Морено Я. Социометрия. Расстояние версты, мили Нас расставили, рассадили
 Скачать 1.21 Mb.
|
|
«Рас-стояние:версты, мили - Нас рас-ставили, рас-садили…» М.Цветаева ПРЕДИСЛОВИЕ. Якоб (Яков, Джекоб) Леви Морено …Кем он только не был? И кудесником, и апологетом, и всеобщим миротворцем, и создателем новых методов в самых разных областях, новой философии и новой религии. «Креативный был мужик — сказал один психотерапевт — один “пустой стул” чего стоит...» А социодрама на городской площади — игра с тысячей человек. А «волшебный магазин». А сколько мифов, да еще изобрел магнитофон1… Само происхождение Морено окружено легендами. Точная дата его рождения неизвестна: 1889, 1890 или 1892, а место его рождения, его собственный locus nascendi2, не имеет локализации. Морено родился на корабле во время путешествия родителей по Черному морю. Да и семья его не была обычной, в общепринятом смысле, еврейской семьёй: мать приняла католичество, отец мечтал стать актёром в театре. Жили они в Бухаресте, одном из самых крупных городов Австрийской империи. Когда мальчику исполнилось 5 лет, переехали в Вену. Роскошную, манящую, ветреную и изменчивую, как светская красавица, окутанную блистательным шлейфом великой музыки и великих имён. Там он провел лучшие годы своей жизни, учился в гимназии, слушал лекции Фрейда, окончил университет с двумя дипломами – врача и философа… * * * Современная эпоха освоила его идеи так глубоко, что забыла имя их автора. Усвоение через забвение… Его парадигмы, внешне напоминающие притчи, написанные более 50-ти лет назад, очень точно объясняют любые современные события, происходящие в любой точке земного шара. Целые пласты театра и киноискусства несут на себе печать его стиля. На всех континентах растет число психодраматических групп и ширится социометрическое движение. То, что на Западе было точкой отсчета, что было глубоко усвоено (и благодаря этому ушло в подсознание), та мореновская основа, одна из основ западной науки и терапии, воспринимается нами в обратном порядке — через многие последствия и последователей. Он создал: групповую психотерапию, социометрию, психодраму, социодраму, а также социатрию (как социальную терапию, пользующуюся методами и результатами социометрии), социономию (теоретическую основу социодинамики3 и социогенетики4, науку о том, какие бывают люди и группы, т. е. изучающую соционимы5) и многое другое, что серьезно повлияло на несколько гуманитарных областей — психологию, социологию, философию, театр... “Мы рассматриваем социометрию как метод, который при последовательном и широком применении поднимает нашу науку из состояния общественно-научной астрологии на высоту астрономии” — пишет немецкий социолог и психолог Леопольд фон Визе (4 ). У него многому научились Курт Левин, создатель динамической теории личности и многих методов групповой работы, Вирджиния Сатир, создательница семейной терапии. Многие «столпы» современной западной психологии и социологии учились в институте Морено в Нью-Йорке или прошли психодраматерапию. Например, в 40-е годы Рональд Липпит, Леланд Бредфорд и Кеннет Бенне, учившиеся одновременно и у Курта Левина, создали чрезвычайно популярное и мощное направление в тренинге — групповую динамику. Курт Левин говорил: «Если бы не Морено, я бы не занялся групповыми процессами». «Особая атмосфера Института Морено вдохновила также таких крупных ученых, как Фриц Перлз, основатель гештальттерапии, Эрик Берн, основатель трансакционного анализа, и Георг Бах, изобретатель марафонских групп» (6, стр.333). Даже первые публикации представителей направления НЛП появились в журнале Морено «Социометрия». Подобно Жюлю Верну он сделал то, что под силу нескольким научным коллективам вместе взятым. По всему миру созданы институты, носящие его имя, выпускающие специалистов-универсалов, имеющих, впрочем, свои специализации: психодраматерапевт, социометрист, социальный работник, социодраматист, организационно-управленческий консультант, бизнес-тренер, морено-педагог, тренер широкого профиля (например по игровому обучению иностранным языкам), исследователь. И