Главная страница
Навигация по странице:

  • — Ты сколько еще собираешься тут пробыть

  • Это почему это

  • Евгения! Как обстановка Отлично. Собираемся обедать. Бесполезно просить вас подсыпать слабительного .ему в суп

  • Зачем Анжелу

  • — Как моя собака Доктор уже сделал операцию Я была слишком расстроена, чтобы беречь нервы босса, и потому брякнула:— Нет. Не сделал. Она беременная. — ЧТО

  • Вы ж сказали, что она пять штук стоит

  • Потом. Так что вы там говорили, Георгий И что должна подтвердить Евгения Васильевна

  • И что ты собиралась сделать Подсыпать мне слабительного Угару напустить Тормоза испортить

  • Саша Майская Любовь по заданию редакции


    Скачать 0.61 Mb.
    НазваниеСаша Майская Любовь по заданию редакции
    Дата25.12.2022
    Размер0.61 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаMaiskaya_Sasha_Lubov_po_zadaniu_redakcii_Litmir.net_bid151107_7d.doc
    ТипДокументы
    #863411
    страница14 из 16
    1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

    ЖЕНЬКА



    И хотите верьте, хотите — нет, на следую­щее утро я окончательно влюбилась в несу­разную деревню Караул!

    Вероятно, отчасти виновата была погода. Солнце прямо с утра засияло так, что спать было просто невозможно, учитывая, что за­навесок у Андрея на окнах не было. Я скати­лась с кровати, распахнула створки окна и рассмеялась — настолько хорошее у меня было настроение.

    Правда, продолжалось это недолго. Вплоть до звонка Вадика.

    Услышав его блеющий голосок, я с отвращением скривилась, уселась на подоконник и стала корчить гнусные рожи воронам, представляя, что корчу их Вадику. Я высовывала язык и скашивала глаза к переносице. Я выворачивала губы «как у негра» и закатывала глаза так, чтобы оставались одни белки. Я исполнила «пьяную пчелку» и «девочку-дауна» — одним словом мимическая зарядка получилась отличная. В смысл того, что говорил мой босс, я, честно говоря, не особо вслушивалась, а зря. Закончила я разговор фразой «Очень рада была вас слышать, Вадим Аль- бертыч», одновременно сделав вид, что меня тошнит...

    Бабка Коростелева была наипервейшей, в Карауле сплетницей. Однако, чтобы поддерживать это реноме, требовалось быть в курсе всего происходящего. О том, что к «коррвье-му дохтуру» приехала молодая баба и живет в его доме, Коростелиха знала еще с воскре­сенья, когда пришла возвращать Зойке Се-мушкиной ее кота-крысоеда. Потом добрые люди рассказали, что городскую полюбов­ницу — ну а кто ж она еще? — доктора вроде бы насмерть затоптали степановские коро­вы, а еще потом бабка не выдержала и по­шла в разведку лично.

    Чтобы доктор чего не заподозрил и не всыпал ей — а заподозрить было чего, по­тому как именно Коростелиха напустила вчера Тоньку-Оглоблю на приезжую кралю, — бабка изловила в огороде своего петуха Мефодия, зажала его под мышкой и надрала из него перьев. Петух возмущенно орал и вырывался, но Коростелиха была из поро­ды «тощих, но жилистых» и на крики Мефодия не реагировала.

    После этого она уложила к лукошко де­сяток свежих яичек и засеменила к дому доктора.

    Андрей ковырялся в недрах трактора, и потому Коростылиха была вынуждена затор­мозить на полянке и начать рассказывать на­скоро сочиненную историю болезни Мефо-дия прямо на свежем воздухе. При этом ее маленькие, но зоркие глазки так и метались по окошкам дома доктора...

    Странную девку бабка заметила через шесть секунд после начала визуального наблюдения за объектом. Девка торчала в окне второго эта­жа, держалась за ухо — должно, стреляло в ухе-то — »корчила страшные рожи. У нее то скашивались к носу глаза, то отвисала челюсть и высовывался язык, то вообще всю ее начи­нало корежить...

