С тобой и без тебя. И снова с тобой Глава Вуайеристы и эксгибиционисты
 Скачать 393.5 Kb.
|
|
Волкова Дарья С тобой и без тебя. И снова с тобой Глава 1. Вуайеристы и эксгибиционисты «Мечтайте с осторожностью. Мечты имеют обыкновение сбываться. Так или иначе. Рано или поздно. И не всегда так и тогда, как вы это себе представляли» Сформулированная автором народная мудрость Какого черта мысли ее свернули в сторону сточной канавы, и она, в конце концов, докатилась до сожалений о своей неудавшейся (а точнее, отсутствующей) личной жизни, Вера не понимала. Возвращалась-то, между прочим, с делового ужина. Ужин, правда, вышел поздний. Но что делать, если герр Вайдунг улетал назавтра первым утренним рейсом, а Квасову казалось до зарезу важным «встретиться и все обсудить». Лично Вере казалось, что встреча ни к чему, и разговор ни о чем, а все вопросы можно было бы обсудить по телефону или «мылом». Но Матвея разве переубедишь… Вера и присутствовала на ужине чисто больше для формальности. Вот, дескать, тот самый выдающий литературный критик, который будет рецензировать работы молодых, но подающих большие надежды немецких авторов, в рамках года немецкой культуры в России. Ну и еще как переводчик, конечно. Ибо герр Вайдунг, несмотря на все свои старания, никак не мог продраться сквозь дебри отвратительного немецкого Квасова. Впрочем, после двух бутылок рислинга (вино выбирал Матвей, видимо, желая угодить гостю. Вера, глядя на кислое лицо герра Вайдунга, подумала, что этим рислингом он у себя на родине сыт по горло. А вот водочка была бы ой как кстати…) то ли произношение у Матвея улучшилось, то ли Берндт (все-таки герр Вайдунг проще произнести!) стал улавливать телепатические сигналы от Квасова… Но от нее они отстали, факт. А еще обрадовалось этому, дурочка. Разговор шел сам собой без активного участия с ее стороны. Периодически бросаемые фразы «Ich bin vollständig mit Ihnen einverstanden» и «Sie sind ganz recht» не в счет. Именно тогда Вера и обратила внимание на парочку за соседним столиком. Ребята пришли в ресторан явно не за тем, чтобы поесть. И спектакль, который разыгрывался за их столиком, предназначен был только для них двоих. Вот только Вера, один раз бросив взгляд в их сторону, уже не могла оторваться. Тем более что парочка ничего, включая Верино неприлично пристальное внимание, не замечала. Девушка медленно обводила пальчиком края бокала с мартини. Томно облизнула губы. В ответ парень стала вынимать и опускать ложку в вазочке с мороженым. Девушка, приоткрыв губы, наблюдает за ним. Вере кажется, что она слышит ее учащенное дыхание. По крайней мере то, как часто вздымается ее грудь, видно даже с Вериного места. Наконец, сжалившись над своей спутницей, молодой человек набирает полную ложку мороженого и протягивает ей. Видимо, в отместку, барышня начинает так есть мороженое, что ее спутник покрывается алыми пятнами. А негодница сначала медленно снимает губами все мороженое, а затем начинает облизывать ложку, водя языком вперед и назад. На какой-то момент Вера отвлекается — Матвей хочет, чтобы она что-то подтвердила. Она, конечно же, подтверждает. Герр Вайдунг доволен. За соседним столиком, между тем, основное действие явно переместилось под стол. Судя по тому, что между ними ничего не происходит, а выражения лиц у обоих… Квасов, зараза, неужели нельзя не отвлекать человека! Тем временем, ужин милосердно заканчивается. Все, кроме Веры, довольны. Впрочем, она мужественно улыбается, иначе быть беде — Матвей вцепится в нее как голодный весенний клещ. Себе дешевле делать вид, что все в порядке. Улыбаемся и машем. Тем более что ее настроение никакого отношения к прошедшему ужину не имеет. Уже по дороге домой, в такси, воображение вырывается на свободу и несется во весь опор. Вера пытается представить себя на месте