Саша Майская Русский купидон
 Скачать 0.61 Mb.
|
13Паша Мячиков устал и вспотел. Макс Сухомлинов его раздражал сверх всякой меры, но глубоко в душе Паша чувствовал, что этот фрукт ему не по зубам. Да и азарт утренней засады уступил место трезвому рассудку, а вслед за ним – опасениям, как бы эта самая засада не вышла Паше боком. Вчера, поняв, что Лену Синельникову у него увели буквально из-под носа, Паша пришел в ярость. Он даже пытался арестовать официанта, но лахудра Элеонора оказалась девкой душевной и понимающей. Она уговорила официанта потерпеть, сбегала на улицу и договорилась с кем-то из кулебякинцев отвезти участкового домой. После этого оставалось уговорить самого участкового, но и с этим Элеонора справилась на пять баллов. В результате перед ошеломленной Антониной Степановной Мячиковой предстала полуголая, долговязая и накрашенная девица, лихо поддерживающая под локоток абсолютно пьяного Пашу. Антонина Степановна была настолько деморализована внешним видом своего безгрешного ангела, что кротко выслушала краткий отчет Элеоноры о проделанной работе и приняла бесчувственного сына с рук на руки. Утром Павел Сергеевич проснулся с дикой головной болью и чувством глубокого раскаяния перед человечеством в целом. Скорбно молчавшая мать принесла рассола, в полной тишине сготовила завтрак, и за чаем Паша внезапно обрел память. На трезвую голову все стало ясно и понятно. Злодей Сухомлинов увел у него, Паши, Ленку Синельникову. Да и черт с ней, с Ленкой, по зрелом размышлении жена из нее никакая, по крайней мере, для милиционера, но оставлять факт увода без отмщения было нельзя. Павел Сергеевич сурово простился с маманей – и отправился задействовать административный ресурс. Отправляя лейтенанта Митю и прапорщика Коляна в засаду, он был готов ждать хоть целую неделю: поедет же Сухомлинов когда-никогда в Москву? Судьба же оказалась еще благосклоннее, и Сухомлинов попал в расставленную ловушку прям с утра. Однако теперь ловушка для Сухомлинова обернулась ловушкой для самого Павла Сергеевича. Оснований для содержания Макса под стражей не было никаких, выпускать же было тем более нельзя – побежит жаловаться. Чем дольше будет сидеть – тем внушительнее выйдет жалоба, но ведь выпускать-то нельзя? Замкнутый круг. Павел Сергеевич распорядился запереть Макса в «обезьянник» и загрустил в своем кабинете. Около же трех часов дня, то есть в то самое время, когда плачущая Лена Синельникова брела обратно в Кулебякино, глупо улыбающийся лейтенант сунулся в кабинет и пропел: – К вам, Пал Сергеич, посетительница. Вслед за этим дверь распахнулась и на пороге возникла лахудра Элеонора. Сегодня она оделась поприличнее – юбка прикрывала бедра аж на пять с лишним сантиметров – да и макияж уже не так бросался в глаза благодаря отсутствию блесток. Элеонора вошла и присела на край стола перед ошеломленным и несколько смущенным Пашей Мячиковым. Хриплый же ее голос и вовсе оказал на него какое-то странное воздействие. – Вот, зашла узнать, как ты... после вчерашнего. Маманя твоя сказала, голова болела? Ты, видно, непьющий. Во-первых, потряс Пашу сам факт разговора его мамани с Элеонорой, затем – несомненная интимность затронутой темы. Более же всего смущали Элеонорины голые коленки, которые помещались прямо перед носом Паши. И снова ощутил он непреодолимое желание за них ухватиться... Видимо, желание это явно отразилось в его глазах, потому что Элеонора вдруг вздохнула, протянула руку, сняла с головы окаменевшего Паши фуражку, погладила затем Пашу по лысине, взяла за уши, притянула к себе и стала крепко целовать прямо в губы. Поначалу отважный участковый попытался освободиться, но постепенно вошел во вкус, а там уж как-то само собой оказалось, что юбка Элеоноры улетела на вешалку, а лифчик, наоборот, на настольную лампу, и Павел Сергеевич задышал чаще, а двигаться стал не в пример ритмичнее и быстрее... одним словом, грехопадение Павла Сергеевича Мячикова