Саша Майская Любовь по заданию редакции
 Скачать 0.61 Mb.
|
С МИЛЫМ — РАЙ И В КАРАУЛЕОни лежали рядом на кровати, и солнце заливало их обнаженные тела золотом. Женька смотрела в потолок, бездумно следя за паучком, тянущим свою паутину из одного угла комнаты в другой. На припухших Женькиных губах играла слабая и счастливая улыбка. Андрей тоже смотрел в потолок, но паучка не замечал. Он слушал свое сердце. Странно, несколько минут назад ему казалось, что оно должно взорваться у него в груди, выпрыгнуть, сгореть в нестерпимом пламени так сильно и часто оно билось, когда он любил свою зеленоглазую Женьку... Когда они приехали, Серега нагрел им воды, и они мылись по очереди в смотровой, вернее, сначала вымылась Женька, а потом пошел отмываться Андрей. Он от души намылился, стал яростно мылить голову... Это было нежнейшее из прикосновений. Словно бабочка скользнула по спине крылышками. Андрей окаменел. Чьи-то тонкие руки скользнули по его плечам, спине, рукам. Опустились на талию, обняли. Потом к нему прижалось маленькое, горячее тело. Обнаженное тело. Тело женщины. Мурлыкающий шепот щекотал его лопатки. Гладкая кожа жгла его тело. И самое главное: глаза-то он открыть не мог! Мыло, будь оно неладно! Смеющийся голос Женьки раздался в гулкой тишине: — Это страшная месть, Долгачев! Никому не позволяется врываться к девушкам, когда они моются в бане... Кроме тех, кого сами эти девушки выберут! Он был настоящим мужчиной, Андрей Долгачев, он умел принимать стремительные решения и действовать по обстоятельствам. Водопад воды обрушился на них обоих, смывая проклятое мыло, и последние капли еще не достигли пола, когда он уже стремительно развернулся в кольце этих нежных рук и подхватил смеющуюся и мокрую Евгению Васильевну Семицветову. Еще через мгновение он целовал ее, бурно и яростно, больше не таясь ни от нее, ни от себя самого. Не было повода. Во-первых, она отвечала на его поцелуи с неменьшей страстью, а во-вторых, что же может скрыть совершенно голый мужчина от совершенно обнаженной женщины, если они стоят, обнявшись? В какой-то момент она чуть крепче сжала руки у него на плечах, а потом ее ноги обвились вокруг его бедер. Ни Андрей, ни Женя даже не почувствовали самого момента, когда их тела слились воедино. Так бывает. Когда очень этого ждешь, когда только об этом и мечтаешь, когда мгновения превращаются в века, а века — в секунду. Именно это и происходило сейчас с двумя любовниками, чьи тела сплелись в тесном объятии. Вселенная вокруг на некоторое время угасла, и никого из них не волновало то, что где-то совсем рядом осталась та, прошлая жизнь, в которой надо делать вид и притворяться, в которой остались другие люди, работа, старые привычки... Андрей со вздохом оторвался от созерцания пустоты и повернулся к Женьке. Медленно провел ладонью по мгновенно напрягшейся груди. Прикоснулся губами к впалому животу... Теперь все было иначе, не так, как несколько минут — или веков? — назад. Андрею искренне казалось, что он впервые видит эту женщину, и он восхищенно изучал ее тело, бережно касаясь пальцами атласной кожи, целуя и лаская, сдерживая себя и все усиливая натиск... Женька была отчаянно смелой и нечеловечески красивой. Так, во всяком случае, ей казалось. Иначе почему такое откровенное восхищение в черных глазах мужчины, почему он так нетерпелив и возбужден, почему они никак не могут разомкнуть объятия?.. Объятия разомкнуть все-таки пришлось, и Андрей оделся, поцеловал Женьку в губы и ушел принимать пациентов. Женька