Filosofij_nauka Микешина. Программа Культура России
 Скачать 4.24 Mb.
|
|
§ 2. Язык как средство построения и развития науки Культурно-историческая природа языка Особым, всепроникающим и фундаментальным компонентом научного знания является язык. Реализуя мыслеоформляющую и коммуникативную функции, язык, как естественный, так и искусственный, сам, по существу, выступает предпосылкой становления и функционирования научного знания. Будучи социальным по своей природе и генезису, язык в опосредованной, часто неявной, форме осуществляет социальную детерминацию всей научно-познавательной деятельности, а также формы и содержания самого знания. Язык, опосредуя отношение субъекта к предметному миру, проявляет себя в этом качестве как особая, фундаментальная основа общения, а также как выражение специфического «языкового мировидения» (по В. Гумбольдту). В этом качестве естественный язык осуществляет первичные общие акты категоризации и интерпретации, в результате чего субъект включается в единый социально-исторический процесс постижения реального мира. Очевидно, что этот фундаментальный и не лежащий в фокусе сознания процесс не сводится к усвоению терминологии, но предполагает также освоение культурно-исторического «текста» (и подтекста) языка, подкрепляемого опытом жизнедеятельности самой личности. Через систему языка субъект подключается к опыту определенного языкового коллектива, к социальной памяти общества в целом. Это осуществляется не только и не столько в форме овладения словарем, синтаксисом и грамматикой, сколько именно через неосознаваемое приобщение к фонду культуры и исторического бытия, который становится неявным знанием каждого индивида. Крупнейший немецкий лингвист ХIХ века В. Гумбольдт полагал, что «язык — это мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека»; что он отображает не столько свойства внеязыкового мира, сколько способ, каким дан этот мир человеку, отношения человека к миру. Эти отношения, само «мировидение» зависят от семантического членения, присущего каждому языку. «Однако язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу... в результате того, что народы обмениваются словами и языками, 240 Часть III. Методология научного исследования создавая в конечном счете человеческий род в целом, язык становится великим средством преобразования субъективного в объективное, приходя от всегда ограниченного индивидуального к всеобъемлющему бытию. <...> Языки являются не только средством выражения уже познанной истины, но и, более того, средством открытия ранее не известной. Их различие состоит не только в отличиях звуков и знаков, но и в различиях самих мировидений» (Гумбольдт В. Избр. труды по языкознанию. М., 1984. С. 318—319). Таким образом, поскольку язык в конечном счете выражает объективные отношения и формы реальности, а также сам социально-исторически обусловлен, то воздействие, оказываемое им на познание в целом, на мышление в частности, не может быть сведено к произвольно-субъективным и конвенциональным моментам. Влияние языка на мышление и познание не должно ни абсолютизироваться, ни трактоваться упрощенно. Уже в естественном языке достаточно ощутима «сила слова» — языковое регулирование и нормирование. В качестве таких относительных регулятивов выступают, в частности, различного рода языковые стереотипы в форме нормированных оборотов речи. Они возникают в процессе формирования мыслительных стереотипов, но приобретают определенную самостоятельность и влияют в свою очередь на мышление. Стандартизация мышления и его языковых форм представляет определенную ценность, поскольку является в известной мере «аккумулированным умственным трудом» (Г. Клаус), но может привести к догматизации мышления и даже манипулированию им. Почему необходим специализированный научный язык? В научном познании роль языка, принимаемого для фиксации идей и правил оперирования с ними, существенно возрастает. Исследователи давно отметили взаимозависимость развития наук и развития языка, а известный немецкий филолог Л. Ольшки в начале XX века стремился доказать, что история научной прозы есть в то же время и история наук. Исследуя литературу техники и прикладных наук от Средних веков до эпохи Возрождения, он стремился оценить как значение латыни — языка науки, так и ограниченность этого мертвого языка, его конфликт с живым народным языком в трудах ученых. «Действительно, с какой традицией связаны латинские сочинения Галилея, Декарта и Кеплера и с какой — их работы, написанные на живых языках? К кому они были обращены? Как приспособлялась латынь к револю- Глава 7. Методология научного исследования как ядро 241 ционным, основанным на новых воззрениях идеям этих великих новаторов и как они находили в народной, еще не развитой в литературном отношении речи выражение для своих идей?» (Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т. 1—3. М.;Л., 1933. С. 5). Уже здесь неявно присутствуют главные методологические проблемы языка науки: необходимость точных средств выражения (в этой роли выступала латынь) и задача преодоления нестрогости, многозначности «живого», естественного языка, являющегося «питательной средой» и источником научной терминологии. Почему существует необходимость в специальном языке науки и почему естественный язык порождает ненужные проблемы и противоречия? Рассмотрим особенности естественного языка. В силу богатства значений, множества метафор, сравнений, идиом и других средств