каждый из них должен пройти не менее 900 часов собственного личного (и личностного) участия в групповой психотерапии, где обычно случается не менее 50 психодрам, где группа выбирает его как главного героя-носителя групповой темы, протагониста6 Это долгий и нелегкий путь. При переводе на язык, принятый сейчас в мире, каждую из этих специальностей можно было бы назвать: психолог, социолог и философ одновременно и с практической ориентацией. И полнопрофильные Морено-институты (Сидней, Уберлинген-Бодензее, Холвелл) стараются сохранить эту комплексность во всех своих специализациях… Где бы ни появлялся Морено, всюду он нес собой дух творчества и обновления. Всего через 7 лет после своего переезда в США он выступает на годичном собрании Американской психиатрической ассоциации с предложением о внедрении групповой психотерапии в работе с пациентами психиатрических больниц, воспитанниками исправительных колоний и заключенными тюрем, и о введении новых понятий: «групповая терапия»и «групповая психотерапия»7. В 1936 в своем терапевтическом санатории в Биконе (близ Нью-Йорка) он строит специальный психодраматический театр со сценой на четырех уровнях. В том же году создает собственное издательство, в котором начинает выходить знаменитый журнал «Социометрия», и с 1947 года — журнал «Социатрия», который последовательно переименовывался: «Групповая психотерапия» и «Групповая психотерапия и психодрама». В 1938 году Морено начинает преподавать социометрию и групповые методы в Колумбийском университете и в школе социальных исследований штата Нью-Йорк, впоследствии также и в Нью-йоркском университете. В 1942 году им был основан Социометрический институт, а в 1945 году совместно с его американскими учениками — Американское социометрическое общество8. В 50-е годы психодрама и социометрия возвращаются в Западную Европу и немецкоязычное пространство. В России о психодраме ещё ничего не знают, однако она не исчезает из поля зрения самого Морено — в 1925 году он выбирал между иммиграцией в США и в Россию, которая привлекала его своей динамичностью и спонтанностью. А также своим драматическим театром, достигшем расцвета во времена К.С. Станиславского, чьей системой Морено серьезно интересовался и испытал на себе ее существенное влияние. В самый разгар холодной войны Морено выступает с идеей организации прямого диалога двух мировых лидеров Эйзенхауэра и Хрущева, в ходе которого предлагает им обменяться ролями. В это время социодрама уже использовалась Морено для работы по терапии социальных конфликтов, и Морено верил в ее возможности по предотвращению глобальных конфликтов и войн. Он был патриотом всего человечества.. Так или иначе, в России нашлись люди, которых он интересовал в том или ином качестве И в 1959 году Морено все-таки приезжает в СССР. Естественно, овеяны легендами его посещения психиатрических учреждений Москвы и Ленинграда, встречи с психологами (социологов еще (и уже) не было). Вот, например, одна из них (Морено иногда легче понимать через легенды). На открытую демонстрацию психодрамы для психологов и журналистов опоздал один журналист, который, впрочем очень быстро втянулся в действие, хотя и не знал “правил игры”. Очень скоро, вовремя одной сильной, “катарсической”, как говорят, сцены он вдруг закричал: “Я запрещаю Вам показывать сцены из моей жизни!”, чем продемонстрировал невиданную доселе спонтанность, вызванную сеансом мэтра, (ибо журналист, как Вы понимаете, был иностранный). Да, наверное легенды передают какую-то концентрированную сущность метода в целом, но все же терапевтический театр психодрамы подают как некое чудо. Нисколько не умаляя значения легенд (которых Морено не опровергал), окружающих его практику, его научная, теоретическая и практическая деятельность не только вылилась в создание нового направления гуманитарного знания, не только стала целой ветвью из нескольких наук о человеке и группе , но и прошла серьезную апробацию в методологии традиционных наук и была признана вполне научной (особенно в США). Что касается социологов, то степень знакомства с работой Морено или осознания его влияния – на порядок ниже. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что среди социологов, считающих себя его учениками такие фигуры как Г.Гурвич, И.Гоффман, Л.фон Визе, Т.Ньюкомб, Т.Сарбин, Л.Котрелл и др.. Впрочем, в свое время Морено к этому и не стремился: «Пока я главным образом занимался созданием основ, которые позволили нам систематически и точно изучать коллективные явления в человеческих отношениях, я не удовлетворялся сложными размышлениями и изощренными мечтами относительно идеи коллективности, как бы благородны они ни были, представлениями о юридических, социальных или культурных институтах, хотя знал, что очутился бы в хорошей компании многих выдающихся социологов» (стр. 275). Теперь, открывая бесчисленное количество современных и давно изданных книг и учебников по социологии и психологии, заглядывая и в алфавитный указатель, и в систематический (за понятиями, которые уж точно предложены Морено: малая группа, групповая терапия, социальная смерть, групповой статус, социальный атом и др.), мы видим их широкое использование и чрезвычайно редкое упоминание имени самого Морено. Подавляющее большинство русскоязычных социологов не знают «такого социолога», но зато знают «что такое социометрия». И чаще всего уже подсчитывали в таблицах «индексы популярности» членов какой-либо группы. Мой учитель по социологии проф. В.В.Щербина когда-то заметил: «А ведь социометрия — единственный истинно научный метод в нашей науке.» — «А как же другие?» — «Других пока не создано». С тех пор многое изменилось, но девственная для социометрии страна как будто готова и теперь воспринять социальную панацею, не глубоко ее переваривая и трансформируя. Тем более, что Морено вообще был переведен и издан на русском языке до сих пор только один раз9 (если не считать другой его книги «Театр импровизации»10). «Социометрия», изданная в 1958 году накануне приезда Морено в СССР была в значительной мере изъята из библиотек и осталась лишь в считанных экземплярах. Исторические же обстоятельства появления в печати этой книги довольно странны. Совершенно невероятно, чтобы цензура пропустила открытую критику Маркса и СССР. Даже в хрущевскую “оттепель”, пик которой приходится как раз на 1958 год. Даже в условиях намечающегося визита “видного буржуазного психолога” Морено в СССР. Даже, если преподнести всё это в виде свободной “критики буржуазной философии и психологии” в “духе социалистической демократии”. Видимо тут сказалась “обыкновенное чудо”, неистребимая мистика, всегда окружавшая имя Морено. Совершенно апологетичное предисловие, которым снабдил перевод М.Бахитов, да и качество самого перевода искажали восприятие (и без того искаженное) советского читателя настолько, что теперь складывается впечатление, что только в такой “упаковке” и могла появиться такая книга. Но шок, охвативший бы любого редактора (не говоря уже о Главлите), раскрывшего наугад (например в разделе “Политическая социометрия”) верстку, мог свести на нет все усилия по публикации (хотя некоторые фрагменты о Сталине и Троцком, о коммунистах и фашистах всё таки были вырезаны; в новом переводе они естественно, восстановлены). За 4 десятилетия, прошедшие с выхода этой книги, попытки применить на практике методы социометрии не только потеряли счет, но и потеряли всякую связь с первоисточником. Впрочем все по порядку. Сначала вышла статья Я.Л.Коломинского и А.И.Розова в журнале «Вопросы психологии11». Социометрия уже приобрела относительную известность (как «модная» на Западе теория), когда в 1966 году Морено был приглашен в Москву на XVIII Международный психологический конгресс, где в симпозиуме № 35 Я.Л.Коломинским был сделан доклад «Экспериментальное исследование межличностных отношений в классе». В 1970 году в Ленинграде вышла брошюра И.Волкова “Основы социометрии”, рассказывающая о том, что такое социометрия и как проводить социометрические измерения в группе. Не претендуя на передачу духа и идеологии метода, она сухо пересказывала “голую” технику, формулы вычисления групповых индексов и рисования стрелок выборов. Потом были статьи Я.