тема 7. занятие 2. Тема Занятие Канке. Основные философские направления и концепции науки

• Название: Тема Занятие Канке. Основные философские направления и концепции науки
• Дата: 09.05.2019
• Размер: 113.41 Kb.
• Имя файла: тема 7. занятие 2.docx
• Тип: Документы; #76542
• страница: 2 из 5

Часть философов-аналитиков стремилась выработать единый идеал научного знания, который без какой-либо дифференциа ции был бы применим как к естественным, так и гуманитарным наукам. Именно в этой связи Гемпелем и Поппером была выра ботана следующая модель: объясняемое высказывание должно дедуцироваться из универсального закона [6,с.72;7,с.83]. Мно гие, однако, считали, что в исторических науках объяснение через подведение под "охватывающий закон" ничего не дает. В данном случае приходится реконструировать мотивы, намерения, интенции людей, вживаться в изучаемую эпоху, все сводить к единичным действиям людей [8,с. 142].

В чем состоит историческое объяснение? Существует ли оно? Если да, то не ставит ли оно под сомнение применимость идеа лов науки к историческим дисциплинам? Или, может быть, сле дует более точно определить, что такое наука? Остаются ли в си ле претензии аналитической философии науки, требования ло гической стройности, верификации и фальсификации? Разде ляет ли естественно-научные и гуманитарно-исторические нау ки пропасть? В поисках ответов на поставленные вопросы бы ли выработаны подходы, которые хотя и не успокоили оппони рующие лагеря аналитиков, но позволили ввести их дискуссии в привычное аналитическое русло.

Фон Вригт, наследник кафедры Витгенштейна в Кембридже, детально проанализировал содержание так называемого прак тического вывода (силлогизма). Практический вывод имеет та кую форму: А намеревается (у него такая интенция) осущест вить р; А считает, что он не сможет осуществить р, если он не совершит а; следовательно, А принимается за совершение а [9,с.127-128]. Суть размышлений фон Вригта заключается в следующем [9,с.128-193]. Интенция сама по себе не поддается установлению, верификации, это возможно лишь вместе с ве рификацией практического поведения. Интенция и действия слиты воедино, связь между ними является необходимой. Ин тенция не отделена от действия, поэтому ее пристанищем нель зя считать только ментальность человека. Интенцию и практи ческое действие неправомерно уподоблять причинно-следствен ной связи. Причину и следствие можно верифицировать неза висимо друг от друга (придумайте пример на этот счет типа мо лоток—гвоздь. — В.К.)> а интенцию и действие нет.

Итак, историческое объяснение выступает как установле ние интенциональных связей, которые обладают непреложностью логических отношений (если а, то р) и поддаются верификации. Практический силлогизм — это необходимость, полученная по сле действия [9,с.147], он не позволяет предсказывать. (Пред сказание возможно, если выделены образцы поведения.— В.К.)

Исследование фон Вригта мы привели как образец анали тического философствования применительно к гуманитарным наукам. Этот образец включает логику, верификацию (и фальсификацию), поведенческие акты (у американцев в данном случае в ходу прагматизм), весьма осторожное отношение к ментальности человека. Огромное внимание уделяется логи ческой взаимосвязи высказываний.

Еще один подход к проблеме исторического объяснения как раз и предполагает выделение этих связей, а они всегда есть. Допустим, необходимо объяснить "привязку" российского руб ля к американскому доллару, а не к монгольскому тугрику. Объяснение можно выстроить по такой схеме:

1. США — мощная финансовая держава, главный агент фи нансового влияния в мире.

2. Россия в финансовом отношении неровня США.

3. Монголия уступает в финансовом отношении России.

4. Россия "привязывает" свою финансовую единицу к амери канской.

Итак, спор вокруг исторического объяснения показал огра ниченность прямолинейного переноса идеалов естественно-науч ного, особенно физического знания, в область гуманитарных наук. Однако это не опрокинуло критерии научности знания. Например, требование непротиворечивости объяснений не пред полагает отказ от своеобразия наук. Критерии научности — это понятия, но всякое понятие не привязано напрочь только к од ному конкретному предмету. Из факта, что физика и социоло гия подходят под понятие "наука", не следует отрицание их своеобразия.

Обостренный интерес аналитиков к научному знанию, нара щиванию его достоверности как-то исподволь, особенно благо даря работам Поппера, привел к так называемой исторической школе в философии науки. Поппер рассмотрел отношения между конкурирующими и сменяющими друг друга теориями, Лакатос расширил поле анализа, его интересовала динамика научно-исследовательских программ. Кун, продолжая линию Поппера и Лакатоса, интересуется исторически-эпохальными образцами научного знания, научными парадигмами, сменяю щими друг друга в процессе научных революций. Фейерабеид требует необузданной свободы при выборе критериев науки, в результате она ничем не отличается от обыденного знания. У него мало сторонников внутри аналитической философии нау ки и понятно почему: он выходит за ее границы. Абсолютный плюрализм методов — это скорее из арсенала предпочтений постмодернизма, а не аналитической философии.

Итак, мы рассмотрели особенности аналитической филосо фии науки. Ее краткий словарь непременно должен включать такие термины, как: логика; язык; семантика, синтактика и прагматика; индукция и дедукция; верификация и фальсифи кация; контекст открытия и обоснования; аналитические и синтетические предложения; языковые игры и их логика; кон куренция теорий, научно-исследовательских программ и науч ных парадигм.

Безусловно, среди всех концепций философии науки наибо лее разработанной и в силу этого наиважнейшей является как раз аналитическая философия науки (таково состояние дел). Именно поэтому она открывает список-парад концепций фило софии науки. Именно на ее фоне просматриваются достаточно резко достоинства и недостатки неаналитических концепций науки.