иносказания, передачи явных и неявных смыслов он предстает как универсальное средство хранения и передачи знаний, а также мыслеоформления и общения, пригодное для любого вида деятельности. Но именно эта универсальность создает трудности использования его в научных текстах, а его достоинства оборачиваются недостатками. Среди них — многозначность, т. е. способность слов употребляться в разных значениях. Многозначны не только назывные, но и служебные слова. Так, для слова «есть» логики выявили пять значений: существования, вхождения в класс, принадлежности свойства предмету, тождества, равенства. Другая особенность естественного языка — сложность и неоднозначность грамматики, в частности множество исключений из правил и большое разнообразие самих правил. Определенное «неудобство» представляют громоздкость его конструкций, что хорошо видно при сравнении, например, словесного описания и формульного выражения алгебраической или химической закономерности. Следует отметить еще одну особенность, на которую не всегда обращают внимание, что может привести к парадоксу. В естественном языке, как правило, не различают смысловых, или семантических, уровней языка, тогда как во избежание противоречий и парадоксов следует различать язык, на котором говорят об объектах (объектный язык), и язык, на котором говорят о самом языке или о теории этого объекта (метаязык). Из факта смешения объектного языка и метаязыка следуют парадоксы типа известного еще с VI века до н. э.: «Критянин Эпименид сказал, что все критяне лжецы», из чего следует противоречащее утверждение: «Неверно, что все критяне лжецы, ибо Эпименид — критянин, следова- 242 Часть III. Методология научного исследования тельно, он лжет, а значит, положение, им высказанное, ложно». Но что особенно важно, подобные противоречия позже были обнаружены в математике в основаниях теории множеств. Все эти особенности вызывают необходимость создания специального языка на базе естественного, но с иными свойствами, когда обычные слова наряду с другими знаками включаются в сознательно созданные знаковые системы для обозначения специального знания. Один из важнейших путей становления научного языка — создание терминологических систем, являющихся разновидностью национального литературного языка. Как показали, например, исследования Л.Л. Кутиной по становлению терминологии физики в России, естественный язык поставляет для терминологических систем их элементы. Слово общего языка, выполняя особую функцию — быть обозначением (знаком) данного понятия в данной системе понятий, превращается в термин. Цель — добиться соответствия: одно слово — одно понятие, одно понятие — один знак (слово). Происходит своего рода единоборство кодовых свойств создающейся терминологической системы и общеязыковых свойств составляющих ее знаков — слов. Из лексической системы естественного языка постоянно идут импульсы, разрушающие чистоту терминологических отношений и препятствующие установлению однозначного соответствия системы терминов и системы понятий. Замечено, что в истории терминов и терминологий отражаются различные социальные обстоятельства: смена научных воззрений, интеграция и дифференциация научных дисциплин, культурные связи, степень и особенности развития языка, состояние лексической и стилистической систем (Кутина Л.Л. Формирование терминологии физики в России. М.; Л., 1966). Концептуальная точность понятия достигается тем, что термин как бы «очищается» от старых значений и полностью задается семантическим полем данной конкретной теоретической системы, что повышает его познавательную ценность. Приближение к достоверности и точности знания объективных законов возможно лишь в том случае, если эта проблема решается не только на концептуальном (понятийном), но и на операциональном уровне, что предполагает совершенствование средств измерения и техники эксперимента. Одна из трудностей, возникающих при построении системы научной терминологии, — определение термина. Разумеется, в большинстве случаев это удается, но не всегда, поскольку может Глава 7. Методология научного исследования как ядро 243 возникнуть ситуация, когда четко определить границы «смыслового поля» термина практически невозможно. Пример такой ситуации приводит В.В. Налимов в связи с термином «документ», который можно определить следующим образом: «Документом называется любой материальный носитель, на котором закреплена некоторая информация, выраженная на любом языке». Такое определение совпадает с нашим интуитивным представлением, но очень скоро обнаруживается, что, например, забор, на котором что-либо написано, превращается в документ, хотя это уже не соответствует нашим представлениям о том, что есть документ. Чтобы уточнить, приходится вводить новые признаки, но тогда теряется всеобщность термина, хотя в других случаях введение или исключение каких-то признаков помогает уточнению. В таких случаях мы часто ограничиваемся интуитивными представлениями, не вводя строгих определений (Налимов В.