Саша Майская Русский купидон
 Скачать 0.61 Mb.
|
9– Меня отец застрелит, а мама закопает! – Они в Праге, Ленка. – Туся, ты не понимаешь! Они же приезжают каждый год! – Ага, зимой. К тому времени все забудется... – К тому времени все обрастет такими подробностями, что лучше даже и не думать. Это Кулебякино, а не Рио-де-Жанейро. Да если папа узнает, что Макс приехал, он бросит Прагу и примчится сюда, а тут такое! – Лен, перестань психовать. Откуда ему в Праге знать про Кулебякино? А что касается твоей репутации... она у тебя до того скучная, что не грех и подпортить. – Да плевать мне на репутацию! Мне до смерти надоело производить именно то впечатление, которого от меня все и ждут! Я обычная баба тридцати с лишним лет, у меня есть потребности и желания... – Наконец-то! – И я... Ой, в дверь стучат. Туся, я перезвоню! – Только не забудь, а то я удавлюсь от любопытства... Лена стремительно кинулась к двери – и едва сдержала разочарованный возглас. На пороге стоял человек, заслуживающий, безусловно, самого пристального и уважительного внимания, однако отнюдь не Макс Сухомлинов. Павел Сергеевич Мячиков родился в Кулебякине, вырос в Кулебякине, учился в Кулебякине, служил рядом с Кулебякиным и собирался в Кулебякине провести остаток жизни. Было Павлу Сергеевичу тридцать пять лет, роста Павел Сергеевич был очень и очень невысокого, зато сложение имел крепкое и даже несколько шарообразное. С чем у него были проблемы, так это с волосами, вернее, с их частичным отсутствием, но проблема эта в рабочее время решалась легко и элегантно, подробности смотри чуть ниже. Павел Сергеевич Мячиков занимал в Кулебякине должность участкового милиционера, звание имел «старший лейтенант», и во всякое время года и суток ходил в милицейской форме, отлично вычищенной и выглаженной. За состоянием формы, равно как и за самим Павлом Сергеевичем, бдительно следила его мама, Антонина Степановна, статная и властная женщина, чем-то напоминавшая одновременно певицу Вишневскую, актрису Быстрицкую и литературного персонажа Кабаниху из пьесы Островского. Павел Сергеевич, как и многие замечательные люди, остро ощущал, что родился не в то время и не в том месте. Потенциально он был готов к подвигам не хуже Пал Палыча Знаменского и майора Томина, в мыслях раскрыл не одно дело государственной важности и часто по вечерам сидел на завалинке, глядя в сторону далекого зарева – там, за горизонтом, расстилалась Москва, город его, Павла Сергеевича, несбывшихся надежд. А еще Павел Сергеевич хотел жениться. Во-первых, было уже пора. Во-вторых, ругалась мама. В-третьих, мужчина он был хоть куда, а лысину отлично прикрывала форменная фуражка. Елена Синельникова устраивала его по всем статьям, да и материальный интерес имелся: работала Синельникова в Москве, на телевидении, а значит, могла поспособствовать продвижению по службе. Наверное... Павел Сергеевич вовсе не был расчетливым и бездушным. Просто привык жить по четкому графику. Сейчас, в тридцать пять, по графику полагались женитьба и продвижение по службе. Стало быть, этим и следовало заняться. А еще было дело совсем уж для души. Положа руку на сердце: ну что делать участковому в элитном поселке Кулебякино? Все крутые и богатые имели собственную службу безопасности, а те, кто победнее, были либо местными, либо жили здесь так давно, что ничем уже от деревенских и не отличались. Правонарушений происходило мало, потому что мужики в Кулебякине не то чтобы не пили – просто у них у всех были очень строгие и волевые жены. Одним словом, в профессиональном смысле Павел Сергеевич тосковал. И потому появление каждого незнакомца воспринимал как дар небес. Макса Сухомлинова, конечно, незнакомцем можно было назвать лишь с натяжкой – он в школе кулебякинской учился на год старше самого Павла Сергеевича, а детство босоногое у них прошло хоть и в разных компаниях, но зато на одной и той же речке. Однако Макса не было двадцать лет, а появился он на зарубежной машине «лендровер», да еще и принялся скупать участки по дешевке... всем ведомо, что именно так в начале своего пути и поступают все олигархи, которые есть позор и моровая язва нашего времени. Свои миллиарды многие из них сколотили именно на таких вот, как