Феноменологическая философия науки

Феноменология, как и аналитическая философия, — ровес ница века, причем она подобно последней всегда претендовала быть философией науки. Однако тематизация проблемы науч ности в феноменологии осуществляется иначе, чем в аналити ческой философии. Аналитики относятся к союзу философии с наукой несколько стыдливо: сначала, мол, надо выяснить ста тус науки, а затем определить научность (или не-научность) философии. Феноменологи считают такой путь исследования тупиковым. В какой бы форме не совершался при анализе нау ки отказ от философии, его следствием непременно является забвение сущности, смысла самой науки. Философия, по Гус серлю, дает метод обнаружения всех научных смыслов — от логики и естествознания до наук об обществе. Феноменологи ческая философия науки — это прежде всего сама феномено логия. Кто желает выяснить статус науки в целом или же лю бой отдельной науки, должен незамедлительно обратиться к феноменологическому методу. Можно, разумеется, блуждать в философских потемках, но такое блуждание уводит от подлин ной науки.

Феноменологи с их бесспорным лидером Гуссерлем размеча ют территорию научности иначе, чем аналитики. Для аналити ков наука — это лингво-практический конструкт с его семан тическим, синтактическим и прагматическим аспектами; все, что есть в науке, в том числе ее экспериментальная база, замы кается на этот конструкт. Для феноменологов наука — это со знание в его смыслах. Сердце науки состоит, согласно аналити кам, из языка и практики, а согласно феноменологам, из осо знания смыслов (сущностей, эйдосов). И аналитики, и феноме нологи не упускают из вида ни один из аспектов мира, их вза имокоординацию в том числе. А вот субординацию они выстраи вают по-разному. Формула аналитиков: язык->практика-осозна ние (иногда практика->язык-*сознание). Формула феноменоло гов: сознание-» язык-шрактика. Спор идет о решающих компо нентах мира человека. Такого рода спор нельзя разрешить в одночасье, он далек от завершения и, надо полагать, будет про должен в XX I веке.

Описание феноменологического метода было дано в первой части книги, нет необходимости повторять его. Напомним лишь самое существенное для дальнейшего. Согласно феноменоло гам, единственный доступ к смыслам дает анализ сознания, ко торое интенционально (направлено на познаваемый объект, ка кой бы природы он не был) и конституируется как синтети ческое многообразие переживаний с присущими ему инвариан тами, постигаемыми в акте интеллектуальной интуиции. Имен но таким путем приходят к смыслам (ноэмам, эйдосам, сущно стям). В мире, воспринимаемом сознанием, корневая система которого находится в повседневном опыте, в жизненном мире человека, принципиально осуществима универсальная индук тивность (усмотрение в отдельных актах сознания идеального) [10,с. 158]. Если это отрицать, то невозможно объяснить как от крытие научных положений, так и обоснование их истинности.

По поводу феноменологической философии науки нам пред ставляется существенной следующая историческая справка. Как известно, феноменологические штудии Гуссерля начались с его "Логических исследований". Длительное время его воспринимали как философа, заявившего феноменологическую программу, го ризонты которой доходят разве что до логики и близкой ей по своему устройству математики, но не до физики, лидера есте ствознания в гуссерлевские времена. Однако выход в свет глав ного труда позднего Гуссерля "Кризис европейских наук" вы нудил философов науки существенно скорректировать свое мне ние. Гуссерль предстал философом, который дал весьма строй ную интерпретацию всей нововременной науки, в том числе физики. Особенно впечатляющим был гуссерлианский анализ новаций Галилея, придания физике математической формы. Ныне Гуссерль с полным основанием признается одним из вы дающихся философов науки X X века. [11-13].

Рассмотрим особенности философии науки Гуссерля на при мере проведенного им анализа статуса геометрии. Для Гуссерля очевидно, что «... геометрическое существование не психично, это ведь не существование частного в частной сфере сознания, это су ществование объективно сущего для "каждого" ...» [14,с.214-215]. "Теорема Пифагора, вся геометрия существует лишь один раз, как бы часто и даже на каких бы языках ее не выражали" [14,с.215]. Но сама по себе, в форме пространственно-временной индивидуации в мире теорема Пифагора не существует. Ска занное справедливо по отношению ко всем геометрическим формам, всем научным построениям. Складывается довольно любопытная ситуация. Те геометрические формы, которые во площает геометрия как наука и которые выражаются языком геометрии, существуют объективно, но не в виде отдельных предметов, а как идеальные предметности [14,с.216].

Идеальные предметности нельзя обнаружить в реальных те лах на опыте, в том числе в эксперименте. Не обнаруживаются они и в практическом производстве, где имеют дело, например, с досками и полированными поверхностями; здесь совершенствуются образы плоскости, линий, точек, но и только, до идеальных сущностей, понятий дело так и не доходит [14,с.241-242]. Бро сается в глаза, что язык является средством передачи информа ции об идеальных предметностях от одного человека к другому; к тому же язык позволяет внутрисубъективное сделать объек тивным [14,с.216-217]. Тем не менее идеальная предметность в языке и сама по себе — это разные вещи. Заключение: идеаль ные предметности обнаруживаются непосредственно только благодаря идеализирующей духовной деятельности, выделения инвариантного во всех мыслимых вариациях пространствен ных форм. Будучи выделенным, объективно-идеальное облада ет безусловной всеобщностью для всех людей, воспроизводится в межсубъектном смысле [14,с.243].

Итак, научное познание по крайней мере двухслойно, ибо не пременно предполагает уровень первоочевидностей (исходные впечатления от изучаемых объектов) и уровень идеальных оче- видностей. Если к этим двум уровням добавить еще язык и практику, то получится четырехслойная структура. Гуссерль глубоко осознавал факт взаимосоотнесенности слоев мира чело века, в том числе пагубные последствия обособления их друг от друга. Отсутствие челночного движения между жизненным миром человека, миром первоочевидностей и миром идеальных сущностей знаменует собой, по Гуссерлю, кризис техногенной цивилизации. Не наука губит человека, а игнорирование ее под линного статуса. Наука — это не только мир идеальных сущно стей, но и пути их достижения и, что постоянно забывается, феноменологической реактивации. В отсутствие последней нау ка выступает в форме оголенной традиции математизации, фор мализации, технизации. Но такая наука несостоятельна, она су щественно обезжизнена абстракцией от мира первоочевидностей.