немного попялилась в потолок и поулыбалаеь, а потом потихоньку загрустила, вспомнила утренний звонок Вадика... Именно в этот момент позвонила неугомонная Маринка. Семицветова, знаешь ли ты, что меня из-за тебя скоро уволят? Я не могу работать, потому что у меня дрожат руки от волнения. Однажды я перепутаю внутримышечное с внутривенным, и меня посадят. Любопытство погубило кошку, Тихомирова. Ах ты, змея! Ладно, давай, рассказывай. Да чего рассказывать-то... Женька в нескольких словах пересказала утренний разговор с Вадиком, и Маринка вынесла вердикт: Он свихнулся, и нечего на него обращать внимание. Вернешься в Москву — уволишься. Не парься. Да я и не парюсь... Да? Странно. Ты же по натуре — хорек- паникер. А ты — гремучая змея. Нет, серьезно, Жень, ты чего такая грустная? Ну... Марин, мне кажется, я в него влюбилась! Иди ты! Так это ж хорошо! Чего хорошего? Вадик-хоть и дурак, а прав: если Андрей узнает, что меня прислали за ним следить, он разозлится. Он и так в день нашей встречи в редакции подозревал, что это была подстава... Семицветова, но ведь мы все знаем, что подставой это не было? И потом, если ты все равно увольняешься, откуда ему знать, что ты за ним следишь? Если я увольняюсь, то какого лешего я здесь делаю? Либо я выполняю задание редакции, либо еду в Москву. Ага. А в Москву тебе не хочется? Честно? Не хочется. Но все равно придется, потому что я не могу сидеть здесь без всяких внешних причин, кроме той, что у нас все отлично получается в постели! Знаешь ли, это не самая последняя из них! Да, но и не самая решающая. Короче, я всю голову сломала, а еще у меня нехорошее предчувствие, что Вадик со своей дурной концепцией подведет меня под монастырь. . Сплюнь! Все обойдется. Оторвись за эту неделю на всю катушку — а там твой ветеринар сам поскачет за тобой в Москву, потому что к хорошему быстро привыкают. Маринка, я его люблю... Только не ной! Представляешь, какой был бы ужас, если бы тебя послали на такое же задание, но к старому, лысому и покрытому коростой педику? Фу, гадость какая! Вот именно. Чао, Джульетта. Позвони, если что. Тем временем в центре Москвы гламурная журналистка Анжела Мессер в полном изнеможении ввалилась в клуб «Гараж» и заказала себе водки со льдом. Многотрудная жизнь в столице приучила Аню Ножикову философски относиться к любым глупостям, которые говорят или делают ее работодатели. От них, работодателей, зависело ее благосостояние, а потому на глупости она смотрела сквозь пальцы. Но Вадик Лабудько окончательно сбрендил — а это уже напрямую угрожало тому самому благосостоянию, о котором так пеклась Аня Ножикова, она же Анжела Мессер. Сегодняшняя беседа в кабинете у Вадика была, скорее, монологом последнего, потому что Анжеле впервые не хватило слов, чтобы поддерживать эту беседу. Она только таращила на него глаза — сегодня они были изумрудного цвета — и периодически машинально говорила «Да-да» и «Нет-нет». Когда Вадик выдохся, Анжела откашлялась и решила уточнить: То есть ты дал Женьке Семицветовой задание уронить на коновала кирпич, а я после этого должна провести журналистское расследование на тему «Настоящие мужчины в борьбе с темными силами»? Кстати, неплохой заголовочек! Вадик, заткнись! Ты совсем свихнулся, да? Я не буду писать эту фигню! Интересно, а чем это эта фигня отличается от всей остальной фигни, которую ты пишешь? Приплетешь сюда оккультизм, каббалу, Шаманского, миллениум — нормальный набор! Вадик, я даже приблизительно не представляю, о чем писать... Вадик вдруг очень