Ритуал в древней месопотамии. РИТУАЛ В ДРЕВНЕЙ МЕСОПОТАМИИ. Ритуал в древней Месопотамии Емельянов Владимир Владимирович, д
 Скачать 311.87 Kb.
|
|
«Сын мой! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь? Мардук! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь? То, что я знаю, знаешь и ты! Ступай, сын мой Мардук! Возьми пористый сосуд, вынутый из большой печи, Из устья двух рек воды зачерпни! Тамариск, мыльный корень, сухушшу, тростник плетения, Превосходную щелочь карнану, уста богов отверзающую, […] манну, таскаринну, ароматы сосны, тербентина, белого можжевельника, […] древесное масло, первосортное масло, аромат Нинурты, белый мед, В Страну привезенные, […] жир священных коров, в священном загоне выращенных. Что на светлом ложе созданы, Червонное золото, топаз, белый свинец, серпентин, карнеол, сердолик, лазурит В (сосуд для) освящения воды брось! Освященную воду Эреду изготовь! Обряд Абзу соверши! Заклинание свое благое произнеси, Воды эти ритуально чистыми сделай» Уста светлые заклятием освяти! Два черпака бандудду и any возьми, Воду эту в (сосуд) эгуббу вылей! Святая вода освящает дом богов, Святая вода очищает дом богов, Святая вода заставляет сиять дом богов! Святая вода — омовение уст богов! Святую воду — чтобы город освятить,— Святую воду — чтобы город очистить, — Святую воду — чтобы город сиял — Возьми и город окропи! Площадь города окропи! Улицу и переулок окропи! Две строки разбиты. Формула трисескрации повторяется еще два раза, [Злой язык пусть в сто] роне ст [оит]!» (7, 210–223) Статуя Асарлухи, проходя по улицам города, замечает, что один из жрецов ступил в грязную воду, а также коснулся оскверненных людей рукой и телом. Произошло нарушение святости, которая должна отличать божественную процессию, и Асарлухи обращается за помощью к своему отцу Энки. Как и положено в данном случае, он получает рецепт — но не рецепт собственного исцеления от скверны и не рецепт восстановления собственной святости. Энки советует Асарлухи очистить от скверны весь город! Сделать это можно только путем разбрызгивания освященной коды. Саму воду нужно брать в устье двух рек, т. е. там, где живет бессмертный праведник Утнапиштим, спасшийся от потопа, и растет священное дерево кишкану. Достав воду, в нее погружают множество целебных растений и минералов, а также масло и коровий жир. Затем двумя черпаками наливают освященную воду в специально предназначенный для нее сосуд и уже из этого сосуда начинают методично распрыскивать воду по всем улицам, которых касалась стопа бога. Завершается этот замечательный текст — то ли ритуальный, то ли заговорный — формулой изгнания демонов. Город, застигнутый скверной, одновременно освящается и исцеляется, как больной человек. Напрасно кто–нибудь стал бы пытаться установить датировку целительно–освятительных ритуалов. Нет никакого сомнения в том, что они берут начало в обрядах глубокой дописьменной архаики и существуют как сгусток общинного опыта, будь то опыт омовения в воде или лечения различных заболеваний. Ритуалы такого типа основаны на фундаментальном представлении древнего человека о характере порчи: грязь есть порча внешняя, а недуг — порча внутренняя[80]. И то и другое должно быть преодолено. Очищая тело от грязи, человек приобщается к чистоте всего мироздания. Очищая его от внутренней порчи, человек возвращается к активной социальной жизни. Любая порча, наносимая человеку, при этом воспринимается как урон, наносимый всему мирозданию в целом, А оскверненный или заболевший человек рассматривается как временно выбывший из мирового порядка и нанесший ему урон своим бездействием. Впоследствии очищение от грязи превратилось в символическое освящение объекта, а магическое исцеление стало сочетаться с элементами практической медицины. Однако рассмотреть все этапы этого перехода со времен глубокой архаики до поздней древности на материале клинописных текстов мы не можем. Этому мешает малочисленность и плохая сохранность ритуально–заговорных текстов старошумерского времени. Так что представленные нами выводы сделаны больше на сравнительно–этнографическом материале, нежели на базе