Гуссерлю многократно приписывалась мысль о доминирова нии жизненного мира, мира звуков, цветов, знаков над наукой. Такого рода критика характеризует не Гуссерля, а самих крити ков. Они понимают науку нефеноменологически, т.е. вопреки Гуссерлю. В таком случае наука оказывается антитипом жиз ненного мира, и вроде бы становится актуальным вопрос, что более или менее важно — наука или жизненный мир. Но Гус серль никогда не только не критиковал, а, наоборот, всячески возвеличивал феноменологически понятую науку. В рамках та кого феноменологического понимания резкое противопоставле ние науки и жизни несостоятельно.

На наш взгляд, самое сокровенное в гуссерлевской феноме нологической философии науки — это феноменологически-уни версальная индукция, восхождение от переживаний к эйдосам и постоянная ее реактивация. Гуссерль признает все возмож ные формы феноменологической индукции, их варьирование представляет собой главное содержание научного творчества. От того, каким образом будет проведена феноменологическая индукция, зависит достигнутый ею горизонт научности. В од них случаях дело ограничивается эмпирическими (описатель ными) науками. В других случаях, когда достигнут уровень эй- досов, налицо эйдетические науки. Среди эйдетических наук можно выделить формальные и трансцендентальные науки. Формальные эйдетические науки определяют всего лишь внеш нюю форму научного знания (такова, например, формальная логика). Феноменологическая очевидность формальных эйдети ческих наук достигается в трансцендентальных науках, пред ставляющих собой высший уровень рефлексии над эйдосами.

Феноменологическая индукция, конструирование актов со знания не сводится к простой переработке чувственных впечат лений от объектов, в частности она предполагает и абстрагиро вание. Так, в интуитивном созерцании чисел, что имеет фунда ментальное значение в деле обоснования математики, централь ной является идея временной последовательности актов созна ния, от особенностей которых абстрагируются [15,с.378-379]. Не обходится без абстрагирования и при исследованиях логики.

Гуссерль был достаточно силен, чтобы применить феномено логическую философию науки к философии, логике, математи ке и ньютоновской физике. Но как чувствует себя феноменоло гическая философия науки вдали от логико-математического и физического познания — в области гуманитарных дисциплин? Достаточно уверенной в своих силах. Это ярче других показали Макс Шелер и Альфред Шюц.

Шелера при жизни называли феноменологом JsTs 2. Главный его труд — "Формализм в этике и материальная этика ценно стей", к нему примыкает прекрасное эссе "Ordo Amoris" (поря док любви.— В.К.). С феноменологической точки зрения идея Шелера едва ли не самоочевидна: наряду с логическими актуаль ны и ценностные сущности, задача в том, чтобы их узреть и за счет этого обогатить свою собственную жизнь.*И эмоциональная составляющая духа, т.е. чувства, предпочтения, любовь, нена висть и воля имеют изначальное априорное содержание, которое у них нет нужды одалживать у "мышления" и которое этика должна раскрыть совершенно независимо от логики» [16,с.282]. Но не убивает ли, например, выделение порядка любви саму любовь? Достаточно почитать Шелера, чтобы рассеять сомнения на этот счет. Материальная этика ценностей — это эйдетическая материальная наука (материальная в том смысле, что исследу ются вполне реальные жизненные эмоции), находящаяся в пол ном соответствии с каноном феноменологической философии науки. Кантовская этика в силу феноменологической непрояс- ненности ее оснований зачисляется в разряд формальных наук. Заметим также, что феноменологический метод был не без успе ха применен в эстетике Романом Ингарденом и др. [17].

Шюц — основатель феноменологической социологии и так называемой феноменологии повседневности. Он занят поиском оснований социальных наук. Этот поиск он ведет не в слепую, а четко ориентируясь на феноменологический метод. Задача все та же — сущностное почерпнуть в пред-данном [18,с.79]. По крайней мере, относительный успех работы Шюца [19] свиде тельствует о научной состоятельности феноменологической кон цепции науки.

Как видим, феноменологическая философия науки — это программа, которая достаточно эффективно реализуется в са мых различных науках от логики и математики до этики и эс тетики. Вряд ли найдется хотя бы одна наука, относительно которой можно было бы утверждать, что феноменологическая философия к ней полностью неприменима. Феноменология про тивостоит позитивизму и не успокаивается простым описанием эмпирических фактов, она "пропускает их через голову". Что касается универсальности феноменологического метода, то она не только радует, но и настораживает: не проходят ли мимо своеобразия наук? На этот вопрос у феноменолога всегда найдет ся ответ: не упрощайте феноменологический метод, дополняйте его творческими и игровыми моментами, от вас самих зависит, в какой степени вы учтете своеобразие изучаемой реальности.

Феноменологов многократно обвиняли в забвении истори ческого аспекта науки, в метафизической приверженности к абсолютным истинам. Однако обвинение может быть отвергну то. Для этого достаточно признать многообразие феноменологи ческих индукций и интуиции, а также их устремленность в бесконечность. В одном случае интуиция приводит к евклидо вой геометрии, в другом — к неевклидовой; как математические системы геометрии безупречны, соответствие их новым первооче- видностям устанавливается в феноменологическом опыте. Строго говоря, феноменолог настаивает на законченности феноменоло гической индукции только там, где она действительно закон чена. В принципе не исключается незавершенность феномено логической работы, постоянная необходимость ее коррекции.

Основная сила и одновременно слабость феноменологической философии науки заключена в ее установке на проведение все сторонней феноменологической работы с актами сознания. Там, где речь идет о работе сознания, феноменологи чувствуют себя в родной стихии и, вроде бы, не имеют себе равных. В отличие от феноменологов аналитики связывают построение моделей нау ки не с работой сознания, а с функционированием языка. Но как же сила главной установки феноменологической филосо фии науки может быть ее слабостью?

