Саша Майская Любовь по заданию редакции
 Скачать 0.61 Mb.
|
НА НОВОМ МЕСТЕ ПРИСНИСЬ, ЖЕНИХ, НЕВЕСТЕ!В половине двенадцатого ночи Женя Семи-цветова сидела на высоком деревянном табурете посреди просторной деревенской горницы, одной рукой прикладывала к голове резиновую грелку со льдом, а другой прижимала к уху оживший мобильник. В мобильнике исходила любопытством подруга Маринка. Ну не молчи ж ты, Семицветова! Рассказывай. Как он тебя встретил? Как дом? Вы уже занимались любовью? Он тебе обрадовался? Марин, не трещи, я головой ударилась. О господи, сосуд скорби, как тебя угораздило? Я упала в обморок. От счастья? — Нет! При виде открытого перелома. — Чьего?! Андрею привезли терьера Гошу. У него открытый перелом задней правой лапы. Море крови и кость торчит. Я увидела и от неожиданности — бряк! А он чего? В смысле, Андрей? Ничего. Поднял, дал нашатыря, наклеил пластырь и выгнал из кабинета. Куда, на улицу? Почему на улицу? Домой к себе. А как же ты дошла, одна, после обморока? Тихомирова, тут идти три метра. От крыльца до крыльца, в одном и том же доме. У него коттедж, Да? Ну, можешь назвать это коттеджем. Я бы выразилась короче: сруб. Романтично. ' Очень. Удобства во дворе. Сортир системы очко, правда, очень чистый. Бож-же мой... Ты бы, Тихомирова, дала дуба на месте, но я, по счастью, не ты. А душ? Баня есть. Но ее надо топить, а я не умею. Слушай, какой кошмар. А как же ты там будешь жить? Не будет же он топить баню каждый день? Научусь обливаться холодной водой. Тут у крыльца полная бочка. Экзотика — мама дорогая! Ну так вы занимались любовью? Когда?! Я уже в темноте добралась до этого несчастного Караула, меня провожала колонна гаишников, потом в придорожном кафе я в последний раз в жизни посетила настоящий туалет, а еще потом приехал простой сельский ветеринар Долгачев на «хаммере» и увез меня в темный лес. Я даже не знаю, где мы находимся, но по ощущениям — на горе. А что под горой? А под горой — река. Потом приехали хозяева сбитого терьера, я упала в обморок, меня выгнали, и вот я сижу в светелке... или это горница называется? Короче, сижу и страдаю. Спать хочу, из носа течет, а где таблетки, я не знаю, потому что Андрей куда-то унес мою сумку. А звери? Лесик — предатель, забрался на печку и дрыхнет на спине. А Матильда... судя по всему, ассистирует Андрею на операции. Как это? Она высказала живейшее сочувствие терьеру Гоше, села под стол и отказалась уходить. Долгачев ее оставил, а меня выгнал. Все, отчет закончен. — Да прям! Ты дом осмотрела? — Нет. Врешь! Хорошо, вру. Немножечко и не весь. Какой он? Ну... такой... очень деревянный. Потрясающее определение. Семицветова, книжек надо больше читать. Ты уже не подросток, словарь надо пополнять. Спальню его поискала? — Нет! — Врешь! Ну да, да, поискала, но только чтобы найти душ, а кроме того, я ее не нашла. То есть это как это? Так это. Тут нет никаких спален. Есть одна большая комната, в ней печь, диван, стол и табуретки, а в углу кухня. Гос-споди, куда тебя занесло-то... На керосинке, что ли, готовит? Почему? Нормальная плита, газовая, четыре конфорки, духовка, шланг идет в стенку... Да ты что думаешь, тут комната? Тут, Тихомирова, ЗАЛО! Полторы моих квартиры. Кухня отгорожена барной стоечкой, как в лучших домах. Диван икеевский. Телевизор... нет, вот телевизор паршивый. «Рубин». О, антиквариат! Но я не о том. Скажи, тебе ничего такого не попалось на глаза? Такого — какого? Ну... дамского? С какого перепугу? Я имею в виду, никаких признаков того, что в доме живет женщина... Марин, но ведь здесь живет мужчина? О господи, какая ж ты дура, Семицветова! Может, он с бабой в этом доме живет?! А! Поняла. Нет, если ты о разбросанных лифчиках и повисших на люстре