейший, и притом не только в беседах — так называемых диалогах, где это делать приходилось нарочно, а и в речи к народу, в которой, по афинскому обычаю, восхвалял перед собранием тех, кто пал в сражениях, и которая имела такой Успех, что, как тебе известно, с тех пор произносится в этот день ежегодно. В ней не редкость стечение гласных, которого Демосфен почти по­всюду избегает как погрешности.

45. Но пусть об этом судят греки, а нам при всем жела­нии невозможно разъединять гласные в таких стечениях. Дока­зательство этому — известные речи Катона, при всей их неотде­ланности; доказательство этому — все поэты, кроме тех, кото­рые то и дело допускают зияние, чтобы получился стих, как, например, у Невия: «Vos, qui accolitis Histrum fluvium atque algidum...»1 и там же: «Quam nunquam vobis Grai atque bar-bari.. .».² Зато у Энния — лишь один раз: «Scipio invicte...», как и у нас самих: «Hoc motu radiantis etesiae in vada ponti.. .».³ Значит, наши соотечественники часто не терпят и того, что греки хвалят. — Но к чему говорить о гласных? Ради легкости произношения часто слова сокращаются даже там, где нет сте­чения гласных; так, например, говорят: «multi-modis», «in vas-argenteis», «palm-et crinibus», «tecti-fragis». А что может быть большей вольностью, чем сокращать человеческие имена, чтобы они звучали складнее? Как мы говорим вместо «duellum»" — «bellum» и вместо «duis» — «bis», так Дуэллий, разгромивший пунийцев в морском бою, получил имя Беллий, хотя все его предки звались Дуэллиями. Часто слова сокращаются в угоду не обычаю, а слуху. Как твой предок Аксилла стал называться Ала, если не благодаря выпадению громоздкой буквы? А изящная манера латинской речи исторгла эту букву даже из слов «maxilla», «taxillus», «vexillum», «pauxillus». Кроме того, охотно соединяли слова при помощи слияния, например «sodes» вместо «si audes», «sis» вместо «si vis». А в одном слове «capsis» заключены целых три. Мы говорим «ain» вместо «aisne», «nequire» вместо «nоn quire», «malle» вместо «magis velle», «nolle» вместо «nоn velle», а иной раз и «dein» и «exin»

¹ Живущие у Истра и холодную [Усеявшие Скифию...]

² Кого для вас ни греки и ни варвары...

³ С этим движением жар пассатов на зыби морские [Хлынет...]

вместо «deinde» и «exinde». И разве не чувствуется, почему мы говорим «cum filiis», «cum» же «nobis» не говорим и вместо этого употребляем «nobiscum»? Ведь если бы говорилось иначе, стечение букв звучало бы слишком неприлично, — как, например, и в настоящем случае, не поставь я между этими двумя словами частицу «же». Отсюда же произошло «mecum» и «tecum», а не «cum me» и «cum te»: чтобы походило на «nobiscum» и «vobiscum».

46. И все-таки некоторые порицают это, запоздало пытаясь исправлять нашу старину. Так, вместо «deum atque hominum fides» они говорят «deorum». Думается, что они не позабо­тились узнать, дозволяет ли это обычай? Так, даже назван­ный нами поэт, которому случалось делать и такие необычные стяжения, как «patris mei meum factum pudet» ' вместо «meorum factorum» или «texitur, exitium examen rapit» вместо «exitiorum», не сказал в одном месте «liberum» (как мы обычно говорим «cupidos liberum» или «in liberum loco»), но выразился во вкусе этих господ: «Neque tuum umquam in gremium extollas liberorum ex te genus...» ² и точно так же: «namque Aesculapi liberorum». А другой поэт в «Хрисе», напротив, употребил не только обычную форму стяжения «Cives, antiqui amici maiorum meum», но и слишком жесткую: «Consilium socii, augurium atque extum interpretes!»; он же, далее: «postquam prodigium horriferum, por-tentum pavos» ³, хотя такое стяжение не принято обычаем во всех именах среднего рода. Действительно, хотя у того же писателя и есть выражение «nihilne ad te iudicium armum accidit» ⁴. я не сказал бы «armum iudicium» так же уверенно, как говорю, вслед за цензорскими списками, «centuria fabrum» или «procum» вместо «fabrorum» и «procorum»; и уж подавно не скажу «duorum virorum iudicium» или «trium virorum capi-talium», или «decem virorum stlitibus iudicandis». Правда, Акций сказал: «Video sepulcra dua duorum corporum»⁵; но он же ска­зал: «mulier una duum virum» ⁶. Мне известно, которая форма правильна; тем не менее, в одних случаях я говорю, как позво­ляет обычай, безразлично «pro deum» или «pro deorum», а в других случаях непременно «trium virum», а не «virorum», и «sestertium, minimum» вместо «sestertiorum, nummorum», ибо здесь обычай не допускает колебаний.