В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков. М., 1974. С. 131). Существенным моментом языка науки является связь его терминов с теорией, причем смысл даже известных общенаучных понятий может существенно варьироваться в зависимости от контекста, меняющегося исторически, в зависимости от концепции автора или от самой научной дисциплины. Еще Аристотель отмечал, что особенность употребления «общего понятия» должна быть зафиксирована и выражена явно. Это требование не столь уж тривиально, как может показаться поначалу. Так, если воспользоваться примером Аристотеля, который в качестве общего рассматривает понятие «равное», казалось бы, интуитивно ясное всем, то можно обнаружить, что уже в геометрии потребовалось указать, когда два геометрических объекта будут считаться равными. В частности, идущие от Евдокса аксиомы, определяющие отношения равенства и неравенства, включают и аксиому, которую Евклид в «Началах» формулирует следующим образом: «и совмещающиеся друг с другом равны между собой». Тем самым выявляется специфика геометрического равенства. В современных науках в силу общего характера понятия равенства также требуется его конкретизация при сохранении определенного общего значения. Так, в работах по кристаллографии при рассмотрении различных типов симметрии пришлось ввести обобщенное определение равенства. Известный в этой области специалист Д.В. Шубников сделал это следующий образом: два предмета мы будем называть равными в отношении того или ино- 244 Часть III. Методология научного исследования го признака, если оба предмета обладают этим признаком. Однако в подавляющем большинстве специальных работ по симметрии понятие равенства явно не формулируется, что вызывает трудности и расхождения в трактовке проблем. Анализ содержания, смысла и значения термина в данном контексте — методологическое требование к любому исследователю. Разумеется, при этом следует учитывать зависимость языка и способов введения терминов от характера самого научного знания. Авторы новой концепции создают, по сути, свою понятийную систему частично из новых, частично из уже используемых слов естественного и научного языков. Многие известные ученые-естествоиспытатели осознают возникающие при этом лингвистические, вообще «гуманитарные» проблемы и стремятся дать им методологические объяснения. Так, хорошо известна работа В. Гейзенберга о языке и реальности в современной физике, где он обсуждает проблемы возникновения научного языка в диалогах Платона, соотношение обыденного и научного, математического и физического языков, языков классической физики, теории относительности и квантовой механики. Во многих случаях спорные вопросы о «реальном» или «кажущемся», по существу, «никакого отношения не имеют к фактам, а касаются только языка». Он показал «узость обычных логических схем» и соответственно базирующихся на них языковых выражений для новой области физики — квантовой теории, где ситуация не может быть описана с помощью однозначных «да», «нет», третьего не дано и требуется определенная модификация классической логики. В целом «язык, по крайней мере в определенной степени, уже приспособился к действительному положению вещей. Но он не является настолько точным языком, чтобы его можно было использовать для нормальных процессов логического вывода, этот язык вызывает в нашем мышлении образы, а одновременно с ними и чувство, что эти образы обладают недостаточно отчетливой связью с реальностью, что они отображают только тенденции стать действительностью» (Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., 1989. С. 113). Приемы живой речи и возможности формализации в языке естественных наук Исследователи языка науки подметили еще одну в определенном смысле парадоксальную особенность: наряду со стремлением «преодолеть» те или иные свойства естественного языка в науке Глава 7. Методология научного исследования как ядро 245 для создания терминов и новых понятий могут сознательно использоваться конкретные стилистические формы и приемы живой речи. Особенно велика в языке науки роль метафор, причем не только в социально-гуманитарных, но и в естествознании и математических науках. Так, исследователи рассматривают один из основных терминов физики — «сила», который, возникнув из представления о человеческой силе еще в древней философии, прошел через труды Кеплера и Ньютона до современной физики, ни разу не получив строгого определения, оставаясь все время на уровне метафоры. Это отмечал Ф. Энгельс, когда писал, что представление о силе заимствовано, как это признается всеми (начиная от Гегеля и кончая Гельмгольцем), из проявлений деятельности человеческого организма по отношению к окружающей его среде. В математике используются такие метафоры, как фильтр, сортировка, стиснутые корни, выбивание корней многочленов, метафорического происхождения и такой термин, как множество. Для чего используется метафора в языке науки? Отметим несколько наиболее важных моментов. Метафора, как известно, предполагает использование слова или выражения не по прямому назначению, вследствие чего происходит преобразование его смысла, возникают комплексы ассоциаций, представлений, новое понимание традиционных терминов и понятий. Метафорическое использование языковых конструкций позволяет мысленно разорвать жесткую связь конкретного свойства и конкретного объекта, считать данное свойство общим для разнотипных объектов, на этой основе строить более широкие классы, объединять разнородные объекты в единую систему, отвлеченное свойство рассматривать в качестве заместителя самого реального объекта и т. п. Метафора используется и там, где описываются недоступные для непосредственного наблюдения объекты либо гипотетические объекты, не включенные в эмпирические исследования. Так, в частности, возникают понятия типа «шарм», «очарование» элементарных частиц, «цветность» кварков и т. п. В целом исследователи