тимсчявапролдждлормсчя. Сказка невероятная для твоих потомков сохранятся лишь несколько слов, начертанных на камне, передающих память о твоих великих деяниях
 Скачать 6.9 Mb.
|
|
его восприятие, всякое представление носит свой особенный, одному ему присущий характер. Уже с незапамятных времен людям известно, что все представления их относительны, что мир познается человеком лишь в его собственном условном, индивидуальном освещении, что ни одна реальность как таковая не может дойти до его сознания. Первым проблеском деятельности сознания человека является возникновение представления о числе, т.е. о наличии в мире однородных факторов. Чувствование стройности, гармоничности и закономерности среди множественности явлений природы выливается постепенно в объектирование ряда отдельных комплексов понятий и представлений, которые, не выходя еще из среды общего сознания, уже намечают будущее русло активной его деятельности, становятся прототипами дальнейших конкретных утверждений. С развитием человека каждый из этих комплексов из более или менее случайной группировки элементов претворяется в нечто целое, выявляет свой результирующий девиз, сам по себе становится сознательной единицей существа человека в виде вполне определенного понятия — символа целостной совокупности его составляющих тональностей. При возникновении общения между людьми, при появлении разговорного языка, эти символы начинают терять свою обособленность, свой чисто индивидуальный характер, но, однако, еще продолжают оставаться лишь условно принятыми обозначениями тех или иных факторов природы. При дальнейшей эволюции человека, расширении его сознания и увеличении числа его переживаний, у него возникают, наконец, и понятия отвлеченные. Каждое слово, выражающее то или иное состояние душевное, является символом уже в полном значении этого слова. Символ есть комплекс человеческих представлений, взятых в наиболее чистой форме, т.е. с наименьшей примесью влияний от внележащих факторов, выраженный в виде слова, числа или в форм красочных или звуковых сочетаний. Под символизмом я подразумеваю не самое внешнее проявление внутреннего символа, запечатленное тем или иным образом, а самую идею того, что некоторая система человеческих представлений, взятых в причинной последовательности, выражается в некотором общем девизе» 2 активно и динамически действующем на каждого человека с ним встречающегося. Символ как таковой сам по себе, в силу своей собственной конституции, вызывает в сознании встретившегося с ним человека ту самую систему представлений и в той же последовательности, каковая вложена была его автором, но, вместе с тем, каждый человек воспринимает символ в тональностях, ему свойственных; он окрашивает его так или иначе, воспринимает в тех или иных дифференциальных частностях, но, тем не менее, сущность символа остается перманентной для всех людей, которые с ним встречаются. Таким образом, язык символов есть истинный всемирный, всечеловеческий язык, одинаково 1 Книга I, глава I, стих 2. 2 См. учение о эгрегоре. XXVIII справедливый для всех времен и всех народов. При помощи его человек получает возможность запечатлевать свои идеи и мысли так, что они, нерушимо сохраняясь, переживут его и сообщат каждому встретившемуся с ними человеку те же мысли по существу, что были у него самого, но примененные к технике мышления и степени развития каждого из его читателей. Итак, символ есть одновременно наиболее совершенно недвижная форма запечатления мысли и наиболее совершенно эластичный метод применения их к познаванию различных людей. «Эмблема лишь обобщает совокупность мыслей, не являющуюся символом, который надлежит скорей понимать как посредник, помогающий уяснить единую определенную идею». Keneth Mackenzie. 1 Слово, выражающее эмоцию человеческой души, есть символ в его классическом случае; каждый отдельный человек эту эмоцию переживает различным образом и в различной степени, но, тем не менее, она продолжает оставаться в своем существе совершенно определенной, т.