47. И можно ли запрещать нам говорить «nosse, iudicasse» и требовать только «novisse, iudicavisse» ? словно мы и не знаем, что в этом случае полная форма будет правильнее, а со­кращенная употребительнее. Так, у Теренция встречаются

¹ Отца и дел моих стыжусь...

² И не примешь ты на лоно род рожденных тобой детей.. .

³ О граждане, друзья мои наследные, Советники мои, мои гадатели! Когда явилось знаменье ужасное...

⁴ Ты не слыхал о распре за оружие? ..

5 Я видел две гробницы двух усопших... 6 Одна жена двоих мужей...

363обе: «Eho tu, cognatum tuum non noras?» и далее: «Stilponem, inquam, noveras?'. «Sient»—полная форма, «sint»—сокращен- ная, употребительны же обе: например, там же: «Quam сага sint quae post carendo intellegunt, Quamque attinendi magni domi-natus sient»². Я не могу осудить и слов «scripsere alii rem» 3: я чувствую, что «scripserunt» — правильнее, но охотно следую обычаю, более приятному для слуха. «Idem campus habet», сказал Энний, а в храмах пишут: «Idem probavit»; «isdem» — более правильная форма (однако не «eisdem» — это слишком протяженно), но она плохо звучит — и вот обычай позволяет совершать погрешности в угоду благозвучию. Я охотнее ска­зал бы «posmeridiana, quadriga», чем «postmeridiana, quadriiuga», и «mehercule», чем «mehercules». «Non scire» уже кажется вар­варским, «nescire» звучит приятнее. Да и самое слово «meri-dies» почему бы не произносить «medidies»? Право, лишь по-158 тому, что это было бы неблагозвучно? Крайне неблагозвучна и приставка «af», которая уже теперь сохраняется только в приходо-расходных книгах, да и то не во всех, в разговор­ной же речи изменяется: так, мы говорим «amovit, abegit, abstulit», и даже не знаешь, что из этого правильнее: «а» или «ab» или «abs». Мало того, даже «abfugit» уже кажется не­красивым, и вместо «abfer» предпочитают говорить «aufer» — приставка, нигде, кроме этих двух слов, не встречающаяся. Были слова «noti, navi, nari», но когда пришлось к ним приба­вить приставку «in», оказалось приятнее говорить «ignoti, ignavi, ignari», а не так, как требовала правильность. Говорят «ex usu» и «е re publica», оттого что первое слово начиналось с гласной, а второе прозвучало бы шероховато, если бы мы перед ним не выбросили букву; то же самое и в словах «exegit, edixit». В словах «refecit, rettulit, reddidit» первая буква соединяемого слова изменяет приставку: то же самое в словах «subegit», ¹⁵⁹ «summovit», «sustulit». 48. А как хорошо говорить в сложных словах «insipientem» вместо «insapientem», «iniquum» вместо «inaequum», «concisum» вместо «concaesum»! Оттого-то некото­рые хотят даже говорить «pertisum», что, однако, не­согласно с обычаем. А что может быть изящнее сле­дующего приема, установленного не природой, а неким обыкновением: в слове «indoctus» первая буква крат­кая, а в слове «insanus» протяженная, в слове «inhumanus» — краткая, а в «infelix» — долгая; короче говоря, первая буква растягивается в тех словах, какие начинаются с тех же букв, что и «sapiens» и «felix», а во всех остальных произносится кратко. То же самое в словах «composuit, consuevit, concrepuit, confecit».

¹ — Двоюродного брата ты не знаешь? — Стильпона, говорю, ты знаешь?

² Утратив, зрят, сколь дорога утрата им И сколь была достойна обладания. ..

³ ... описали иные предмет...

Сверься с правилами — они осудят, обратись к слуху — он одобрит; спроси, почему так, — он скажет, что так приятнее. А речь должна именно услаждать слух.

Я и сам, зная, что наши предки употребляли в своей речи придыхания только при гласных, говорил, например, «pulcer, Cetegus, triumpus, Cartago»; но потом, хоть и запоздало, тре­бования слуха заставили меня отбросить правильность, и я уступил общему обыкновению в разговоре, оставив свое зна­ние при себе. А такие слова, как «orcivos, Matones, Otones, Caepiones, sepulcra, coronas, lacrimas» у нас остались, ибо суж­дение слуха это позволяет. Энний всегда писал «Burrus», никогда «Pyrrhus»; «Vi patefecerunt Bruges», а не «Phryges», как свидетельствуют его старые книги. У них тогда не было греческих букв, а у нас есть целых две; и хотя необходимость говорить «phrygum» и «Phrygibus» ведет к нелепости — прихо­дилось употреблять в варварском падеже греческую букву и только в прямом падеже сохранять греческую форму, — мы все же говорим «Phryges» и «Pyrrhus» в угоду слуху.