Дело, на наш взгляд, состоит в том, что феноменологи абсо лютизируют роль ментального в науке. Важно понять характер этой абсолютизации. Феноменолог полагает, что все аспекты научной работы должны непременно "проходить" через фено менологическую индукцию и интуицию. Этот идеал феномено лога по крайней мере отчасти не согласуется с той действитель ной работой, которую проводят ученые. Простой пример: уче ный перебирает математические уравнения, ищет среди них подходящее, делает соответствующий удачный выбор, быть мо жет, по совету со стороны. Он не проводил феноменологи ческую работу, доволен собой и готов идти дальше. Феномено лог, требуя при каждом новом шаге ученого справки от него из ведомства феноменологического сознания, чрезмерно ортодок сален. В мире науки нет той прозрачности, которая требуется феноменологу; далеко не все проводится через феноменологи ческое сознание, да это и не нужно. Факты свидетельствуют о том, что научные эффекты порой, и даже часто, достигают ся без непосредственного задействования феноменологического метода. Любая философия науки должна согласовывать свои притязания с тем, что действительно делается в науке. Она при звана способствовать последней, но не ограничивать ее. Вопре ки феноменологам сознание ученых не охватывает все сферы научного опыта, оно по отношению к последним полупрозрачно.

Хорошей иллюстрацией к сказанному является отношение к феноменологической философии науки выдающегося математика и физика Германа Вейля. Он прекрасно знал феноменологию, очень внимательно относился к философским основаниям мате матики и физики, был сторонником "сущностного анализа", рос на почве феноменологии, но вместе с тем видел ее недостаточ ность [20,с.46-54]. Кстати, трудно пройти мимо следующего вывода Вей ля: "Работа в области точных наук, обостряя интел лектуальную совесть, делает для нашего брата нелегкой зада чей найти в себе мужество для высказываний на философские темы. Здесь не обходится без компромиссов, о которых мне бы хотелось умолчать" [20,с.54].

Феноменологическая философия позволяет проводить глубо кий и содержательный анализ всякой науки, она способствует возникновению новых научных дисциплин, выработке крите риев оценки места науки в современной цивилизации, обладает потенциалом для дальнейшего своего роста. Все это характери зует ее в качестве интереснейшего проекта философии науки.

Философия науки М.Хайдеггера

Хайдеггера принято считать оригинальным философом, во многом чудаковатым критиком науки. Он никогда не вникал настолько обстоятельно в тонкости какой-либо отдельной нау ки, чтобы ее представители считали его своим человеком. Все это так. Тем не менее воззрения Хайдеггера безусловно заслу живают должного внимания. Его философский талант состоял в способности выделять и всесторонне рассматривать самый пер вичный слой оснований — прежде всего философии, а вслед за ней и науки. Не без любопытства следует ожидать от Хайдегге ра новаций по поводу оценки оснований науки. Если наука действительно заслуживает критики, то пусть она ее получит.

Исходная позиция Хайдеггера как философа науки другая, нежели у Гуссерля. Последний считал науку превыше всего и старался находиться внутри ее. Но то, внутри чего находишься, всегда кажется необходимым и незаменимым, хотя и не без упречным. Хайдеггер оценивает науку с позиций философии. Имеется в виду, что такой взгляд со стороны и позволяет вы явить действительный статус науки, не быть завороженным красивыми, но плохо осмысленными картинками. Согласно Хай деггеру, наука — это нововременное изобретение, ее не было ни в античности, ни в средневековье. С учетом этого можно установить, как сложился институт науки, в какой степени он состоятелен. Ниже используются преимущественно две работы Хайдеггера: "Время картины мира" и "Наука и осмысление".

Итак, главный вопрос, интересующий Хайдеггера: в чем за ключено существо науки Нового времени? [21,с.42]. Наука есть теория действительного [21,с.239]. Чтобы выявить существо науки, следует уяснить содержание действительного и теории. Действительное — это устойчивое в действии, которое называ ют начиная с XVIII века предметом. "Действительное являет себя теперь в статусе пред-мета" [21,с.242]. Предмет — это пе ревод латинского obiectum. Объект — то, что противопоставле но человеку. Вывод: наука требует предметного противостоя ния [21,с.242]. В этом противостоянии человек выступает как субъект, под(зиЬ)-лежащее, пред-данное, как гарант достовер ности всякого предметного, в том числе и в форме объект-субъ ектного противостояния [21,с.58-59]. Таким образом, действи тельное сводится наукой к предметному, к противостоянию пред мета субъекту и субъекта предмету.

Что такое теория? У греков теория (точнее, феория) — это образ жизни созерцателей, а не практиков. В Новое время тео рия — это рас-смотрение, слежение, домогание, "..'. до жути ре шительная обработка действительности" [21,с.244]. Хайдегге- ровское рас-смотрение сродни раз-делыванию, насилию. Способ рассмотрения есть метод, его дальнейшими конкретизациями яв ляются методика, измерение, производство [21,с.47,246]. Глав ное внимание обращается на то, как вещи ведут себя в порядке правил, общей схемы [21,с.43-44].

Наука как наступательное овладевающее о-пред-мечивание есть пред-ставление, в качестве представления мир становится картиной [21,с.49,59]. "Превращение мира в картину есть тот же самый процесс, что превращение человека внутри сущего в subiectum" [21,с.51]. "Не картина мира превращается из преж ней средневековой в новоевропейскую, а мир вообще становит ся картиной, и этим отличается существо Нового времени" [21,с.49].

Итак, наука — это конструирование и навязывание сущему (миру) схемы предметного противостояния, рассмотрения, со гласно методу, картины мира как совокупности представле ний. Сказанное характерно для всех наук, в том числе и исторических. Что бы не изучалось, оно представляется в фор ме предмета, им может быть природный объект, текст, язык, любой факт [21,с.45,245,249]. Бели бы наука отказалась от предметного противостояния, то она изменила бы своей соб ственной сущности [21,с.245].

В античности не было науки. "Быть под взглядом сущего захваченным и поглощенным его открытостью и тем зависеть от него, быть в вихре его противоречий и носить печать его раскола — вот существо человека в великое греческое время" [21,с.50]. Люди в античности, а также в средневековье прини мали сущее, а не представляли его себе, мир не становился картиной. Хайдеггер не зовет назад, в прошлое, но он и не ви дит оснований довольствоваться в наши дни теми уродствами, которые несет с собой нововременная наука.

Список недостатков науки, по Хайдеггеру, достаточно обши рен. Она делит на части нежную ткань мира и грубо противо поставляет их друг другу, абсолютизирует значение субъекта, а значит, и субъективность, вместо бытия рассматривает предмет ность [21,с.410], довольствуется обычным и средним и прохо дит мимо неповторимого, редкостного, великого [21,с.45-4б], иг норирует эрудитов [21,с.47], не в состоянии обойти свои собствен ные владения, ибо предметное противостояние — лишь один из способов присутствия, бессильна перед событием как единичным, наконец, ей не дано постигнуть собственное существо [21,с.248-250].