е. она подчиняется общему принципу: символ воспринимается различными людьми с различной глубиной и с различными оттенками, но в существе своем он остается понятием перманентным. Человеческая речь, сама по себе, есть могучее подспорье человеку, ибо при помощи слов-символов он имеет возможность передавать другим людям свои мысли и переживания. Когда человек живет в обыденной жизни и наблюдает лишь простейшие формы, его речь является для него вполне совершенным способом передачи своих мыслей. Переходя в область отвлеченного мышления, человек сразу начинает чувствовать несовершенность своей речи; чем выше и общнее понятие, тем более трудно выражается оно словами. Правда, с увеличением числа понятий увеличивается и число слов, так как каждый язык есть зеркало создавшего его народа, запечатлевающее автоматически всю его эволюцию, 2 но, тем не менее, введение новых терминов не может решить задачу. Действительно, каждое новое слово должно быть пояснено с помощью других уже известных; в силу этого оно, с одной стороны, может обобщить в себе хотя и в новой группировке, но все же лишь ранее известные и утвержденные элементы, а с другой — несмотря ни на какие пояснения оно всегда будет восприниматься разными людьми различно согласно конкретным свойствам их индивидуальностей. В самом деле, начиная с детских лет, каждый человек, узнавая новое слово, связывает с ним те или иные переживания в мире чувств или в мире разума; на пути своей дальнейшей жизни, в громадном большинстве случаев, он уже не возвращается к тому, чтобы сделать переоценку смысла своих слов, но если он это бы и сделал, все равно новые представления, связанные с ними, так или иначе, будут вытекать из свойств его индивидуальности. Отсюда явствует, что человек в принципе не способен точно передать другому свои мысли при помощи языка, ибо все слова ими различно понимаются. Каждое слово, произносимое одним человеком и воспринимаемое другим, имеет два элемента; один вполне определен, ибо он сверхличен (т. е. независим от данной личности, будучи одинаково присущ всем людям как определенная, раз навсегда условно принятая категория мышления или модус сознания, напр.: холод, жажда); другой относителен, ибо он индивидуален (т. е. представляет собой совокупность индивидуальных окрашиваний первого сверхличного элемента, а потому есть функция индивидуальности данного человека, напр.: интенсивность, характер и тональности переживаемой эмоции). Результативным выводом из всего сказанного будет то, что чем материалънее объект, о котором идет речь, тем легче один человек может понять другого; наоборот, чем более этот объект отдаляется от мира грубых форм, тем передача мыслей одним человеком другому затрудняется. 1 Royal Masonic Cyclopaedia. 2 См. О. Шрадер. Сравнительное языковедение и первобытная история. Перевод с немецкого. СПб., 1886. XXIX Углубляя свое сознание в сущность явлений, или же желая разобраться во внутренних переживаниях своей души, проследить и проанализировать ее эмоции, человек сразу убеждается, что все эти представления и чувствования состоят из столь нежных оттенков и тональностей, что обыкновенная речь уже не может их передать; здесь впервые в человеке проявляется новая способность, у него открывается дар красноречия. Под влиянием вдохновения человек создает новое мощное орудие своему духу; неуловимые оттенки речи, тембр и высота звука непостижимым образом для разума самого оратора создают с душами слушателей иной путь общения. Но как только переживания начинают терять под собой физический мир, как только они переходят в мир дымчатых образов, грез и мечтаний, в мир непонятный уму человека, но столь близкий и ясный духу его, он убеждается, что слово не может подняться до них, не может вместить искр-эманаций его духа, а посему и не может зажечь ответное пламя в сердцах людей. И вот, инстинктивно внутренний голос заставляет его следовать закону аналогии; он начинает говорить притчами, т. е. пользоваться образами другого, низшего плана; здесь, по роду своего дарования, он эти притчи может облекать или в речь вдохновенного пророка, или в гармонию красок, форм или звуков; — так родилось искусство. Совершенное произведение красоты — это застывшая песнь духа человеческого, будящая в сердцах других людей отзвук своему стремлению; эта притча, этот символ создают в душе каждого мощный порыв ввысь, вызывают в нем новые заветные стремления. Чем пламеннее порыв душевный, вложенный в этот символ, чем выше и чище побуждение