этих проблем приходят к выводу, что без создания метафорических контекстов, введения терминов-метафор невозможно получить новое знание, включить его в систему существующих представлений и обеспечить понимание. Вместе с тем без вытеснения ненужных метафорических смыслов из области научного исследования и из самого языка науки невозможно получение точного знания. В том случае когда на первый план выдвигаются задачи получения точного языка и знания, создают специальные формализован- 246 Часть III. Методология научного исследования ные языки. Они характеризуются рядом особенностей: четким различением объектного языка и метаязыка, на котором описывается данный объектный язык; введением алфавита, т. е. списка исходных знаков и терминов; правил, определяющих значение этих знаков и терминов; правил построения из исходных терминов и выражений более сложных знаков и знаковых систем; правил перехода от одних знаковых систем к другим. Язык, построенный на основе специального алфавита и правил, не только достигает высокой степени точности, но является необходимым условием применения компьютера. Таким образом, в целом научный язык стремится к относительно жесткой связи между знаком и значением, четкому определению правил описания и объяснения, а само мышление предполагает строго заданную систему логического анализа и синтеза на основании специальной теории. Следует отметить, что научное знание неоднородно. В зависимости от степени формализованности и характера применяемых методов, сочетания эмпирического и теоретического уровней, степени и характера присутствия субъекта, его системы ценностей, а также по другим подобным параметрам специальное научное знание представлено такими типами, как логико-математическое знание, естествознание (включая математизированное естествознание и естественно- исторические науки), обществознание, представленное социальными и гуманитарными науками. Философское знание имеет свои характеристики, в том числе существенно отличающие его от специального научного как по предмету, методам, так и по функциям. Некоторые особенности языка гуманитарных наук В этой области научного знания непосредственность нашего видения мира и самих себя сберегается языком и находится «в его распоряжении». Именно в языке не только сохраняется постоянное, но и выражается изменчивое, а также становится видимой та действительность, которая возвышается над индивидуальным сознанием. Гадамер приходит к выводу, что язык не является продуктом рефлектирующего мышления, языковой характер нашего опыта предшествует всему, что мы познаем и высказываем, и то, что является предметом познания и высказывания, всегда уже окружено «мировым горизонтом языка». Очевидно, что эти идеи герменевтики в соотношении с различными концепциями языка должны лечь в основания современной гуманитарной эпистемологии, философии познания в целом. Именно Гадамером подмечено, что язык не Глава 7. Методология научного исследования как ядро 247 является инструментом, орудием, которое можно применять или не применять (быть временно как бы безъязыким) в зависимости от потребности. В действительности мы «всегда охвачены языком», не существуем без него, если даже молчим, не говорим, «в языке мы обычно так же дома, как и в мире». Он определил три основные характеристики языка, которые не учитываются в полной мере при его когнитивных оценках. Прежде всего — это «реальное самозабвение языка» — удивительное свойство, проявляющееся в том, что все «параметры» языка — структура, грамматика, синтаксис и другие не осознаются в живом языке, и можно даже выявить зависимость: чем язык более живой, тем он менее осознается, как бы прячется за тем, «что им сказывается». Нужны специальные усилия для выделения лингвистических характеристик, что возможно лишь при отстраненном, абстрактном отношении к языку или необходимо при изучении чужого языка. Если это учесть, то роль языка в познании должна рассматриваться не только в плане когнитивных и коммуникативных возможностей, но и с учетом тех явно не обозначенных представлений о мире (картины мира), традиций культуры, менталитета говорящих и мыслящих на этом языке, которые проявляют в самом говорении как живом знании и общении, т. е. в реальной жизни языка и человека в нем. И тогда на первое место выходят не только формально и достаточно жестко организованные свойства и параметры языка, но и его неопределенные, стихийные, подразумеваемые и неявные смыслы и значения, что так значимо для гуманитарного знания. Само отношение к четкости и нечеткости в языке существенно меняется. Вторая характеристика языка, выделяемая Гадамером, — «безличность» — означает, что говорение не относится к сфере «Я», но к сфере «Мы» и формы протекания разговора (диалога) можно описать понятием игры, «игры речей и ответов». Эта особенность языка также значима для понимания его миссии в познании, поскольку помогает уловить возникающее в диалоге единство языка с виртуальными феноменами познания — новой реальностью, возникающей в диалоге, а также в скрытых смыслах текстов, возникающих на границе двух сознаний — автора и читателя. Язык как говорение — сфера «Мы» — позволяет познавать еще одну особенность. Это не само слово, но «тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, — короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть все то, что не может быть написано» (Ниц- 248 Часть III. Методология научного исследования ше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изречения // Он же. Соч.: В 2 т. Т. 1.