Гонсалес К. - Целуйте меня! Как воспитывать детей с любовью - 20. Рассказ о хорошем мальчике и рассказ о дурном мальчике
 Скачать 0.94 Mb.
|
|
Тайм-аут Тайм-ауты – одна из «воспитательных» техник, заимствованная из бихевиоризма. Один из ее защитников – доктор Кристоферсен, занимающийся педиатрией и изучением поведения в Канзасском университете. Он опубликовал подробное разъяснение своих методов в престижном педиатрическом журнале83. Начинается статья, надо признать, достаточно здраво, решительно отвергая телесные наказания и объясняя, что дети до четырех или пяти лет неспособны к абстрактному мышлению, из-за чего не в состоянии исполнить многие из наших требований. Автор также напоминает, что дети учатся посредством повторения и если многократно делают что-то «плохое», то не из вредности, а просто потому, что учатся. Он утверждает, что метод тайм-аутов «работает куда лучше, чем побои, крики и угрозы», что тоже, очевидно, совершенно верно... Но когда начинается детальное описание метода, остается только удивляться, куда же девался здравый смысл. Мы говорим о детях в возрасте от 8 месяцев до 12 лет, с которыми происходит следующее: «истерики, драки и другие агрессивные действия, неподчинение распоряжениям взрослого... <...> прыгают по мебели или встревают в разговоры». Рекомендуемая процедура для малышей такова: Шаг 1. Сразу же после неприемлемого поведения сказать ребенку: «Нет, так делать нельзя». Говорить надо спокойно, не повышая голоса, без гнева или упрека. Отнесите ребенка в манеж без единого лишнего слова и с таким выражением лица, чтобы его нельзя было перепутать с симпатией. Шаг 2. Когда ребенок окажется в месте, которое вы определили для тайм-аута, не смотрите на него и не говорите с ним. Когда он перестал плакать и успокоился, вернитесь, поднимите его, не говоря ни слова, и верните его к игрушкам. Не ругайте его и не упоминайте, что он сделал что-то не так. Не следует произносить поучительных речей, надо постараться не выглядеть рассерженным. Если ребенок вновь начинает плакать, когда родитель идет в его сторону или берет его на руки, нужно вернуть его в манеж и повторить процедуру. Шаг 3. После каждого тайм-аута день для ребенка должен начаться «с чистого листа». Не нужно объяснений, упреков или угроз. При первой же возможности отслеживайте и вознаграждайте хорошее поведение. Всемогущее существо, которое ничего не объясняет и притворяется совершенно невозмутимым, в любой момент может наказать ребенка без предупреждения и на неограниченный период времени. Обвиняемый не может ничего сказать в свою защиту, так как решение пересмотру не подлежит. Единственное, что может сделать ребенок, чтобы прекратить наказание, это перестать плакать. Бесполезно обещать, что больше не будешь, если обещаешь со слезами. Недостаточно отсидеть определенное время: убийцу приговаривают к восемнадцати годам, и через восемнадцать лет из тюрьмы он выйдет, вне зависимости от раскаяния, слез или извинений, но ребенок, к которому применили тайм-аут, может пребывать в нем бесконечно, пока продолжает плакать (по счастью, у родителей обычно больше здравого смысла, чем у «экспертов», так что, если ребенок не замолкает через осмысленный промежуток времени, его все-таки освободят). От ребенка требуется подавить свои чувства и перестать плакать как раз тогда, когда ему особенно хочется это делать (и у него есть особенно веская причина). Пусть лицемерит, лжет (в том числе самому себе), пусть отречется от собственной личности, чтобы стать роботом к услугам взрослых. Трудно представить более бесчеловечный метод. Почему не следует говорить гневно или ругать? Чтобы продемонстрировать свое превосходство. Нельзя снисходить до уровня ребенка, надо выступать перед ним с уверенностью и апломбом воплощенного божества. Откуда настойчивый запрет говорить с ребенком или смотреть на него? Оттого, что, разговаривая, люди общаются, а для бихевиориста исключительно важно, чтобы родители с детьми не общались. Если начать разговаривать, станут возможными аргументация, защита, просьбы, протест, так что возникает опасность осквернения процесса некоторой долей рациональности. Речь отличает человека