его творца, чем выше его умение целиком отдаться своей идее, тем совершеннее и сама форма символа. На пути истории стремление к совершенству формы порой всецело завладевало искателями красоты, и все их стремления были направляемы именно на искательство формы; здесь дух живый уже отлетал от символа. Излишний реализм давал лишь восхищение взгляду, вызывал лишь преклонение пред талантом художника, но уже не мог заставлять трепетать дух зрителя,— индивидуальность автора, его мысли, переживания и стремления оставались не выявленными, и произведение искусства из чистого творчества, каким оно быть должно, превращалось лишь в подражание существующему, а всякое подражание, как бы совершенно оно ни было, является мертвым. Временами люди впадали в противоположную крайность; отказываясь от принятых общечеловеческих условных форм, они тем самым создавали не символы, а шифр, прочесть который уже никто, кроме них самих, не был уже в состоянии. «Человек способен предаваться форме и оставлять идею в забвении; символы, размножаясь, теряют свою силу». ЭлифасЛеви. 1 Переходя от душевных эмоций к переживаниям духа, человек уже не в силах создавать соответствующие образы для их запечатления; он должен был прибегнуть к более совершенному способу выражения своих чувствований. Так явилось искусство, уже не связанное условностями недвижных форм, — родилась музыка. Здесь впервые человек получил свободу возноситься над условностями своего интеллекта и этим раскрыл возможность высшим сторонам своего «Я» проявляться осязаемым образом и принимать активное участие в общей работе человека. Неисповедимыми путями музыкальная гармония заставляет человека забыть свою личную жизнь и возносит его дух к лицезрению вечности. Вдохновенная, истинная музыка есть пение души, которая чудными звуками вливается в чужую душу, завоевывает и порабощает ее. Музыка служит спутником и выразителем мечтаний, чаяний и молений исстрадавшегося сердца; ей одной, без слов и доказательств, вверено красноречие утешения, ей свыше дана тайна духовного врачевания. Музыка не сон, но, убаюкивая слушателей, она 1 Éliphas Lévi. Dogme. Стр. 88. XXX будит в них далекие вещие сновидения, зовет их на путь высокого и прекрасного, раскрывает область чарующих, самоотверженных стремлений. Пифагорейцы знали, что музыка — математика в звуках; с такой же точностью, как математика об этом мире, говорит музыка о мирах иных. Дух всегда и во всем ищет синтеза, но он создает его не путем скрупулезного исследования отдельных фактов, а чувствует непосредственно взаимную связь дифференцированных деталей; он всегда стремится к тому, чтобы в одном образе или идее объединить всю массу единичных фактов, воспринятых разумом. Передовые представители рода человеческого мощью своего гения провидели в грядущем цель, к которой люди должны стремиться, и выражали этапы к ней в виде отвлеченных идеалов. Одновременно с утверждением цели, эти гении указывали путь и давали средства достижения; силой своего духа они направляли все усилия людей в одном определенном направлении. Установив какую-нибудь идею, они отождествляли с ней все виды стремлений, делали ее близкой по уму и по сердцу каждому человеку, сводили к ее руслу все течения духа, мысли и чувства. Весь род людской охватывался тогда тяготением в одну сторону, он не только терял все другие интересы, не только забывал все предыдущие свои искания, но и начинал отрицать в принципе возможность самого их существования, допуская противное лишь для круглого невежества или злой воли. На пути истории человечество попеременно как бы сходило с ума то на одном, то на другом увлечении, неизменно превращавшимся в манию, пока явление нового гения не разрушало одним ударом всего этого, чтобы затем вновь создать увлечение и томительную жажду к новой цели. На пути всех веков развитие рода людского, всегда и неизменно, шло под одновременным воздействием сверху и снизу: работа толпы давала гениям почву, опершись на которую, они могли отдаваться целиком синтезу и подыматься в заоблачную высь духа; откровения гениев, подобно лучу маяка, указывали толпе путь, звали и манили ее туда, где парил дух избранников; вот почему гений есть воистину творение и творец народа. С течением времени идеалы менялись, так