М., 1990. С. 751). Третье качество, по Гадамеру, — универсальность языка как универсальность разума, с которой «шагает в ногу» умение говорить; сам разговор «обладает внутренней бесконечностью», его «обрыв» сохраняет возможность возобновления бесконечного диалога, в пространстве которого находятся все вопросы и ответы. Он иллюстрирует это положение конкретным примером — опытом перевода и переводчика, который «должен отвоевать внутри себя бесконечное пространство говорения, которое соответствует сказанному на чужом языке» (Гадамер Г.-Г. Человек и язык // От Я к ДРУГОМУ. Минск, 1997. С. 140). Другой аспект проблемы «достоверность и языковые игры» — связь между несомненным, уверенным и правилами «языковых игр». Среди известных общих высказываний Витгенштейна о правилах «языковых игр» исследователи отмечают и такие особенности этих правил, как то, что они управляют ходами в игре; их нарушение означает выход за пределы данной игры, ее прекращение. Существуют определенные ходы, которые играющий обязан делать, поскольку играет в определенную «языковую игру». Например: описание и измерение объекта, формулирование и проверка гипотез, описание результатов экспериментов, перевод с одного языка на другой и т. д. Место единой идеальной логики языка, отражающей структурные основы мира, занимают системы правил многочисленных «языковых игр». В следовании образцам и правилам «языковых игр» соединены условия коммуникации и соответствия реальности. Как соотносятся правила «языковых игр» и достоверность? Прежде всего это правила особого рода: «языковая игра» по правилам означает соответствие определенным образцам действия и идеалам. Достоверно то, что соответствует образцам действия игры, поскольку через них и осуществляется выход на реальность в системе определенных коммуникаций. Тем самым достоверность не остается в сфере только предметного знания, но проявляет себя и как характеристика определенных действий по правилам «языковой игры». Усвоение таких правил не сводится к простому их «выучиванию», а предполагает практическое освоение в совместной деятельности, участие в «языковых играх» и различных их ходах. В таких играх- практиках усваиваются не только правила, обеспечивающие достоверность, но сами значения слов, поскольку для Витгенштейна «...значение слова есть способ его употребления. Ибо этот способ есть то, что мы усваиваем, когда данное Глава 7. Методология научного исследования как ядро 249 слово впервые входит в наш язык» (Витгенштейн Л. О достоверности // Вопросы философии. 1991. № 2. С. 72. § 61). Прежде всего необходимо напомнить, что различные категории высказываний в гуманитарном знании должны подчиняться введенным правилам, определяющим их свойства и употребление. Правила конвенциональны, и если нет правил, то нет игры; игра предполагает «борьбу», убеждение и вопрошание, которые предстают элементарными формами социальных связей и одновременно показывают, что коммуникации и сообщения всегда различны. Таким образом, теория коммуникаций дополняется «теорией игр», предполагающей не только повествование, рассказ, но также «борьбу», дискуссию и противостояние. Поскольку гуманитарное знание не сводится к науке и специальному познанию, то, соответственно, оно складывается не только из совокупности истинных высказываний, но и из различного рода высказываний, характеризующихся критериями справедливости, добра, красоты или деловыми, «техническими» оценками. В таком случае мы имеем знание с широким полем воздействия, по форме близкое к рассказу, — знание, которое передается повествованиями, которое определяет, что нужно сказать, чтобы услышали, что нужно слушать, чтобы получить возможность говорить, что нужно играть, чтобы суметь создать предмет рассказа. Такое знание близко к преданиям, обычаям, притчам, сказкам, поговоркам и пословицам. Таким образом, повествовательное, нарративное знание — а эта форма преобладает и во вненаучном знании — допускает множественность языковых игр, осуществляющихся одновременно и во взаимодополнении. Сравнение научного и нарративного знания приводит к выводу, что в существовании первого необходимости не больше и не меньше, чем во втором. Они сформированы совокупностями высказываний, направленными на «игроков» в рамках общих правил языковой игры. Нельзя оценивать нарративное (чаще всего гуманитарное) знание с позиций науки, а науку — с позиций нарративного знания — это будет ошибочно, так как критерии различны. Главное различие между научным и нарративным знанием — это то, что последнее не придает большого значения вопросу своей обоснованности (легитимации); оно подтверждает самое себя через свою полезность, важность и т. п. и потому не прибегает к аргументации или приведению доказательств. Оно соединяет невнимание к проблемам научного дискурса с определенной «терпимостью» к нему и рассматривает его всего лишь как разновидность внутри нарративных культур. Противоречие — отделить 250 Часть III. Методология научного исследования научное знание от нарративного, но в то же время и произвести первое как «зародыш» из второго. Нарративное знание является основой, «горизонтом» объективного познания, и, более того, науки нового времени возникают из различных нарративов (рассказов) и являются описанием «жизненного мира». За этим стоит стремление расширить «царство познания», не сводя его только к научному, а включая всю