от животного; Скиннер же, как мы помним, исследовал крыс. Если родитель посмотрит на ребенка, то может увидеть, что тот страдает, может испытать сочувствие, может состояться визуальный контакт. Все это опасно для успеха методики, которая по определению должна быть дистанцированной, обезличенной, иррациональной и немилосердной. Почему лицо не должно выражать симпатии? Потому что необходимость взять ребенка на руки, чтобы отнести в манеж, – это самое слабое место метода: в обществе, где категорически запрещено брать на руки ребенка, чтобы не испортить его, бедняга мог бы по ошибке счесть, что вы с ним ласковы. Он мог бы дойти до того, чтобы нарочно вести себя плохо – ведь тогда к нему прикоснутся и с ним поговорят. В некоторой степени от безразличия родителей дети страдают больше, чем от их криков и шлепков. Кажущийся прогресс, использование «гуманного» равнодушия вместо воплей и внушений – не более чем обращение к более изысканному способу пытки. Безразличие – идеальная пытка, подобно электрическим разрядам: это больнее, чем удары, но не оставляет ссадин и синяков. Почему во время тайм-аута не следует говорить с ребенком о том, что именно он сделал не так? Не будет ли метод более эффективен, если подкрепить его вербально? («Не трогай плиту, не бей братика...») Разумеется, нет! Объяснения только ослабляют эффект. Обвиняемый мог бы отрицать происшедшее или даже (высшая степень дерзости!) оспорить саму норму. Диктатура не допускает дебатов. Почему метод предлагается использовать только до двенадцати лет? Нельзя ли таким способом изменить к лучшему поведение легкомысленного студента, ленивого сотрудника, дерзкого клиента, невежливого ухажера или непослушной супруги? Нет, по трем причинам. Во-первых, после двенадцати лет ребенок уже слишком тяжел, чтобы поднять его и посадить в манеж. Во-вторых, если обращаться с ним с таким откровенным неуважением, он уже не смолчит. В-третьих же и в главных, это будет уже просто неловко: сама мысль о том, чтобы так поступить с подростком или взрослым, вызовет недоумение, смех или замешательство. Но вести себя так с ребенком – якобы нормально... Между прочим, уважаемые читательницы, я полагаю, что вас задело употребленное в предыдущем абзаце выражение «непослушная супруга». Простите! Такое в наше время называется «сексистским языком», то есть наихудшим видом преступления против политкорректности. Но почему же тогда можно говорить о «непослушном ребенке»? Возможно, у некоторых читателей при прочтении разъяснений тайм-аута возникло ощущение дежавю. Где-то вы уже читали что-то очень похожее. Возможно, здесь: – Вам нельзя уходить. Ведь вы арестованы. – Похоже на то, – сказал К. и добавил: – А за что? – Мы не уполномочены давать объяснения. Идите в свою комнату и ждите. <...> – Не разрешено, – сказал высокий. – Ведь вы арестованы. – То есть как – арестован? Разве это так делается? – Опять вы за свое, – сказал тот и обмакнул хлеб в баночку с медом. – Мы на такие вопросы не отвечаем. – Придется ответить, – сказал К. – Вот мои документы, а вы предъявите свои, и первым делом – ордер на арест. – Господи, твоя воля! – сказал высокий. – Почему вы никак не можете примириться со своим положением? Нет, вам непременно надо злить нас, и совершенно зря. Перед вами отрывок из «Процесса» Кафки. Да, метод таймаутов будто бы сошел со страниц его романов в самом буквальном смысле слова. Эффективен ли он? Да, как и почти все критикуемые мною методы. Они эффективно достигают своей цели: ребенок подчинен, послушен и не мешает взрослым. Вопрос только, разделяем ли мы эту цель, хотим ли мы в первую очередь развить в детях такие качества, как слепое послушание и уважительное молчание. Но метод, конечно же, не эффективен на сто процентов, и сам Кристоферсен это невольно признает, описывая нам строгие правила, которые вручают родителям в городских яслях Канзаса (речь о детях младше полутора лет). Там есть несколько пунктов, заслуживающих всяческих похвал: в частности, персоналу запрещено давать детям пощечины и кричать на них. (В этом есть определенная ирония! Поборники тайм-аутов на наших глазах превращаются в тех самых «отдельных деятелей, лоббирующих запрет на телесные наказания», о которых писал доктор Грин.) Но дальше начинается настоящая дисциплина: Если ребенок ведет себя недопустимым образом, ближайший находящийся к нему сотрудник должен кратко выразить неодобрение словом «Нет», после чего уверенно, но без жестокости поднять его, отнести в манеж и бережно туда поместить. Как только малыш успокоится, любой из сотрудников вынет его оттуда и вновь отнесет на прежнее место. Если недопустимое поведение «подвергает риску других детей» и не исчезает, несмотря на тайм-ауты, ...