как в различные времена человечество должно было идти по различным путям, но они не всегда замещались совершенно новыми, впервые являющимися на арене истории. В большинстве случаев, спустя известный срок времени, человечество опять приходило близко к тому, что уже было много веков раньше, ибо один завиток спирали эволюционного движения кончался, начинался путь по новому завитку. Вновь утвержденные идеалы, будучи аналогичны по существу с минувшими, в новом выражении своем были еще возвышеннее, еще недосягаемее. Поставленные мировыми гениями идеалы обыкновенно отождествлялись с какой-нибудь высшей стороной человеческого духа. Этот естественный символ уже не являлся простой эмблемой, образом дел человеческих, простым запечатлением мысли; мощью духа создавшего его гения этому образу ниспосылался дар самостоятельного активного воздействия на все человеческие сердца. Поэтому этот образ уже перестает быть только условным обозначением, он выше неизмеримо символа в виде слова или числа, он содержит в себе новое могущественное качество — жизненность. В своем стремлении к синтезу — человек приходит, наконец, к постижению Первопричины всего существующего. Уже задолго до этого разум его должен был сознаться в своем бессилии познавать в Области Трансцендентального, ибо здесь только чистый дух человека может наблюдать, изучать и претворять чрез вложенную в него способность непосредственно воспринимать — его интуицию. Истинный искатель не удовлетворяется одним интуитивным восприятием, он начинает жаждать спроектировать его в свой разум, но вскоре убеждается, что воспринятое через откровение не может быть выражено никаким человеческим языком; человек неминуемо должен прибегнуть к более совершенным и возвышенным символам. И вот, с того момента, когда он решается сообщить людям свои откровения, рождается религия. Способствуя сосредоточению, отрыву от обыденной жизни и проникновению в высшие сферы человеческого Я, обряды и церемонии, вместе с тем, в самом своем XXXI начертании и внешних проявлениях содержат в себе в синтетической форме весь путь, который должен пройти человек, отдельные этапы этого пути и частные решения; эти обряды и церемонии, или вернее то действие, которое производят они на душу человеческую, называются таинствами. Здесь символ воспринимает еще новое могучее свойство, он не только жизнедеятелен вообще и способен активно вызывать те или иные вибрации, но он еще непосредственно раскрывает законы мироздания; здесь символ как бы становится Учителем. Путем откровения человек способен еще дальше проникать в глубь вещей, еще больше приближаться к Божественной Сущности, Великие Посвященные своим духом воспаряли в такую высь, что они могли постигать Основные Принципы созидания миров, Неисповедимые Пути Божества, по Которым шло Его Проявление в космосе; эти Первоверховные Истины и были переданы человечеству в виде Божественных Мистерий. Мистерии еще выше чем таинства возносят дух человека; тут он не только уходит от обыденной жизни, не только воспаряет ввысь, но и теряет свою обособленность, сливается с космосом, чувствует себя частью Единого Целого. Мистерия есть тоже таинство, тоже символ, но уже отнесенный не к скорбному пути человека, а уже изображающий основы жизни всего мироздания во всем его великом целом. 1 «Религия есть введение Божественной Жизни в человеческую душу». Benjamin Whitcole. 2 Но где тот Источник, из которого Великие Учителя человечества черпали свою силу? Как бы высоко ни стояли они и сколь бы нечеловеческим гением ни обладали, они все же оставались людьми, и Божественная Сущность в Своей чистоте и для них оставалась все же недосягаемо Великой. Этот Источник есть самый мир Божество Проявленное, зиждущийся на двадцать одном Божественном Принципе; эти Принципы известны людям под именем Великих Арканов. Аркан есть символ, безмерно превосходящий по глубине все таинства и мистерии. Его жизнедеятельность бесконечна, потому что сила, вложенная в него, не есть творение отдельного человека, это есть Сам Дух Божий; его разум и мощь суть образы Совершенства Вседержителя; законы, открываемые им, суть законы всего космоса, потому что Аркан как аспект Божества есть Само Божество. Как мистерии есть высший предел воспарения духа