Коломинского, Г.Андреевой, И.Волкова, В.Паниотто и др., оживленные дискуссии в группе аспирантов первого набора Института конкретных социальных исследований АН СССР и на первой в истории России кафедре социальной психологии МГУ, рожденной первоначально на философском факультете, а позже оказавшейся в составе факультета психологии. Далее уже цитировались и копировались вышеупомянутые, которых цитировали и копировали другие и т.д. Про Морено забыли. К середине 70-х уже многие психологи и социологи имели общее представление о количественной методике диагностики малой группы, носившей название “социометрия” и потерявшей всякую связь с ее создателем и в особенности с его идеями. К этому времени появились гуманитарные специалисты прикладного характера деятельности: социологи и психологи на предприятиях и в учреждениях, психологи-терапевты в околомедицинских кругах, педагоги-новаторы, стремящиеся к использованию социометрии или ролевых игр в своей работе. В методических брошюрах и изустно передавались рецепты “социометрических” замеров и различных смешанных и комбинированных методик (референтометрии, ранжировки предметно-ценностных ориентаций в сочетании с социометрией), подсчитывались “индексы популярности” и использовались потом для соответствующих обоснований. Тогда и появились “социометрические” анонимные анкеты с вопросами в лоб: ”С кем из перечисленных здесь членов вашего коллектива Вы пошли бы в разведку?”, или “С кем Вы пошли бы в ресторан?”, или “С кем вы поехали бы на отдых?”. Вопросы эти, кстати, всегда воспринимаются весьма абстрактно. “Разведку” каждый видит по-своему (если вообще видит), но при этом, несмотря на анонимность, каждый чувствует, что какие-то отношения в группе (пусть не все), связи могут открыться. И от всего этого напряжение только возрастает. «К сожалению, большинство исследователей при использовании социометрических техник уделяли одностороннее внимание индексу выборов/предпочтений 1, который теперь применяется столь широко и поверхностно: от вопросов «как часто у вас бывают свидания?» и «кто ваши друзья?» до адресованного детям вопроса «кого ты больше любишь, отца или мать?» (для исследования фрейдистской гипотезы Эдипа), часто без упоминания социометрического отцовства…Количественный анализ выборов и отвержений прост и даёт немедленный результат. Структурный анализ социограмм и психогеографических диаграмм труден, требует много времени…Без спонтанности и процесса разогрева всей группы в аспекте общей проблемы социометрические тесты становятся бесполезными. (стр.277-278). Проблемой тех, кто хочет применять социометрию на практике, является не только полное отсутствие учителей, обучающих методам Морено как единому целому (социометрия, психодрама и групповая терапия), но и отсутствие первоисточников и учебников на русском языке. Учебники Э.В.Капитонова (1996) и Г.Волковой (1998) уже упоминают социометрию и социодраму в связи с их действительным теоретическим фундаментом. Эта книга не может быть учебником, ее ценность, несомненно, теоретическая, методологическая и идеологическая. Но как только всякий (кто этого действительно захочет) начнет учиться практике в непосредственном общении с учителем (у психологов это называется work-shop или по-русски «мастерская»), то сразу же посмотрит на предлагаемый новый перевод Морено другими глазами. Личное участие в психодраме или социодраме, несомненно, подвигнет к особенно глубокому осмыслению некоторых страниц. К душам вступающих на этот путь обязательно дойдут слова мэтра: «То, что мы действительно делаем во время социометрических операций, социометрического теста или социодрамы, определяет и иллюстрирует наши термины и концепции. Это до известной степени компенсирует некоторые непоследовательности или по крайней мере исправляет представления, полученные из плохо сформулированных определений» (стр. 275). Существует предание, которое из уст в уста передаётся социометристами. Морено пригласили в учебно-воспитательную колонию в городе Хадсоне, близ Нью-Йорка, где жили, учились и работали 