сравнения клинописных ритуалов различных периодов. Заключение В заключение мы возьмем на себя труд и одновременно позволим себе непростительную дерзость сделать общие выводы относительно природы ритуала в Древней Месопотамии. Пока не опубликован весь корпус ритуальных текстов на шумерском и аккадском языках, выводы эти будут выглядеть мифотворчеством историка. При отсутствии опоры на археологический и иконографический материал они просто могут повиснуть в воздухе. Тем не менее сделать их совершенно необходимо, иначе непонятно, зачем вообще написана эта книга. Описание и содержательный анализ клинописных текстов, имеющих отношение к ритуалу, показали следующие характерные черты специфически месопотамского ритуала. 1. Это цивилизованный ритуал, то есть такой, где отсутствуют человеческие жертвоприношения (у вавилонян они заменены принесением в жертву согрешившего бога), каннибализм, сведены к минимуму культы женских божеств (в особенности богинь–матерей) и покровителей скотоводства, отсутствуют культы божеств охоты и собирательства, не упоминаются ненормативные сексуальные акты (подобные самооплодотворению божества в египетском мифе и ритуале). Цивилизованность дошедшего до нас месопотамского ритуала объясняется тем, что он зафиксирован в городе и призван упорядочить жизнь земледельческой патриархальной общины. 2. Это такой ритуал, где сознательное начало подавляет образы и желания из сферы подсознательного. На первом плане конфликта — борьба юного героя с братьями или с очень старыми предками (Нинурта и Асаг, Мардук и Тиамат) и «укрощение строптивой» (борьба царя и богини, Думузи и Инанны я священном браке, где богиня постоянна, а царь — величина переменная). Борьба сына с отцом не выражена. Линия братства и двойничества практически отсутствует (из шумерских примеров только Лугальгирра и Месламтаэа (аккад. Син и Нергал), из вавилонских — только Гильгамеш и Энкиду, да к то символическое братство). Сексуальная сфера подчинена задаче размножения, женское начало вне этой функции удерживается от непроизводительной страсти (точно также ограничено и героическое страстное начало воинской деятельности). Слабо выражен мотив препятствий и испытующих сил в ритуале юношеской инициации. Противники мирового порядка описаны как одержимые гордыней дикари, но не как уроды или нечто подобное. Единственный претендент на роль чудовища — Хувава/Хумбаба — чиновник на службе богов. Как монстры и уроды изображаются только некоторые демоны (в особенности Ламашту и Пазузу). Сны строго функциональны и допускаются только с целью предсказания судьбы, служа экраном, через который вещают боги. Нет интереса к рассмотрению жизни человека в загробном мире, царство мертвых понимается скорее в контексте материального производства (обмен дарами между миром живых и мертвых), нежели в контексте психологической зависимости одного мира от другого и интеллектуальной коммуникации миров (как, например, в Египте). 3. Это ритуал, возникший в мире богов в силу естественной причинности и соблюдаемый миром людей в силу необходимости подчиняться воле богов. Своим происхождением месопотамский ритуал обязан не личности какого–либо божества, царя или героя, а совокупности постоянных и неизменных явлений внешнего мира. В свою очередь, за этими явлениями угадываются неведомые в своих именах и свойствах силы из мира нематериальных сущностей. 4. Месопотамский ритуал, сведения о котором дошли до нас из письменных источников, может подразделяться только на две разновидности — царско–храмовый ритуал и целительно–освятительный ритуал, причем внутри царского ритуала зачастую можно встретить и элементы целительно–освятительного. Последний явно древнее царского ритуала и ведет свое происхождение из ритуалов общины. Ритуалы общины, которые до нас не дошли в силу особенностей информационной фильтрации в древнем мире, были, вероятно, гораздо разнообразнее и должны были включать весь комплекс возрастных обрядов перехода (а также погребальные обряды, следы которых сохранены шумерской школой). При атом образцами для них в позднее время уже служили царские ритуалы. 