Где же выход из ситуации, когда плохо как без науки, так и с ней? В творческом осмыслении [21,с.53]. "Хотя науки на своих путях и своими средствами как раз никогда не могут проникнуть в существо науки, все же каждый исследователь и преподаватель, каждый человек, занятый той или иной наукой, как мыслящее существо способен двигаться на разных уровнях осмысления и поддерживать его" [21,с.252].

Философия науки Хайдеггера в том виде, в каковом она им изложена, может оцениваться двояко: либо как призыв к отме не науки, либо как призыв к наполнению ее жизненным смыс лом за счет творческого осмысления стоящих перед ней задач. Актуальной нам представляется только вторая оценка. В таком случае предупреждения Хайдеггера отнюдь не беспочвенны и впол не справедливо направляются против широко распространенных односторонних пониманий науки. К сожалению, сам Хайдеггер также небезгрешен. Критикуемое им понимание науки, вопреки его мнению, не является абсолютной истиной. Он мыслил себе науку как форму опредмечивания мира, которая находится в антагонизме с творческим осмыслением. Думается, упомяну тый антагонизм представляет собой сильное преувеличение действительных недостатков господствующего научного стиля. Хайдеггер не замечал, что будучи категорическим противни ком всякого морализирования, он по отношению к науке встал как раз в позу ментора. Наука богаче, чем считал Хайдеггер. Освобожденная от малообоснованных морализмов его философия смотрится как своеобразный и яркий эскиз становления науки и существа этого процесса.

Еще одна несомненная заслуга Хайдеггера состоит в том, что он, по сути, указал пути совершенствования науки, непра вомерности ее дистанциирования от жизненной полноты мира.

Герменевтическая философия науки

Герменевтическая философия науки сохраняет достаточно тесную преемственность по отношению к воззрениям Хайдегге ра, тем не менее многие акценты расставляются существенно по-другому. Для Гадамера, лидера современной герменевтики, абсолютно не характерны какие-либо выпады в адрес науки, ее значимость не ставится под сомнение. Но ей и не поются дифи рамбы. Основополагающая мысль Гадамера состоит в том, что несостоятельно изолирование науки от философии, высшей фор мой которой является герменевтика. Но если так, то "... вся нау ка включает в себя герменевтический компонент" [22,с.624]. Следует отметить, что главный труд Гадамера "Истина и метод" дал повод для сомнений, отрицания сопряженности герменев тики с ясным и четким методом, наводил на мысль о ее чуж дости науке. Но когда герменевтика была подвергнута критике со стороны таких выдающихся философов, как Ю.Хабермас, К.-О.Апель, Г.Альберт, Гадамер прореагировал на нее незамед лительно: "Если оценивать мою работу в рамках философии на шего столетия, то нужно как раз исходить из того, что я пы тался примирить философию с наукой ... Эго, конечно, принуждает к тому, чтобы перешагнуть ограниченный горизонт научно-тех нического учения о методе" [22,с.61б].

Гадамер издает сборник "Герменевтика и наука" [23], в ко тором научную часть (и честь) герменевтики защищают А.Н.Уайтхед, П.Рикёр, М.Полани, не уступающие в известнос ти упомянутым выше философам. Как выяснилось, многие из аргументов Гадамера были плохо поняты его оппонентами, гер меневтика не находится в натянутых отношениях с наукой и не сторонится ее. Более того, именно герменевтика позволяет дать далеко нестандартную интерпретацию содержания науки, ее жизненной значимости в том числе. Именно в этой связи вполне правомерно введение представления о герменевтической философии науки (сам Гадамер под философией науки имеет в виду работы аналитиков).

Напомним читателю основные положения герменевтики — это первостепенное внимание к человеческой коммуникации, реализующейся в среде языка; движение в герменевтическом круге как интерпретация, позволяющая расширить горизонты понимания; диалектика вопросов и ответов, реализуемая в диа логе; единство понимания и его применения, т.е. практики. Если все эти моменты присутствуют в ярком виде и не подав лены искусственно, то налицо герменевтика как философия. В противном случае уровень герменевтического содержания в жизнедеятельности человека понижается, но не настолько, что бы пропало само это содержание. Для герменевтика наука, рав но как и любое другое предприятие человека, всегда герменев- тична; вопрос в том, насколько она герменевтична.

Современная герменевтика — высокоинтеллектуальное за нятие, нельзя удовлетворяться ее расхожим пониманием. Рас суждают, например, таким образом: человек, в отличие от кам ня, нам не чужд, он поддается пониманию, а камень нет, ибо с ним нельзя составить разговор. Физика как несостоявшийся разговор с камнями негерменевтична, юриспруденция, наобо рот, герменевтична. Такого рода рассуждения с позиций герме невтики крайне поверхностны. Результат физических экспери ментов — это своеобразный текст, который нуждается в интер претации не меньше, чем текст Библии или законодательства. Понимание в первую очередь относится не к сознанию друго го человека, а к положению дел. Всякое положение дел есть текст. Предметом наук является нечто такое, к чему принадле жит человек. В этом отношении нет разницы между науками. Гадамер поэтому правильно утверждает, что «в "моральных науках" не обнаруживается никакого следа чего-нибудь друго го, чего нет в "правильных" науках» [22,с.617]. Понимание есть везде, где присутствует хотя бы один человек. Если бы физика как наука обходилась без людей, то она была бы негер ме иевтич ной. Но поскольку физика создана людьми, то она есть форма, разновидность понимания и, следовательно, герме- иевтична. Деление наук на экспериментальные и герменевтиче ские несостоятельно, ибо и экспериментальные науки являют ся герменевтическими [24].

Не выдерживает критики и старогермеиевтическое диль- теевское положение о том, что методом наук о природе являет ся объяснение, а понимание — прерогатива наук о духе. Объ яснение — тоже понимание, которое реализуется как выведе ние из имеющихся истин ранее неизвестных истин. Понимание как феномен шире объяснения, оно содержит и объяснение и то, что выходит за его границы, например дискуссию.