человеческого, так Арканы есть низший предел, до которого Божество непосредственно нисходит. В своей совокупности Арканы содержат в себе все, весь Макрокосм и всякий Микрокосм; постигнуть Арканы во всем их целом, — значит перестать быть человеком и стать Божеством. Эти Великие Символы суть вечные неисчерпаемые источники всей мудрости и являются единственными путями к восприятию Вечной Божественной Истины. Каждый Аркан, как подобие Божества и комплекс всех явлений мироздания, воспринимается человеком в виде символа различного порядка, в зависимости от степени его совершенства. «Одинокий узник, лишенный книг, в течение нескольких лет имея одно лишь Таро, которым бы он умел пользоваться, мог бы достигнуть Вселенского Ведения, мог бы говорить обо всякой проблеме с несравнимой эрудицией и с неиссякаемым красноречием. Этот путь, вообще говоря, есть истинный ключ ораторского искусства и Великого Делания Раймонда Луллия; это есть истинная тайна претворения мрака в свет, это есть первый и самый необходимый из всех Арканов Великого Делания». ЭлифасЛеви. 3 1 Таковы были все мистерии древнего мира. Таинства Деметры в Элевсине и мистерии Самофракии были прежде всего сценическими интерпретациями мировой космогонии. О христианских мистериях см.: Литтре. Аббатство, монахи и варвары на Западе. Перевод Л. Маркевича. Киев, 1889. Стр.285—301. 2 Взято из «Вестника Теософии» № 1 за 1912 г., стр. 2. 3 Éliphas Lévi. Rituel. Стр. 356. XXXII Таким путем, человек постепенно постигает своим духом Откровения Вечной Истины, и по мере того как Бессмертные Символы оживают пред его восхищенным умственным взором, они оживляют его самого, очищают его душу, преобразуют все его существо и дают свободу бессмертной искре Божества, тлеющей в нем, приобщиться к величавому и грандиозному покою — к Царственной Жизни Мироздания. III.О геометрических методах исследования и метафизическом пространстве Человеческое мышление есть последовательное чередование одних умозаключений и представлений за другими и притом чередование непрерывное. В силу этого, при всяком рассудочном постижении всегда входит элемент движения, а следовательно и понятие о времени. Это последнее, хотя и может иметь переменный масштаб, изменение которого находится в функциональной зависимости от развития данного человека, объекта мышления и его сложности, 1 но все же самое понятие о времени неизменно долженствует входить во всякий умозаключительный процесс. Алгебраический метод исследования, т.е. переход от решения данного частного вопроса к общему анализу всех ему подобных, может, естественно, применяться не только в сфере чисто математических проблем, но и вообще при всяком исследовании, каков бы его характер ни был. 2 Так, благодаря вложенной в самую сущность человека наклонности к синтезу и обобщению, человек уже на заре культуры, при решении обыденных житейских вопросов, пришел к созданию юридического права, которое по отношению к жизни находится в отношении аналогичном алгебры к арифметике. Переход от конкретных частностей к общим положениям всецело зависит от личности обобщающего, а потому, вполне естественно, общие постулаты и решения всецело находятся в области относительного. Между тем, человеческое мышление базируется на ряде основных форм умозаключений, которые, всегда и неизменно, лежат в основе всякого течения мыслей. Эти основные формы мышления и представляют из себя те соотношения, которые и должны быть прежде всего точно определены, вполне сознательно выявлены и подвергнуты тщательному анализу. К глубокому сожалению, европейская психология почти совершенно не занималась исследованием проблемы о элементарных формах мышления, которые, естественно, не могут не лежать в основе всякой истинной теории познания. Со своей стороны, позитивная философия увлеклась почти исключительно критикой разума, т. е. определением характера его природы, границ его власти и ценности заключений. Между тем, какова бы ни была ценность разума с абсолютной точки зрения, сам он, как часть природы, является также «вещью в себе» и имеет, в силу этого, вполне определенные законы, управляющие не только его эволюцией, но и обрисовывающие среди феноменальных внешних окрасок внутреннее вполне определенное нуменальное ядро. Разум рождается из чистого духа чрез утверждение некоторых первичных метафизических соотношений: бинера, тернера, кватернера и т. д. Вся дальнейшая его эволюция исключительно состоит в том, что он постепенно начинает оперировать со все более и 1 См. теорию Аксенова и Минковского. 