Ребенку придется покинуть ясли, родителей попросят перевести его куда-либо еще. Результаты поражают воображение: ...После того, как один или два проблемных ребенка исправились или покинули коллектив, атмосфера в яслях удивительно улучшается. Когда слышишь о поведении, «подвергающем риску других детей», невольно представляешь себе подростка, позаимствовавшего у папы огнестрельное оружие и открывшего стрельбу на школьном дворе. Но если задуматься, о какой же такой агрессии может вообще идти речь применительно к ребенку, которому нет еще и полутора лет и который находится в закрытом помещении под постоянным присмотром взрослых, придется признать, что «риск» – это когда ровесник вырывает у младенца изо рта пустышку или толкает его так, что тот резко садится на попу (одетую в мягкий подгузник). Не в силах справиться со столь серьезными проблемами, премудрые канзасские бихевиористы вынуждены исключать малолетних бандитов из яслей. Поступят ли те в исправительные детские сады или же объединятся в уличные банды преступных младенцев? Представьте себе преступную карьеру человека, в возрасте года с небольшим исключенного из яслей за дурное поведение! К сожалению, я не шучу. Какое мнение составят о ребенке его родители, если им сообщить, что он исключен за «неисправимое неадекватное поведение»? («Извините, но мы вынуждены исключить вашего годовалого сына. Он ведет себя агрессивно, подвергает опасности остальных детей, и все усилия современной психологии в его случае ни к чему не привели. Больше мы ничем не можем вам помочь. Купите себе пистолет – и храни вас Бог»). Что им скажут в соседнем садике или школе? («Здесь написано, что из предыдущих яслей ребенка исключили. На каком же основании?») Если это максимум, что такая система может сделать для «проблемного» младенца, то какие дисциплинарные меры предполагается применять к пятилетним, семилетним или тринадцатилетним детям? Исключать из яслей годовалого ребенка из-за невозможности выдержать или контролировать его поведение – это прискорбное признание собственной некомпетентности. Но есть и другие специалисты, у которых в коллекции меньше научных степеней, но зато больше опыта непосредственного наблюдения за детьми и общения с ними. Помню, как в яслях, куда ходил наш старший, был мальчик, который кусал других детей. Как сказали на это Эстелла и Глория, обе прекрасные воспитательницы, «тут нужно много терпения – у него проблемы дома. Ласка, терпение, – и он перестанет кусаться». И тот, конечно же, перестал. Закончив описание достоинств своего метода, Кристоферсен не может удержаться от нотки человечности: ...Многие дети, воспитанные с применением этого метода, поступают так же с куклами или с друзьями, когда те плохо себя ведут. Известно также, что дети, которых родители шлепали, бьют как кукол, так и друзей, а те, кого постоянно ругали, ведут себя так же с куклами и друзьями. Не побоимся закончить за доктора фразу: «Те же, с кем постоянно обращались с любовью и уважением, переносят такое обращение на кукол и друзей». Печально, что можно так близко подойти к истине и в упор ее не увидеть. Ведь на самом деле маленькие дети бьют других не «от невоспитанности», а оттого, что их воспитывали оплеухами. И решение – не в тайм-аутах, потому что ими можно добиться лишь того, что ребенок прекратит драться с другими детьми. Но обращаться с ними с любовью вы его этим не научите, потому что, лишая ребенка человеческого контакта, вы учите малыша лишать его и всех окружающих. Раннее развитие Есть высококлассные специалисты, которые занимаются проблемами воспитания детей-инвалидов, и я уверен, что им