Более того, сейчас кажется грубым, а некогда было очень изящным от слов, оканчивающихся теми же двумя буквами, что и «optimus», отбрасывать последнюю букву, если за ней не следовала гласная. Это не пугало и в стихах, хотя теперь мо­лодые поэты этого и избегают. Мы говорили «qui est omnibu— princeps», а не «omnibus princeps» и «vita illa dignu—locoque», а не «dignus». А если безыскусственный обычай так мастерски достигает приятности, чего же нам требовать от науки и ис­кусства красноречия?

Обо всем этом я мог бы сказать и подробнее, если бы только это было моим предметом, — ведь такая тема позволяет широко рассмотреть природу и употребление слов, — но я и так говорил дольше, чем этого требует поставленная нами задача.

49. Но так как о предметах и словах суждение принад­лежит разуму, а звукам и ритму судья слух, и так как первое обращается к сознанию, а второе служит наслаждению, — там искусство достигается рассудком, здесь чувством. Поэтому мы должны или пренебречь желаниями тех, чьего одобрения мы ищем, или найти способ их удовлетворить.

Две есть вещи, ласкающие слух: звук и ритм. Сейчас я скажу о звуке, тотчас затем — о ритме.

Слова, как было сказано, должны отбираться как можно более благозвучные, но почерпнутые все же из обычной речи, а не только изысканно звучащие, как у поэтов. «Qua pontus Helles, supera Tmolum ас Tauricos» — этот стих блещет вели­колепными названиями местностей, зато следующий запятнан неблагозвучнейшей буквой: «fines, frugifera et efferta arva ¹⁶⁴ Asiae tenet» ^l. Поэтому будем предпочитать добротность наших слов блеску греческих, чтобы не пришлось стыдиться такой речи: «Qua tempestate Helenam, Paris. . .» ' и т. д. Так мы и будем поступать, избегая, однако же, таких шероховатостей, как «habeo istam ego perterricrepam»² или «versutiloquas mali-tias» ³.

¹ За Геллеспонтом, Тмолом и Таврийскими Горами он царит над пышной Азией

[Созвучие отрезков.] Закономерность следует соблюдать не только в сочетаниях слов, но и в завершениях, ибо в этом состоит указанное нами второе требование слуха. Завершения получаются или как бы непроизвольно — самим расположе­нием слов, или же с помощью таких слов, которые сами по себе образуют созвучия. Имеют ли они сходные падежные оконча­ния, или соотносят равные отрезки, или противополагают про­тивоположности, — такие сочетания уже по собственной при­роде ритмичны, даже если к ним ничего не прибавлено наме­ренно. В стремлении к такому созвучию, говорят, первым был Горгий; к этому роду относятся наши слова в речи за Милона:

«Est enim, iudices, haec non scripta, sed nata lex, quam nоn didicimus, accepimus, legimus, verum ex natura ipsa arripuimus, hausimus, expressimus, ad quam non docti, sed facti, non instituti, sed imbuti sumus»⁴. В этой фразе все, что надо, соотносится с тем, с чем надо, и уже по этому самому кажется, что ритм здесь не выисканный, а явившийся сам собой. То же самое про­исходит и при сопоставлении противоположностей: таковы сле­дующие примеры, в которых речь не только ритмична, но даже образует стих: «Earn, quam nihil accusas, damnas (чтобы избе­жать стиха, следовало бы сказать «condemnas») bene quam meritam esse autumas. Male merere: id quod scis prodest nihil, id quod nescis obest?»⁵ Стих здесь образован самим соотнесе­нием противоположностей. В прозе здесь был бы такой ритм: «quod scis, nihil prodest, quod nescis, multum obest». 50. Так и всегда то, что греки называют антитезой, то есть противопо­ставление противоположностей, с неизбежностью само собой образует ораторский ритм, и притом без всякой искусствен­ности. Этим приемом наслаждались древние еще до Исократа, в особенности же тот Горгий, в чьей речи обычно сами созву­чия порождают ритм. Мы и сами часто этим пользовались, например, в четвертой речи нашего обвинения: «Сравните этот мир и ту войну, прибытие этого претора и победу того полководца, нечестивую смуту одного и непобедимое войско другого, разнузданность одного и умеренность другого: вы скажете, что захвативший Сиракузы был их основателем, а принявший благоустроенный город был захватчиком».

¹ В те дни, когда еще Парис с Еленою.....

² Этот громогрохочущий...

³ ... хитросплетенные коварства...

⁴ Есть, о судьи, такой закон: не сочиненный, а прирожденный; его мы не выучили, не унаследовали, не вычитали, но от самой природы позаимство­вали, почерпнули, извлекли; не воспитались в нем, а родились, не образо­вались им, а прониклись.

⁵ Ее, не оправдав, ты осудил ее, хоть и твердишь, что она достойна луч­шего. Сам ты достоин худшего: все, что ты знаешь, говорит не за тебя, а все, чего ты не знаешь, говорит против тебя.