2 Среди попыток приложения математики к решению отвлеченных философских проблем на первом месте стоять исследования Хёне Вронского, одного из величайших математиков XIX века. Несмотря на глубочайший интерес его многочисленных сочинений они остались неизвестными не только широкому кругу читателей, но и даже большинству специалистов. Главнейшая причина этому бесспорно заключается в том, что Вронский излагал свои доктрины пользуясь такими вершинами теории чисел и алгорифмии, что даже следить за его мыслью для громадного большинства математиков представляется почти недоступным. Не рискуя затратить ряда лет на подготовительную работу, представители математической мысли, даже не пытаясь критиковать Вронского, попросту постарались затушевать его деятельность и учение гробовым молчанием. На русском языке есть краткий очерк его идей — «Гоёне Вронский и его учение о философии математики». Составлено В. В. Бобылиным, приват-доцентом Имп. Моск. У нив. Москва, 1894. XXXIII более сложными элементами, чрез обобщение сложных групп представлений в единицы более высшего порядка. «Тысячу раз уже было замечено, что мозг мыслящего человека не превышает по своим размерам мозг дикого немыслящего человека; между ними нет ничего похожего на ту разницу, какая существует между умственными способностями мыслителя и дикаря. Причина этого явления кроется в том, что мозг Герберта Спенсера имел немногим больше работы, чем мозг австралийца, так как Спенсер оперировал в характеризующей его умственной работе все время при посредстве знаков или выкладок, которые заменяли ему понятия, в то время как дикарь совершает всю или почти всю свою умственную работу при помощи громоздких представлений. Дикарь в этом случае находится в положении астронома, делающего вычисления при помощи арифметики, Спенсер же — в положении астронома, оперирующего при помощи алгебры». Д-р Р. М.Бекк. 1 Всякое алгебраическое представление может быть интерпретировано методом геометрическим. Этот способ исследования настолько естественно близок человеческому духу, что, как известно, даже в чистой математике анализ геометрический родился на много веков ранее анализа алгебраического. 2 Всякий геометрический метод имеет то преимущество, что он обладает свойством наглядности, благодаря которому человек может все время следить за верностью своих построений. Наоборот, метод чисто алгебраический требует от человека большой способности мыслить вполне отвлеченно, что неизмеримо более трудно и является доступным лишь наиболее развитым умам. Все наши представления о величинах и протяжениях, так или иначе, связаны с непосредственно познаваемым трехмерным пространством. При помощи отвлеченных формул математики мы хотя и можем иметь абстрактные представления о пространствах иных качествований, 3 как, например, пространства Лобачевского и Римана (в первом, например, кратчайшим расстоянием между двумя точками является не прямая, а кривая проектирующая в наше пространство в виде трактриссы), но для нашего разума все это остается пустым звуком. Имея дело с реальными геометрическими протяжениями, поверхностями и объемами, мы всегда мыслим их в трехмерном пространстве Эвклида. Переходя к решению отвлеченных проблем методом геометрии, мы хотя и будем пользоваться ее фигурами, но эти последние теперь будут иметь уже иной смысл и значение; здесь они представляют собой лишь пространственную интерпретацию сущности, которая сама по себе лежит в другом мире. Вследствие этого пространство, в котором эти построения нами совершаются, по самой своей природе отлично от пространства геометрического; это пространство я называю метафизическим пространством. Вполне понятно, что Эвклидовская теория для такого пространства может иметь, а может и не иметь своей силы, и, кроме того, протяжения по различным координатам в нем могут иметь различные значения и наименования. 