Пять наследников, несущих в себе печать древней силы и огромной ответственности

• Название: Пять наследников, несущих в себе печать древней силы и огромной ответственности
• Дата: 04.04.2023
• Размер: 486.68 Kb.
• Имя файла: Tayna_proklyatogo_ozera_by_Alesya_Li_rukopis.docx
• Тип: Документы; #1037210
• страница: 5 из 35

Глава 5. Магия слова

Его звали Томас Элиот. Наследник фамилии, гордость и опора семьи. Он все чаще проводил с нами время.

С искренним удивлением я наблюдала за трогательной привязанностью высокомерной принцессы и ее вспыльчивого младшего брата.

Подобная теплота была огромной редкостью в знатных семьях. Любимым развлечением скучающих аристократов были измены и злословие, порожденные искренней ненавистью друг к другу.

Но будущий хозяин Замка был не таким. Настоящий принц, галантный со мной, внимательный к сестре. Он сдержанно шутил, цитировал философов, любил поэзию. С ним не случалось удручающих в своей бессмысленности бесед о ценности сервиза.

И недели не прошло, как я поняла: случилось страшное.

Я влюбилась. Безнадежно, отчаянно, как наивная провинциалка, к которым прежде относилась с таким презрением.

Я понимала, что красива, и умела этим пользоваться. Иногда я проводила время с мужчинами по любви, реже, просто чтобы не умереть с голоду в огромном лондонском доме, облаченной в платье сто́ящее как месячное жалование десяти гувернанток.

Я могла бы пойти в услужение, но репутация моего отца, баронета Кальхома, была широко известна в обществе, и двери в любой приличный дом были для меня закрыты. А благородные джентльмены дарили дорогие подарки, заложив которые, при должной экономии, можно было частично погасить долг отца, который неизменно проигрывал в карты больше, чем мы могли себе позволить.

Я не торговала собой. Мне было приятно их внимание, но не более того. Они были знатными, красивыми. Им нравилось мое остроумие, мое лицо, покатые плечи в вырезе платья. Некоторым из них я даже отвечала взаимностью, понимая, что никто из них все равно не женится на мне, но никогда я еще не чувствовала такого изнуряющего, болезненного влечения, как теперь. Оно капля за каплей выпивало из меня жизнь.

***

Портрет в холле, изображающий трех мужчин и двух женщин, так поразивший своей неуместностью, исчез, словно его и не было. Странно, но проходя здесь каждый день, я не сразу заметила пустое место там, где прежде висело заинтересовавшее меня полотно. Возможно, дело было в том, что все мои мысли теперь занимал Томас Элиот.

Я поинтересовалась у принцессы за ужином, но на мой вопрос она только покачала головой. По ее словам, все портреты находились на жилом этаже, никто не стал бы вешать подобное в холле. К тому же она так и не смогла определить по моему весьма подробному описанию, что за картину, я видела. Складывалось впечатление, что портрет этот и вовсе существовал только в моем воображении.

Хозяин и хозяйка Замка стояли у подножия главной лестницы. Я поспешно присела в реверансе, в очередной раз поражаясь их неуловимой схожести. Белые волосы, ледяные светлые глаза, утонченный аристократический вкус с налетом зимней стужи в любую погоду. Отчужденные и холодные, они проводили время порознь. Мне было понятно, почему их дети тянулись друг к другу. Томас Элиот и его сестра-принцесса прятались от одиночества огромного Замка, ведь даже многочисленной прислуги не хватало, чтобы наполнить его шумом и светом. Да никто и не пытался.

Избегая привлекать к себе лишнее внимание, я поднялась по лестнице. Красота ее деревянных панелей и богатая резьба превосходили любую, виденную мной прежде, включая ту, на которой сам король Георг приветствовал подданных на балу в своей резиденции.

За длинной и широкой галереей располагались четыре больших спальни с изящными и прекрасно оборудованными гардеробными. Для удобства и красоты этих помещений не пожалели ни вкуса, ни денег. Одна из них принадлежала принцессе.

***

— Мне кажется, ты загрустила — принцесса отложила вышивку и посмотрела на меня.

— Ну что вы, я никогда не чувствовала себя такой счастливой — иронично возразила я. В этом заявлении была достаточная доля правды, чтобы не быть обманом.

Меня кормили не хуже, чем при дворе, не обременяли поручениями. Я каталась верхо́м, играла на рояле, вела ничего не значащие беседы на французском, развлекая принцессу, пока та позировала для портрета, у меня даже было несколько часов в день, в которые я была предоставлена сама себе. Это было много, много больше того, о чем я прежде осмеливалась мечтать.

— Мой брат просил передать тебе это, — принцесса осторожно выдвинула из-под корзины для рукоделия сложенный вчетверо лист бумаги.

— Он сказал, это перевод с греческого. Ты интересуешься историей? — вопрос прозвучал с таким надменным недоумением, словно я какая-нибудь деревенщина.