Герменевтика должна видеть за присвоением некоторым нау кам пышного эпитета "понимающие" ("понимающая" социоло гия, "понимающая" психология и т.п.) известную двусмыслен ность. С одной стороны, эпитет "понимающая" указывает на гер меневтическое содержание науки. С другой стороны, нет таких наук, которые являются "непонимающими".

Итак, с герменевтических позиций наука — это существен ная, но не единственная часть герменевтического опыта. Пони мающими глазами смотрит образованный гермеиевтик на все науки, любые научные новации ему представляются герменев тическим предприятием. Витгенштейновские языковые игры одобряются, но при условии достижения ими жизненной непо средственности герменевтического опыта [22,с.622]. Для герме невтика и язык, и игра, а следовательно, и языковая игра — важнейшие компоненты герменевтического опыта. Ничего уди вительного не увидит герменевтик и в куиовских научных ре волюциях. Но они будут охарактеризованы не как смена образ цовых наук, а как смена глобальных интерпретаций. Гермеиев тик толкует о конфликте не теорий, а интерпретаций [25]. Гер меневтик прекрасно обходится герменевтической философией науки. В других концепциях науки он не признает ничего со держательного сверх того, что ему доступно.

Обращает на себя внимание скупость герменевтика в оценке достоинств науки. Создается даже впечатление, что он предпо читает философский и обыденный опыт научному. Между тем все три опыта являются, по определению, герменевтическими. Какие обстоятельства вынуждают герменевтика быть сдержан ным в оценке достоинств науки? Возможно ли их устранение в интересах будущего науки? В какой степени уместен фирмен ный рецепт гермеиевтиков: хотите избавиться от ограниченнос ти науки, превращайте ее в герменевтическую философию.

Герменевтики, на наш взгляд, не поступаясь принципами, вполне могли бы признать за наукой важнейшую практическую значимость. Признание актуальности герменевтического при менения науки согласуется с герменевтическими иитуициями. Ведущие герменевтики допускают возможность наук, построен ных герменевтически, и не критикуют их. Может быть, при более детальном рассмотрении герменевтикам удалось бы уви деть богатое герменевтическое содержание и в тех принципах науки, которые им не нравятся?

Анализ герменевтических штудий показывает, что для них характерно особенно настороженное отношение к феномену тео рии. Для герменевтика научные факты — это больше чем фак ты, это события в рамках обширного жизненного опыта челове ка. События единичны, и их понимание осуществляется в меди уме языка. С этих позиций теория представляет собой жесткий языковый каркас, который грубо натягивается на мир единич ных событий и который навязывает ему объективизм законов. Отсюда законофобия, теорияфобия, методофобия, столь распро страненные среди ортодоксов от герменевтики. Между тем гер меневтика, по определению, должна описывать "то, что есть" [22,с.586]. Не видно никаких оснований не включать с соблюде нием всех правил философской и научной осторожности в это есть и теории, и их методы. Нет оснований выводить теории и методы науки из-под огня герменевтической критики, но и нет оснований подвергать их уничтожающей критике.

Герменевтики слишком часто уподобляют язык контину уму, где, по определению, властвует непрерывность. В действи тельности же в сфере языка много прерывиостей, именно это обстоятельство регистрируется своеобразием как науки в целом, так и отдельных наук. Герменевтики справедливо подчеркивают необходимость перехода от языка науки к языку философии и обыденному языку. Такие переходы расширяют перспективу гер меневтического опыта, но не умаляют достоинства науки. Наука хороша уже тем, что она есть важнейший компонент опыта че ловека. Нельзя ей ставить в вину то обстоятельство, что она не охватывает собой весь универсум герменевтического опыта. Гер меневтики, что приходится констатировать не без сожаления, порой сами представляют достоинства герменевтической фило софии науки в неадекватном виде.

Герменевтическая философия науки — вполне состоявшее ся философское и научное мероприятие. Она позволяет оценить феномен науки с ранее неизвестных позиций, требует очень об стоятельного, можно сказать, бережного отношения к научным фактам (событиям), поиска их максимально адекватного языко вого воплощения, тщательного развертывания герменевтическо го опыта за счет диалектики вопросов и ответов, налаживания диалога между учеными и диалога ученых с не-учеными, разви тия искусства интерпретаций (а интерпретация — это всегда по средничество, тот или иной переход, совершаемый в рамках гер меневтического опыта), расширения горизонтов науки, крити ческого отношения к сциентизму. Против этих требований трудно что-либо возразить, а отказ от них был бы данью анахронизму.

Критическая философия науки франкфуртцев Выше уже рассматривался излюбленный предмет философ ских штудий франкфуртцев — критическая теория. Такой ин терес имеет прямое отношение к философии науки. Главная мысль мэтров франкфуртской философии Хорк- хаймера и Адорно состояла в том, что традиционная теория как дедуктивная система высказываний представляет собой лишь первый уровень понимания, на котором всегда лежит пе чать социальной обусловленности. Традиционная теория ис пользуется господствующими силами. Чтобы избежать этого, приходится усиленно рефлексировать над социальной обуслов ленностью теории. В результате достигается уровень крити ческой теории. Вместо воли к истине доминирующее значе ние приобретает эмансипаторский интерес, освобождение от всех форм угнетения. Как именно понималась основателями Франкфуртской школы критическая теория, явствует из знаме нитой статьи позднего Адорно "К логике социальных наук", в ко торой он полемизирует с лидером постпозитивистов Поппером.