той барышни из ресторана. Господи, как хочется-то, оказывается, чтобы на тебя вот ТАК смотрели, с обожанием, желанием, да чего там, с открытым нескрываемым вожделением. Вера вздыхает. Никогда и никто так на нее не смотрел. Немного повздыхав и пофантазировав, приходится признать непреложный факт: будь она на месте той девушки в ресторане, сама бы первая все испортила. Потому что непременно начала бы париться на разные темы. Что это выглядит со стороны по-дурацки. Что на них кто-то смотрит. В голову полезли бы совершенно не к месту всякие цитаты и описания из многочисленных литературных источников. Тяжело получать от жизни простые, невинные (и не очень!) радости, когда у тебя голова набита, как старый платяной шкаф, всяким литературным дерьмом. Хотя отчасти благодаря именно этому ее и называют лучшим литературным критиком нового времени. Ох, как Веру только не называют. Да, и одним из лучших критиков нашего времени. Последним из могикан, стоящим на страже чистоты современной русской литературы. И новым Белинским. И Писаревым в юбке. А еще злобной нееб*ной сукой. Это уже обиженные авторы в своих блогах. И имя им — легион. Вот и откуда взяться хоть какой-то личной жизни, если ты окружена людьми, которые или открыто ненавидят тебя, или лебезят при встрече, но с кровожадным блеском в глазах ждут твоей малейшей оплошности? Вера некстати вспоминает свой последний годичной давности секс. Полноте, да был ли мальчик? Бородатый «начинающий» автор из Красноярска вовсю пытался строить из себя самоуверенного прожженного мачо. Даже предпринял нерешительную, в зародыше пресеченную Верой попытку показать свое мастерство на поприще орального секса. Но Веру не покидало стойкое ощущение, что он боится ее до колик, до спазмов, до противной дрожи в коленках. Б-р-р. Вспоминать тошно. Уже лучше никакого секса, чем такой. Именно эти мысли и стали причиной того, что на звуки, слышимые на несколько этажей, Вера не обратила никакого внимания. Возможно, ей казалось, что все эти страстные стоны звучат в ее растревоженной фантазией и воспоминаниями голове. И именно поэтому, поднявшись, наконец, на свой этаж, Вера оказалась совершенно не готова к тому, что ее там ожидало. Полный, бл*дь, сюрприз. Первое, что она увидела, — ноги. Почему ноги? Да потому что перед этим судьбоносным моментом взгляд Веры был устремлен вниз, в сумочку, в поисках ключей. Поэтому и увидела сначала ноги. Длинные, стройные, широко расставленные, в классических голубых «левайсах». На аккуратных поджарых ягодицах джинсы, впрочем, сидели весьма свободно, и как бы даже слегка кособоко, что позволяло сделать однозначный вывод о том, что спереди они не совсем застегнуты. Далее, то есть, выше к ногам прилагался торс. Вернее, спина. Обтянутая простой белой футболкой. Узкая талия, широкие плечи. Рук мужчины не было видно. Зато прилагалась пара женских, обнимающих за шею, перебирающих темные, прикрывающие шею волосы. Еще имелась третья нога, которая обвивала одну из ног в голубой джинсе. Поскольку нога была в изящной босоножке, принадлежала она явно особе, которая и обнимала мужчину за шею. И вся эта композиция была не статична, отнюдь. Все это двигалось, вздыхало, стонало. А что самое фееричное, расположилось аккурат перед дверью Вериной квартиры. Точнее, обладатель голубых «левайсов» прижимал свою пассию к двери Вериной квартиры. А если уж совсем быть точным, то и не прижимал даже уже, а… Вера вдруг ясно осознала весь смысл фразы «Промедление смерти подобно». Вот так вот люди и приобретают репутацию вуайеристов. Вера прокашлялась. Ноль реакции. Прокашлялась еще раз, уже громче. — Хм, прошу прощения… Похоже, ей нужна ракетница. В этот момент парочка меняет положение. Мужчина подхватывает свою партнершу под попку, она обхватывает его талию ногами. Твою мать… Из ослабевших Вериных пальцев выскальзывает связка ключей. Звук падения ключей на бетонный пол, металлический и звонкий, наконец, производит желаемый эффект. Вера привлекает к себе внимание. Мужчина ставит свою партнершу обратно на ноги. Поворачивается. И вот тут Вера забывает, как дышать. Наверное, можно как-то подготовиться к встрече с ТАКИМ мужчиной в реальности. Например, разглядывать соответствующие фото в соответствующих журналах. Или на сайтах. Но Вера-то не готовилась. И поэтому… Что тут сказать… Просто стоит, онемев. И смотрит. Рот. Невозможно чувственный сексуальный рот. Крупные, красиво очерченные губы. Яркие, влажные, припухшие от поцелуев. У мужчины просто не может быть таких губ! В контрасте с ними — острые скулы с тенями впалых щек под ними. Безукоризненная линия широкого мужественного подбородка. Незнакомец поднимает руку и откидывает волосы со лба. Отлично! Глаза темные, карие или синие. Точно не разобрать какого цвета. Потому что он недовольно щурится, глядя на Веру. А ресницы у него… Как в рекламе меганавороченной туши. Четыреста процентов объем. Кстати, об объеме. Внимание Веры снова переключается на губы. Хочется стонать от невозможности прикоснуться к ним. А как они красиво двигаются, когда он говорит. Он говорит… Он говорит с ней! — Чего уставилась? Тебе делать нечего? Давай, двигай по своим делам! Нам третий не нужен. Ей бы разозлиться. Ведь говорит он совершенно возмутительные вещи. Но Вера парализована видом самого красивого мужчины, которого она встречала в своей жизни. Молчит (кто бы из ее оппонентов поверил!) и смотрит. При всем желании найти каких-то изъянов невозможно. Разве что взгляд. Какой-то мутный, не совсем сфокусированный. «Наверное, пьяный», — решает Вера. Человек в трезвом уме не будет таким заниматься в подъезде. Неожиданное движение привлекает внимание Веры. Ой, е-мое… А джинсы-то действительно расстегнуты. Молния развалена до конца, видно белое трикотажное белье. И белье это весьма недвусмысленно натянуто! В довершении ко всему, в развал джинсов ныряет женская ручка, а ее хозяйка начинает что-то нашептывать красавцу на ушко. Он откидывает голову назад и начинает постанывать, двигая бедрами за движением женской руки. «Нет, они не пьяные. Обкуренные. Или обдолбанные», — мелькает в голове вялая мысль. Оторвать взгляд от происходящего перед ней совершенно невозможно. — Ладно, уговорила, — хрипловатый чувственный баритон выводит ее из состояния, близкого к трансу. — Думаю, меня на двоих хватит. Только очки сними. Веру моментально кидает в краску. Зато возвращается способность связно мыслить. С этим извращенцем разговаривать бесполезно. Она наклоняется, подбирает ключи. По максимально возможной кривой обходит его стороной и, оттеснив девушку от своей двери, вставляет ключ в замочную скважину. — Котик, это твоя знакомая? Почему у нее есть ключ от твоей квартиры? — от противно мяукающего женского голоса у Веры начинают ныть зубы. Как хочется услышать тот, другой голос. Да пожалуйста. — Наверное, потому что это не моя квартира, — несостоявшийся эксгибиционист весело хмыкает, — Черт, это же семьдесят восьмая. А у меня семьдесят шестая. — Так вот почему ты не мог дверь открыть!.. Эти двое придурков начинают хихикать, а Вера, наконец, проникает в свою квартиру и поспешно закрывает за собой дверь. А она, идиотка, так радовалась, когда на прошлой неделе съехал сосед из семьдесят шестой квартиры. Перманентно сопливый, новомодный художник с непомерно раздутым эго и отвратительной, мелкой, вечно визгливо гавкающей собачонкой. Милейший, как теперь понимает Вера, был человек. Глава 2. Что с утра лучше — кофе или портвейн? «Проснись и пой, проснись и пой, Попробуй в жизни хоть раз Не выпускать улыбку из открытых глаз. Пускай капризен успех, Он выбирает из тех, Кто может первым посмеяться над собой» Песня из телеспектакля «Проснись и пой!» Нет ничего хуже, когда тебя будят ни свет, ни заря звонком в дверь. Если только ты не с похмелья. Тогда это еще хуже. Впрочем, про похмелье — это она загнула. Вера и накатила-то вчера три по пятьдесят. Первую — налив трясущейся рукой и не закусывая, вторую и третью — с интервалом в минуту. Правда, грызя в виде закуски яблоко. Но ей много не надо. И заснуть все-таки смогла, и наутро голова трещит как у нормального человека после приличной попойки. Трезвонящий звонок в дверь ни фига не способствует изгнанию головной боли. Приходится вставать, натягивать на пижаму халат, а на нос — очки, и идти открывать дверь. На ходу придумывая приличное (вместо нецензурного!) ругательство для неугомонного Квасова. А как же, надо опять «все обсудить». А это и не Матвей вовсе. Чист и свеж аки клумба после поливки. Все те же голубые джинсы и белая футболка. Темные волосы, слегка влажные, откинуты назад. И осмысленное выражение глаз необыкновенно ему идет. — Доброе утро. Я ваш новый сосед. Пришел знакомиться и… извиняться. От его улыбки желудок завязывается в узел. Или это вчерашняя водка виновата? Волной накатывают воспоминания о давешней сцене перед ее дверью. И из Веры прорывается желчь. — Вас что, воспитывали разумные белки? Или я упустила момент, когда колонизировали Луну, и вы последние десять лет провели там? — Прости, не понял, — идеальная темная бровь вопросительно изгибается. Ух ты, мы уже на «ты»… Вера злая, не выспавшаяся, и это она еще в зеркало на себя не смотрела. А то бы настроение еще больше испортилось. Откидывается назад, глядя на часы за дверью. — Кто вложил в вашу голову мысль, что с извинениями к незнакомым людям надо приходить в полвосьмого утра? Поверьте, он вам не друг. — Извини, — вся та же обезоруживающая улыбка. — Я не знал, во сколько ты на работу уходишь. Боялся не застать дома. Мучиться угрызениями совести целый день сил нет. «Да прекрати ж ты улыбаться, скотина!». Ноги и так уже подкашиваются. А резон в его словах все же есть. В ответ на вопросительный взгляд Вера отступает вглубь квартиры, делая вялый приглашающий жест рукой. Ложиться спать толку нет. Матвей все равно скоро заявится со своими «обсуждалками». — А это тебе, в качестве знака примирения, — на кухне ее новый сосед протягивает Вере бутылку. Этикетка на испанском, похоже, какой-то навороченный портвейн. Вот, блин, оригинал. — Версия с разумными белками отпадает, — бормочет себе под нос Вера. Включает чайник, берет банку с кофе. — Будешь? Ее гость смотрит на нее со смесью недоверия и изумления. — Будешь ЭТО пить? — Не хочешь — как хочешь. Могу так насыпать, погрызи. — Это же отрава. Профанация кофе. Дай сюда, — ловко выхватывает банку из Вериных рук. — У тебя зерна есть? — Чего? — Чего-чего! Кофе, конечно. Вера отрицательно качает головой. — Так, ладно, дай мне пару минут, я сейчас принесу. — А?.. — А это, — показывает банку с кофе, — я на всякий случай заберу с собой. Чтобы не сгрызла. За — ши — бись! Чудненький у нее теперь сосед. Приперся с утра пораньше с бутылкой портвейна, забрал кофе и свалил. А еще знает слово «профанация». Ну почему он такой красивый!.. Надо пока сходить в ванную, глянуть в зеркало. И удавиться. * * * Стас старался сделать все в темпе. Заскочил домой, схватил турку и банку с молотым кофе — кофемолка лежала где-то в коробках, еще не распакованная. Уже закрывая дверь квартиры, вспомнил, что вчера в подвальном этаже открыли мини-пекарню. Свежие булочки — то, что надо. А то с портвейном получилось действительно не очень. В общей сложности, его не было минут десять. Но за это время на кухне соседки нарисовался еще один персонаж. Светловолосый здоровяк в костюме, с по-детски пухлым розовым лицом. Стас остановился на пороге кухни с туркой, банкой кофе и пакетом с булочками в руках. — Кто это? — удивленно поворачивается в его сторону вновь прибывший. Они отвечают одновременно. — Любовник, — это Вера. — Сосед, — это Стас. «Юмористка, блин», — думает Стас, глядя на распахнутые в немом изумлении глаза мужчины. Ставит принесенное на стол. — Доброе утро! — протягивает блондину руку. — Я новый сосед. Стас Соловьев. Вчера вот пошумел, отмечая новоселье. Сегодня пришел извиняться. Ну и знакомиться, заодно. — Доброе, — растерянно отвечает тот, приподнимаясь со стула и пожимая в ответ руку. — Матвей Квасов. Верин агент. Вера, значит. А то уже минут десять знакомы, а имени так и не узнал. И агент у нас есть. Интересненько. — Матвей, кофе будешь? — Стас безошибочно открывает ящик, в котором лежат ложки. — Нет, спасибо, — за его спиной Матвей делает большие глаза и удивленно смотрит на Веру. Вера пожимает плечами и крутит пальцем у виска. Внезапно Квасов хмурится. Озадаченно смотрит в спину колдующего у плиты Стаса. — Э-м-м? А вы, случайно, не тот самый Стас Соловьев? — Это какой? Говорят, кошки умеют спиной показывать свое презрение и обиду на хозяина. Да уж, в Стасе Соловьеве определенно есть что-то кошачье. Спина его явно находится в полном согласии с иронично-снисходительными интонациями в голосе. — Ну, тот, который фотограф известный… — А, ну тогда, наверное, да. Тот самый, — все так же насмешливо отвечает Стас. Вот кто у нас, оказывается, сосед. То художник, блин, то фотограф. Предыдущий, по крайней мере, не приходил к ней рано утром варить кофе. Вот был бы ужас. А этот… Да, было бы неплохо, если бы так начиналось каждое утро. — Так это же замечательно, Стас, — Матвей преисполнен энтузиазма. — Вы знаете, у нас совершенно нет приличных Верочкиных фотографий. Она капризничает как маленький ребенок: не хочу, не буду. А у нас сборник публицистики на носу. Может, вы бы ей помогли — так сказать, по-соседски. Стас опять безошибочно определяет, в каком шкафчике стоят чашки. Разливает кофе. — Не могу ничего обещать, Матвей. Надо подумать. Это, — он внимательно смотрит на Веру. Голос и интонации предельно серьезны, а в глазах пляшут черти, — не та фактура, с которой я привык работать. — Так, Квасов, тебе нужна фотосессия, ты и фотографируйся. А меня и так все устраивает. И вообще, тебе на встречу надо, проваливай, давай. А нечего ее провоцировать, она и так злая до черта! Матвей укоризненно смотрит на Веру, удивленный ее резким ответом. Впрочем, по-настоящему обидеть его довольно сложно. Невероятно толстокожий. Он поднимается. — Да, действительно, пора, — строго смотрит на Веру: — Хомяк, напоминаю, что завтра к утру жду от тебя предисловие для «Дрофы». Не позднее восьми. — Чем раньше ты уйдешь, тем быстрее я начну работать, — цедит Вера сквозь зубы. Свое дурное настроение осточертело уже даже ей. — Да, конечно. Ну, всего доброго, — Матвей бросает неуверенный взгляд в сторону Стаса. — Не буду мешать. Ни в коем случае, — вскидывает тот руки в капитулирующем жесте. — Допиваю кофе и ухожу. У меня самого в десять съемка. Вера задумчиво отщипывает кусочек круассана, запивает кофе. И то, и другое божественно вкусно. Невероятно красивый и сексуальный мужчина приносит ей свежую выпечку и варит обалденно вкусный кофе. Сказка просто. Да, бойтесь своих желаний, они осуществляются. Намечтала она вчера, однако. Если бы это было на самом деле так, как выглядело… Опять наползли воспоминания о начале их, так сказать, знакомства. — Слушай, — прерывает ее размышления Стас, — а почему он тебя хомяком называет? У тебя даже по моим строгим и завышенным требованиям с фигурой полный порядок. Все на месте. Ничего лишнего. На хомяка не тянешь. — Это моя… — тут до Веры доходит, что ей только что отвалили комплимент. Да еще какой! — фамилия, — смущенно заканчивает она. — Твоя фамилия — Хомяк? — недоверчиво переспрашивает Стас. — Да! — заносчиво отвечает Вера. — А чем ты занимаешься? Каким деятелям полагаются такие импозантные агенты и звучные фамилии? — веселится Стас. — Литературным, — огрызается Вера. — Вера Хомяк, — протягивает он. — Ве-ра Хо-мяк. Нет, никогда не слышал. — Кто бы сомневался, — фыркает Вера. — Я тоже про тебя ничего не слышала. А ты, значит, известный фотограф? Он прихлебывает кофе и скромно пожимает плечами. Да, дескать, что уж тут поделаешь. — И где можно взглянуть на твои работы? — Да в любом журнале. — Ага, — Вера поднимается с места, выходит из кухни. Возвращается с кипой журналов, кладет нас стол, — Покажи, пожалуйста. Мне любопытно взглянуть. Стас берет несколько журналов. «Юность», «Новое время», «Дружба народов». — А нормальных журналов у тебя нет? — Стас недовольно морщится. — Это каких же? — недоумевает Вера. — «Maxim», «Playboy», «XXL», «Медведь». Да хотя бы «Cosmipolitan». Вера анализирует приведенный список. Да неужели… Губы сами собой растягиваются в ехидную улыбку. — Значит, голых телочек снимаешь? Стас бросает на нее косой взгляд. Формулировка его удивляет, да. Но не задевает. Он улыбается, и от его улыбки становится хорошо и нехорошо одновременно. — И голых. И полуодетых. И совсем одетых. Разных снимаю… телочек. Ой, зачем она это сказала. От его слов и взгляда все внутри скручивается в тугой узел. Н-е-е-е-т, это все водка вчерашняя виновата. — Слушай, я передумал. Готов тебе помочь с фотосессией. По-соседски. В знак примирения и искупления. — Э-э-м… — блин, ну где ее обычный «фонтан красноречия»? — Не волнуйся, никакой обнаженки, — Стас делает стремительное неуловимое движение, и Верины очки остаются у него в руке. Лицо Стаса оказывается неожиданно близко, его пальцы твердо охватывают Верин подбородок. Он медленно поворачивает ее лицо в стороны. Вера млеет, плавится, растекается лужицей по стулу. Вот они, рядом, эти восхитительные губы. А глазищи все-таки темно-синие. «Поцелуй меня!», — кричит все внутри. — У тебя хорошее лицо, — как ни в чем не бывало Стас отстраняется. Протягивает ей очки. — Камера такие любит. Вера надевает очки и встает со стула. Отходит к окну. Внутри все противно дрожит, так же, как и руки. Как унизительно стыдно. Лишь бы он не заметил. — Ты, наверное, не обратил внимания. Матвею нужны фотографии, раскрывающие мой внутренний мир. — Думаю, я справлюсь, — Стас допивает кофе и ставит чашку на стол. Смотрит на Веру. — Уверен, у меня получится. Раскрыть… твой… внутренний… мир. Ах ты, скотина! Верины щеки начинают гореть. А внутренний мир… становится горячим, сжимается и пульсирует. Только не молчать, не молчать, не молчать! Удивительно, но голос ее слушается. Даже усмехнуться получается. — Для этого надо познакомиться хотя бы с некоторыми из моих работ, — Вера тыкает пальчиком в журналы. — Ты точно умеешь читать? Стас улыбается. Как будто точно знает, чего она так на него взъелась. Демонстративно вздыхает. — Как тяжело общаться с литераторами. Каждым словом норовите обидеть человека. — Ну, мы хотя бы только словами ограничиваемся… Вот тут Стас впервые становится совершенно серьезным. Взгляд у него напряженный. — Я тебя вчера пальцем не тронул, если ты на это намекаешь. Я помню. — О, меня-то, конечно, нет. А вот со своей двери я твою сперму полночи отскребала. И тут происходит неожиданное. Да попросту невозможное. Немыслимое. Стас Соловьев, который сделал за свою профессиональную карьеру тысячи снимков «ню»… Стас Соловьев, сам на заре туманной юности бывший моделью, и в этом качестве также имевший на своем счету не один снимок с обнаженной натурой. Стас Соловьев, для которого раздеться догола перед каким угодно количеством публики было все равно, что для большинства сказать «Привет»… Этот самый Стас Соловьев смущается. Более того, он краснеет. |