принесло обоюдное удовольствие совратительнице и совращаемому примерно через двадцать минут после появления Элеоноры в отделении. За это время они перешли на «ты», наговорили друг другу миллион глупостей, а потом Элеонора даже всплакнула у Паши на груди и назвала его «соколом». Во внешнем же мире тем временем произошло только одно – из погреба сбежал пес задержанного Сухомлинова. Лейтенант Митя хотел доложить начальству о побеге, но, послушав под дверью кабинета, благоразумно уклонился от этого решения. А еще через некоторое время мирное течение этого жаркого дня было нарушено появлением Лены Синельниковой на велосипеде. Сопровождал ее сбежавший из-под стражи спаниель Васька. Синельникова под дверью слушать не стала, а прямо так в кабинет и ворвалась. Элеонора взвизгнула и прикрылась Пашиными брюками, сам же Паша залился краской по пояс включительно и забормотал объяснения, одновременно мужественно прикрывая Элеонору торсом. Однако Лену Синельникову факт адюльтера в отделении милиции нисколько не взволновал. Ее интересовало нечто совершенно другое. – Паша, прекрати блеять и быстро отвечай мне: Сухомлинов у тебя? – Д-да, но, Ленка, я не виноват, он, ей-богу, нарушил... – Я должна его увидеть! – Лен, он ведь задержанный... – Паша, мне нужно его увидеть, срочно! На минуту. Но сейчас. Где он? – Он в «обезьяннике», только в моем присутствии надо бы... Ленка Синельникова смерила Пашу отсутствующим взглядом и кивнула. – Хорошо. Надевай штаны и пошли. Быстрее только! И Павел Сергеевич Мячиков подчинился произволу и насилию. Босиком, в тельняшке и расстегнутых брюках, он рысцой пробежал через двор и распахнул перед Леной тяжелую железную дверь. Макс сорвался с койки и кинулся на решетку, словно коршун. – Ленка! Ты пришла! – Заткнись, Сухомлинов. Смотри мне в глаза и отвечай: зачем ты меня бросил? – Я? Лен, ты что! Я наоборот! Я письмо тебе написал, просто не хотел, чтобы этот сморчок понял, о чем речь... – Что-о? Да за сморчка я тебя отдельно... – Пашка, заткнись! Макс! В глаза мне смотри! Это – твое? Макс ошеломленно кивнул, глядя на открытку со щенком. Такой Ленки Синельниковой он даже немного побаивался... Тем временем она поднесла к его носу другой листок. – А это – твое? – Н-нет, почерк не мой, а что это? – Неважно. Ну, а это? Макс отчаянно замотал головой. – Нет, Леночка, это все не мои письма. То есть я ведь написал записочку, коротенькую и не очень понятную. Этот придурок не понял, а она должна была догадаться... – КТО?! – Да, ты скажи, скажи, кто тут придурок?! – Заткнись, Пашка! Лен, я записку передал Серафиме. Ну, сестре Кулебякиной... Ленка Синельникова взялась за голову рукой, закрыла глаза, а потом принялась хохотать. Отхохотав, она повернулась к Паше Мячикову и строго объявила: – Вот что, Сухомлинов пусть пока посидит у тебя. Ты за него мне головой ответишь. Я быстро слетаю в поселок – и обратно. Понял? Что бы ни случилось, не выпускай его! Раздавленный таким вероломством Макс только глазами хлопал, зато Пашка засиял, как начищенный самовар, и в движениях его появилась кошачья вкрадчивость, а в голосе – мед. Из любой ловушки есть выход... – Елена Васильна... я ведь, собственно, юридически прав не имею его задерживать, но и вам отказать не могу... – Паша, короче! – Вот если б вы заявленьице написали... Чистая формальность, но я буду обязан задержать его до выяснения обстоятельств... – Давай бумагу. – Лена!!! – Заткнись, Сухомлинов. И бессердечная Синельникова несколькими росчерками пера обрекла Макса Сухомлинова на заточение. После этого села на свой велосипед – и умотала, а подлец Василий за ней. Пашка Мячиков в порыве чувств поцеловал заявление Синельниковой, показал кукиш расстроенному узнику и отправился к Элеоноре, покорно ожидавшей своего повелителя на ложе страсти. Лена влетела на беленькую прохладную веранду и выпалила с ходу: – Зачем вы это все устроили? Серафима и Аглая одинаковым движением вскинули аккуратные