И все же временами она невыносима.

Сдержанно поблагодарив, я поспешно развернула послание.
«...Я хочу умолять вас выслушать меня. Я осознаю, что нуждаюсь в снисхождении. Изо дня в день казню себя за грубость, что позволил себе при нашей первой встрече. Вы найдете в себе великодушие простить того, кто не сумел оценить с первого взгляда вашу прелестную наружность, ваше покоряющее изящество?

Позвольте мне все исправить. Покой оставил меня. Одно только слово — и вы станете истинным творцом моего счастья. Но прежде чем произнести его, подумайте, ведь ваше слово также может сделать меня еще более несчастным.

Кончаю тем, с чего начал: умоляю о снисхождении. Я просил вас выслушать меня. Осмелюсь на большее: прошу о встрече. Буду ждать вас сегодня вечером, около девяти, там, где впервые увидел вас.

Если вы не придете, это внушит мне мысль, что вы оскорблены, и мне ни за что не снискать вашего расположения».
Подписи не было.

Такая легкость окутала меня, что если бы я стала птицей, тотчас воспарила над Замком.

Я поспешно спрятала письмо в свою корзинку.

Принцесса, занятая вышивкой, перемены во мне не заметила. Я мысленно поблагодарила выучку светских салонов, где не принято было демонстрировать чувств.

Был еще только полдень. Мне предстояло несколько часов томительного ожидания, но наградой за них послужит неземное блаженство.

Амир заехал в десять. Аттина всячески старалась вести себя так, словно накануне не случилось ничего необычного. Но все равно было неловко. Даже больше чем обычно. Амир Гатри-Эванс был здесь, рядом с ней, словно ожившая фантазия, и ей хотелось, чтобы их встреча никогда не заканчивалась. Что плохого, если они побудут вместе совсем чуть-чуть?

В машине Амир неожиданно спросил: «А ты помнишь, что заговорила со мной первая? Из всех наследников пяти Старших семей это была именно ты». Звучало так, словно эта деталь, очень важна для него.

Сколько им тогда было? Лет пять? Аттина честно попыталась вспомнить, когда это случилось. Но ничего не вышло. Она помнила Амира во множестве ситуаций, в разные годы, но именно эта, самая первая их встреча начисто стерлась у нее из памяти. А он все молчал, словно ожидая, что она сейчас бросится расписывать детали. К счастью, у них были дела поважнее. Так и не дождавшись от нее какой бы то ни было реакции, Амир перевел беседу на насущные вопросы.

Они заняли столик в уютном старом пабе, с фамилией «Коллингвуд» на вывеске и заказали кофе. Некоторые посетители, несмотря на ранний час, предпочитали напитки покрепче. Оглянувшись, словно кто-то мог за ними шпионить, Амир Гатри-Эванс жестом фокусника извлек из кармана рекламу… пиццерии.

— В Килимскоте только одна приличная пиццерия, верно? — Амир улыбнулся. — И что примечательно, она НЕ принадлежит Коллингвудам. И лого у нее запоминающееся.

— Не понимаю, чем это может помочь, — задумчиво произнесла Аттина, разглядывая рекламу. — Лого, и вправду, запоминалось.

— Сейчас увидишь.

Амир достал телефон, ручку, придвинул к себе салфетку и, завершив приготовления, быстро набрал номер пиццерии.

— Добрый день.

Аттина отчетливо слышала голос оператора в трубке.

— Добрый день, — отозвался Амир. — Хотел бы заказать одну Маргариту и картошку с сырным соусом.


— Напитки?

— Колу, литр, и воду, без газа.


— Фамилия?

— Барлоу.


— Ваш номер телефона [phone]?

— Да, — поспешно согласился Амир, едва успев его законспектировать.


— Добавить этот номер в базу?

— Нет.


— Ваш адрес Бринтон-Уолк, 28. Все верно?

— Да! — радостно, согласился Амир, торопливо записывая улицу и номер дома на бумажной салфетке.


— Оплата?

— Наличными.


— Какие-то пожелания к заказу?

— Напишите на коробке «С уважением, Круг».

— Хорошего дня, — невозмутимо подытожил оператор и отключился.

Аттина захлопала в ладоши, с непритворным восторгом глядя на Амира. Тот шутливо поклонился.

— А теперь надо доехать туда быстрее курьера.

Они добрались за десять минут. Район был чистым и тихим, приземистый домик с разной формы окошками — неказист, но мил. Когда-то давно Бринтон-уолк была главной проезжей дорогой небольшого городка, теперь же она стала тихой пешеходной улицей. На нее выходило множество маленьких извилистых проулков между разросшимися, как грибы после дождя, новыми домами.

Терпеливо дождавшись курьера из пиццерии, они озадачили его желанием, оплатить заказ, но щедрые чаевые компенсировали его удивление.