5. Главным действующим лицом почти всех зафиксированных месопотамских ритуалов был правитель (градоначальник или военный вождь, впоследствии царь). Однако в большинстве известных случаев он занимал подчиненное положение и разыгрывал роль слабого существа, которое вследствие неукоснительного соблюдения ритуала достигает недоступной обычному человеку силы. В обряде интронизации бог–покровитель царя одолевает противника с помощью МЕ, полученных от своего отца или более старшего бога. В обряде священного брака одержать брачную победу над невестой царю помогает непрерывное участие всех старших богов, а также общинных старейшин. Однако, как бы ни был слаб месопотамский правитель, до второй половины I тыс. ни в одном ритуале он не является фигурой жертвенной, способной вытерпеть временное унижение во имя торжества мирового порядка. Помимо ритуала интронизации правитель должен принимать участие во всех ритуалах, освященных авторитетом храма,— как то, в ритуале омовения, освящения культовой статуи, кормления богов, сева, пахоты и т.д. Чтобы царь не забывал о своих обязанностях культового характера, для него составлялись «деловые» календари с кратким расписанием на каждый день и месяц. 6. Целительно–освятителъные ритуалы образу ют комплекс слов и действий, имеющих различную цель. Целительные ритуалы, призванные изгнать злых духов, направлены на исцеление больного (прежде всего больного правителя), т. е. на восстановление утраченного здоровья и жизненных сил, на возвращение того, что уже было раньше. Целью освятительных (или консекративных) ритуалов было сообщение объекту силы гораздо большей, чем он имел прежде, и совершенно особых свойств, которыми он ранее не обладал (священный блеск, соответствие частям мироздания и перводрева, избыточная жизненная энергия). При этом ритуалы обоих типов могут пользоваться общими формулами (которые, однако, будут употребляться в различном порядке), 7. В месопотамском ритуале большой частотностью обладает ритема водного очищения, что говорит об особой роли культа воды в месопотамской культуре в целом. Образ воды здесь разнопланов и амбивалентен: вода колодца понимается как источник мудрости и первоначальной чистоты, вода реки — как сила плодородия и изобилия, дождевая вода — как сила разрушения и уничтожения (потоп). Столь же характерна ритема сражения за превосходство (хорошо выражена в глиптическом мотиве «фриз сражающихся») и ритема брака как сражения партнеров. Из жертвоприношений лидируют животные жертвы (ягнята и овцы, быки, козы), пищевые продукты (в особенности злаковые и финики), затем идут ювелирные украшения, музыкальные инструменты, гораздо реже — колесницы и оружие, 8. Месопотамский ритуал имеет глубокие корни в символическом поведении животных. Можно сказать, что, несмотря на свою цивилизованность, он весьма этологичен. Его ядро — битва претендентов за власть в стаде и за самку. Собственно человеческий, духовно–коммуникативный план (ролевые игры, погребальный культ) выражен крайне слабо (в основном через строительные ритуалы и объезд/обегание подвластной территории), В этом отличие месопотамского ритуала от египетского, выстроившего более сложные символические системы исходя из потребности постоянного общения с мертвыми. Таков нарисованный нами статический образ месопотамского ритуала. Не менее интересны и выявленные по ходу описания изменения в интерпретации ритуала, которые можно обнаружить в самих источниках. Рассуждая строго исторически, необходимо сказать, что динамика ритуала в Древней Месопотамии совпадает с общей динамикой исторического процесса, выявленной в трудах И. М. Дьяконова[81], В частноста, для царских ритуалов фазы ранней древности (здесь это Шумер и начало Старовавилонского периода, до эпохи Хаммурапи) характерны такие черты, как ориентация правителя на установки общины (священный брак, путешествие к старшим богам за благодатью, жертвование трофеев отцу), его несамостоятельность как деятельного индивидуума. Вместе с тем правитель в это время отличается исключительным физическим совершенством и избыточной жизненной энергией. К концу этого периода о нем будут говорить даже в плане интеллектуального совершенства (например, в гимнах Шульги и исинских царей). Характерна для правителя этого времени и праведность, и даже святость. Как уже сказано ранее, правитель этой эпохи способен пожертвовать чем и кем угодно, но не собой. Редкие образцы целительно–освятительных ритуалов ранней древности показывают, что основным объектом медицинской магии были злые духи как естественного происхождения, так и возникшие из голодных предков. Их–то главным образом и заклинали. Ритуалы против колдунов также существовали, но, по–видимому, не имели широкого хождения. Эталонами для освящения были реки, тростники и считавшиеся священными деревья. Месопотамский ритуал фазы имперской древности имеет совершенно иные особенности. Если говорить о царском ритуале, то правитель здесь менее всего зависит от женщины и общинного уклада жизни (при том, что так до конца и не может освободиться от довлеющего ему городского сообщества). Вместе с тем значительно увеличивается дистанция между ним и богами, что умаляет роль правителя как жреца. Царь больше не свят, а его героизм обусловлен не столько помощью богов, сколько его собственным волевым усилием и способностями полководца. В раннем вавилонском ритуале царит единоначалие правителя, отбирающего в свою пользу функции и обязанности всех других чиновников, а затем раздающего их от своего имени. В ассирийском ритуале происходит посрамление вавилонского бога–деспота и даже суд над ним в пользу столь же деспотичного местного бога, В позднем вавилонском ритуале правитель уже жертвует собой (как и его бог), позволяя временное унижение и даже насилие над своей царственной сущностью, декларируя свою невиновность в несчастьях, терзающих его город и страну. Аналогичный процесс происходит в ритуале–эпосе о Гильгамеше, где герой, начавший с юношеского бунта против сил мирового порядка, заканчивает жизнь смирением перед ним и упованием на свои добрые деяния. Правитель этой эпохи — интеллектуал, писец, астролог и гадатель; сокровенная сущность эпохи — Таблица судеб, на которой записаны все судьбы мира. Письменность и книжность выходят на первый план, рассуждение о последствиях любого действия приводят к выводу о бессмысленности этого действия и в конечном итоге — к утверждению о недостижимости блага к бесцельности бытия. Целительная магия имперской древности направлена уже не столько на зловредных предков и духов, сколько на колдунов и колдуний, т. е. на конкретных людей, от которых, по мнению авторов заклинаний, может исходить конкретное материальное зло (порча здоровья и имущества, поджог дома и т.д.). Виновными становятся не боги, не духи, а обычные люди. В это же время усиливается представление о роли звезд в определении и изменении человеческих судеб и составляются заклинания–молитвы, обращенные к плате гам и созвездиям. К концу эпохи появляется представление об индивидуальной вине человека за свои проступки, что немедленно сказывается в появлении ритуалов и заклинаний молитвенного типа, где жрец просит бога или богиню человека снять с человека наказания за все грехи или нарушенные табу. Освятительная магия как будто бы изменений не претерпевает. После ритуала в Китае были Лао–цзы и Конфуций, в Персии — Заратуштра, в Индии — Будда, в Палестине — Исайя и Христос, в Греции — Фалес и Сократ, Размышление и письмо оттеснили упорядоченное действие на периферию культуры. Вавилон не дал своего пророка, хотя и испытывал муки религиозных родов. Ассирия всегда верила гадателям и колдунам и никогда не поднималась на высоту религиозно–этической рефлексии, В 539 г. Древняя Месопотамия была захвачена персами и с той поры уже себе не принадлежала. Ни религия спасения, ни философия Здесь так и не состоялись. Почему? Потому ли, что земледелец не любит фантазировать и играть (ведь все его действия расписаны по моментам года и не позволяют произвольного перемещения)? Потому ли, что не было возможности отойти и посмотреть на себя со стороны (не было странников, бездельников, а была, напротив, жесткая социальная организация)? Потому ли, что тяжким грузом давило архаичное шумерское наследие — подарок серьезных и очень простых