    Вердикт бабка вынесла, уже спускаясь об­ратно в деревню: приезжая девка не полюбов­ница, а пациентка, дохтур лечит ее от паду­чей, и вообще, скорее всего, она от рождения идиотка, навроде деревенской Марфушки, у которой и папаша, и мамаша зашибали с утра до вечера, вот она такая и родилась. А то, что Зойка назвала приезжую девку красивой, — так у Семушкиных всю жизнь мозги набекрень!

    К полудню молва о малахольной пациент­ке доктора Долгачева прокатилась по Карау­лу широкой волной.
    После завтрака я вышла на улицу — и Ан­дрей с Серегой, чинившие трактор, немед­ленно побросали инструменты и уставились на меня. Я осторожно скосила глаза — нет, вроде все застегнуто...

    Май выдался прохладным, и потому мне было самую малость зябко в моих белых брид­жах, голубой батистовой блузке и акриловой безрукавке цвета морской волны. Кроме того, я понятия не имела, что делать с обувью — красные резиновые сапоги погибли безвозв­ратно, да и в любом случае не сочетались по цвету с оставшимся в моем распоряжении гардеробом. Красные юбка и жакет вчера ве­чером были торжественно сожжены в костре, как не подлежащие восстановлению, так что у меня остались только три футболки, пара светло-голубых джинсов и уже упоминавши­еся шортики цвета хаки.

    Андрей нахмурился и задал вопрос в лоб:


    — Ты сколько еще собираешься тут пробыть?

    Сердце у меня упало. Он меня выгоняет! Я ему надоела...

    • Ну... я не знаю точно... к концу недели...

    • Я это к тому, что нам с тобой надо прошвырнуться по магазинам. Точнее, по мага- зинУ, потому что в город ездить некогда, а одну тебя отпускать нельзя.

    Я решила обидеться.

    И мы поехали в сельпо.
    Деревня Караул словно сбежала с Ялтин­ской киностудии, на которой в свое время снимали фильмы по мотивам русских народ­ных сказок. Низкие заборчики были раскра­шены во все цвета радуги, все дома украше­ны затейливыми резными наличниками и кар* низами, в каждом дворе бродила самая разнообразная живность...

    Андрея тут знали поголовно все, все с нами здоровались, и я уже через пять минут чув­ствовала, как болят мышцы лица, потому как приходилось все время улыбаться и кивать в ответ. Мне ужасно все это нравилось, а на Ан­дрея я вообще смотрела с такой гордостью, словно он был моим любимым сыном.

    Впрочем, некоторые встреченные женщи­ны меня удивили и немного... насторожили, что ли? Они как-то странно заглядывали в машину, пристально смотрели на меня, ка­чали головой и скорбно поджимали губы, а некоторые даже ойкали и вытирали глаза ко­сынками.

    Зато возле сельпо я сразу обо всем этом позабыла. Дело в том, что приземистое од­ноэтажное здание магазина стояло на высо­ком и крутом берегу., обрывавшемся прямо к реке. Вид отсюда открывался такой, что дух у меня захватило в самом прямом смыс­ле слова. Я выскочила из машины и кину­лась к краю обрыва, едва не улетев от из­бытка чувств вниз. Андрей сердито крикнул мне вслед:

    — Осторожно, балда! Свалишься...

    Я раскинула руки и втянула свежий, про­хладный воздух полной грудью.

    Невдалеке собралась компактная группа односельчан Андрея Долгачева, с интересом рассматривающая, как я выражаю свои вос­торги. Андрей несколько недоуменно покосил­ся на них, потом бесцеремонно схватил меня за руку и уволок в магазин.

    Здесь восторги мои стали и вовсе перехле­стывать через край. Во-первых, я впервые ви­дела настоящий деревенский супермаркет — если его можно так назвать. Во-вторых, здесь было все.

    Крупа и губная помада, дрожжи и автомо­бильные покрышки, сахар и комбикорм в громадных мешках, газировка и керосин... В дальнем углу стояла самодельная вешалка, на которой висела одежда.

    Андрей поздоровался с продавщицей, пих­нул меня в бок, и я тоже одарила добрую жен­щину солнечной улыбкой и громогласным приветствием. Мне ужасно нравился этот обы­чай — здороваться с каждым встречным!

    Добрая женщина уже традиционным жес­том подперла, щеку ладонью и протянула на­распев:

    — Здравствуй, миленькая, здравствуй, го­лубушка, ой, господи, да что ж это деется... Ведь такая молодая...

    Последнюю фразу я не очень поняла, но мне было и не до того. Я бросилась на вешал­ку с одеждой, как коршун на цыпленка.

    Ну, во-первых, здесь висели настоящие джинсы «Вранглер». В Москве такие сейчас стоят от двух тысяч, здесь они стоили двести рублей. Во-вторых, меня совершенно очаро­вала так называемая спецодежда. Стильные балахоны и комбинезоны цвета грозовых об­лаков и мокрого асфальта, добротные ветро­вки, способные выдержать даже прямое по­падание градом по башке, новехонькие армейские бушлаты, настоящие тельняшки — .утепленные и тонкие.

    Внизу, под вешалкой, стояла обувь. По­мимо армейских кирзовых сапог, которые начинались с сорок четвертого размера и по­тому меня не заинтересовали, здесь были вы­сокие армейские же ботинки на шнуровке — последний писк московского сезона — и са­мые настоящие «мартенсы», да еще и с ме­таллическими заклепками на тупых мысках... Я к подобной обуви испытывала настоящую слабость, поэтому присела над ними и завор­ковала, как горлица, периодически вскрики­вая от счастья — при виде ценникбв...

    Продавщица жалостливо смотрела на меня из-за прилавка, а когда мы уже выходили из магазина, нагруженные свертками, в порыве непонятного, но сильного чувства протянула мне громадного леденцового петуха на палочке со словами:

    — Кушай, жаль ты моя бедная! О-ох, за что наказываешь, гос-споди!

    Андрей запихнул меня и покупки в маши­ну, а сам зачем-то вернулся в магазин. Я си­дела на пассажирском сиденье, сосала петуха и смотрела, как Андрей о чем-то расспраши­вает продавщицу, а та в ответ растерянно раз­водит руками, потом показывает в мою сто­рону, крутит пальцем у виска, машет на Ан­дрея рукой, смеется, запрокинув голову, прижимает ладони к зардевшимся щекам... Очень мне нравилась деревенская жизнь! Не понятно, но здорово. И люди такие добрые!

    Перед обедом мне опять позвонил Вадик.


    • Евгения! Как обстановка?

    • Отлично. Собираемся обедать.


    • Бесполезно просить вас подсыпать слабительного .ему в суп?

    • Абсолютно.

    • Что ж... в таком случае возвращайтесь.

    Мне показалось, что на меня упал потолок.

    — Что?!

    — Возвращайтесь. Вы нужны мне здесь, а там ваша миссия закончена. Не расстраивайтесь, я в.ас понимаю. Вы исполнительны и трудолюбивы, но в вас нет цинизма и азарта, присущих нам, акулам пера. Вас сдерживают рамки приличий, а в подобном деле нужен бессовестный человек... Я пошлю Анжелу.

    Потолок еще раз стукнул меня по голове.


    • Зачем Анжелу?

    • Ну, все равно она и будет вести журналистское расследование насчет потусторонних сил.

    • Слушайте, Вадим Альбертыч, а почему бы вам... нам просто не оставить Долгачева в покое? В конце концов, он же не медийное лицо, он простой сельский ветеринар...

    • Ха! Это вы так решили. А мы тут покопались в архивах нашли его однокурсников... Знаете, на какой операции он был главным ассистентом? Помните, у предыдущего главы государства были проблемы с сердцем? Да-да, правильно молчите.

    • Ну и что? Это же было давно...

    За него уже схватились сразу несколько изданий. Человек, сам себя сделавший, все такое... Между прочим, ему присудили Госпремию, а он всю ее вбухал в этот несчастный Караул. Так что ваш Долгачев очень даже медийный, теперь важно не упустить его и не дать конку­рентам шанса переманить его в другие издания. Мы на нем состояние сделаем, вот увидите...

    Вадик еще что-то нес, а я стояла и кусала губы. Нет, конечно же я не собиралась прове­сти остаток жизни в Карауле, окучивая кар­тошку и ассистируя Андрею во время отела. Я с самого начала знала, что уехать придется, и даже довольно скоро, но все равно - распо­ряжение Вадика застало меня врасплох. Не говоря уж о сообщении, что сюда приедет Ан­жела Мессер! Вот кто времени терять не бу­дет, так это она.

    Вадик опомнился и поинтересовался:


    — Как моя собака? Доктор уже сделал операцию?

    Я была слишком расстроена, чтобы беречь нервы босса, и потому брякнула:


    — Нет. Не сделал. Она беременная. — ЧТО?

    • Что слышали. В смысле, у Матильды будут щенки.

    • Но когда...

    • Через месяц. Даже раньше.

    • Да нет, это как раз исключено, я имею в виду, когда она успела, мерзавка... А! Понимаю! Поэтому этот негодяй и подарил мне ее!


    • Вы ж сказали, что она пять штук стоит?

    Ой, Евгения, ну вы прямо как ребенок! Неужели я могу отдать такие деньги зачэбычную собачонку? Просто этот мерзавец наби­вал ей цену, чтобы сбагрить... Так, скажите вашему... нашему ветеринару, что от щенков нужно срочно избавляться!

    И тут я озверела. Бывает такое состояние — ты становишься спокоен, как танк, но в го­лосе твоем слышится далекая канонада, а в глазах появляется стальной блеск...

    • Вадим Альбертович, я не стану этого говорить. А Андрей не станет этого делать.

    • Но я приказываю...

    • Вы ничего и никому приказывать не можете, потому что вы идиот. А мне — тем более, потому что я у вас больше не работаю.

    • Евгения...

    • И не звоните мне больше. Выходное пособие можете оставить себе. Да, не гоняйте понапрасну Анжелу Мессер. Я все расскажу Андрею, и он не пустит ее даже на порог.

    • Евгения, вы этого не сделаете!

    • Еще как сделаю!

    На «слабо» меня взять очень легко. Я шваркнула телефоном об стенку и вылетела из комнаты.
    Андрей был на улице, возле машины. Он стоял лицом ко мне, разговаривая с каким-то мужиком, и, когда я увидела его глаза, сердце у меня глухо стукнуло — и останови­лось. Нестерпимо заслезились глаза, зачеса­лось в носу... Черные траурные омуты ярости и обиды выжигали из меня жизнь, и я пока еще не могла понять причину, но тут собе­седник Андрея повернулся...

    Это был Жора Члиянц, один из самых мерзопакостных репортеров, которых когда-либо знала желтая пресса. В последнее время Жора работал на «Дрюч».

    При виде меня Жора так и засиял и издал бодрый вопль:

    — Да что ж это я! Ведь она же сама вам все подтвердит, правда, Женечка? Дай, дай, поцелую, моя девочка...

    Я шарахнулась от слюнявых Жориных губ, не отводя глаз от побледневшего лица Андрея.

    • Андрей, я должна с тобой поговорить...


    • Потом. Так что вы там говорили, Георгий? И что должна подтвердить Евгения Васильевна?

    • Как — что? То, что Вадик окончательно свихнулся, хотя с точки зрения маркетинга ход гениален! Ге-ни-а-лен!!! Мистическая составляющая в наше время — это цимес! Представляете — четыре лица с обложки до вас уже в больнице, с травмами различной тяжести. Уже хорошо — таких совпадений не бывает. Но это все же люди известные, медийные, так сказать. И тут вы, простой деревенский коновал... я извиняюсь, конечно.

    • Ничего, продолжайте.

    Глаза — пожары, глаза — ножи. В самое мое бедное сердце, да с поворотиком... Жора зах­лебывался от счастья, прыгая по крышке мо­его виртуального гроба,

    — Сначала Женечку послали, чтобы она вас, так сказать, оберегала от неприятностей, но потом концепция изменилась, и теперь ей велено эти самые неприятности вам устроить. Мол, злой рок не разбирает, медийный ты или не медийный!


    • И что ты собиралась сделать? Подсыпать мне слабительного? Угару напустить? Тормоза испортить?

    • Андрей, я...


    • Где твоя статья, Жень? Хоть одну строчку можешь прочитать?

    • Андрей, я все тебе объясню...


    —А зачем? Я уже все понял. Это все-таки была подстава.

    —Нет!!!

    — Перестань. Ты взрослая женщина, не ребенок и не сумасшедшая... хотя мои односельчане уверены в обратном. Ты приехала выполнять задание редакции... скажи, а поиметь меня тебе тоже приказали?

    Жора навострил уши и с похотливым лю­бопытством стал переводить взгляд с Андрея на меня и обратно. Андрей, не глядя на него, негромко скомандовал:

    — Буран! Проводи.

    Громадный пес призраком вырос перед Жорой. Аккуратно взял в пасть Жорино худо­сочное предплечье, затянутое в лакированную кожу, и потащил в сторону дороги. Жора взвыл от ужаса и завопил страшным шепо­том, чтобы не нервировать собаку:

    — Погодите! Я име,ю к вам хорошее пред- .ложение! Давайте договоримся! «Дрюч» заплатит вам большие деньги! Мы вместе с вами разоблачим «Самый-Самый», подадим на них в суд, а вы сможете обвинить руководство журнала в сексуальных домогательствах...

    Голос Жоры угас вдали. Буран был не той собакой, с кем хотелось спорить относитель­но выбранного направления движения.

    Я стояла перед Андреем и шмыгала носом. Слезы катились по моим щекам, и это не было аллергией.

    • Андрей, я...

    • Не надо, Семицветова. Не унижайся. Ну что в самом деле — встретились, перепихнулись, съездила на пленэр, покушала экзотики. Пора и честь знать. Это я в образном смысле. Вадику передай, в суд я подавать не буду, пусть не боится. Но если еще раз кто-то из ваших сюда сунется... Я скажу Бурану «фас!». Знаешь, что это значит?

    • Знаю. Андрей...

    • К тебе это тоже относится. Иди, собирайся.

    • Я не хочу...

    • А мне надо работать. Собирайся.


    Не помня себя, я кидала в сумку вещи и тихо подвывала от горя. Матильда в тревоге вер­телась под ногами, заглядывала в глаза, и даже Лесик, который за последние несколько дней окончательно превратился в компактное подо­бие тигра и даже спал на улице, вывернулся откуда-то и стал тереться об мои колени.

    Я посадила зверей в переноски и выполз­ла на крыльцо, почти ничего не видя своими опухшими глазенками.

    За рулем «хаммера» сидел суровый и немного испуганный Серега. Росточка он был небольшого, поэтому из-за руля выглядывала только его лохматая голова. Я в панике огляделась — и сердце мое упало окончательно.

    Андрей сидел на завалинке, неловко под­вернув под себя ногу. Загорелое лицо посе­рело, на лбу бисером высыпал пот. Он ды­шал короткими, резкими вздохами, судо­рожно прижимая правую руку к сердцу. Увидев меня, он презрительно скривил губы и хрипло прошептал:

    Говорили мне ребята, нельзя мне испытывать затяжной стресс... Прощай, Семи- цветова. •/

    Я рванулась было к нему, но тут между нами вырос, как из-под земли, Буран и из­дал страшный горловой рык. Рука Андрея легла на вздыбленную холку верного пса.

    — Не надо, Буран. Не стоит она того. Поезжайте!

    Я не плакала до самого кафе «У Зои». Я и в кафе не плакала. Я даже улыбалась Федору и Зое, помахала им рукой на прощание и отъе­хала на целых три-километра.

    Здесь я съехала на обочину, заглушила мотор и начала рыдать страшным сухим пла­чем, не чувствуя ничего, кроме пустоты внут­ри и вокруг себя.

    1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16


    написать администратору сайта