сферу суждений и все модальности верования. Кризис рассказа и господство языковых игр, объективизма и инструментализма, языка «позитивных» наук, вновь вставшая проблема способов легитимации научного знания через критерий результативности — эти и другие подобные проблемы могут быть продуктивно рассмотрены с помощью метода языковых игр. Они позволяют выявить нетривиальные проблемы, в частности через соотношение научного и нарративного знания — ведь за этим соотношением стоят также проблемы теоретического и эмпирического, формального и содержательного, объяснения и понимания, естественно-научного и гуманитарного знания, не утратившие своей актуальности. Гуманитарные науки, используя нарративное знание и соответствующие языки, имеют свои критерии оценки «научности» и признают ее различные типы. Филология, история, историография культуры и другие близкие к ним науки не могут развиваться под сенью идеалов «научности» и объективности естественно-научного и тем более формализованного знания. Есть совсем другие, ставшие классическими гуманитарные образцы «научности» и соответствующий им язык, где определенная доля методологизма и аналитики успешно сочетается с нарративностью, «рассказом» как свободным размышлением, и происходит это на пересечении различных «горизонтов» культуры, науки и искусства. Так, исследование форм жизненного уклада и форм мышления в знаменитой «Осени Средневековья» голландского ученого Й. Хейзинги содержит значительную долю «рассказа», поэзии, но также и элементы глубокого методологического анализа. Размышляя об этой двойственности, российский исследователь A.B. Михайлов отмечал, что «надо было принимать известные методологические положения и одновременно отказываться от полной методологической проработанности... Надо было уметь находиться в весьма неопределенных просторах между строгой научностью и вольной фантазией: последняя в чистом виде абсолютно неприемлема, первая неприемлема по своей отвлеченности и по Глава 7. Методологий научного исследования как ядро 251 причине заключенного в ней методологического насилия над историей» (Михаилов A.B. Й. Хейзинга в историографии культуры // Хейзинга Й. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М. 1988. С. 427). И хотя сам Хейзинга не приветствовал «беллетризованные исторические труды», он мог свободно и творчески мыслить не в одной лишь «научной» языковой игре, но в многообразии языковых игр, во взаимодополнительности науки и нарратива. Особенности введения нового термина в гуманитарном знании состоят часто в том, что ему не может быть дано строгого определения, смысл его наращивается постепенно, с изложением концепции, развертыванием системы рассуждении, т. е. используется то, что называют «контекстуальным определением». Примерами этому могут служить введенные М.М. Бахтиным понятия «текст», «хронотоп», новое осмысление термина «поэтика» в работах Д.С. Лихачева, С.С. Аверинцева. Способ контекстуального определения здесь, по-видимому, неизбежен и наиболее плодотворен еще и потому, что в гуманитарных науках особенно велико количество предлагаемых концепций относительно каждого объекта и имеется значительное расхождение между системой понятий и системой соответствующих им терминов. Несомненный интерес представляют формы осмысления ценностных факторов, определяющих характер абстракций в гуманитарном тексте. Анализ историко-литературных исследований позволяет увидеть различные способы абстрагирования, которое не стремится к предельной степени общности, что обусловлено самим характером гуманитарного познания, отражает его специфику. При этом заслуживает внимания вопрос о сохранении содержательной стороны таких абстракций. Обращения к исследованиям, в частности, по древнерусской литературе дает возможность увидеть многообразные способы абстрагирования: предельное «возвышение» стиля и языка путем исключения бытовой лексики, повтор синонимов, сочетание сходных сравнений, стирающих все видовые отличия и сохраняющих лишь самое общее, абстрактное; повторение эпитетов, однокоренных слов и других элементов текста; усиление таинственности и невыразимости явления; наконец, путем своеобразного «абстрактного психологизма» при описании действующих лиц. Это в полной мере отражало стремление средневековой литературы, преимущественно церковной, найти, как отмечал Д.С. Лихачев, общее, абсолютное и вечное в частном, 252 Часть III. Методология научного исследования конкретном и временном, невещественное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни. Такие приемы позволяли «разрушить» конкретность и материальность мира, поднять события жизни действующих лиц над обыденностью, рассматривать их под знаком вечности и тем самым перевести, по существу, на абстрактный уровень. Эти же задачи, обязательные для любого гуманитарного исследования, лежат в основе другого приема абстрагирования — повторяемости образов, сочетания сходных сравнений, метафор, эпитетов, использования трафаретных, традиционных сочетаний, в которых отражаются сложившиеся богословские представления, указания на религиозную трактовку сущности явлений. При использовании этих приемов к отвлеченности богословской мысли добавляется отвлеченность чувств, поскольку в результате повторов, трафаретов стираются все ощутимые признаки и сохраняется лишь общее эмоционально-возвышенное описание. Особенно интересны приемы, с помощью которых удается достичь чисто мировоззренческих, философско-богословских результатов — утверждения примата духовного над материальным, а также глубины, таинственности и невыразимости духовного. Определенный эмоциональный настрой, впечатление мистической значительности текста, затрудненности описания и выражения в словах и текстах духовных, божественных явлений обеспечиваются применением тавтологии, нагромождением однокоренных слов, нарочитым усложнением текста для его мистической значительности. Таким образом, «зыбкость всего материального и телесного при повторяемости и извечности всех духовных явлений — таков мировоззренческий принцип, становящийся одновременно и принципом стилистическим» (Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 31). В 90-х годах наряду с термином «понятие» начинает более активно входить в оборот в различных гуманитарных текстах термин «концепт», представление о котором существенно обогатилось при обращении к историко-философской традиции. Как показала С.С. Неретина, исследовавшая концептуализм средневекового философа П. Абеляра, термин conceptio в его «Логике» имеет значение «схватывания» единичного и многообразного в осуществляемом «душой» акте познания. «Недооцененный» в истории философии концептуализм уже нашел способ и термин, не отбрасывающий единичное, конкретное, индивидное, но выражающий их в «спаянности» с общим, универсальным. Глава 7. Методология научного исследования как ядро 253 Соответственно, универсальное предстает в нем как «полнота конкретности», что существенно отличает концепт от понятия, и прежде всего потому, что его целостность предполагает соотношение с «душой слушателя». Концепт формируется речью «в пространстве души», в общении, синтезируя такие способности души, как память, воображение и суждение, в то время как «понятие есть объективное идеальное единство различных моментов предмета и связано со знаковыми и значимыми структурами языка, выполняющего функции становления мысли, независимо от общения» (Неретина С.С. Тропы и концепты. М., 1999. С. 29). Сегодня существуют и более зрелые представления о концептах. В частности, в когнитивных науках «концепт» — это термин, обозначающий единицу ментальных ресурсов сознания и информационной структуры, отражающий знание и опыт человека. Это — содержательная единица памяти, концептуальной системы и языка мозга, а также всей картины мира, отраженной в человеческой психике. В целом концепты — это «интерпретаторы смыслов», форма обработки субъективного опыта путем подведения его под определенные категории и классы, основная единица хранения и передачи информации, достаточно гибкая и изменяющаяся с ростом знания. Общечеловеческие, универсальные концепты специфически группируются и вербализуются в разных языках в зависимости от лингвистических, прагматических и культурологических факторов. Концепты организуются также в иерархические, часто ассоциативные семантические сети, как это представлено, например, в моделях хранения знаний в памяти человека. Существенным продвижением в освоении и применении термина «концепт», вхождении его в культурологические и гуманитарные тексты станет, безусловно, словарь концептов русской культуры — фундаментальная работа, осуществленная в последние годы Ю.С. Степановым. Всей работе предпослана содержательная интерпретация концепта, выявляющая позиции автора, для которого базовые концепты существуют «над индивидуальными употреблениями» и способ их «суммирования» является генетическим. Моменты историзма, темпоральных характеристик концепта, а также его определенности в культуре становятся важнейшими его характеристиками. Однако культурно-исторический подход приводит автора к значительному расширению термина «концепт», а введенное понятие «концептуализированной предметной области» в языке и культуре предполагает уже объединение в одном общем представлении — «культурном концеп- 254 Часть III. Методология научного исследования те» не только слов, мифологем, но также ритуалов, вещей и материальных предметов, в том случае если они несут духовный смысл и выступают в роли символов. В полной мере концепт используется при разработке такой проблематики, как концептуализация внешнего мира, заложенная в языке. Исследования известного лингвиста А. Вежбицкой по теории метаязыка и этнограмматике осуществлены на стыке с психологией культуры, культурологией, наукой о познании. Она исходит из того, что нельзя описать «мир как он есть» на естественном языке, так как последний изначально задает свою картину мира, а все значения являются субъективными, антропоцентричными и этноцентричными. В книге «Язык. Культура. Познание», в значительной мере посвященной русскому языку, его национальным особенностям, Вежбицкая, осуществляя сопоставление этнографически специфичных концептов, обосновывает, что та или иная концептуализация внешнего мира заложена в языке. В нем отражаются не только особенности природных условий или культуры, но и своеобразие национального характера его носителей — например, в русском языке необычайно подробно разработано семантическое поле эмоций. Конкретным концептам А. Вежбицкая посвятила специальную работу «Концептуальные основы психологии культуры». На основе ее идей отечественный исследователь O.A. Корнилов предложил свое понимание отношения концептов научной картины мира и языковой картины мира, принципиально различающихся нетождественностью объектов отражения, а также характером соотнесенности каждой из проекций внешнего мира с самим этим миром. Совокупность концептов образуют языковую картину мира национального языка, что дает основание для введения нового концепта — «национальная языковая картина мира». В философских текстах также существует, хотя часто и неявно, свой опыт применения концептов. И это касается не только истории философии, но и современных исследований. В частности, в фундаментальной работе Ж. Делеза «Различие и повторение» (1969) не просто различаются понятия и концепты, но исследуются разные порядки общности — подобие и равенство, принципиальное несовпадение повторения и общности, номинальные концепты, понятия природы, понятия свободы. Для понимания природы и различия концептов и понятий естественно-научного или гуманитарно-философского знания представляется значимым следовать идеям Делеза о различии Глава 7. Методология научного исследования как ядро 255 между повторением и общностью, о том, что общность представлена качественным классом подобного и количественным классом равноценного, что общность частного противопоставлена повторению особенного. Соответственно, «язык науки, где преобладает символ равенства и каждый термин может быть заменен другим, и лирический язык, каждый незаменимый термин которого может быть лишь повторен», тем самым четко различаются. И дело здесь не только в разных типах знания — научном и художественном, но и в фундаментальном различии способов образования и природы понятия и концепта, для которого «повторение выступает как логос единичного, особенного». И это различие в характере общности еще более подчеркивается Делезом далее: «Существует очень большая разница между общностью, всегда означающей логическую силу понятия, и повторением, свидетельствующим о его бессилии или реальном пределе». Итак, не во всех случаях мы можем пользоваться понятием и логической общностью, потребность в концепте, опирающемся на повторение, особенно существенна там, где имеется «частный мыслитель», где объект наделен сознанием, где не может быть простого обобщения индивида как «экземпляра» по законам логики Аристотеля. Этот короткий и, разумеется, весьма неполный экскурс в существующие исследования о концепте убеждает тем не менее в том, что феномен, именуемый концептом, имеет богатую предысторию, в определенной степени рассмотрен в различных текстах и сегодня становится все более значимым в многообразных областях знания. Вместе с тем очевидно, что значения, вкладываемые исследователями в термин «концепт», достаточно серьезно расходятся, а его эвристические возможности используются недостаточно даже там, где исследователь в нем остро нуждается, как, например, в теории культуры, филологии, герменевтике и философии познания. Очевидно, что дело здесь не просто в несовершенстве терминологии, но в необходимости выявить и зафиксировать некие феномены, не сводимые к строго логическим формам понятий. Это скорее «смыслообразы», образованные из различных по составу элементов, смыслы которых должны быть специально выяснены. Разумеется, для выяснения природы этих сущностей необходимо использовать не только собственно герменевтические, но и другие средства. Вместе с тем обращение к герменевтическим текстам позволяет обнаружить разнообразные формы такого феномена, как концепт. Так, Дильтей предлагал способы герменевтической интерпретации такого явления, как «жизнь», разумеется, не как 256 Часть III. Методология научного исследования логического понятия, но как особого рода феномена наук о духе и истории (не естествознания!), к которому с полным правом можно применить термин «концепт». Он дает не логическую, но герменевтическую характеристику понятий как определенного типа «проявлений жизни», что позволяет нетрадиционно осмыслить их особенности. Литература Основная Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. Витгенштейн Л. О достоверности // Вопросы философии. 1991. № 2. Гадамар Г.-Г. Человек и язык // От Я к ДРУГОМУ. Минск, 1997. Гадамер X. -Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., 1989. Котов Р.Г., Никитина С.Е., Васильева Н.В. и др. Естественный язык, искусственные языки и информационные процессы в современном обществе. М., 1988. Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002. Неретина СС. Тропы и концепты. М., 1999. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. Штофф В.А. Проблемы методологии научного познания. М., 1978. Дополнительная Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998. Кутина Л.Л. Языковые процессы, возникающие при становлении научных терминологических систем // Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. М., 1970. Михайлов A.B. Й. Хейзинга в историографии культуры //Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., 1988. Рикер П. Время и рассказ. Т. 1. Интрига и исторический рассказ. М.; СПб., 1998. В о п р о с ы для с а м о п р о в е р к и 1. Как В. Гумбольдт понимал культурно-историческую природу языка? Глава 7. Методология научного исследования как ядро 257 2. Научный язык, в чем его особенности? 3. Свойства естественного языка, его отличия от научного. 4. Что такое «объектный язык» и «метаязык»? 5. Для чего нужна метафора в науке? 6. Приемы создания формализованного языка, их последовательность. 7. Три характеристики языка, выделенные Г.- Г. Гадамером. 8. В чем суть идеи Л. Витгенштейна о «языковых играх»? 9. Особенности языка гуманитарных наук, соотношение научного и нарративного знания. 10. Понятие «концепта» в гуманитарном знании. |