трусиках — то нет. Такого нет. Правда, в прихожей есть лестница наверх, но там темно, и я боюсь. В прихожей! Это сени, темнота. Знаешь, у меня уже этот деревенский сленг в печенках сидит! Короче, как входишь — направо лестница, ведущая наверх. И ты туда... Не ходила! Все, он идет. Потом позвоню. Женька бросила трубку на стол и постаралась принять независимый и естественный вид, в результате едва не свалившись с табурета. Андрей вошел с охапкой березовых чурбаков. В ногах у него вертелась Матильда-продажная душонка и преданно смотрела на нового повелителя. Лесик шевельнул хвостом в знак приветствия. Судя по всему, животным здесь понравилось, чего никак пока не могла сказать Женька. Андрей быстро и ловко растопил печь, прикрыл заслонку и повернулся к ней. Во рту у Женьки немедленно пересохло. Перед ней стоял очень красивый мужчина, с которым ее связывали обжигающие воспоминания о бурном сексе, а за окном простиралась полночь — любая разволнуется! Андрей медленно провел ладонью по волосам, темным и волнистым. — Мы так толком и не поздоровались... Первой -" и последней связной мыслью Женьки было: как хорошо, что она успела принять таблеточку. Влечение влечением, но любой мужик рано или поздно озвереет, если партнерша все время чихает и сморкается... Он приблизился к ней и властно привлек к себе. Женька пискнула и соскользнула с табурета, торопливо обхватывая дрожащими руками крепкую шею Андрея. Поцелуй был долгим и грешным, нежным и властным, парализующим волю и недвусмысленно указывающим на продолжение... Евгения Васильевна Семицветова опомнилась только тогда, когда из одежды на ней остались только джинсы и шерстяные носки. Она слабо охнула и уперлась стиснутыми кулачками в бронзовую грудь сельского ветеринара. — Андрей... пожалуйста... нет!!! Он выпустил ее не сразу. Потом с силой провел рукой по темным волосам. Его грудь тяжело вздымалась, а потом он, к ужасу Женьки, скривился и положил ладонь на сердце... — Что, плохо? Тебе плохо, Андрей? — Нет. Мне хорошо. Но было бы значительно лучше, если бы мы не останавливались. Жень... что не так? — Все так, только... Почему-то очень хотелось плакать. Женька судорожно втянула воздух и прргжала стиснутые кулаки к груди. — Андрей, я не хочу... подожди, не перебивай, я сейчас глупости буду говорить! Я не хочу, чтобы ты считал меня... развратной женщиной! На загорелом лице Андрея появилась несколько глумливая ухмылка. — Насчет этого можешь не волноваться. Я не считаю тебя развратной женщиной. Я ЗНАЮ, что ты развратная женщина, и мне это очень даже нравится. Женька постаралась не обращать внимания на всякие ехидные реплики. Я имею в виду, чтобы ты не думал, будто я... приехала сюда для того... чтобы с тобой... ну... Со мной — что? Короче, я за тобой не бегаю. Не домогаюсь тебя, вот что. Я приехала, чтобы написать статью. И я ее напишу. Это хороший шанс, возможность ускорить свой карьерный рост и... И заняться любовью с человеком, который тебе нравится. Почему ты так боишься в этом признаться? Ведь это правда. Правда в том, что я провела с тобой потрясающую, незабываемую, офигительную ночь, но тогда мы были с тобой незнакомы. Женька, ты глупости говоришь. Нет! И ты знаешь это не хуже меня. Мы и провели эту ночь так, потому что были уверены, что больше никогда не встретимся. Теперь все изменилось. Да что изменилось-то? То, что теперь я знаю, что ты не Света и не работаешь в парикмахерской? Кстати, между прочим, я тебе не врал. И имя назвал, и сказал, что доктор... Знаю, знаю, перестань мне об этом напоминать! Ну дура я, что ж поделать. — Жень... Я хочу тебя, ты хочешь меня. Это ясно как божий день. Разумеется, я не могу тебя ни к чему принуждать. Ты сама должна сказать «да»... — Но я