4 сессия экзамен Русская лит. Русская литра в мировом лит процессе
 Скачать 490.25 Kb.
|
|
«Несвоевременные мысли». Выходившая в Петербурге газета «Новая жизнь» в период с 1 мая 1917-го по июнь 1918 г. из номера в номер публиковала заметки М. Горького о революции и культуре, которые потом составили книгу «Несвоевременные мысли». В советское время она, естественно, была запрещена. За эту книгу писателя назвали «клеветником», «изменником», «дезертиром», а Сталин предупредил: «Русская революция ниспровергла немало авторитетов… Их, этих громких имен, отвергнутых революцией, - целая вереница… Мы боимся, что Горького потянуло к ним, в архив. Что ж, вольному воля… Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов». И прямая угроза эта осуществится во всей полноте, когда писатель будет в 30-х гг. томиться под неусыпным оком НКВД в особняке Рябушинского в Москве. Читая «Несвоевременные мысли», нельзя не преклониться перед мужеством «буревестника революции», восставшего против вакханалии 1917-1918 гг. и поведавшего правду о происходящем и о будущем советской «демократии». Вот строки, написанные накануне 25 октября, которыми Горький пытался предотвратить безумие грядущей революции: «…На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут «творить историю», и <…> повторится та кровавая, бессмысленная бойня, которую мы уже видели». Со всей публицистической страстностью Горький назовет Ленина и Троцкого «Наполеонами от социализма», а их последователей - «послушными школьниками и дурачками», за деяния которых русский народ заплатит морями крови. Еще любопытное высказывание: «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти - недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего». Обращаясь к рабочему человеку, писатель предупреждал: «…Тебя ведут на гибель, тобою пользуются как материалом для бесчеловечного опыта, в глазах твоих вождей ты все еще не человек!» Накануне Рождества в 1918 г. Горький напишет слова, знаменательные для духовных исканий самого писателя: «Сегодня день Рождения Христа… Христос - бессмертная идея милосердия и человечности»… «Жизнью мира движет социальный идеализм - великая мечта о братстве всех со всеми - думает ли пролетариат, что он осуществляет именно эту мечту, насилуя своих идейных врагов?» Горький начал сомневаться в том, во что верил, наблюдая садистское наслаждение, с которым люди грызли глотки друг другу. «Мы ленивы и нелюбопытны, - цитирует он Пушкина, - но надо же надеяться, что жестокий, кровавый урок, данный нам историей, стряхнет нашу лень и заставит нас серьезнее подумать о том, почему же, почему мы, Русь, - несчастнее других?» В этом крике души позиция Горького совпала с позицией Достоевского в романе «Бесы» и А. Белого в романе «Петербург», развенчавших революционное «бесовство» и напомнивших русскому человеку о Евангелии - христианском учении о Добре, Красоте и Истине 36. Проза и поэзия И.Б.Бунина. Новый уровень психологизма в новелле «Лёгкое дыхание».
В поэтическом творчестве Бунина можно выделить 3 периода: I. До 1900 года: Стихи о родной природе, продолжение традиций Фета, Полонского, Ал. Толстого. Перевод «Песни о Гайавате» американского поэта Генри Лонгфелло. II. 1900-1920 гг: Увлечение экзотикой Кавказа, Сирии, Египта, Палестины. Преобладание вечных мотивов мировой культуры: 1) Античная мифология: «Эсхил», «Тезей», «Сатурн». 2) Ветхий Завет: «Самсон», «Потоп», «Авраам», «Каин». 3) Новый Завет: «В Гефсиманском саду», «Из Апокалипсиса», «На пути из Назарета», «Бегство в Египет», «Новый Завет». Активно переводит английских, французских, итальянских, польских поэтов. Но во всей этой экзотике Бунин всегда искал сходства с русской культурой (Учитель читает отрывок из «Песни о Гайавате» и стихотворение «Бегство в Египет»). III.1920-1953 гг: Спад поэтического творчества. Новые стихи Бунин не объединяет в сборники и не публикует. Можно выделить следующие особенности поэзии Бунина: 1. Эмоции строго скрыты, лирический герой обманчиво холоден. 2. Простота формы. Нет экспериментов над стихом. 3. «Старая образность», «банальная рифма». 4. Преобладание любовной темы над социальной. Поэзия Бунина «Цельность и простота стихов и мировоззрения Бунина настолько ценны и единственны в своем роде, что мы должны с его первой книги и первого стихотворения „Листопад“ признать его право на одно из главных мест среди современной русской поэзии. Я говорю — с первого стихотворения, потому что с тех пор резких перемен не произошло. Все черты, свойственные Бунину, только укреплялись и становились отчетливей, и звезда его поэзии восходила медленным и верным путем. Такой путь очень идет к поэзии Бунина, которой полюбилась прежде всего природа. Так знать и любить природу, как умеет Бунин, — мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко и красочные и слуховые его впечатления богаты». Александр Блок. О лирике, 1907 «Если на рубеже века для бунинской поэзии наиболее характерна пейзажная лирика, в ясных традициях Фета и А. К. Толстого <...