2 На пути настоящего исследования мы будем широко пользоваться геометрическим методом анализа философских вопросов путем интерпретации их в метафизическом пространстве, которое мы будем наделять теми или иными свойствами для наилучшего исследования данной проблемы. Наряду с геометрическим методом мы будем также применять и чисто алгебраический способ решения отвлеченных проблем. 1 Космическое сознание. Петроград, книгоизд. «Новый Человек». Стр. 18. 2 Между Эвклидом и Декартом прошло более 1500 лет. 3 Роберто Бонола. Неэвклидова геометрия. СПб., 1910. XXXIV IV. О системе и познавании Арканов «Приветствую любовь твою к философии; радуюсь услышать, что душа твоя подняла паруса и направилась, подобно возвращающемуся Улиссу, к родным берегам к Славной, к единственно Реальной Стране, к Миру Незримой Истины. Плотин. 1 Священная Книга Тота есть система Верховных Доктрин, выражающих в своей совокупности Абсолютное Герметическое Синтетическое Учение о Божественной Первопричине, Человеке и Вселенной; все, что есть, сводится к этим трем Началам, модусам Единой Реальности и объединяется в Единстве Ее Сущности. Это Учение есть совершенная форма Истины в разуме, Оно есть Ее полная проекция, законченная и исчерпывающая реализация. Чистый разум, высший манас, есть Божественная Категория, а потому ему дано воспринимать и запечатлевать отражение Истины в ее первородной девственной чистоте. «Как лицо полностью отражается в зеркале, так в интеллекте истинного искателя полностью отражается Дух». Atmapurana. «Разве может относительное понять Абсолютное? Конечно, нет! Но может восчувствовать, соединяясь с Ним... Разве кусочек зеркала не отражает в себе все небо?.. Разве весь великий голос океана не распевает в глубине самой смиренной раковины, имевшей счастье (говорит легенда) выдержать, хотя бы в продолжении часа его необъятный и звучный поцелуй? Так, экстаз дает восхищенной душе возможность напитаться Бесконечным, дает когда-то присущее ей понятие Абсолюта, приносит неистощимый шепот самого Откровения, заключающего в Себе все Я, не будучи заключено ни одним. Какое упоение!... Погружать свою индивидуальную жизнь в коллективный океан Жизни Необусловленной, или иметь возможность вдыхать силу чистого духа, — и этим питаться! Это есть последнее Посвящение, окно, открытое на необъятный Божественный Свет и Божественную Любовь, на Небесную Истину и Красоту. Снова найти путь к первобытному Эдему!» Станислав де Гуайта. 2 «Подвижники, имеющие веру, имеют и дар воспарения; покоящиеся на откровении, поддерживаемые наукой и оторванностью от всякого желания, видят в глубочайших тайниках своей собственной души Начало, которое есть Дух Верховный». Бхагавата пурана. Разум есть одна из познавательных способностей человека, могущая достигать различных степеней совершенства и имеющая свои достоинства и недостатки; анализируя чистый разум пользуясь чувством синтеза, испытующий дух его имеет возможность составить a priori себе представление о его истинной чистой природе. Здесь разум претворяется в начало тварности сознания, из воспринимающей способности он делается субстанциональной силой, управляющей формальной стороной жизни сознания и устанавливающей как чередование модусов этого сознания, так и его закономерность. Разум в своей высшей форме, таким образом, из орудия сознания становится самой его природой, т.е. делается категорией непосредственно присущей самому духу. В гармонии с этим, разум становится расчленяющим началом двух основных форм самосознания духа: самосознания себя, как такового, в чистоте своей однородной природы, и тварного самосознания в совокупности своих отдельных потенций, атрибутов, получивших в присущих им сознаниях иллюзорность независимого бытия. Таким образом, верховный принцип разума есть начало самоутверждения духа как первообраза, т.е., иначе говоря, вся 1 Письмо к Флакку. 2 La Clef de la Magie Noire. XXXV жизнь во всем ее целом, как процесс самоутверждения духа, лежит целиком в гранях разума, представляющегося по отношению к ней конечным абсолютным Началом. Вследствие этого, всякое человеческое сознание с одной стороны связано необходимостью самоутверждения в разуме, а с другой стороны этот разум представляется по отношению к нему Абсолютом. Изложенное резюмируется формулой: «человек живет в мире разума, разумом и в разуме и может воспринимать Абсолютный Синтез не иначе как в виде Совершенного Разума». «Dicitur haec doctrina Kabbala quod idem est secundùm He-braeos ut receptio veritatis cujuslibet rei divinitus revelatae animae rational!... Est igitur Kabbala habitus animae rationalis ex rectâ ratione divinarum rerum cognitivus; propter quod est de maximo etiam divino consequutivè divina scientia vocari debeb». 