неприятно скривился и наклонился к Анжеле так стремительно, что она невольно отпрянула. — Несравненная моя, иногда денежки надо и отрабатывать. Поскольку твоя богатая натура меня по определенным причинам не интересует, отдашь статьями. Все ясно? Иначе душераздирающая история Аньки Ножиковой из Усть-Вилюйска облетит все гламурные издания. Вадик... Вадим Альбертович. Марш работать, выдра крашеная! Анжела Мессер выпала от Вадика в полуобморочном состоянии. Примерно так мог бы чувствовать себя серый волк, которого неожиданно укусил до крови и выгнал к чертовой матери из леса маленький ягненок. Голова кружилась, сознание туманилось, и Анжела решила прибегнуть к допингу. В «Гараже» об эту пору было малолюдно, но едва Анжела присела за столик, к ней тут же подскочил длинноногий и вертлявый Жора Члиянц, светский обозреватель скандально известного глянцевого журнала «Дрюч». Издательская политика «Дрюч» допускала публикацию практически любых гадостей и сплетен, но даже оттуда Жору Члиянца регулярно увольняли за «компрометацию издания». Впрочем, Жора не унывал и восставал как феникс из пепла. Анжела нуждалась в утешении — Жора с радостью взял на себя эту обязанность. Примерно на четвертой рюмке водки Анжелу прорвало. Она рассказала все — про странные несчастные случаи, про охранную миссию Женьки Семицветовой, а также про то, что отныне у Семицветовой новое задание — своими руками оформить сексапильного коновала на больничную койку... Жора слушал, затаив дыхание. В воздухе все отчетливее попахивало сенсацией... Женька оделась и спустилась вниз. Здесь ее ждал сюрприз, про который она позднее рассказывала подругам с использованием выражений типа «как поленом по башке». Возле барной стойки сидела девушка, которую иначе как в сарафане и кокошнике и не представляешь. Кровь с молоком, коса в руку толщиной, косая сажень в плечах, гренадерского роста — и при этом идеально правильные черты лица, ярко-голубые глазищи и джинсовая мини-юбка, едва не лопающаяся на крутых бедрах. Красавица сурово смерила оробевшую Женьку взглядом и столь же сурово поинтересовалась: — Ну, и чо ты себе думать? Женька стала пятиться к выходу, но тут красавица рявкнула: — Куда! А ну, сядь. Женька осторожно обошла стойку с другой стороны и села на краешек табурета. Красавица пытливо заглянула Женьке в глаза. Как зовут? Же... Евгения Васильна... —Ага. Я Антонина. Спиридоновка. Ты ему кто? Я... я про него книгу пишу... А в сердешном смысле? Ну... я... мы просто знакомы... Антонина Сгшридоновна неожиданно поднесла к Женькиному носу здоровенный кулак и изрекла: — Ежели ты его обидишь, я тебя в речке утоплю. Женька рассердилась. Что за оперетта, в самом деле! Послушайте, уважаемая Антонина, вы себя ведите прилично, ладно? Что вы из себя фольклорный персонаж изображаете? Что значит — обижу? И в каком смысле — утопите? Утоплю в прямом смысле — возьму за шкирку и буду макать с пристани, покуль не захлебнесси. А обидеть баба мужика может по- всякому. А вы, Антонина, простите, кем Андрею Сергеевичу приходитесь? Антонина неожиданно заалелась, как маков цвет, подперла щеку ладошкой и завела нараспев: — Я ведь понимаю все, я ему не пара. О прошлом годе-то совсем было совесть потеряла, сама ему предлагалась, но ведь он какой? Он волшебный! Не обидел меня, не насмеялся, а тихонечко так, серьезно со мной поговорил об жизни — и убедил. Тебе, говорит, Антонина, знамо дело, чего надо. Вза- муж выйти, детишков нарожать. А мне все это до лампочки, и семейная жизнь мне совершенно не импонировает... — Не импонирует... — во-во, не импонировает. Не глянется, значит. Я, обратно, в крик — жизни, говорю, нету мне без вас, Андрей Сергеевич. А он мне: это тебе кажется. Встретишь хорошего парня, поженитесь — забудешь про меня. И ведь точно! У Женьки от всей этой этнографии закружилась голова. В каком смысле — точно? Да в таком, что Григория-то я встренула аккурат через полгода! И слюбились мы с ним. Вот, свадьба через неделю. А зачем же вы сюда пришли? Да потому, что я Андрея Сергеевича уважаю и никому его в обиду не дам. Ежели ты его обидишь... — Я помню, помню. Вы меня утопите. Андрей без стука вошел в дверь и недоуменно посмотрел на смутившуюся великаншу. Тоня, ты? Что-то случилось? Не, я так. Маманя каравай прислала и велела сказать, мы ваш журнал купили. Ну, где вы на обложке. Женька глазам своим не поверила — Андрей смутился. Скулы у него порозовели, и он отвел глаза в сторону. Хорошо, хорошо. Маме привет. Ага. Так я пойду? — Да, Тонь, иди. — Ну, до свиданьица? До свидания, Тоня. И вам, Евгения Васильна, не хворать. Спасибо, счастливо. Ну, я пошла... Закрыв наконец за гренадершей дверь, Андрей повернулся к Женьке. Та ошарашено протянула: — Она придуривается или в самом деле такая? Как ни странно, на самом деле. Училась только до седьмого класса, потом собиралась учиться в техникуме, но мать заболела, она и осталась в деревне. Общалась в основном со старухами, переняла говор. В результате хоть кино снимай. Она в тебя влюблена... Было дело под Полтавой. Знаешь, как страшно было, когда она ко мне ночью пришла? Подумал грешным делом — сейчас она меня одной рукой скрутит... Андрей, не надо. Она ведь действительно тебя любит, а ты над ней смеешься. Ты права, так нечестно. Но я вообще не о том! Знаешь ли ты, Семицветова, что я не могу стерилизовать собаку твоего начальника? — Ой! Что с ней? Дело в том, что ей осталось меньше месяца... Как? Такая молодая собачка — и умирает? Типун тебе на язык! Она не помирает, она, наоборот, беременная! Врешь! Жень, я все-таки врач. Кроме того, у меня есть аппарат для УЗИ. У нее будет трое или четверо щенков. Все дышат, все хорошие. Но это невозможно! Вадик нанял для нее специальную тетку, она выгуливает ее только на поводке... В техническом плане достаточно пяти минут. Скажем, Матильда срывается и убегает, тетка бежит за ней, но за кустами Матильду ждет горячий и страстный... скажем, пекинес. Или шпиц. Или даже спаниель. — Ой! Бедный Вадик. Она ж безумных денег стоит. Пять тыщ баксов... Андрей рассмеялся и посадил Женьку себе на колени. — Вынужден тебя разочаровать: ни одна собака в этой стране не стоит таких денег. Мальтийские болонки — порода дорогая, но не заоблачная. Их потолок — восемьсот долларов, но такие наперечет, у них особые клейма, их продают только через клубы. У Матильды клейма нет вообще никакого, а это значит, что она не чистопородная болонка, и потому стоит... ну, всяко не пять тысяч. Женька посмотрела на развалившуюся у печки белую собачку. Матильда ответила ей вопросительным взглядом темных глаз-пуговок. Женька рассмеялась. А так даже и лучше. Теперь я ее Вадику не отдам с чистой совестью. Украдешь? Не отдам — и все. Она его за палец укусила, он ее боится. Гуляет с ней чужая тетка, кормят ее сухим кормом... Лучше пусть у меня живет. Так у тебя же аллергия? Женька обняла Андрея за шею и заглянула в черные глаза с лукавой усмешкой. — Ты знаешь, свежий воздух буквально творит чудеса. Аллергия отступает, медленно, но верно. Хочешь— проверим... |