>, то в пору первой русской революции и последовавшей затем общественной реакции Бунин все больше обращается к лирике философской, продолжающей тютчевскую проблематику. Личность поэта необычайно расширяется, обретая способность самых причудливых перевоплощений, находит элемент „всечеловеческого“ (о чем говорил, применительно к Пушкину, в своей известной речи Достоевский). <...> Поверхностный атеизм сменяется пантеистическим восприятием мира и своего рода метафизическим исследованием глубинных основ нации. <...> В этой мраморной поступи неоклассика слышен призыв к людям нового века следовать за ним — ощущать ход вечности и растворяться в ней. Взгляд поэта обретает вселенскую, „надзвездную“ масштабность, где человек — лишь малое дитя бесконечного мира». О. Михайлов. Строгий талант. Иван Бунин. Жизнь. Судьба. Творчество, 1976 «Передо мною книга Бунина „Избранные стихи“. Это не кликушество, не тайнопись. Здесь поэт не является только орудием только некоей высшей воли. Он творит сам, сознательно, что хочет и как хочет. Он никогда не опьяняется словами, не бьется в падучей творческого экстаза. Он ясен, спокоен и великолепен. Из драгоценного ларца своего таланта он холодно и мудро берет то, что ему сейчас нужно. И радость, которую дает нам его творчество, — такая, какая бывает у любителя редкостей, которому покажут сокровище тончайшей работы. <...> Когда-то, помню, читала я его стихотворение, где он говорил, что на ледяной скале он „вырезал стальным клинком сонет“. Только он сам и мог сказать о себе так чудесно и точно. Именно „стальным клинком“. Никогда не размазано, не разрыхлено. Никогда не „около“. Всегда остро, тонко, единственно». Н. А. Тэффи. По поводу чудесной книги, 1929 «В условиях русской поэзии XX века нельзя было безнаказанно отвергнуть весь символизм, отбросив все его правды вместе с неправдами. Бунин поставил перед собою ряд трудностей непреодолимых. Я был бы неоткровенен, т. е. недобросовестен, если бы не указал на те строгие и, с моей точки зрения, не всегда справедливые ограничения, которым Бунин сознательно подверг свою музу. Но я не могу не воздать должного тому последовательному, суровому и мужественному аскетизму, которому Бунин подчинил свою поэзию, раз навсегда отказавшись от всего, что представлялось недостаточно достойным или слишком суетным. Бунин всегда шел по линии наибольшего сопротивления. Пусть я не разделяю многих мотивов бунинского самоограничения — все же я не могу не признать, что во многих он оказался прав. Но этого мало. Не разделяя принципов бунинской поэзии <...>, я все же хочу сказать, что существует нечто, переступающее все принципиально поэтические барьеры: это — самый факт бунинской поэзии, тот прекрасный факт, что, как всякая подлинная поэзия, она порою заставляет позабывать все „школьные“ расхождения и прислушиваться к ней просто». Вл. Ходасевич. О поэзии Бунина, 1929 «Я, вероятно, все-таки рожден стихотворцем. Тургенев тоже был стихотворец прежде всего, и он погубил себя беллетристикой. Для него главное в рассказе был звук, а все остальное — это так. Для меня главное — найти звук. Как только я его нашел — все остальное дается само собой». И. А. Бунин. Запись в дневнике его племянника Н. А. Пушешникова, 1911 Проза Бунина «Проза Бунина вспахана плугом поэта... Она постепенно обретала особенный лаконизм, сгущенность слова. Прочитав бунинский рассказ „Сосны“, Чехов написал ему: „Это очень ново, очень свежо и очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона“. И „Сосны“, и „Антоновские яблоки“, и „Новая дорога“, и „Золотое дно“ поражают меткостью деталей, художественными подробностями. Вспомним только молодую старостиху из „Антоновских яблок“, важную, как „холмогорская корова“. А какой букет ароматов в этом рассказе: „ржаной аромат новой соломы и мякины“, „душистый дым вишневых сучьев“, крепкий запах „грибной сырости“ и тут же другие: „старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета“ и главный, создающий цельное настроение этой новеллы аромат „антоновских яблок, запах меда и осенней свежести“. Проза вобрала в себя не только новую лексику, приобрела компактность и взвешенность. Она подчинилась внутренней мелодике, музыке. Это не значит, что она стала нарочито ритмизированной, как у Андрея Белого. Нет, Бунин стремился, говоря словами любимого им Флобера, „придать прозе ритм стиха (оставляя прозу прозой)“. Музыкальность внутренняя, которая легко влилась в формы стиха, оказалось, могла подчинить себе и прозу». О. Н. Михайлов. Иван Алексеевич Бунин. Очерк творчества, 1967 «Подлинного мастерства Бунин достигает несколько позднее — из-под его пера выходят шедевры художественной прозы, в которых беспощадная правда изобразительности, внутренне напряженной, внешне бесстрастной, сочетается с недосягаемым совершенством формы. И тут надо отметить одно обстоятельство, весьма примечательное. Если в стихах Бунина... постепенно стирается грань между поэзией и прозой в том смысле, что поэзия в стихах Бунина приобретает все больше характер не внешне-звучальный, а смысловой, то в прозе Бунина начинает наблюдаться движение, так сказать, встречное: проза Бунина все более и более обретает музыкальный характер, в каком-то совершенно особом смысле. Нельзя сказать, чтобы проза Бунина приобрела какое бы то ни было внешнее сходство с стихами или музыкой — нет. Но в ней появляется свой собственный внутренний ритм и своя собственная чисто музыкальная логика. Не случайно и то, что Бунин именно с этого времени приобретает способность непогрешимой архитектурной композиции своих поэтических произведений — тот „дар построения, ритма и синтеза“, который проницательно отметил в Бунине французский писатель Рене Гиль — способность вообще редкую, а среди русских писателей не встречающуюся». К. Зайцев. И. А. Бунин. Жизнь и творчество, 1934 Психологизм - (от греч. psyche - душа и logos - понятие, слово) - способ изображения душевной жизни человекавхудожественном произведении: воссоздание внутренней жизни персонажа, ее динамики, смены душевныхсостояний, анализ свойств личности героя. П. может быть явным открытым (непосредственноевоспроизведение внутренней речи героя или образов, возникающих в его воображении, сознании, памяти,например,"диалектика души" в произведениях Л. Н. Толстого, В. В. Набокова) и неявным — скрытым,уведенным в «подтекст» (например, "тайная психология" в романах И.С. Тургенева, где внутреннеесостояние персонажей раскрывается благодар выразительным жестам, особенностям речи, мимики, то естьразнообразным внешним проявлениям психики). Аналогии прежней Н. стали появляться только в конце 19 в. Напр., Г. фон Гофмансталь пересказывает «Эпизод из жизни маршала Бассомпьера» точно так же, как в 1811 Клейст — эпизод из хроники Фруассара (в рассказе «Поединок»). Возвращение к старым законам Н. совершается не только в формах стилизации, — оно может происходить путем дальнейшего углубления психологич. плана повествования, когда настает предел описательности и анатомированию душевных состояний. Л. С. Выготский, анализируя рассказ И. Бунина «Легкое дыхание», отметил этот структурный момент повествования, перипетию действия, соответствующую поворотному моменту классич. Н.: «Мы испытываем сложный разряд чувств, их взаимное превращение, и вместо мучительных переживаний... мы имеем налицо высокое и просветляющее ощущение легкого дыхания» (Выготский Л. С., Психология искусства, 1965, с. 280). Для меня Иван Бунин- необычный писатель: с одной стороны, сюжеты рассматриваемых мной рассказов примитивны, с другой, парадоксальны. Привлекает в этих рассказах не сюжетная линия, а необычность в изображении внутреннего состояния человека. Мы не видим содержательных внутренних монологов, не знаем конкретных биографий героев, иногда даже не знаем их имен. Но мы ощущаем запах, слышим музыку, видим игру света, осязаем ткань платья и обуви, чувствуем «легкое дыхание». Под психологизмом в литературе понимают индивидуализированное воспроизведение внутреннего мира в литературных произведениях. Полнота и глубина передачи различных душевных движений зависят от художественных задач писателей и литературных традиций, от используемых ими принципов, форм и приемов анализа внутреннего мира человека. Мной были прочитаны и проанализированы новеллы из цикла «Темные аллеи»: «Легкое дыхание», «Три рубля», «Руся», «Натали» и «Чистый понедельник». Все эти рассказы объединены темой любви, или даже шире, темой влечения полов друг к другу. «Любовное переживание в изображении писателя связано с небывалым взлетом всех эмоциональных способностей человека, с его выходом в особое – контрастное будничному течению жизни – измерение»1. Любовь в изображении Бунина - это уникальное в своем роде состояние человека, когда в нем возникает ощущение целостности личности, согласие чувственного и духовного, тела и души, но, изведав любовь, человек предъявляет в жизни отныне повышенные требования, на которые повседневность ответить не может, отсюда и ощущение настигающей героя катастрофы. Любовь выявляет пошлость, уродство, несовершенства мира. Чувство любви – это стихийная сила, роднящая человека не только с земной природой, но и его душой. Безмерность этого чувства, его «гармоничную противоречивость» и трагизм автору удается передать через психологическую картину и физиологические подробности Существует три основные формы психологизма: 1) Автор не только сам называет чувства, но и комментирует их, повествует о них в форме косвенной речи, использует психологические детали, портрет, пейзаж, музыку. 2) Внешняя форма изображения характеров извне, или косвенный психологизм -это описание особенностей речи, мимики, жестов, движений и других признаков внешнего проявления психологии. 3) Изображение характеров изнутри или прямая форма психологического изображения. Путем самораскрытия воссоздается поток мыслей и чувств в сознании и подсознании персонажа (внутренний монолог, поток сознания, сон, исповедь, дневник). Но у Бунина мы находим новое понимание психологии, для него психологизм традиционной реалистической литературы представляется «чрезмерной условностью». «Он слишком ясно чувствовал , что собственно мышление в человеке занимает очень мало места, что в нем очень сложно переплетаются мысли и чувства, непосредственное восприятие и память, и прапамять, знание и незнание, сознательное и бессознательное, лейтмотивы и фон, а также синхронные мысли – образы и т.д. .. Стихийность мышления, его неподвластность сознательному волевому усилию исключает самую возможность «внутреннего монолога»2. Бунин избегал внутренних монологов, предпочитая им несобственно-прямую речь , а потом и вовсе перестал сообщать о мыслях и чувствах героя. Несмотря на то что Бунин отказывается от традиционного понимания слова психология, его герои всегда «многослойны», интересны и полны жизни, автор не выносит на первый план внутреннее состояние человека, «прерывистость, фрагментарность индивидуального сознания отчасти и объясняется тем, что внутренние состояния есть лишь фрагменты внеличного сознания». Бунин также отвергал такую черту психологизма, как «индивидуальная» речь героев. Несмотря на то, что у реалистов этот прием считался одним из важнейших для составления полного психологического портрета, Бунин рассуждал на эту тему так: «Выдумали, что в повести каждый должен своим языком говорить. Разве в жизни каждый действительно говорит своим языком? Да и не так это и легко говорить по-своему. Скорее интонация у каждого своя». Герои новелл Бунина очень далеки от целостности, их жизнь фрагментарна. Психологический портрет его героев – мозаика, состоящая из фрагментов знакомых каждому душевных состояний. Этот прием называется «диалектикой частного-общего», с одной стороны, все изображаемые автором ситуации глубоко индивидуальны, но с другой. – очень универсальны. «С новым пониманием психики связан и интерес Бунина к онейрическим состояниям – это как бы выпадение в иное измерение, более истинное, в котором раскрываются теневые и более глубокие слои нашего сознания и в котором происходит столь желанное Бунину слияние с душой мира».3 Все же классические примеры проявления психологического изображения можно проследить в анализируемых рассказах. Для Бунина природа всегда являлась особой категорией, это не фон для происходящий событий, а скорее, один из участников, сопереживающий и помогающий читателю глубже понять происходящее. Природа живет вместе с героями, откликается на их душевные состояния. «У Бунина человек и природа слиты в нечто целое и единое, это слияние достигается ...на путях растворения человека в природе… почти все, написанное Буниным, написано о природе; его человек прежде всего природный человек. Как для древнего мира все было полно богов, среди которых, однако, не было Бога, так и у Бунина природа полна людей, среди которых все же нет Человека»4 Один из критиков русского зарубежья Г. Адамович так говорит о творчестве Бунина: «Про другого художника, и очень большого, как, например, про Тургенева, — можно сказать, что он изображает людей вперемежку с описаниями природы. У Бунина разделения нет. Человек у него представляет собой острие, а природа представляет собой основание одной и той же сущности»5 Очень важную роль в раскрытии психологических образов играют диалоги. Диалог всегда несет в себе психологическую характеристику его участников, и он же отражает их душевное состояние в личных мотивах, то скрытых, то пробивающихся наружу.6. Но здесь важную роль играет и косвенный психологизм: движения, взгляды, мимика говорящих. Это дает читатели дополнительную возможность еще глубже проникнуть в психологическое состояние героев. Косвенный психологизм ярко представлен и в новелле «Легкое дыхание»: «И вот, однажды, на большой перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, её неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным женским движением оправила волосы, дёрнула уголки передника к плечам и, сияя глазами, побежала наверх». В этом эпизоде перед нами предстает и ребенок, и маленькая женщина в образе Ольги Мещерской. |