500 девушек из самых разных слоев общества, различные по своим национальным, культурным, религиозным и другим признакам. У колонии были хорошие попечители, которые пригласили добропорядочных организаторов, построили благоустроенные коттеджи, производственные мастерские, учебные классы и обучили воспитательниц, специально назначенных в каждый коттедж. Везде — во время учебных занятий, на работе, в столовой — девушки не были предоставлены сами себе, за ними следили воспитательницы. При этом руководители колонии находились в постоянном напряжении и недоумевали: «Ну чего им не хватает? Условия хорошие, масса возможностей для развлечений и спорта, учителя хорошие, а они — все время в оппозиции, все время в состоянии сопротивления, какого-то недоверия, а то и заговора, и все время хотят сбежать отсюда. Куда? В свои ужасные несчастные семьи, к нищим и пьющим родителям? И почему в каждом домике постоянные ссоры? Что им делить?» Руководители представляли себе, что вот, врач-консультант побеседует с глазу на глаз, как психиатр, с зачинщиками постоянных конфликтов и даст им какие-то лекарства или внушит им что-то. Словом, попытается вылечить. Однако Морено, приехав со своей командой, не оправдал их ожиданий. Он просто пришел в столовую, где за столами по четверо чинно сидели девушки. Морено спросил руководительницу, смотрящую не без удовольствия на эту чистоту и порядок: «Могу ли я обратиться к девушкам с предложением?» «Да, конечно, доктор!» — с готовностью ответила руководительница. Тогда Морено попросил девушек встать и выбрать с кем они хотели бы сидеть вместе за одним столом. Мгновенно весь внешний порядок исчез и в столовой наступил хаос. Восьмеро бегут к одному и тому же столу, к девушке, с которой они все страстно желают сидеть вместе. Остальные распределяются по немногим притягивающим их «звездам» и одна — остается в изоляции, то есть вообще без выборов, без внимания (см. социограмма laissez faire (анархическая) стр.120). Но за каждым столом всего 4 места и воспитательнице приходится приложить немало усилий чтобы рассадить девушек принудительным образом. Она видит, к чему приводят такие «демократические» эксперименты и, не обращая внимания на чувства своих подопечных, назначает «лидеров» за каждым столом и рассаживает всех так, как ей удобно (см. автократическая социограмма (стр. 122). Теперь Морено проводит социометрический тест и после обработки результатов находит оптимальное размещение, учитывающее по возможности наибольшее число спонтанных выборов, выражающих искренние чувства предпочтения. Он добивается максимально возможной в данной ситуации взаимности и удовлетворения как можно большего числа взаимных выборов 1-го уровня, потом 2-го, потом 3-го (у каждой — только три выбора). Полученное размещение парадоксальным образом соединяя и групповые интересы, и частные, весьма интимные, создает группу с оптимальной структурой (демократическая социограмма, стр. 123). Проведенный через несколько недель после изменения в размещении новый социометрический тест показывает, что удовлетворенность повысилась, климат в группе улучшился, да и у воспитательницы напряжение поубавилось. Эти три социограммы — анархическая, автократическая и демократическая символизируют собой две крайности в состоянии любой социальной структуры и оптимальный компромисс между ними, который требует постоянного поиска и перегруппировок. Крайности, конечно, порождают друг друга: стремление к ничем не ограниченной свободе приводит к жесткому упорядочиванию и диктатуре. «Закручивание гаек» рано или поздно приводит ко взрыву спонтанности, обширному разрушению социальной структуры и общей культуры. Как же измерить в конкретной социальной структуре ее напряженность и степень близости к той или другой крайности? Культурные представления о демократии, например, оказываются лишь теоретическим идеалом и не могут дать обратной связи субъекту, действующему в конкретной ситуации. «Понятие «демократический» является расплывчатым, и каждый раз, когда оно используется в эксперименте, должно определяться операционально. Социометрический