седые головки. Посмотрели на Лену, потом переглянулись и пожали плечами. Затем Серафима светски улыбнулась и начала: – Леночка, в последнее время погода совсем расшалилась. Немудрено, что даже такие молодые люди, как ты, чувствуют повышенную нервозность... – Серафима Владимировна, Максим прислал вам записку из милиции. Где она? – Ох, этот склероз... Глаша, ты не помнишь, где записка Максимушки? – Нет, Симочка, ты ее без меня прятала. – Пойду поищу, а вы тут... поболтайте. Серафима сбежала, а Аглая кротко воззрилась на раскрасневшуюся и злую Лену. – Леночка, ты не волнуйся, она сейчас найдет. А почему Максимка в милиции? – Потому что две старые интриганки устроили в Кулебякине небольшой фейерверк! – Ой, правда? Как интересно... – Аглая Владимировна! Как вам не стыдно! Ну ладно, Серафима! Она прожила бурную жизнь, тоскует по интригам. Но ведь мы то с вами интеллигентные девушки... – Ох, Леночка, боюсь, это только условно. – Все равно, разве так можно было? – Леночка, давай дождемся Симку, а то я как-то не очень знаю, что можно рассказывать, а что нет... Серафима появилась на веранде с большим пакетом в руках. Лицо у нее было торжественное и величавое. Лена хотела что-то сказать, но Серафима простерла руку и заставила ее умолкнуть, не начав. – Алена. Ты уже взрослая девица, отчасти даже пожилая, а мы – твои родственницы. Пока родители твои живут за пределами нашей родины, наш с Аглаей священный долг оберегать и направлять тебя по жизни. Выслушай – и потом осуждай безмозглых старух. – Браво. Я вся внимание. Только поторопитесь, потому что Макс сидит в «обезьяннике». – Бог мой! За что? – Я была вынуждена подстраховаться, а то вдруг он опять сбежит? Итак, начинайте. Серафима откашлялась и уселась в свое кресло. Аглая прикрылась веером и задремала. – ... Вражда, начавшаяся между Сухомлиновыми и Синельниковыми, возникла на пустом месте, и твоя мать, наша внучатая племянница, это прекрасно в глубине души понимала. Однако человек не склонен признавать свои ошибки, вот и она упрямилась. Мелкие стычки, бытовые ссоры – вражда росла, как снежный ком, а тут выяснилось, что вы с Максимкой неровно дышите друг к другу. Твоя мать пыталась следить, но в душе, опять же, понимала, что это дохлый номер. Если у вас серьезно, вы все равно найдете возможность и способ осуществить свои желания. Конечно, она поняла, что с тобой случилось в тот год. И конечно возненавидела за это Макса. А тебе ничего не сказала, потому что ты была слишком юной и не смогла бы ее понять. После этого главной задачей твоей мамы стало уберечь тебя от дальнейших встреч с Максимкой. Его же мачеха, в свою очередь, тоже не была заинтересована в вашем возможном романе – ее больше устраивал Максим холостой и бездетный. Ваши письма перехватывались и тщательно прятались. Не знаю, куда делись твои – ему, но его здесь... С этими словами Серафима торжественно похлопала по пакету с бумагами. – Он написал тебе шесть писем, а потом решил, что ничего для тебя не значит. Прошло много лет, а ты так и не забыла свою детскую любовь – и своего первого мужчину. Не красней, девочка, ведь это прекрасно! Вот я, например, хоть убей, не могу своего припомнить. Помню, звали не то Жорж, не то Серж, служил курьером в Моссельпроме... Отвлеклась, извини. Так вот, мама твоя с каждым годом все сильнее ругала себя за то, что вмешалась в твою жизнь. Но отдать письма и признаться во всем означало бы ссору навсегда, а они с отцом тебя очень любят. Поэтому, уезжая жить в Прагу, она отдала эти письма мне и велела передать тебе, когда я сочту, что все устроилось к всеобщему благу... – Серафима! Я двадцать лет провела в одиночестве! – Ты просто ждала его, девочка. Поверь старухе, ждать кого-то долго – не страшно. Страшно, когда ждать больше некого... Потом Максимка приехал, и все сразу стало ясно, потому что ты краснела и бледнела, как гимназистка, но при этом вела себя, как полная идиотка. И тогда я решила вмешаться. – И вы написали мне письмо? – Мы написали письмо Максу. И подложили его вместо твоего, в котором ты предлагала остаться просто хорошими соседями и прочую чушь. – Серафима! – Поверь, мы написали отличное письмо. Ты попроси его потом тебе показать. Во всяком случае, он клюнул почти мгновенно. Дальше требовалось всего лишь закрепить успех, и мы написали письмо уже тебе – как бы от него. – Какой ужас... – Нет, ужас был в другом. Ведь мужчины и женщины пишут совсем по-разному, но мы с Глашкой совершенно не имели понятия о современных молодых мужиках. Я ее послала за «Плейбоем», но вовремя одумалась, иначе бы именно это могло стать главной сплетней года. И бедная Глаша ездила в райцентр! В секс-шоп! Лена не удержалась и захохотала. Аглая Владимировна кротко потупилась и елейным голоском произнесла: – У них была в тот день акция... В нагрузку к журналам мне дали видеокассету, и мы с Симой ее посмотрели. Я совершенно не нервничала, а вот она три раза пила валокордин! – И это мой близнец! Развратница! Я продолжаю. Единственное, в чем стоит повиниться, так это в шпионаже. Я очень много подсматривала за вами, Аленка. И в ресторан я попала не случайно, и потом, около пруда... Лена, смеясь, прижала ладони к пылающим щекам, а Серафима притворно потупилась. – Я знала о вашем готовящемся отъезде, и тут ко мне в руки попала записка от Максимки. Грех было не воспользоваться такой возможностью проверить ваши чувства. Как видишь, мы не ошиблись. Ты ведь влюблена, девочка? Лена посмотрела на сестер и улыбнулась, а потом несколько раз энергично кивнула. Серафима потрепала ее по щеке. – Конечно, не стоило ему делать тебе предложение в дамском туалете, но зато он был... гм... убедителен... Лена вскинула глаза на старушку. – Что? Какое предложение? – Разумеется, выйти за него замуж. – Но Макс никакого предложения мне... – Ох, старая дура, испортила весь эффект. Ну, все равно, поедем теперь к Павлику и спросим Максимку в лоб: готов ли он жениться? Глаша, звони Эдику! Уже наступил вечер, дневная жара немного спала, и отделение милиции в полном составе выползло на свежий воздух – насладиться природой, так сказать. Лейтенант Митя чистил табельное оружие, прапорщик Колян смотрел на звезды. Оба тактично избегали взглядов в сторону завалинки, потому что на ней ворковали, точно два влюбленных голубя, Павел Сергеевич Мячиков в тельняшке и Элеонора в пал-сергеичевой рубашке на голое тело. Внезапно эта идиллия была нарушена ревом мотора! На маленький двор въехал «фольксваген-«жучок», из которого с разной скоростью, но одинаковой целеустремленностью высыпались Серафима Кулебякина, румяный гигант Эдик, Кулебякина Аглая с веером и Елена Синельникова. При виде старушек Кулебякиных Паша Мячиков на секундочку закрыл глаза и тут же их открыл, в надежде, что это мираж. Увы, все происходило на самом деле. Элеонора приветственно помахала Лене на правах старой знакомой и заботливо поправила на голове у Паши венок из привядших одуванчиков. Серафима Кулебякина стремительно прошествовала в сторону «обезьянника», бросив Паше: – Тебе идет. Больше, чем фуражка. Только тут старший лейтенант Мячиков очнулся, решительно сорвал с головы венок и устремился вслед за вредной старушкой. – Извините, Серафима Владимировна, но к задержанному я вас пустить не могу. – Извини, Павлик, но мы приехали именно за ним. У нас к нему вопросик. – Задавайте при мне! – Отлично, так даже лучше. Все-таки представитель власти... Максим! – Да? – Во-первых, тебя здесь не обижают? Кормили? Не рукоприкладствовали? Колян обиженно хрюкнул из темноты, лейтенант Митя возмущенно запыхтел, а Мячиков остался надменно-спокоен. Макс Сухомлинов облокотился на решетку и уставился на Лену укоризненно-нежным взором. – Кто же может меня теперь, Серафима Владимировна, обидеть? Ежели женщина, которую я люблю больше жизни, своими руками сдала меня в милицию, бросила, можно сказать, в узилище – то что мне теперь само это узилище?! Какая разница, где рыдать по утраченному раю и медленно угасать от тоски? Мячиков уловил слово «угасать» и тревожно затоптался. Аглая зааплодировала, Эдик одобрительно крякнул и подкрутил пшеничные усы. Серафима с видом Доброй Феи наблюдала за тем, как Лена приникает к решетке и осторожно берет Макса за руку. Потом Серафима откашлялась и грозно вопросила: – Тогда второе и главное: скажи, Максим, берешь ли ты эту женщину в жены и собираешься ли прожить с ней долго и счастливо? Макс немедленно заорал: – Да! Йес! Я-я! Си! Так! Да, да и еще раз да! Лена, выходи за меня, пожалуйста! Лена засмеялась, смущенно и растерянно оглядываясь на собравшихся, а потом неожиданно прижалась к решетке и наградила Макса горячим и страстным поцелуем прямо в губы. Потом отстранилась и прошептала: – Ну конечно выйду. Макс, разве я могу выйти за кого-нибудь другого... Серафима удовлетворенно кивнула и повернулась к Мячикову. – Пашка, выпускай его. На круглом и ошарашенном лице старшего лейтенанта неожиданно проступило демоническое выражение. Мячиков прищурился, выпрямился и медленно отчеканил абсолютно железным голосом: – А вот тут неувязочка, граждане. Никак не могу я выпустить гражданина Сухомлинова. – Паша, не дури, я матери пожалуюсь... – Это, Серафима Владимировна, ваше конституционное право, а только выпустить задержанного я не могу, так как в деле имеется официальное заявление, подписанное гражданкой Синельниковой... Так, Елена Васильевна? Лена кивнула, пряча глаза. Макс нахмурился. Аглая картинно ахнула и затрепетала веером, Эдик расстроился. Серафима же нахмурилась, явно просчитывая в уме дополнительные варианты спасения, наверняка включавшие и силовой захват отделения, и взятие Пашки Мячикова в заложники... В этот момент Лена подняла голову и кротко попросила: – Павел Сергеевич, чтобы снять все вопросы, зачитайте мое заявление вслух, будьте добры. Мой жених должен знать правду, какой бы горькой она ни оказалась... Мячиков кивнул, удалился к себе в кабинет, откуда вышел уже в кителе и фуражке, а также с Лениным заявлением в руке. Встал поближе к фонарю, откашлялся и звучным голосом зачитал следующее: – Я, Синельникова Елена Васильевна, такого-то года рождения, проживающая постоянно по адресу: Московская область, поселок Кулебякино, Центральная 18, заявляю, что двадцать лет назад Максим Георгиевич Сухомлинов похитил мою... ЧЕГО?! – Читайте, товарищ старший лейтенант! – ... похитил мою невинность, а вместе с ней и сердце... Настоящим заявлением признаю, что люблю гражданина Сухомлинова больше жизни... и временно передаю его под охрану милиции... как самое ценное свое имущество. Прошу выдать обратно по устному требованию... Дата, подпись... Что ж это за... – Пашка, держи себя в руках, тут дамы. – Нет, ну как же это... – Пал Сергеич, там же еще написано... – Отвянь, Колян! – Нет, он прав. Там ваша виза. Зачитайте. – Ну... Подпись гражданки Синельниковой заверяю... ознакомился... – Дальше! – Старший лейтенант милиции, начальник Кулебякинского отделения Мячиков Пы Сы... Лена нежно заглянула Мячикову в глаза: – Ну что, доведем дело до суда? Или вернете мне мое ценное имущество? В этот момент Элеонора, о которой все подзабыли, вдруг зевнула и громко позвала: – Пашенька, сокол мой, пошли спать. Отпусти ты их, видишь, все наладилось. Отдохнешь, у тебя сегодня день был тяжелый. А я комариков буду отгонять. Павел Сергеевич постоял минуту, потом махнул рукой, размашисто прошагал к решетке, отпер ее и залихватски распахнул перед Максом. – Выходи! И чтоб не говорили потом, что Пашка Мячиков формалист и гад! А вообще – ей спасибо скажите. С этими словами Пашка крепко и по-хозяйски прижал к себе девицу Элеонору, а та от избытка чувств звонко чмокнула его в плешь. Через десять минут отделение милиции вновь погрузилось в темноту и тишину, а небольшая автоколонна, состоящая из «лендровера» и «фольксвагена», отбыла в сторону поселка. |