Адорно выступает против примата наблюдений и фактов. В этой связи приводятся два аргумента: во-первых, целое не уме щается адекватным образом в единичное наблюдений [26,с.77]; во-вторых, "факты в обществе уже потому не являются послед ним основанием познания, что они сами социально опосредова ны" [26,с.80]. Первое вынуждает Адорно занять холистскую по зицию — целое значимей единичного [26,с.81]. Второе обуслов ливает критическую позицию — теоретические концепции вы растают из критики [26,с.84]. Теоретическая картина достига ется в спекуляциях, в четкой критике. Образцом в этом отно шении является Гегель [26,с.81]. Адорно указывает на особую значимость понятия отрицания: отрицание не приходит извне, оно поставляется критикой [26,с.81]. Что такое вещи, предметы, выявляется в теоретической картине [26,с.81]. Непрекращаемая поступь отрицания приводит Адорно к мысли, что "... познание живет связью с тем, чем оно само не является, своим иным" [26,с.81]. Применительно к обществу это означает: "через то, чем оно не является, оно может открыться таким, как оно есть" [26,с.85]. Наконец, Адорно резко критикует желание освободить науку от ценностей; именно свобода от ценностей есть суть ове ществления [26,с.83]. Такова в общих чертах философия науки Адорно, в которой он, по сути, обобщил свои собственные нара ботки, равно как и Хоркхаймера.

Адорно и Хоркхаймер относились к научному разуму очень су рово, временами они награждали его уничижительными эпите тами. Второе поколение франкфуртцев существенно откоррек тировало позицию основателей школы. Коммуникативная ра циональность Хабермаса и Апеля выступает как самокритика научного разума, способного преодолеть свои собственные недо статки и обеспечить социальный прогресс. Институт науки не ставится под сомнение, он понимается как целесообразное и ра циональное освоение мира. Философия науки обсуждается те перь в иной плоскости, чем ранее. Речь идет о тщательном нала живании публичного употребления разума.

Наука выступает те перь как триумф коммуникативной рефлексии. Научное зна ние обоснованно, ибо оно, как выясняется в языковых играх коммуникативного сообщества и прежде всего ученых, наибо лее приемлемо в рациональном отношении. Наука понимается в свете обеспечения ею власти к эманси пации, воли к освобождению от всего, что угрожает человеку: от техники, меркантильности, тоталитаризма и т.п. Прагмати ка возвышается над семантикой. Традиционная герменевтика считается недостаточно критической, она вместо того, чтобы изменить, улучшить мир, погружает в него человека.

Особенности критической философии науки Хабермас отчет ливо демонстрирует в своей знаменитой дискуссии с аналити ком Роулсом по поводу теории справедливости. Он примири тельно утверждает, что спор идет в "родном семействе" [27,с.53], но, как выясняется, философские позиции спорящих сторон да леко не идентичны. Меясду аналитической и критической фи лософиями науки сохраняется существенное различие.

Роулс занят поиском истинной концепции справедливости, обоснование которой он ожидает от честных коммуникантов, из которых никто не преследует своекорыстные интересы. Ха бермас объясняет, что мировоззрение не может быть истинным, оно должно относиться к целому и способствовать созданию аутен тичного стиля жизни [27,с.63]. Речь должна идти не об истин ности социальной теории, а о ее притязательности, в связи с чем приходится анализировать дескриптивные, оценочные и нор мативные высказывания [27,с.63]. Хабермас недоволен также тем, как Роулс представляет себе публичное применение разу ма. Надо исходить из идеально беспредельной перспективы, от куда и следует равномерный интерес всех [27,с.63]. Успех дела решают не честные коммуниканты (откуда их взять при соци альной обусловленности каждого человека), а правильно нала женная коммуникативная рефлексия.

Согласно Апелю, в философском и научном дискурсах ре шающее значение имеет рефлексивная коммуникативная компе тентность. Значение ее в философствовании Хабермаса и Апеля приблизительно то же самое, что у априорных трансценденталь ных принципов в философии науки Канта. Мы проводим эту аналогию не случайно, она существенна для понимания своеоб разия критической философии науки. Как известно, Кант объяснял возможность науки наличием априорных принципов. Это обстоятельство оказывается решающим для понимания всей "начинки" науки. Любой научный вопрос (что такое наука? что такое вещь? что такое теория?) в конечном счете замыкается на априорные принципы. Нечто аналогичное наблюдается в слу чае со вторым поколением франкфуртцев. На место кантовских априорных принципов они ставят компетентность коммуника тивной рациональности (рефлексии). В рамках критической фи лософии науки этот шаг оказывается решающим. Он карди нальнейшим образом отменяет приоритеты ранее рассмотрен ных философий науки. Например, понимание природы вещей выявляется в рамках согласия и несогласия, достигнутого в коммуникативном сообществе. На основе концепции справед ливости мы можем выявить справедливых людей. Несостоя тельным будет рассуждение: вот-де справедливые люди, давай те обобщим их качества и получим концепцию справедливости. Справедливость — это то, что движет нас вперед, что мы признали значимым применительно к устройству общества. Для франкфуртцев теория и наука — это то, что практично, на чем лежит печать коммуникативной рациональной компетент ности. Дело обстоит не так, что теория истинна, а потому практична. Она практична и в этом смысле истинна. Наука — это практическое предприятие, а не так называемое истинное описание действительности.

Отметим в заключение еще одно важное для оценки крити ческой философии науки франкфуртцев обстоятельство. При нято считать, что эта философия науки относится исключитель но к социальным дисциплинам. Думается, такое мнение неоправ данно ограничивает горизонты критической философии науки. Действительно, требование зрелости коммуникативной рацио нальности актуально для любой науки. С этой точки зрения мы не обнаруживаем в социальных науках ничего такого, что от сутствовало бы в других науках. Чуть по-другому обстоят дела с требованием практической значимости науки. Она просматри вается, возможно, отчетливее в социальных и технических нау ках, чем в естественно-научных и логико-математических дис циплинах. Но и в последнем случае она не нисходит на ноль.

Итак, критическая философия науки франкфуртцев, а воз раст ее более шестидесяти лет, достаточно уверенно чувствует себя в мире науки. В лице аналитической и герменевтической философий науки она нашла себе достойных оппонентов. Здесь не обходится как без согласий, так и без разногласий. Все три философии науки с симпатией относятся к феномену языковых игр и их практической значимости. Но только критическая философия науки франкфуртцев выделила социальную обус ловленность науки и придала этому феномену общенаучную значимость. То же самое справедливо относительно понимания науки как реализации эмансипаторского интереса и возведения языковой игры идеального коммуникативного сообщества в ранг трансцендентального условия науки.

И, наконец, одно маленькое терминологическое пояснение. Критическая философия науки франкфуртцев очень резко от личается от философии науки так называемого критического рационализма (Поппер, Альберт и др.). Критический рациона лизм и его философия науки отнесены нами к аналитической философии.

Постмодернистская философия науки

В постмодернистской литературе разброс мнений относитель но статуса науки крайне велик. Ниже будут рассмотрены три главные позиции, соотносимые соответственно с философией дис курсивных практик Фуко, конструктивным постмодернизмом ран него Лиотара и деконструктивным постмодернизмом Дерриды.

Согласно археологии Фуко, "... науки появляются в элемен те дискурсивной формации и на основе знания" [1,с.183]. В схе матике Фуко наука замыкает собою цепочку: дискурсивная практика-знание-наука [1,с.182]. Дискурсивная практика и знание шире науки. Научным является не всякое знание, а лишь такое, которое подчиняется определенным законам по строения пропозиций (предложений) [1,с.182-186]. Как уже от мечалось ранее, Фуко выделяет четыре порога знания — уров ни позитивности, эпистемологии, научности и формализации [1,с. 185-186]. Тем самым обозначена и наука, и ее окружение.

Для Фуко характером основного исторического события об ладает не что иное, как дискурсивная практика. В этой связи жизненность науки определяется ее принадлежностью к дискур сивной формации. В отрыве от последней наука безжизнеиа, ищет источники дискурсов в плохо понимаемых фигурах авто ра, дисциплины, истины. Археология Фуко концентрирует свое внимание не на оппозиции истинного и ложного, а на воле к истине (знанию).

Философия науки Фуко — это его археология, взятая в ра курсе научности. Археология науки оказывается в довольно жесткой оппозиции к так называемой истории идей. История идей представляет собой нововременную (современную) фило софию науки. Как раз в противовес ей и развивает Фуко архео логическую философию науки с ее акцентами на игре рассеива ний и сгущений дискурсивных формаций, событии, возмож ности, случайности, прерывности, языковых играх.

Величие Фуко состоит в том, что он, обратившись к необъ ятной области дискурса, подверг тщательнейшему археологи ческому анализу сомнительные в научном отношении дисци плины типа психиатрии, медицины, юриспруденции. Если бы Фуко обратился непосредственно к корпусу устоявшихся наук, то вряд ли ему удалось столь выразительно представить новиз ну своих воззрений. Дискурс устоявшихся наук кажется более самоочевидным, чем дискурс дисциплин, проходящих стадию становления. Изучая последние, Фуко на личном опыте пока зал, что значит работать в археологическом стиле. Здесь при вычные схемы научного обоснования замещаются кропотли вой работой историка соответствующего дискурса. Археологи ческая философия науки — это прежде всего история науки, история образования в качестве аттрактора, т.е. притягиваю щего центра, дискурса научного знания.

Было бы, однако, неверно считать археологию науки всего лишь историей идей, которую, такова практика научной жизни, очень часто либо не знают, либр позабыли. Археология науки требует постоянной реактивации исторических сведений. Имен но эта реактивация придает науке жизненную свежесть, широту горизонтов и избавляет от сведения ее к серой схематике.

Итак, археологическая философия науки Фуко состоялась. За ней просматривается программа, которая открывает ранее неизвестные горизонты научного исследования.

Обратимся теперь к пониманию науки в рамках так назы ваемого конструктивного постмодернизма. Образцовой в этом отношении является глава 13, озаглавленная "Постмодернист ская наука как поиск нестабильности", в книге Лиотара "Со стояние постмодерна". Имеется в виду, что внутренние для нововременной науки импульсы приводят к ее трансформации в постмодернистскую науку. Лиотар ссылается в этой связи на теоремы Гёделя в математике, кваитово-мехаиические пред ставления в физике, теорию игр, теорию катастроф, информа тику [28,с.131-143]. Согласно аргументации Лиотара, необыч ные научные открытия науки X X века свидетельствуют о до стижении ею стадии так называемой постмодернистской науки. Такая аргументация не представляется безупречной.

Мало кто будет оспаривать тезис о новациях науки X X века, являющейся, что также бесспорно, продолжением иововремен- ной науки — модерна; то, что следует после модерна, можно при желании, имея в виду значение префикса пост-, называть постмо дерном. Но в данном случае префиксу пост- придается преиму щественно историческое значение. Предмет спора другой: дей ствительно ли новейшая наука укладывается исключительно в медиум постмодернизма как философского течения? Действи тельно ли в осмыслении новейшей науки все философские па радигмы несостоятельны, кроме постмодернизма? Не противо речит ли постмодернизм в борьбе за плюрализм сам себе, про возглашая себя и только себя образцом философии науки?

Ответ-резюме на поставленные выше вопросы, на наш взгляд, должен быть вполне определенным: новейшая наука не отме няет какую-либо из уже рассмотренных философий науки. Аналитическая или, например, герменевтическая философия науки чувствует себя в научном дискурсе не менее свободно, чем конструктивный постмодернизм.

Конструктивно-постмодернистская философия науки настаи вает на приоритете нестабильиостей, локальностей, случайностей, многообразии возможностей, виртуальности перед соответствен но устойчивостями, тотальностями, необходимостями, достовер ными событиями, действительностью. Такое предпочтение может быть одобрено и в иепостмодернистских философиях науки. Это свидетельствует о том, что в обсуждаемой постмодернистской философии науки характерное именно для постмодернизма фи лософское содержание представлено в невыразительном виде.

Ситуация кардинально изменяется тогда, когда включаются аргументы яркого философского содержания, как это делает, например, все тот же Лиотар. Он считает, что при нынешнем состоянии научного знания на первый план выходит изобретение новых приемов и правил языковых игр в полном соответствии с моделью паралогии [28,с.130,143]. «... Постмодернистская наука строит теорию собственной эволюции как прерывного, ка тастрофического, несгладимого, парадоксального развития. Она меняет смысл слова "знание" и говорит, каким образом это из менение может происходить. Она производит не известное, а неизвестное» [28,с.143]. Главное в науке — производство идей и наращивание агонистики по их поводу, игры с неполной ин формацией, прагматическое творчество.

Итак, по Лиотару, наука — это парадоксальное мероприя тие, находящееся в полном соответствии с природой новейших научных открытий. