ИДО Познавательные процессы ПОСОБИЕ. Российской федерации федеральное агентство по образованию гоу впо тюменский государственный университет

• Название: Российской федерации федеральное агентство по образованию гоу впо тюменский государственный университет
• Анкор: ИДО Познавательные процессы ПОСОБИЕ.doc
• Дата: 06.05.2017
• Размер: 3.17 Mb.
• Имя файла: ИДО Познавательные процессы ПОСОБИЕ.doc
• Тип: Учебное пособие; #7127
• страница: 34 из 87

Хрестоматия по теме

Джемс У.

Внимание

(У.Джемс «Психология». М., Педагогика, 1991. с.119-140).
Ограниченность сознания. Одной из характернейших особенностей нашей духовной жизни является тот факт, что, находясь под постоянным наплывом все новых и новых впечатлений, проникающих в область наших чувств, мы замечаем лишь самую ничтожную долю их. Только часть одного итога наших впечатлений входит в наш так называемый сознательный опыт, который можно уподобить ручейку, протекающему по широкому лугу. Несмотря на это, впечатления внешнего мира, исключаемые нами из области сознательного опыта, всегда воздействуют так же энергично на наши органы чувств, как и сознательные восприятия. Почему эти впечатления не проникают в наше сознание — тайна, для которой принцип «ограниченности сознания» представляет не объяснение, а одно только название.

Физиологическая подкладка. Область сознаваемого нами, конечно, покажется очень ограниченной, если сопоставить ее с обширной областью внешних воздействий на органы чувств и с массой постоянно притекающих извне новых впечатлений. Очевидно, никакое впечатление не может попасть в область сознательного, если ему не удастся проникнуть по известному пути в мозговые полушария и вызвать там определенные физиологические процессы. Когда центростремительный ток проник в полушарие и производит там какие-то действия, другие токи оказываются на время задержанными. Они могут, как бы заглядывать из-за дверцы в область сознания, но впечатление, завладевшее в данную минуту последним, вытесняет их обратно. Таким образом, физиологически ограниченность сознания зависит, по-видимому, от того, что деятельность полушарий стремится постоянно быть объединенным и неразрывным актом, определяющимся то одним, то другим током, но всегда представляющим одно целое. Мы называем интересующими нас в данную минуту те идеи, которые связаны с господствующим в мозгу комплексом физиологических процессов; таким образом, начало подбора в сознании, подробно разобранное нами выше, по-видимому, находит себе физиологические основания. Впрочем, в мозгу всегда есть наклонность к распаду господствующего комплекса физиологических процессов. Их объединение редко бывает полным, задержанные токи редко бывают совершенно устранены, их действия проникают через границу и вторгаются в пределы сознательных физиологических процессов.

Рассеяние внимания. Иногда нормального объединения, по-видимому, почти не существует. В таких случаях нередко мозговая деятельность падает до минимума. Огромное большинство людей, по всей вероятности, несколько раз в день впадает в психическое состояние примерно следующего рода: глаза бесцельно устремлены в пространство, окружающие звуки и шумы вмешиваются в одно целое, внимание до того рассеяно, то все тело воспринимается сразу как бы нечто неделимое и передний план сознания занят каким-то торжественным чувством необходимости заполнить чем-нибудь густоту времени. На тусклом фоне нашего сознания чувствуется полное недоумение. Мы не знаем, что нужно делать: вставать ли, одеваться ли, писать ли ответ лицу, с которым мы недавно разговаривали; вообще мы стараемся сообщить движение нашей мысли, но в то же время чувствуем, что не можем сдвинуться с места; наша подспудная мысль не в силах прорвать летаргическую оболочку, окутавшую личность. Каждую минуту ожидаем мы, что эти чары рассеются, ибо мы не видим причин, почему бы им продолжаться. Но они оказывают свое действие все долее и долее, и мы по-прежнему находимся под их обаянием, пока (также без всяких видимых причин) нам не сообщается запас энергии, что-то (что именно, мы не знаем) дает нам силу очнуться, мы начинаем мигать глазами, встряхиваем головой; мысли, оттесненные до сих пор на задний план, становятся в нас господствующими, колеса жизни вновь приходят в движение.

Такова крайняя степень того, что мы называем рассеянием внимания. Существуют промежуточные степени между этим состоянием и противоположным ему явлением сосредоточенного внимания, при котором поглощение интересом минуты так велико, что нанесения физического страдания испытуемый не чувствует. Промежуточные ступени были исследованы экспериментальным путем. Таким образом, мы подошли к вопросу об объеме сознания.

Объем сознания. Сколько объектов, не объединенных в одну систему, можем мы одновременно сознательно воспринимать? Каттель производил опыты, передвигая ряд букв перед глазами с быстротой малой доли секунды, так что, по-видимому, исключалась всякая возможность направить внимание на их последовательность. Когда буквы составляли знакомые слова, то их можно было заметить втрое больше, чем в случае, когда комбинации букв были бессмысленны. Когда слона, расположенные рядом, составляли осмысленную фразу, то можно было уловить двойное количество букв по сравнению с ситуацией, когда сочетание слов было случайным. «Осмысленная фраза схватывалась целиком. ком. Когда она не схватывалась целиком, то из нескольких слов, составляющих ее, почти ничего не улавливалось; когда же она угадывалась вся, то отдельные слова представлялись наблюдателю очень отчетливо».

Слово есть связанная с известным концептом система знаков — букв, система, в которой буквы воспринимаются сознанием сразу, а не поодиночке, как в случае, когда мы их осознаем отдельно. Осмысленная фраза, быстро проносящаяся перед глазами, представляет подобную же систему слов. Связанная с концептом система знаков может означать различные объекты наглядного представления, может быть позднее заменена ими, но сама по себе как наличное в данную минуту душевное состояние она не заключается в осознавании этих объектов. Например, когда я думаю «человек», то объект моей мысли отличается от представления бессвязного ряда букв: ч, е, л, о, в, е, к.

Если буквенные символы даны нам в столь бессвязной последовательности, что мы не можем связать их совокупность с известным концептом, то охватить их сразу несколько гораздо труднее: стремясь удержать в памяти одни из них, мы упускаем из виду другие. Впрочем, в известных границах можно избегнуть этого. Полан производил соответствующие эксперименты, декламируя вслух одно стихотворение и одновременно читая про себя другое, или записывая одну фразу и вслух в то же время произнося другую, или, наконец, производя на бумаге вычисления, читал вслух стихи. Он пришел к следующим выводам: «Наиболее благоприятным условием для двойной одновременной умственной деятельности является применение ее к двум разнородным процессам мысли. Два однородных и одновременных процесса мысли (например, два умножения, два чтения, вслух и про себя, декламирование и письмо) выполняются с большим трудом и приводят к более неопределенным результатам».

Полан сравнивал количество времени, необходимое для выполнения тех же двух разнородных операций мысли одновременно и последовательно, и нашел, что первое дает нередко в результате значительный выигрыш времени. «Я умножаю 421312212 на 2 — эта операция занимает шесть секунд; для прочтения четверостишия также необходимо шесть секунд, но и для одновременного выполнения обеих операций достаточно шести секунд, так что при этом нет никакой потери времени».

Возвращаясь к вопросу, сколько разнородных объектов мысли могут быть одновременно у нас в сознании, иначе говоря, сколько совершенно не связанных между собой групп явлений или процессов могут одновременно занимать сознание, мы можем дать на него следующий ответ: с большим трудом более одной и то только в случае, когда процессы привычны, две-три без особого колебания внимания. Но когда процессы не отличаются столь автоматическим характером (например, о Цезаре известно, будто бы он писал письмо, диктуя в то же время четыре других), происходит быстрый переход сознания от одного процесса к другому и, следовательно, нет никакого выигрыша во времени.

Когда предметом нашего внимания служат едва уловимые ощущения, и мы напрягаем усилия, чтобы точно различить их, то наблюдается интерференция внимания между этими ощущениями. Подобных тонких экспериментов немало было сделано Вундтом. Он старался точно подметить положение быстро вращающейся стрелки в то мгновенье, когда раздается звонок. Здесь нужно было зафиксировать одновременность двух различных ощущений — зрительного и слухового. После ряда тщательных и упорных изысканий было найдено, что зрительное восприятие, по-видимому, одновременное со слуховым, фактически почти никогда не совпадало с ним во времени. Можно было только наблюдать, что одно восприятие на самом деле происходило или раньше, или позже другого.

Различные виды внимания. Можно указать следующие виды внимания. Оно относится или к восприятиям (внимание чувственное), или к воспроизведенным представлениям (внимание интеллектуальное). Внимание может быть непосредственным или опосредованным; непосредственным — в том случае, когда объект внимания интересен сам по себе, опосредованным — когда объект внимания лишь путем ассоциации связан с непосредственно интересующим меня предметом. Опосредованное внимание по-другому называют апперцептивным. Наконец, внимание может быть или пассивным, рефлекторным, непроизвольным, не сопряженным ни с каким усилием, или активным, произвольным.

Произвольное внимание всегда апперцептивное. Мы делаем сознательные усилия, чтобы направить наше внимание на известный объект только в том случае, если он связан лишь косвенно с каким-нибудь нашим интересом. Но чувственный и интеллектуальный виды внимания оба могут быть и непроизвольными, и произвольными. При непроизвольном внимании, направленном прямо на какой-нибудь объект восприятия, стимулом служит или значительная интенсивность, объем и внезапность ощущения, или стимул является инстинктивным, т. е. представляет такое восприятие, которое скорее благодаря своей природе, чем силе, воздействует на какое-нибудь прирожденное стремление и поэтому приобретает непосредственную привлекательность.

Внимание ребенка и юноши характеризуется восприимчивостью к непосредственно воздействующим чувственным стимулам. В зрелом возрасте мы обыкновенно реагируем лишь на те стимулы, которые выделены нами благодаря связи с так называемыми постоянными интересами; к остальным же стимулам мы относимся безразлично. Но детство отличается значительной активностью и в то же время располагает слишком незначительными критериями для оценки новых впечатлений и выделения из них тех, которые заслуживают особенного внимания. Результатом является необыкновенная подвижность внимания у детей, подвижность, из-за которой первые регулярные уроки с ними превращаются в какой-то хаос.

Всякое сильное впечатление вызывает приспособление соответствующего органа чувств и влечет за собой у ребенка на все время действия полное забвение той работы, какая на него возложена. Учитель должен на первых же уроках принять меры к устранению этого непроизвольного, рефлекторного внимания, вследствие которого, по словам одного французского писателя, может показаться, что ребенок менее принадлежит самому себе, чем любому внешнему объекту, обратившему на себя его внимание. У некоторых лиц такое явление продолжается в течение всей жизни, и работа выполняется ими в те промежутки, когда это состояние внимания временно прекращается.

Непроизвольное внимание при восприятии бывает апперцептивным, если внешнее впечатление, не будучи само по себе сильным или инстинктивно привлекательным, связано с такими впечатлениями предшествующим опытом и воспитанием. Последние могут быть названы мотивами внимания. Впечатление черпает в них интерес, и даже, быть может, сливается с ними в один сложный объект, в результате чего они попадают в фокус внимания. Легкий стук сам по себе весьма неинтересный звук, он может затеряться во множестве окружающих пас звуков, но едва ли стук в оконный ставень ускользнет от внимания, если это условный знак любовника под окном его милой.