людей? Причин может быть множество, и мы еще слишком мало работали над пониманием феномена месопотамской культуры, чтобы верно ответить на этот вопрос. Но факт остается фактом: с уходом ритуала на месте религии, философии и театра в шумеро–аккадском мире образуется пустота, бездонная воронка небытия. Месопотамия, как жертвенный бык, дарит себя персидской, еврейской и античной традиции, чтобы через тысячу лет воскреснуть в первых проблесках мусульманской философии калама. Приложение В этом разделе помещены переводы шумерских и аккадских ритуальных текстов разных эпох. Все переводы выполнены по изданиям клинописных автографии с учетом латинской транслитерации текстов. Каждому переводу предпослано краткое пояснение, В квадратные скобки взяты битые части табличек, в круглые — слова, добавленные автором перевода для сохранения целостности русского предложения. Непонятные места обозначены многоточием; хорошо сохранившиеся слова, перевод которых неизвестен, выделены курсивом. Слова и понятия, смысл которых неясен, заключены в кавычки. • Шумерские тексты Фрагмент ритуала из Ура Вероятно, фрагмент ритуала царского омовения в первые дни весеннего или осеннего полугодия. Табличка эпохи III династии Ура (точной датировки нет). Текст сильно поврежден. Перевод с новошумерского В. В. Емельянова но изданию: Legrain L. Ur Excavation Texts HI. London, 1937 (No, 57). Нанна [?..] постоянно проточной водой наполняет. Царь в Дом [омовения?] должен войти. До третьего дня царь в Доме [омовения? пребывать] должен. На четвертый день при восходе Солнца царь в Дом Нанны войти должен, и омывается царь ночью в саду Нинкунунны. До пятого дня царь омывается, (после чего) в храм Нанны он должен [войти]. Интронизация эна в Уруке Табличка из Ниппура, написанная в первые века Старовавилонского периода. Кратко перечисляет основные ритуальные действия, связанные с присвоением кандидату статуса эн в городе Урукс. Вероятно, служила инструкцией жрецу. Перевод с позднешумерского В. Б. Емельянова по изданию: Poebel. A Publications of the ВаЬу1onian Section of Pennsylvanian Museum V. Philadelphia, 1915 (No. 76, VII 2–26). К Эанне[82] царь подходит — в Эанну ты ввести его должен. К сияющему трону он приближается — лазуритовый скипетр в руку его ты вложишь. К трону Нинменны он приближается — корону на голову его ты возложишь. К дому Нингидри[83] он приближается — после того как Нингидри, Украшение Неба и Земли, распорядительница (обрядов) Экура[84], для обрядов очищения назначенная, его младенческое имя с него снимет, именем бур–ги ты его не называешь, именем владычества (му–эн) его нарекаешь. Посвящение топора Нергалу Посвятительная надпись, имеющая ритуальное значение. На русский язык переводится впервые, Перевод с новошумерского В. В. Емельянова по изданию: Behrens H. Ein Axt fur Nergal // A Scientific Humanist. Studies in Memory of Abraham Sachs, Wiesbaden, 1998, 5. 27–32. Нибрута–Лу, сын торговца Лугаль–шуба, этот оловянный топор для Нергала создал. Его деревянная часть — из горного дерева арганум[85], которое камень алалу превосходит! Его каменная часть — из камня антасура, не имеющего равных. Рука человека, который его поднимет, никогда не устанет! Если он сломается, я починю его для Нергала! Если он исчезнет, я верну его на место! Пусть Нергал смотрит на меня всю мою жизнь? Пусть он снабжает меня холодной водой в Подземном мире после моей смерти! Путешествие Нанны в Ниппур Гимн, аранжирующий ритуал путешествия лунного бога Наины, хозяина города Ура, к своему отцу Энлилю за ME и властью для одного из царей III династии Ура, Хотя мы здесь не встречаем самого слова ME, блага, которые Нанна привозит из Ура в обмен на свои жертвы, идентичны перечисленным в тексте о путешествии Нинурты в Эреду, где они понимаются именно как ME, Результатом путешествия должно стать обновление сил страны и правителя. Из последних строк гимна ясно, что через семь дней после путешествия Нанны царь должен возродиться на своем престоле точно так же, как возрождается в первое новолуние Нового года сам лунный бог. На русский язык переводится впервые. Перевод с ново–шумерского В. В. Емельянова по изданию: Ferrora A. J. Nanna–Suen's Journey to Nippur. Rome, 1973. Герой ко граду своей матушки, Нанна–Зуэн, помыслы обратил. Зуэн ко граду своей матушки, Ашимбаббар[86], помыслы обратил, Ко граду своей матушки, своего батюшки Нанна–Зуэн помыслы обратил, К Энлилю, к Нинлиль Ашимбаббар помыслы обратил: «Я — герой! В город мой я пойду! В город мой я пойду, к батюшке моему я пойду! Я — Зуэн! В город мой я пойду! В город мой я пойду, к батюшке моему я пойду! К батюшке моему Энлилю я пойду! В город мой я пойду, к матушке моей я пойду! К матушке моей Нинлиль я пойду! К батюшке моему я пойду! В город прекрасный, в чистом месте [созданный, я пойду]! Разбито одиннадцать строк. Мой Ниппур — тутовник, древо черное, на добром месте выросшее! Святилище моего Ниппура — тутовник, древо белое, на чистом месте выросшее! Престол моего Ниппура на добром, месте воздвигнут! Имя святилища ниппурского сладкозвучно! Престол моего Ниппура на добром месте воздвигнут! Имя святилища ниппурского сладкозвучно! Когда Дильмуна не было, в моем городе пальмы росли![87] Когда Дильмуна не было, в Ниппуре пальмы росли, А Нинлиль — великая мать — льняную одежду носила![88]» Зуэн о ладье позаботился, За тростниковыми матами послал человека, Зуэн за тростниками послал человека, В Туммаль[89] за тростниками для ладьи Нанна–Зуэн послал человека, В Абзу за смолой для ладьи Ашимбаббар послал человека, В Ду–ашаг за камышами для ладьи Нанна–Зуэн послал человека, В лес деревьев хашур за мириза для ладьи Ашимбаббар послал человека, В лес Кугнун за столбами для ладьи Нанна–Зуэн послал человека, В можжевеловый лес ароматный за балками для: ладьи Ашимбаббар послал человека, "В лес Эблы за досками для ладьи Ашимбаббар послал человека, В лес деревьев хашур за елями для ладьи Нанна–Зуэн послал человека, В можжевеловый лес ароматный за […] Ашимбаббар послал человека. Разбито четыре строки. Когда тростники для ладьи из Туммаля Нанне–Зуэну доставлены были, Когда из Абзу смола для ладьи Ашимбаббару доставлена была, Когда из Ду–ашага камыши для ладьи Нанне–Зуэну доставлены были. Когда из леса хашур мириза для ладьи Ашимбаббару доставлены были, Когда из Кугнуна столбы для ладьи Для Нанны–Зуэна доставлены были, Когда из леса Эблы доски для ладьи Ашимбаббару доставлены были, Когда из кедрового леса елей стволы Для Нанны–Зуэна доставлены были, Когда из Ланги можжевельники для ладьи Ашимбаббару доставлены были, Разбито пять строк, Уту ему обрадовался, Гирра ему обрадовался. Разбито сорок строк. «Я — Нанна–Зуэн, я храму Энлиля […] Я — Ашимбаббар, я храму Энлиля […] Разбито пять строк. Нанна–Зуэн быков соберет для загонов храма Энлиля! Ашимбаббар жирных овец соберет для хлева храма Энлиля! Нанна–Зуэн очистит загон храма Энлиля! Ашимбаббар даст поесть козам храма Энлиля! Нанна–Зуэн принесет дикобразов для храма Энлиля! Ашимбаббар принесет длиннохвостых крыс для храма Энлиля! Нанна–Зуэн соберет маленьких птиц–куда для храма Энлиля! Ашимбаббар принесет маленьких птиц–уби из пруда для храма Энлиля! Нанна–Зуэн принесет маленьких птиц–азагун из пруда для храма Эндиля! Ашимбаббар принесет карпов–сухур для храма Энлиля! Нанна–Зуэн принесет карпов–эштуб для храма Энлиля! Ашимбаббар выльет масло камышей в воду для храма Энлиля! Нанна–Зуэн наполнит корзины яйцами для храма Энлиля! Ашимбаббар велит старым тростникам и молодым тростникам буйно расти для храма Энлиля! Нанна–Зуэн велит 600 овцам дать потомство для храма Энлиля! Баранам их он даст над ними волю, По берегам Исурунгаля их размножит! Ашимбаббар велит 600 козам дать потомство для храма Энлиля! Козлам их он даст над ними волю, По берегам Исурунгаля их размножит! Нанна–Зуэн велит 600 коронам дать потомство для храма Энлиля, Быкам их он даст над ними волю, По берегам Исурунгаля их размножит!» Энегир впереди, Ур позади[90]. Она вынесла из дома то, что не выносят из дома, то, что не выносят из дома! Нингирида вынесла из дома то, что не выносят из дома: «Сюда, сюда, сюда, о ладья![91] О ладья Зуэна, сюда, сюда!» Перед баркой муку она рассыпала, отруби рассеяла. Бронзовый чан под ногами ее стоит, Самшитовую затычку от него в пальцах она держит: «Прекрасное масло на этот колышек я возолью! Пусть топленое масло, меды и вина изобильны в твоей ладье! Пусть карп–сухур и карп–эштуб на носу твоей ладьи веселятся![92]» Но ладья к берегу не пристала: «Я иду в Ниппур!» Ларса впереди, Энегир позади. Она вынесла из дома то, что не выносят из дома, то, что не выносят из дома! Шерида прекрасная вынесла из дома то, что не выносят из дома: «Сюда, сюда, сюда, о ладья! О ладья моего батюшки, сюда, сюда!» Перед баркой муку она рассыпала, отруби рассеяла. Бронзовый чан под ногами ее стоит, Самшитовую затычку от него в пальцах она держит: «Прекрасное масло на этот колышек я возолью! Пусть топленое масло, меды и вина изобильны в твоей ладье! Пусть карп–сухур и карп–эштуб на носу твоей ладьи веселятся!» Но ладья к берегу не пристала: «Я иду в Ниппур!» Урук впереди, Ларса позади. Она вынесла из дома то, что не выносят из дома, тот что не выносят из дома! Светлая Инанна вынесла из дома то, что не выносят из дома: «Сюда, сюда, сюда, о ладья! О ладья моего батюшки, сюда, сюда!» Перед баркой муку она рассыпала, отруби рассеяла. Бронзовый чан под ногами ее стоит, Самшитовую затычку от него в пальцах она держит: «Прекрасное масло на этот колышек я возолью! Пусть топленое масло, меды и вина изобильны в твоей ладье! Пусть карп–сухур и карп–эштуб на носу твоей ладьи веселятся!» Но ладья к берегу не пристала: «Я иду в Нип–пур!» Шуруппак впереди, Урук позади. Она вынесла из дома то, что не выносят из дома, то, что не выносят из дома! Нинунуга вынесла из дома то, что не выносят из дома: «Сюда, сюда, сюда, о ладья! О ладья Зуэна, сюда, сюда!» Перед баркой муку она рассыпала, отруби рассеяла. Бронзовый чан под ногами ее стоит. Самшитовую затычку от него в пальцах она держит: «Прекрасное масло на этот колышем я возолью! Пусть топленое масло, меды и вина изобильны в твоей ладье! Пусть карп–сухур и карп–эштуб на носу твоей ладьи веселятся!» Но ладья к берегу не пристала: «Я иду в Ниплур!» Туммаль впереди, Шуруппак позади. Она вынесла из дома то, что не выносят из дома, то, что не выносят из дома! Нинлиль вынесла из дома то, что не выносят из дома: «Сюда, сюда, сюда, о ладья! О ладья властного сына, сюда, сюда!» Перед баркой муку она рассыпала, отруби рассеяла. Бронзовый чан под ногами ее стоит, Самшитовую затычку от него в пальцах она держит: «Прекрасное масло на этот колышек я возолью! Пусть топленое масло, меды и вина изобильны в твоей ладье! Пусть карп–сухур и карп–эштуб на носу твоей ладьи веселятся!» Но ладья к берегу не пристала: «Я иду в Ниппур!» Ниппур впереди, Туммаль позади, К Лазуритовой Пристани, пристани Энлиля, Нанна–Зуэн ладью направил, К Сияющей Пристани, пристани Энлиля, Ашимбаббар ладью направил, В святилище отца, своего создателя, вступил он, К привратнику отца, своего создателя, обратился: «Отопри дом, привратник! Отопри дом! Отопри дом, Калькаль, отопри дом! Калькаль, привратник, отопри дом! Слуга, дривратник, отопри дом! Привратник, отопри дом! Калькаль, отопри дом! Я, Нанна–Зуэн, Собрал быков для загонов храма Энлиля — отопри дом! Я, Ашимбаббар, Собрал жирных овец для хлева храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Нанна–3уэн, Очищу загон храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, Дам поесть козам храма, Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Нанна–Зуэн, Собрал дикобразов для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, Собрал длиннохвостых крыс для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Нанна–Зуэн, Собрал маленьких птиц–куда для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, Принес маленьких птиц–уби из пруда для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Нанна–Зуэн, Принес маленьких птиц–азагун из пруда для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, Собрал карпов–cyxуp для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Наина–Зуэн, Собрал карпов–эштуб для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, Вылил масло камышей в воду для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Нанна–Зуэн, Наполнил корзины яйцами для храма Энлиля — привратник, отопри дом! Я, Ашимбаббар, |