методики раннего развития могут быть весьма полезными. Но я хочу опровергнуть миф, будто ранее развитие здоровых детей помогает вырастить гениев84. По сравнению с другими мифами этот может быть довольно безвредным при условии, что в результате родители просто проводят больше времени со своим ребенком, играют с ним, разучивают песенки и читают книжки. Все это, конечно же, детям только на пользу. Однако цель – повышение интеллектуальных способностей – может обесценить сами средства их достижения. Предположим, например, что дети, с которыми играют и читают книжки, раньше научаются говорить. Станут ли они упоминать об этом в своем резюме и будет ли это иметь значение во время собеседования? («В каком возрасте вы начали говорить?» – «Я сказал “папа” в 11 месяцев, а в полтора года знал уже 85 слов». – «Превосходно, вы приняты на работу!») Очевидно, для доказательств долгосрочных результатов недостаточно показать, что в два года ребенок слегка обгонял сверстников, разница должна быть заметна и в двадцать пять. И даже если бы таковые результаты были достижимы, что именно являлось бы их залогом? Игры, книжки, песенки? Что больше стимулирует раннее развитие – «Три поросенка» или прятки? Или родители сегодняшних гениев все-таки еще и отдавали их в лучшие школы и чаще помогали им с домашними заданиями в 6-м классе? Разве те, кто уделяли своим детям больше времени, когда те были маленькими, не продолжают делать это на протяжении всей их жизни? «Чаще играйте с детьми, наслаждайтесь, пока они еще такие маленькие» – по-моему, хороший совет родителям. А совет «Стимулируйте у ребенка раннее развитие, чтобы он стал умнее» – нет. Младенческие игры – не спортивные соревнования, нельзя выиграть в «ку-ку» или проиграть в щекотку. Однако когда во главу угла ставится развитие, у любой игры появляется цель (повышение интеллектуальных способностей), а значит, и возможность проиграть, не достигнув ее. Родители играют с детьми, чтобы смеяться самим и радоваться тому, как смеются их дети, но стимуляция может превратить эту игру в обязательство и для тех и для других, и родители могут начать думать, что их «усилия» к чему-то обязывают детей («Сказано же: помолчи! Не перебивай меня, я читаю тебе книжку! Что значит “что такое дворец”»?! Я же тебе вчера объясняла. Надо внимательнее слушать!») Играя с детьми, родители учат их не навыкам или знаниям о мире, но чудесному ощущению того, что тебя любят и уважают, что ты для кого-то важен. Одна из основных опасностей принятия этого мифа на веру – распространенное убеждение, что родители не знают, как правильно стимулировать развитие своих детей, что это – работа профессиональных педагогов. Родителей заставляют думать, что им необходимо отдавать детей в детские сады, для того чтобы они научились говорить, стали более социализированными (то есть научились устанавливать личностный контакт с другими детьми), менее испорченными и вообще стали умнее, а также отделились от своих матерей (этого садики, к сожалению, с успехом добиваются: отделяют детей от матерей). Все это неправда. Ходить в садик для ребенка ничем не лучше, чем оставаться дома со своей семьей. В 1991 году Сьюзан Дилкс сделала подробный обзор всех научных исследований, где сравнивались дети, которые ходили в детский сад, с детьми, которые оставались дома с родителями85. Посещение детского сада сопровождалось ослаблением эмоциональной связи с родителями. Что же до социализации, то единогласия в результатах не было: некоторые исследователи утверждали, что детский сад делает детей более социализированными, другие – что более агрессивными; в более высококлассных детских садах результаты были лучше. В плане обучаемости и уровня интеллектуального развития между ходившими в садик и остававшимися дома никакой разницы не было, за исключением детей из бедных семей, которые посещали высококлассные детские сады при университетских факультетах педагогики, – те демонстрировали некоторый скачок в развитии. Но если детям не продолжали постоянно оказывать специальную поддержку, в дальнейшем все наблюдавшиеся улучшения сходили на нет. Про детей из замечательных семей (вроде вашей, дорогой