Гербарт пишет: «Как поражает глаз стилиста нелитературно написанная фраза! Как неприятна для музыканта фальшивая нота или для светского человека нарушение хорошего тона! Как быстры наши успехи в известной отрасли знания, если ее основные начала усвоены нами так хорошо, что мы воспроизводим их мысленно с необыкновенной точностью и легкостью! Однако как медленно и неуверенно воспринимаем мы самые начала той или другой науки, если не получили надлежащей подготовки при помощи знакомства с концептами, еще более элементарными сравнительно с началами данной науки! Апперцептивное внимание хорошо наблюдать на очень маленьких детях, когда, слушая еще не понятные для них разговоры старших, они вдруг схватывают отдельное знакомое слово и повторяют его себе. Апперцептивное внимание можем мы подметить даже у собаки, которая оборачивается, когда ее называют по имени. До известной степени нечто подобное представляет умение, проявляемое некоторыми невнимательными школьниками во время урока, умение подмечать каждый момент в рассказе учителя. Я помню уроки нестрогого, но неинтересного преподавателя, у которого в классе стоял непрерывный шепот, шепот этот всегда моментально прекращался, как только учитель начинал рассказывать занятный анекдот. Как могли мальчики, которые, по-видимому, ничего не слышали из объяснения учителя, уловить начало анекдота? Без сомнения, большинство из них слышали кое-что из слов учителя, но основная часть этих слов не имела никакой связи с интересами и мыслями, занимавшими школьников в данную минуту, поэтому отрывочные слова, достигнув слуха, вновь улетучивались. Но как только слова вызывали прежние представления, которые образовывали серию тесно связанных между собой идей и легко вступали в связь с новыми впечатлениями, тотчас из сочетания старых идей и новых впечатлений получался в итоге интерес к воспринимаемым вполуха словам; они поднимались выше порога сознания — и внимание снова восстанавливалось».

Непроизвольное внимание, направленное на воспроизведенные представления, непосредственно, если мы следим мыслью за рядом образов, которые сами по себе привлекательны и интересны; оно апперцептивно, когда объекты интересуют нас как средства для осуществления более отдаленной цели или просто благодаря ассоциации их с каким-нибудь предметом, который придает им ценность. Токи в мозгу, сопровождающие процессы мысли, могут представлять в таком случае столь тесно связанное целое, их объект может настолько поглотить наше внимание, что не только нормальные ощущения, но даже сильнейшая боль вытесняются ими из области сознания. Паскаль, Весли, Голл, как говорят, обладали способностью всецело отвлекать внимание от боли. Карпентер рассказывает о себе, как он нередко принимался за чтение лекции с невралгией столь сильной, что, казалось, не было никакой возможности довести лекцию до конца. Но едва он, переломив себя, принимался за чтение лекции и во время ее углублялся в последовательное развитие мыслей, как тотчас, замечал, что боль нисколько не отвлекала его, пока не наступал конец лекции и внимание не рассеивалось. Тогда боль возобновлялась с силой, превосходящей всякое терпение, так, что он удивлялся, как можно было перед этим забыть о ее существовании («Физиология ума»). Аналогичным примером служат солдаты, не чувствующие ран в разгар сражения.

Произвольное внимание. Карпентер говорит о сосредоточении внимания путем сознательных усилий. Этими усилиями и характеризуется то, что мы назвали активным или произвольным вниманием. Всякий знает, что это такое, но в то же время почти всякий согласится, что это нечто не поддающееся описанию. Мы прибегаем к произвольному вниманию, когда нам нужно уловить какой-нибудь оттенок в зрительном, слуховом, вкусовом, обонятельном или осязательном ощущении, а также когда мы хотим выделить какое-то ощущение из массы подобных или стараемся сосредоточиться на предмете, для нас мало привлекательном, и при этом противодействуем влечениям более сильных стимулов. В области умственной произвольное внимание проявляется в совершенно аналогичных случаях, например, когда мы стараемся выделить и отчетливо представить себе идею, которая лишь смутно таится в нашем сознании, или когда мы с величайшими усилиями стараемся различить оттенки значения в синонимах, пли упорно стараемся удержать в границах сознания мысль, которая настолько дисгармонична нашим стремлениям в данную минуту, что, не будь особых усилий с нашей стороны, она быстро уступила бы место иным образам более безразличного характера.

Чтобы представить себе лицо, которое испытывает сразу все формы произвольного внимания, вообразим человека, сидящего в обществе за обедом и намеренно выслушивающего скучнейшие нравоучения, которые ему вполголоса читает сосед, в то время как кругом раздается веселый смех гостей, беседующих о самых занимательных и интересных вещах.