крупченковский, участках! Одним словом, последние две недели Павел Сергеевич бдительно следил за гражданином Сухомлиновым и даже завел на него отдельный блокнот. Когда же началась история с Синельниковой, Павел Сергеевич и вовсе забыл про покой. Лена отступила в сторону и с тяжелым вздохом произнесла: – Заходи, Паша. Ты по службе или как? – Здравствуй, Лена. Я пришел к тебе не только как участковый, но еще как друг и как мужчина. Лена вздрогнула и непроизвольно встала по стойке «смирно». У Мячикова не забалуешь. – В таком случае, Пал Сергеич, позвольте предложить вам чашечку чаю. Или кофе? – Кофеин вреден и создает зависимость. Давай чай. Нет! Не надо чая! Павел Сергеевич вовремя вспомнил, что приличные люди за столом снимают головные уборы, а светить лишний раз перед потенциальной невестой лысиной не хотелось. – Лена, я пришел сказать тебе, что не верю никаким слухам и морально тебя поддерживаю. Лично я считаю, что во всем виноват Сухомлинов. Скользкий тип. – Д-да? – Точно! Во-первых, машина. Во-вторых, этот неожиданный приезд. Столько лет о нем ни слуху ни духу, а тут нате! – Но ведь у него же отец умер... – Я всегда с уважением относился к Георгию Иванычу, но ведь умер он довольно давно? А сынок заявляется только сейчас. Лена суетливо переложила на столе чайные ложки. В душе медленно нарастал гнев пополам с ужасом. Если Паша сейчас брякнет про то, что Сухомлинов у нее ночует... Павел Сергеевич подпустил в голос сердечности и даже некоторой интимности. – Лена, все эти слухи – глупость, конечно, но несомненно и то, что они наносят урон твоей репутации. – Павел Сергеевич! – Погоди, дай мне закончить. И называй меня просто Паша. Мы ведь практически одноклассники. Так вот. Не хочу вникать в подоплеку возникновения этих слухов, мне достаточно криминальной составляющей. – Что-о? Павел Сергеевич многозначительно округлил глаза и медленно кивнул, словно говоря: да уж, Лена, попала ты в руки преступника. – Я торжественно обещаю тебе, Лена, что все выясню, и тогда мерзавец заплатит за все. О, расплата будет ужасной... – Паш, ты его на дуэль вызовешь? – Что? А, нет. Дуэли у нас запрещены. К сожалению. Но административный штраф я ему впаяю, будь уверена. А ты молодец. Прячешь за веселой шуткой свои переживания. Уважаю. – Да не прячу я... – Лена! Я здесь затем, чтобы предложить свою помощь. Мужское плечо, так сказать, да еще и в погонах. – Ох... Это как? – А так! Одинокую женщину обидеть легко, но если рядом с ней будет старший лейтенант милиции – сплетники остерегутся распускать свои языки! Лена постаралась сдержать улыбку – Павел Сергеевич Мячиков в фуражке достигал ее плеча, а объемом превосходил ровно вдвое. Из них получилась бы отличная пара коверных клоунов, но вот насчет всего остального... – Пал Сергеич, я высоко ценю ваше предложение и благодарна вам за дружескую поддержку. Однако я полагаю, что все слухи со временем заглохнут сами по себе, а что до мерзавца, то он ведь скоро уедет. – Правда? Когда? – Ну, не знаю, но к концу лета наверняка. Он же работает и живет в Москве, в Кулебякине его ничего не держит. Павел Сергеевич воинственно выпятил челюсть и важно покивал. – Возможно, ты и права. Но я все равно не спущу с него глаз, уж будь уверена. И не доверяй ему! Да, кстати, у тебя в ящике лежит извещение о посылке, я захватил, вот. – Спасибо. Наверное, книги. Паш, ты иди, я не буду тебя задерживать. У тебя ведь много работы. Мячиков приосанился. – Ты редкая женщина, Лена. Так понимать специфику нашей нелегкой службы! Мама в тебе не ошиблась. Лену мороз продрал по коже. Мама Мячикова могла вогнать в дрожь даже римского легионера. После ухода участкового она немедленно перезвонила Тимошкиной и пересказала ей весь разговор с Пашей. Та долго хохотала, а потом серьезно заметила: – Наверное, он все-таки головку тогда здорово ушиб. В школе, помнишь? Физрук еще все удивлялся – как это можно оборвать канат, который на стальном карабине подвешен. Конечно, внизу были маты... – Тимошкина, лучше подумай, что делать со слухами. – Что делать, что делать... Принимай предложение Мячикова. – Чего? Ты с дуба рухнула? – А что? Старший лейтенант, до майора дотянет точно, работенка у него здесь непыльная, свекровь у тебя будет заглядение – да к тебе ни одна собака не подойдет! Лена помолчала, а потом вдруг произнесла растерянно и грустно: – Тусь, а знаешь, что самое ужасное? – Что? – Когда он всю эту чушь нес, я вдруг подумала, а может, правда – согласиться? – На Пашу Мячикова?! – Не так уж он и плох. Ты сама говорила. Ну, ростом не вышел, ну, волос маловато... – И мозгов! И мамаша у него... – Но в остальном он нормальный мужик. Молодой еще. – Нет, ну если на горизонте все равно никого больше нет... – Я серьезно, Тусь. Я ведь об этом подумала. Значит... значит, в душе я считаю, что моя жизнь подошла к определенному рубежу. – Ну да. Распутье. Направо пойдешь – с Мячиковым тихо-мирно заживешь, прямо пойдешь – в старые девы попадешь, зато налево пойдешь... – К Максу в койку попадешь. И все равно останешься одна. – Ленка, я, конечно, уважаю твои переживания и все такое. Но ты меня извини – детская психотравма у тебя была в четырнадцать лет! Теперь ты взрослая тетенька, пора определяться. Вечное нытье на тему «любит – не любит» до добра не доведет. Определись, чего хочешь ТЫ! Только тогда ты сможешь контролировать ситуацию, а значит, сможешь прекратить эти отношения. Или продолжить их – в зависимости от того, чего ты на самом деле хочешь. – Легко сказать... – Лен, да это же так просто! Раскрути его, доведи его до исступления, доставь удовольствие и себе, и ему – а потом просто повернись и уйди. Для этого нужно всего лишь одно: прийти на его территорию. Если ты будешь ждать его на своей – у тебя всю жизнь будет сохраняться ощущение, что тебя опять бросили. – Тусь, ты теоретик, что ли? – Я практик. Я космонавт-исследователь, как в космосе. И у меня миллион экспериментов за плечами. Истинно говорю тебе: ничто так не выбивает мужика из колеи, как нелогичный поступок. – Ладно. Я подумаю. – Поедем завтра в Москву? – Нет, не хочу. Мне надо разобраться со всем этим. И думать ни о чем другом я все равно больше не могу. После разговора с Тимошкиной Лена еще долго сидела на кухне и смотрела в пустоту. Ей было о чем подумать, только вот мысли были все невеселые. Выходило, что всю свою жизнь она просто плыла по течению, не принимая никаких судьбоносных решений, и вот теперь сидит и не может решиться на самый простой шаг: сделать то, чего ей самой хочется больше всего на свете. Пойти к Максу Сухомлинову и заняться с ним любовью. Ее взгляд медленно переходил от стола к шкафчику, от шкафчика к занавескам, от занавесок к плите... Лена встрепенулась. Чтобы явиться во всей красе, нужно показать то, что ты умеешь делать лучше всего. Конечно, лучше бы ей быть профессиональной стриптизершей, но... Кто знает, что может получиться из маленького симпатичного тортика и задушевной беседы? Через пятнадцать минут она уже носилась по кухне, доставая из закромов самые душистые, самые неожиданные и самые аппетитные приправы и добавки к тесту. Это должен быть не тортик, а Тортик! На то, чтобы пройти через улицу, у нее духу все-таки не хватило. Лена накрыла благоухающий тортик кастрюлей, решительно встала на четвереньки и проползла под переплетением колючих веток живой изгороди, внимательно глядя по сторонам. Этот проход был хорош всем, кроме одного: он располагался слишком близко к компостной куче. Но ведь мы же не скажем об этом Максу? Василий чуть с ума не сошел от счастья. Он даже лаять не мог, только улыбался и скулил, а потом повалился на пол и задрал все четыре лапы вверх. Лена шепотом уговаривала его пойти и позвать хозяина, когда хозяин сам спустился по скрипящей лестнице со второго этажа. Выглядел Макс несколько лучше, чем при встрече на почте. По крайней мере, он побрился. Одет он был по обыкновению в старые полотняные штаны и неимоверно грязную синюю футболку с дырками на груди и по швам. Лена чуть не взвыла – настолько он был хорош даже в этом неприглядном наряде. Макс встал на первой ступеньке с видом солдата, собирающегося отстаивать последний рубеж. На Лену он старался не смотреть. Та сделала шаг вперед и поставила тарелку с тортиком на стол. Василий чавкнул. Макс спросил напряженным голосом: – Это что? – Эт-то... тортик. Ананасный. Я думала, вдруг ты голодный. – А зачем? – Ну... чтобы ты его съел. Разговор развивался как-то не так. То есть после такого разговора очень трудно наброситься и сорвать все одежды с желанного тела... – Ты в него яду, что ли, подсыпала? – Нет, но если ты предпочитаешь с ядом, могу испечь второй. – Испеки. Один хрен. – Что, прости? – Один хрен, я сказал. Лучше пирог с ядом, чем бесконечная эрекция. – Сухомлинов! – Синельникова? – Я не собираюсь выслушивать твои пошлые шуточки... – Ну так и иди. – Что? – Что слышала. Иди-иди. Береги честь смолоду. Опять же, сейчас Эдик придет. – Зачем? – А тебе какая разница? Я ориентацию сменил, теперь буду коротать вечера с Эдиком. – А ты, интересно, при нем будешь так шутить? – А чего мне при нем шутить? – А при мне чего? – А не знаю. Как увижу тебя, так и тянет на шутки-прибаутки. – Ага. И на неприличные письма. Ну тебя к черту, Сухомлинов! Тарелку вернешь. И разгневанная Ленка Синельникова стремительно вылетела из дома Макса Сухомлинова, оставив того в явном недоумении. Все-таки женщины – это малахольные создания без царя в голове! Сначала она шипит и извивается на почте, что твоя змея, говорит о том, что между ними все кончено и чтоб он ни ногой больше к ней не совался? Потом печет тортик и прется с ним прямо в дом. Может, говорит, ты голодный! Голодный, да не от голода. А губы намазать не забыла – хотя и не причесалась. Да, и самое главное. Что это еще за письма неприличные? Те, давнишние? Которые он еще пытался ей, изменщице, посылать, хотя писать нормально никогда не умел? Так их было штуки три всего и сто лет назад. Да, и уж неприличного в них не было абсолютно ничего, по определению. Не то время было, для неприличных-то писем! Непонятно все это... В этот момент пришел Эдик. Макс договорился с ним насчет проводки – не хотел рисковать, с электричеством шутки плохи. Эдик пришел даже со своей стремянкой и занялся проводкой с большим энтузиазмом. Через полчаса дело было сделано, и мужчины расположились за столом с бутылочками холодненького пивка. Эдик отхлебнул и понимающе кивнул на источающий аромат ананаса тортик. – Подкармливает? – Кто? – Конь в пальто. Да ладно, Максим, все Кулебякино в курсе. – Хочешь? Я сладкое не ем. – Давай. Эх, хороша хозяйка будет... если кому достанется. – Ну... кому-то достанется. – Вот я и говорю – повезет тому мужику! Я тебе, Макс, честно скажу: сначала-то я разозлился. Ну, типа, ревновал даже. А сейчас думаю – все к лучшему. – Это почему это? Макс с подозрением уставился на Эдика, но белокурый гигант простодушно улыбнулся в ответ. – Ну как. Ты же уедешь скоро? Уедешь. Она погрустит, конечно, а потом ей захочется, чтоб кто-то рядом был, мужик в смысле. Так-то она столько лет одна прожила, вроде привыкла, а после тебя ей уж потруднее придется. Вот тут я и рискну. – На что? – Ну... предложение ей сделаю. Ленка-то мне нравится давно, только я не знал, как к ней подступиться. А теперь знаю. Макс смотрел на простодушного Эдика едва ли не с нежностью. Поразительно все-таки точна Природа-мать в расчетах. Вот переборщила с ростом и красотой неземной – тут же убрала ума и такта. Был бы не Эдик, а архангел небесный – а так ничего, дурак и дурак. – Эдик, а с чего ты взял, что она согласится? – А деваться ей куда? Грех покрыть надо? – Ка... кой грех? – Мама с папой вернутся на Новый год – им все Кулебякино в уши будет жужжать. А старый Синельников на расправу скор. Ты, кстати, ежели надумаешь зимой на лыжах, или в отпуск – не раньше старого Нового года! Синельниковы аккурат после него уезжают всегда. – Эдик... – Да, так я и говорю: чтоб народ не трепался, надо ей быстренько сообразить с замужеством. Опять же, меня тут любят. Уважают. Имя мое трепать не будут. – Та-ак. А тебе, значит, до фонаря, что ты чужую бабу подбираешь? – Да ты че, Макс?! Мы ж все же не в деревне, да и на дворе двадцать первый век. Кроме того, Алену хрен, я извиняюсь, подберешь, если она сама этого не захочет. С характером она. Ладно, пойду. Спасибо за пиво, за тортик и за шабашку. Если что – обращайся. Пока. Эдик ушел, и Макс удрал на заднее крыльцо, продышаться и проругаться. Кулебякино, за ногу его бога душу мать! Сотни ласковых глаз с улыбкой смотрят на нас. Жених! Белокурая Жози! Он мрачно посмотрел на лиловые небеса и решил искупаться. В конце концов, пруд теперь практически на его территории! |