подход по своим целям не принимает ни чьей стороны, он нейтрален, он открыт для всех типов социальной структуры» (стр. 236-237). Социометрический метод измерит социальную напряженность в конкретной ситуации по индивидуальной норме данной группе «здесь и сейчас» (это и есть «metrum-мера12» в слове «социометрия») и спрогнозирует изменения в ней не по близости к декларируемым идеалам, а по конкретно направленным выборам и их критериям, а также по сплоченностям13 и их направленности. Любой критерий (ситуация) социометрического выбора снаружи может показаться несущественным, если не видеть всего смысла, который так важен участникам данной ситуации. Критерий «столовая» может быть весьма условным для социометриста, не погруженного в ситуацию закрытого воспитательного заведения и привыкшего к широкому выбору людей для общения (например, в большом городе). Самым важным становится степень участия каждого в эксперименте. Социометрист «не может наблюдать их, как наблюдают небесные тела, а затем составлять диаграммы их движений и реакций. Он упустит сущность ситуаций, если будет играть роль ученого-разведчика. Процедура должна носить открытый и явный характер. Члены коллектива должны стать в какой-то мере участниками проекта. Степень участия является минимальной, когда члены группы согласны только отвечать на вопросы относительно друг друга» (стр.52). Максимально возможная мотивация участия в эксперименте возможна при слиянии измерения и преобразования, переходу от диагностики к терапии, задачи которой ясны каждому. Для того, чтобы дойти до глубины, до сути «здесь и теперь» социометрист должен полностью погрузиться в то, что уже происходит в группе, и в этом русле предложить новое групповое действие в социометрическом и социодраматическом духе. На какое-то время он должен стать лидером этого действия, социодраматистом. Групповое действие выявляет с помощью концентрации всей жизни группы (в форме игры) новые еще более существенные критерии выбора и еще более важные ситуации, которые становятся явными с помощью социометрии14 в движении, то есть социодрамы, в которой группа видит пути решения своих проблем. Как же социометрист может сочетать в себе полную вовлеченность в ситуацию и групповую реальность с нейтральностью, беспристрастностью исследователя и терапевта? Ведь любой человек несет в себе какую-то культуру, какие-то ценности, а социальный ученый еще и концепции, понятия, которыми он оперирует, говоря об обществах и ситуациях. Более того, человеческая ситуация сама состоит из мыслящих, чувствующих и действующих людей, также имеющих свои представления и ценности. С обеих сторон — полная субъективность. Где же наука? Лучший ответ дает своей книгой Морено. «Прежде чем приступить к построению основ теории социометрии, я решил начать с того, что подверг сомнению ценности, и, если нужно, отбросить все существующие социальные концепции, решил не принимать ни одной социологической гипотезы за достоверную, начать с пустого места, как будто ничего не было известно о человеческих и социальных отношениях. Это было радикальным искоренением, по крайней мере из моего сознания, всего знания, полученного из книг и даже из моих собственных наблюдений. Я настаивал на таком подходе не потому, что сомневался, что у других ученых до меня не было значительных идей, но потому, что их наблюдения были в большинстве случаев умозрительными, а не экспериментальными» (стр. 35). На самом деле Морено начинает не с пустого места. «У астронома имеется его вселенная звезд и других небесных тел, видимо распространенных в пространстве. Их география дана. Социометрист находится в парадоксальной ситуации, когда ему приходится строить и наносить на карту свою вселенную, прежде чем он может приступить к ее исследованию» (стр.276). Дело в том, что социометрический подход использует не привычный обобщающий метод, который считается универсальным для любой науки, а индивидуализирующий (по терминологии Генриха Риккерта15 есть два совершенно различных метода в науке 1) обобщающий и 2) индивидуализирующий (см. таблицу)
|