говорю — нет! Я здесь только для работы, договорились? Ветеринар Долгачев улыбнулся широкой и на редкость противной улыбкой. — Хорошо. Но моя смерть от спермотокси коза будет на твоей совести. — Врешь ты! Нет такой болезни! У меня дома справочник есть. Андрей молча поднял с пола Женькину футболку и бросил ей. — Пошли, покажу тебе комнату. Спать ложись. Завтра рано вставать. — Почему? Завтра ж воскресенье? — В деревне выходных нет. Я выезжаю в пять тридцать, потому что у Степановых в стаде надо провести вакцинацию от ящура. Надеюсь, ты едешь со мной? Тебе же нужен материал для статьи. Твой Вадим Адольфыч сказал... Он Альбертыч. Да фиолетово, пусть Альбертыч. Он сказал, что ты должна сопровождать меня повсюду, кроме сортира. — Фу! Каюсь, взбешен и неудовлетворен. У нас, мужиков, с этим проблемы. Вам проще. Достаточно простого силиконового изделия... Фу еще раз. Это мелко, Долгачев! В пять тридцать выходим из дома. Идя вслед за Андреем, Женька пыталась вычислить, во сколько ей надо встать, чтобы к половине шестого умыться, накраситься и одеться. Выходило — уже через полчасика. На пороге комнаты Андрей сухо пожелал ей спокойной ночи и ушел вниз. Предательница Матильда, не говоря уж о Лесике, не пожелала идти с Женькой, мирно заснув на домотканом коврике возле печки. Заперев дверь, Женька Семицветова с большим чувством высказала вслух все, что чувствовала. В ответ из-за двери послышался гнусный смешок. Женька пнула дверь и отправилась в постель. Она погасила свет — и немедленно включила его снова. Потом снова погасила и недоверчиво повертела головой в полной темноте. У нее было такое ощущение, что она разом ослепла и оглохла. Вокруг было черно и тихо, совсем. Абсолютно! Ни малейшего проблеска света, ни единого звука. Довольно неприятное ощущение, надо сказать. Женька натянула одеяло до самого носа и закрыла глаза, хотя в такой темноте это было несущественно. Чрез пять минут она села, обливаясь холодным потом. Тишина давила на мозг свинцовой плитой. Раньше ей и в голову не приходило, сколько звуков раздается в нормальной московской ночи и как много электроэнергии тратится ночью в большом городе. Здесь все было иначе. Ни жужжания холодильника, ни стука лифта, ни гула машин. Ни отблеска рекламы на стене. Даж&окна не было видно. Женька вновь честно попыталась уснуть — и тут услышала шорох. Тихий такой, вкрадчивый шорох где-то над головой. Или рядом с подушкой. Или под кроватью. А потом топоток маленьких ножек... За окном сильно и резко прокричала ночная птица, и Женя Семицветова с воплем скатилась с кровати, в полной темноте нашарила дверь и почти слетела с лестницы. В горнице было ГОРАЗДО светлее, потому что светились раскаленные угли в печи, и потому она безошибочно нашла диван, на котором в изумлении приподнялся навстречу ей абсолютно голый и невыразимо сексуальный герой следующего выпуска журнала «Самый-Самый», Андрей Сергеевич Долгачев. Женька прыгнула с разбега и с облегчением прижалась к широкой груди сельского подвижника ветеринарии. Как писали в старину, опустим же завесу стыдливости над происходившим в эту ночь безобразием... Они пролежали несколько томительно долгих секунд, а потом не сговариваясь, бесшумно и яростно набросились друг на друга. Они целовались взахлеб, неистово, словно желая удостовериться, что с ними ничего не произошло и все осталось по-прежнему. Руки сплетались с руками, горячие тела льнули друг к другу, и Женька закусила губу до крови, чтобы не дать вырваться стону, а Андрей уткнулся лицом ей в плечо. Их страсть была почти неконтролируемой, так как в крови бурлил адреналин, а потом на смену возбуждению пришло блаженство покоя, и они заснули в объятиях друг друга, едва успев прикрыться простыней. |