читатель), посещавших обыкновенные садики, ничего примечательного не говорилось. Брэдли и Вандел в своем исследовании от 2007 года увидели схожую картину93: у детей в садиках была более развита речь, особенно у детей из бедных семей в высококлассных детских садах; но у них также были и проблемы с поведением, повышенная агрессия и стрессы, особенно у тех, кто ходил в садик начиная с яслей и проводил в нем больше времени. Конечно, тысячам семей приходится отправлять детей в садик по финансовым соображениям. Пока мы в Испании безуспешно боремся за увеличение декретного отпуска, мысль о том, что в высококачественном детском саду ребенок может развиваться не многим хуже, чем дома, служит нам утешением. Но как же отличить эти высококлассные садики, о которых я все твержу? Дилкс дает ряд критериев общего характера, например, сколько детей приходится на одного воспитателя: максимум четверо в возрасте до полутора лет или пятеро в возрасте от трех до пяти. Американская академия педиатрии дает еще более строгие рекомендации94: максимум три ребенка до года, четыре от года до двух с половиной, пять от двух с половиной до трех, семь от трех лет или восемь в возрасте четырех или пяти лет. А в вашем детском саду сколько детей на одну воспитательницу? В Испании одному воспитателю законодательно разрешено приглядывать за восемью детьми в возрасте до года. Думаете, возможно углядеть за всеми этими детьми одновременно? Если бы у вас родились восемь детей одновременно – да или хотя бы даже четверня, – думаете, вы могли бы с ними целыми днями справляться без посторонней помощи? Вы бы безостановочно их кормили, меняли подгузники; вы бы ничего другого с ними не могли делать. Куда бы вы втиснули это хваленое раннее развитие, да даже просто проявления нежности? Думаете, когда ваш ребенок плачет в садике или хочет поиграть, у кого-то есть на него время? Так не удивляйтесь же, что, когда вы вечером его оттуда забираете, он все время хочет на ручки и обниматься. Проблема в том, что система детских садов была выстроена с учетом исключительно экономических соображений. Критерием было не «у детей есть такие-то потребности, денег на их удовлетворение нужно столько-то, давайте смотреть, откуда их можно взять», а прямо-таки диаметрально противоположное: «Нам дают столько-то денег, давайте смотреть, что на них можно сделать». И суммы эти по определению очень малы, потому что матери не могут тратить на детский сад больше определенной доли своего заработка, а зарабатывают они, как правило, меньше мужчин. Вот и получается, что вся система образования – от детских садов и до университетов – перевернута с ног на голову. Чем младше ребенок, тем меньше опыта и образования требуют от педагога, им занимающегося, и тем меньше ему платят. Я считаю, должно быть все наоборот: воспитатели в детских садах должны иметь более высокую квалификацию и зарплату, чем преподаватели в университетах, потому что плохой воспитатель может нанести младенцу страшный вред, а двадцатилетнему молодому человеку до плохого преподавателя физики попросту нет дела. Как правило, почасовая оплата частных нянь ниже, чем у уборщиц. Что для нас важнее – забота о ребенке или чистота полов? Поскольку профессия эта настолько неприбыльна, на тех, кто занимается воспитанием детей, смотрят свысока. И к тому же, даже если мать, чтобы присматривать за собственным ребенком, идет на серьезные финансовые жертвы и на время уходит с работы, от людей она слышит: «Повезло тебе, можешь себе позволить отдохнуть», или «Повезло, целыми днями ничего не делать», или даже «Не бросай карьеру, а то превратишься в клушу». Некоторое время назад мне на глаза попалась реплика матери, которая уже устала от того, что ее все критикуют; эта женщина решила вместо «Я сейчас не работаю» говорить: «Я принимаю участие в исследовании в области прикладной психологии, мы изучаем воздействие долговременного личностного контакта на психоэмоциональное развитие младенцев». Звучало это так заумно, что окружающие не смели расспрашивать подробнее и не догадывались, что исследователем была она сама, исследуемым – ее ребенок, лабораторией – ее дом и что никто ей за это не платил. |