Произвольное внимание продолжается не долее нескольких секунд подряд. То, что называется поддержкой произвольного внимания, в сущности, есть повторение последовательных усилий сосредоточить внимание на известном предмете. Раз эти усилия нам удались, объект внимания вследствие своей привлекательности развивается; если его развитие нам интересно, то внимание на время становится непроизвольным. Выше мы заметили, что, по словам Карпентера, поток мысли увлекает нас, как только мы в него погрузимся. Этот пассивный интерес может быть более или менее продолжительным. Едва он успел вступить в силу, как внимание отвлекается какой-нибудь посторонней вещью; тогда посредством произвольного усилия мы вновь направляем мысль на прежний предмет; при неблагоприятных условиях такое колебание внимания может продолжаться часами. Впрочем, при этом надо не упускать из виду, что внимание сосредоточивается в данном случае не на тождественном в психическом смысле объекте, но на последовательном ряде объектов, только логически тождественных между собой. Никто не может непрерывно сосредоточивать внимание на неизменяющемся объекте мысли.

Есть объекты мысли, которые не поддаются развитию. Они попросту ускользают от нас, и, для того чтобы сосредоточить внимание на чем-нибудь, имеющем к ним отношение, требуется такой ряд непрерывно возобновляемых усилий, что человек с самой энергичной волей бывает вынужден отступиться от них, тщетно употребив в течение некоторого времени все возможные средства к достижению цели, и предоставить своим мыслям следовать за более привлекательными стимулами, Есть такие объекты мыслей, которых человек боится, как пуганая лошадь, которых он стремится избегать даже при самом беглом воспоминании о них. Таковы тающие капиталы для мота в разгар его расточительности. Но незачем приводить исключительный пример мотовства, когда для всякого человека, увлекаемого страстью, мысль об умаляющих страсть обстоятельствах представляется несносной хотя бы на мгновение.

При более спокойных душевных состояниях трудность сосредоточить внимание на предмете бывает так же велика, в особенности, если мозг утомлен. Иное лицо, чтобы избежать скучной предстоящей работы, бывает готово ухватиться за любой предлог, каким бы ничтожным и случайным он ни был. Я, например, знаю одного господина, который готов разгребать угли в камине, расставлять стулья у себя в комнате, подбирать с полу соринки, приводить в порядок свой стол, разбирать газеты, хвататься за первую попавшуюся под руку книгу, стричь ногти,— словом, как-нибудь убивать утро. И все это он делает непреднамеренно, единственно только потому, что ему к полудню предстоит приготовить лекцию по формальной логике, которой он терпеть не может. Все он готов делать, только не это.

Повторяю еще раз: объект внимания должен изменяться. Объект зрения с течением времени становится невидим, объект слуха перестает быть слышим, если мы будем неподвижно направлять на него внимание. Гельмгольц, подвергший самому точному экспериментированию свое внимание в области органов чувств, применяя зрение к объектам, не привлекающим внимания в обыденной жизни, высказывает несколько любопытных замечаний о борьбе двух полей зрения. Так называется явление, наблюдаемое нами, когда мы глядим каждым глазом на отдельный рисунок (например, в двух отделениях стереоскопа); в этом случае мы осознаем то один рисунок, то другой, то части обоих, но почти никогда не осознаем их оба вместе.

Гельмгольц говорит по этому поводу: «Я чувствую, что могу направлять внимание произвольно то на одну, то на другую систему линий (рис.) и что в таком случае некоторое время только одна эта система сознается



мною, между тем как другая совершенно ускользает от моего внимания. Это бывает, например, в случае, если я попытаюсь сосчитать число линий в той или другой системе. Но крайне трудно бывает надолго приковать внимание к одной какой-нибудь системе линий, если только мы не ассоциируем предмет нашего внимания с какими-нибудь особенными целями, которые постоянно обновляли бы его активность. Так мы поступаем, задаваясь целью сосчитать линии, сравнить их размеры и т. п. Равновесие внимания, мало-мальски продолжительное, ни при каких условиях не достижимо. Внимание, будучи предоставлено самому себе, обнаруживает естественную наклонность переходить от одного нового впечатления к другому; как только его объект перестает быть интересным, не доставляя никаких новых впечатлений, внимание вопреки нашей воле переходит на что-нибудь другое. Если мы хотим сосредоточить внимание на определенном объекте, то нам необходимо постоянно открывать в нем все новые и новые стороны, в особенности, когда какой-нибудь посторонний импульс отвлекает нас в сторону».

Эти слова Гельмгольца чрезвычайно важны. А раз они вполне применимы к вниманию в области органов чувств, то еще с большим правом мы можем применить их к вниманию в области интеллектуального разнообразия. Непременное условие для поддержки внимания по отношению к какому-нибудь объекту мысли заключается в постоянном возобновлении нашего внимания при изменении точки зрения на объект внимания и отношения к нему. Только при патологических состояниях ума сознанием овладевает неотвязчивая, однообразная идея-фикс.

Гений и внимание. Теперь мы можем легко видеть, почему так называемое поддерживаемое внимание развивается тем быстрее, чем богаче материалами, чем более свежестью и оригинальностью отличается воспринимающий ум. Такие умы пышно расцветают и достигают высокой степени развития. На каждом шагу они делают все новые и новые выводы, постоянно укрепляя свое внимание. Интеллект же, бедный знаниями, неподвижный, неоригинальный, едва ли будет в состоянии долго сосредоточивать внимание на одном предмете, интерес к которому ослабевает чрезвычайно быстро. Относительно гениев установилось общее мнение, что они далеко превосходят других людей силой произвольного внимания. Можно выразить опасение, не представляет ли у большинства из них эта сила чисто пассивное свойство. В; их головах идеи пестрят разнообразием; в каждом предмете гениальные люди умеют находить бесчисленное множество сторон и по целым часам могут сосредоточиваться на одной мысли. Но гений делает их внимательными, а не внимание образует из них гениев.

Вникнув в сущность дела, мы можем заметить, что гении отличаются от простых смертных не столько характером внимания, сколько природой тех объектов, на которые оно поочередно направляется. У гениев объекты внимания образуют связную серию, все части которой объединены между собой известным рациональным принципом. Вот почему мы называем внимание поддерживаемым, а объект внимания на протяжении нескольких часов тем же. У обыкновенного человека серия объектов внимания бывает большей частью бессвязной, не объединенной общим рациональным принципом, поэтому мы называем внимание такого человека неустойчивым, шатким.

Не лишено вероятия, что гений удерживает человека от приобретения привычек произвольного внимания и что среднее умственное дарование представляет почву, где можно всего более ожидать развития добродетелей воли в собственном смысле слова. Представляет ли дар внимания свойство гения или оно зависит от развития воли? Во всяком случае, чем долее человек может удерживать внимание на одном объекте, тем более представляется ему возможности вполне им овладеть. Способность же постоянно направлять рассеивающееся внимание составляет живой нерв в образовании каждого суждения, характера и воли. У кого нет этой способности, того нельзя назвать владеющим собой.

Относительно внимания общим педагогическим правилом может служить следующее: чем более интереса в данном занятии ожидает ребенка впереди, тем более будет напряжено его внимание. Поэтому при обучении ребенка нужно руководить его занятиями так, чтобы каждое новое сведение находилось в известной связи с ранее приобретенными знаниями, и, если возможно, вызывать в ребенке любопытство, так чтобы каждое новое полученное им сведение служило ответом или частью ответа на вопрос, еще ранее существовавший в уме ученика.

Физиологические условия внимания. Вот, по-видимому, наиболее важные из них: 1) по возникновения внимания к данному объекту необходимо, чтобы соответствующий кортикальный центр был возбужден и центральным путем — идеационно, и путем внешнего чувственного раздражения; 2) затем орган чувств должен быть приноровлен посредством приспособления соответствующего мышечного аппарата к наиболее отчетливому восприятию внешнего впечатления; 3) по всей вероятности, необходим известный приток крови к соответствующему кортикальному центру. Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем никаких обстоятельных сведений, и я постулирую его лишь на основании общих аналогий. Первое и второе условия доказаны экспериментальным путем. Начнем ради удобства с рассмотрения второго условия.

Приспособление органа чувств. Оно наблюдается не только тогда, когда внимание направлено на внешнее чувственное впечатление, но и в случае, когда объектом внимания служит мысль. Что такое приспособление налицо, когда мы направляем внимание на внешний объект, само собой ясно. Глядя на что-нибудь или слушая что-нибудь, мы непроизвольно приспосабливаем глаза и уши, а также поворачиваем в нужном направлении голову и тело; обоняя и пробуя на вкус, мы приспосабливаем язык, губы и нос к данному предмету; осязая какую-нибудь поверхность, мы соответствующим образом двигаем осязающий орган. Во всех этих актах, производя непроизвольные целесообразные мышечные сокращения, мы задерживаем другие движения, нецелесообразные по отношению к тому результату, который мы имеем в виду. Так, пробуя что-нибудь на вкус, мы зажмуриваем глаза, прислушиваясь, стараемся затаить дыхание и т. п. В результате получается более или менее массивное органическое чувство напряженности внимания. На это органическое чувство мы обыкновенно смотрим как на чувство нашей собственной активности, хотя оно возникает в нас посредством приспособления органов чувств. Таким образом, всякий объект, способный немедленно возбудить нашу чувствительность, вызывает рефлекторное приспособление органа чувств, которое сопровождается двумя результатами: во-первых, чувством активности и, во-вторых, возросшей ясностью в нашем сознании данного объекта.

При интеллектуальном внимании в нас наблюдаются такие же чувства активности. Насколько мне известно, Фехнер первым проанализировал эти чувства и отличил их от только что указанных более грубых форм того же чувства. Вот что он пишет: «Когда мы переносим наше внимание с объекта одного органа чувств на объект другого, мы испытываем некоторое вполне определенное и легко воспроизводимое произвольно, хотя и не поддающееся описанию, чувство перемены направления или изменения в локализации напряжения. Мы чувствуем напряжения в известном направлении в глазах, с какой-нибудь стороны в ушах, напряжения, которые возрастают и изменяются в зависимости от степени нашего внимания в то время, когда мы смотрим или слушаем; это и есть то, что мы называем напряжением внимания. Локализация напряжения всего ярче наблюдается, когда внимание наше быстро колеблется между слухом и зрением и в особенности когда мы хотим тонко распознать данный объект при помощи осязания, обоняния и вкуса. Когда я пытаюсь вызвать в памяти или воображении какой-нибудь живой образ, то я начинаю испытывать нечто совершенно аналогичное напряжению внимания при непосредственном зрительном или слуховом восприятии, но это аналогичное чувство локализуется совершенно иначе. В то время как при восприятии реального объекта (а также зрительных следов) напряжение направляется всецело к данному объекту — вперед, а при переходе внимания от одного органа чувств к другому оно только меняет соответственно направление от одного органа чувств к другому, не затрагивая остальную часть головы, при воображении и припоминании, наоборот, чувство напряжения всецело отвлекается от внешних органов чувств и скорее углубляется в ту часть головы, которая наполнена мозгом. Когда я хочу, например, припомнить местность или лицо, они возникнут передо мной с живостью, если я буду направлять внимание не вперед, а, скорее, если так можно выразиться, назад».

«Направленность внимания назад», ощущаемая нами, когда внимание занято воспроизведенными представлениями, по-видимому, состоит главным образом во вращении глазных яблок кнаружи и прямо противоположно движению глаз при направлении зрения на внешний объект. Впрочем, даже при внимании, направленном на чувственные объекты, приспособление органа чувств еще не самый существенный процесс, а второстепенный, который, как показывают наблюдения, может вовсе не иметь места. Вообще говоря, верно, что ни один объект, лежащий на крайних частях поля зрения, не может привлечь нашего внимания, не привлекая в то же время и нашего глаза, т. е. не вызывая вращения и аккомодации глаза и не локализуя таким образом изображения предмета на желтом пятне, самой чувствительной точке глаза. Но при помощи упражнения и при известном усилии можно направлять внимание на главный объект поля зрения, оставляя глаз неподвижным.

При этих условиях предмет никогда не различается нами вполне отчетливо (это невозможно по той причине, что изображение предмета получается здесь не на самом чувствительном месте сетчатки), но всякий может убедиться, что предмет сознается более живо, если мы усилим к нему внимание. Так, учителя умеют следить за учениками, делая вид, будто не глядят на них. Женщины, вообще говоря, больше пользуются периферическим зрительным вниманием, чем мужчины. Гельмгольц сообщает один факт, столь любопытный, что я приведу здесь его наблюдение целиком. Однажды он производил опыты, желая слить в одно целое зрительное восприятие пару стереоскопических картин, освещавшихся на миг электрической искрой.