Бдительно проследив, в какую именно квартиру он позвонит, Амир поспешно потащил Аттину обратно к машине.


— Мы разве не зайдем?

— Нет, — Амир заговорщицки улыбнулся.

— Но он же может опять исчезнуть, — забеспокоилась Аттина.

— Юлиан Барлоу, очевидно, ждет Сопряжения. Осталось чуть больше двух месяцев, он не станет менять квартиру. Нам всего лишь надо дать ему понять, что так просто от нас не отделаться.

Курьер вернулся с пустыми руками, быстро загрузился на мопед и уехал.

— Ну надо же, он дома! Я даже не думал, что все так удачно сложится, — Амир удовлетворенно кивнул и тут же полез за телефоном. Аттина с любопытством заглянула в экран. Амир набирал короткое сообщение, всего два слова: «приятного аппетита». Несколько томительных минут ничего не происходило, и когда они уже окончательно решили, что ответа не будет, телефон гордо продемонстрировал входящее сообщение: «В следующий раз закажи Четыре сыра».

— Вот и славно, — Амир воодушевленно хлопнул ладонями по рулю и завел мотор. — В следующий раз позвоним в суши-бар.

— И долго ты собираешься его прикармливать? — со смешком поинтересовалась Аттина.

— Как пойдет. Главное, он уже понял, что мы настроены серьезно и из-под земли его достанем, если понадобится.

Аттина подумала, что даже если бы и не была влюблена в Амира с самого детства, сегодня она бы точно в него влюбилась.

***

— Ты вернулся! Еще чуть-чуть и я не смогла бы тебя прикрыть! — Гвен, сидящая на кровати в своей спальне, порывисто вскочила, но, подбежав к брату, остановилась. — От тебя так разит перегаром, что гости на приеме попадают замертво! — она брезгливо поморщилась. — Тебе надо привести себя в порядок. Мать будет в бешенстве, если ты опоздаешь!

Илай тяжело оперся на дверной косяк и рассмеялся. На белой рубашке виднелись бурые подтеки, не хватало нескольких пуговиц. Волосы его были в беспорядке, под глазами залегла синева. Весь его облик демонстрировал, что ночь в Лондоне прошла бурно.

— Пара таблеток и горячий душ снова сделают из меня примерного наследника, гордость и опору семьи, — насмешливо сообщил Илай. Он попытался сделать шаг вперед, но пошатнулся. Гвен обхватила брата за плечи и втащила в комнату, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Старинный особняк гудел как улей, всюду сновали слуги, подготовка к ежегодному приему Миранды Коллингвуд шла полным ходом.

— Ты вел машину в таком состоянии?! — возмущенно пропыхтела Гвен, сгружая брата в ближайшее кресло. Илай практически весел на ней, так что четыре — пять шагов показались ей вечностью.

— Только представь, как взбесится мать, если я разобьюсь прежде, чем успею дать жизнь новому поколению Коллингвудов! — легкомысленно отозвался он.

— Дурак! — Гвен от души треснула Илая по плечу. — А обо мне ты подумал?! Раньше за тобой хоть Марина приглядывала, а теперь... — Гвен замолчала, понимая, что в запале подняла тему, возвращаться к которой не стоило.

По лицу брата пробежала тень.

— Прости... Я не хотела...

Илай поднял руку и потрепал сестренку по волосам.

— Ты так и не простил ее за тот вечер? Даже теперь? — все же спросила Гвен.

— И да, и нет, — Илай заложил ладони за голову, окидывая сестру насмешливым взглядом. — Сейчас я думаю: хорошо, что она была ко мне равнодушна. Будь она влюблена в меня, непременно случилось бы что-нибудь трагическое. В конце концов, она такая же, как наша мать...

— Не понимаю о чем ты, — нахмурилась Гвен.

— И не нужно. Я мучительно трезвею, вот и несу всякий бред. Можно я посплю полчаса в твоем кресле? — спросил Илай, прикрывая глаза.

— Ну, разумеется. До кровати я тебя не дотащу, — фыркнула Гвен, разглядывая старшего брата. Он откинулся на тяжелую спинку, грудь в распахнутой рубахе равномерно поднималась в такт дыханию. Поблескивала пряжка ремня, модные брюки собирались складками, голые щиколотки красовались над туфлями, несмотря на раннюю весну. Он был девичьей мечтой любой школьницы или студентки университета от Лондона до Эдинбурга, но методично и последовательно любил только одну из них — Марину Вейсмонт.

Гвен смутно беспокоила, оброненная им фраза. Что Илай на самом деле имел в виду? Единственным человеком, которого любила их мать, был Джон Коллингвуд. Гвен не помнила отца. Он умер, когда ей не исполнилось еще и года. Большая трагедия. Брат был старше на восемь лет. Мог ли он помнить что-то такое, о чем никогда не рассказывал ей?

В конце концов, все знали, в семейной истории Коллингвудов не бывает случайных смертей.