1 Raymond Lulli. 2 «Ты спрашиваешь: как можем мы познать бесконечное? Отвечаю — не разумом. Дело разума — различать и определять; Бесконечное, поэтому, не может стоять в ряду его объектов. Бесконечное ты можешь постигнуть лишь высшей, чем разум, способностью, приходя в состояние, в котором уже ты перестаешь быть своим конечным Я, в котором тебе сообщается Божественная Сущность. Это экстаз, это освобождение твоего ума от его конечного сознания. Подобное может познать только подобное; когда ты перестанешь быть конечным, ты становишься одним с Бесконечным. Приведя твою душу к ее простейшему Я, к ее Божественной Сущности, ты осуществляешь это единение — эту тождественность». Плотин. 3 В нормальном состоянии разум и сознание неотъемлемы друг от друга; все то, что человек объемлет своим сознанием, и что составляет относительный, ему одному присущий мир, — им познается в разуме, и потому этот мир носит наименование мира интеллектуального. Обладая чувством синтеза, человек сам утверждает свой интеллектуальный мир как частный индивидуальный аспект истинного мира, с формальной стороны являющегося комплексом индивидуальных миров, а по своей сущности зиждущегося на двух полярных Началах, сводящихся в конечном синтезе в Абсолют. Эти два Начала суть: Мир Субстанциональных Деятелей, Мир Божественный и внутренняя природа феноменальной картины мира, Космическая Пассивная Среда. Изложенное резюмируется формулой: «человек живет в мире реализующихся импульсов, но чувством синтеза достигает априорного познания полярно противоположных Начал, Субстанциональных Деятелей, лежащих один выше, а другой ниже его интеллектуального мира по порядку синтеза и в совокупности выражающих космическую двигательную разность потенциалов, внешнее активное отражение Конечной Реальности». Верховное Синтетическое Учение имеет своей главной доктриной Единство Абсолютной Реальности, Мировой Первопричины. Это есть верховная аксиома, первичная истина, и из этой доктрины выливается все стройное здание Герметической Науки. Единая Реальность есть Космический Дух, Omnipotentia Naturalis, Абсолютный, а потому Однородный; Он есть все, и есть только Он», — такова истинная природа Параматмана. Бытие этого Духа есть Самосозерцание, космическая игра светотеней, переориентировка бесконечных потенций в бесчисленных сочетаниях. Этот Верховный Дух раздваивает Свое Самосознание, через порождение иллюзии тварности, в Своей среде Он создает отдельные волевые центры, утверждаемые им 1 «Это учение называется Каббала, что, согласно учению евреев, есть восприятие какой-либо истины, интуитивно открываемой душе разумной. Итак, Каббала, есть свойство разумной души познавать Божественные вещи непосредственно разумом, вследствие чего она должна называться Божественной Наукой, как вообще, так в особенности как Наука о Боге». 2 De Auditu Kabbalistico, sive ad omnes scientias introductorium. Strasbourg, 1651. 3 Из письма Плотина к Флакку. XXXVI присущими единичными индивидуальными модусами Самосознания. Эти волевые центры, оставаясь по своей истинной природе частями Единого Целого, в своих индивидуальных сознаниях теряют связь с этим Целым и начинают жить как самостоятельные субстанции второго рода. Подобно Целому, они начинают утверждать себя, создают единичные, индивидуальные меры, различно освещая своими сознаниями истинный мир утвержденное Тварное Сознание Единой Реальности. «Jupiter omnipotens vel quo alio nomine appellari volueris!» 1 Форма призыва Юпитера в древнем Риме. Верховное Синтетическое Учение, Священная Книга Тота, есть система доктрин, выражающих отдельные этапы последовательного хода Самоутверждения Единой Реальности, а с другой стороны раскрывающих совокупность путей, законов и принципов, по которым творческий дух человека, создавая свой собственный мир, воссоздает некогда нарушенное Единство и утверждает себя в Нем, как сознавшая себя |