Картины помещались в темном ящике, который время от времени на мгновение освещался вспышкой; чтобы глаза не двигались в сторону, в середине каждой картины булавкой был сделан прокол, через который проникал дневной свет, так что оба глаза в промежутки мрака имели перед собой по одной светлой точке.

При параллельных зрительных осях обе эти точки сливались в одну, и малейшее движение глазного яблока тотчас же изобличалось раздвоением зрительных образов. Гельмгольц таким путем нашел, что при совершенной неподвижности глаз простые плоскостные фигуры могут восприниматься в качестве трехмерных при одной вспышке. Но сложные фигуры воспринимались трехмерными лишь при нескольких вспышках подряд.

Любопытно, говорит далее Гельмгольц, что при этом, хотя мы неподвижно фиксируем оба глаза на булавочных отверстиях и не даем раздваиваться их сложному изображению, тем не менее, мы можем направить наше внимание на любую часть темного поля так, чтобы при вспышке получить впечатление лишь от той части картины, которая и лежит в направлении нашего внимания. Здесь внимание является совершенно независимым от положения и аккомодации глаз или от какого-либо известного нам изменения в этом органе и может свободно направляться сознательным волевым усилием на любую часть темного и однородного поля зрения. Это одно из наиболее важных наблюдений для будущей теории внимания (Психология оптики).

Педагогические замечания. Во-первых, необходимо укреплять внимание в детях, которые крайне небрежны в занятиях, беспорядочно перескакивают мыслью с одного предмета на другой. Учитель должен заботиться о том, чтобы сделать привлекательным предмет занятий, ассоциировать его с чем-нибудь интересующим ребенка; в худшем случае, когда нельзя придать интерес самим занятиям, можно пообещать награду за внимательное отношение к занятиям и наказание — за невнимательное. Если предмет не вызывает в ребенке произвольного внимания, то приходится черпать интерес со стороны. Но всего лучше, когда сама тема занятий интересна, и, обучая детей, мы должны всегда стараться связывать новые сведения, сообщаемые им, с теми объектами, с которыми у них соединены перцепции. То, что давно и хорошо известно, тотчас становится объектом внимания и влечет за собой новые впечатления.

Во-вторых, необходимо искоренить ту рассеянность •внимания, которая бывает у людей более зрелого возраста при чтении или слушании. Если внимание есть воспроизведение данного ощущения изнутри, то привычка читать только глазами или слушать только ухом может быть искоренена при помощи отчетливого расчленения слышимых или видимых слов; таким путем можно укрепить внимание. Это подтверждается опытом. Можно сделать себя гораздо более внимательным к разговору, если мысленно повторять каждое услышанное слово, а не пассивно слушать слова. Значительное число моих студентов, испытав этот прием, нашли его весьма полезным.

Внимание и свобода воли. До сих пор я рассматривал внимание в качестве психического процесса, всецело зависящего от физиологических условий. И я действительно убежден, что выбор объектов внимания именно так предопределен. Ничто не может привлечь наше внимание независимо от автоматической деятельности нервной системы. Другой вопрос: насколько зависима от последней та интенсивность внимания, с которой мы воспринимаем объект, уже попавший, так сказать, в поле нашего духовного зрения? Нередко нужно умственное усилие, чтобы удержать внимание на одном и том же предмете. Если это усилие не есть простая иллюзия, если оно представляет духовную силу, неопределенную по величине, в таком случае, разумеется, эта сила совместно с физиологическими процессами дает общий сложный результат. Хотя она и не вносит в сознание новой идеи, но задерживает и закрепляет там бесчисленное множество идей, которые без ее помощи исчезли бы гораздо быстрее.

Задержка может быть не более секунды, но это время могло иметь решающее значение, ибо при непре­рывной смене различных соображений, когда две противоположные группы их, борясь между собой, находятся почти в равновесии.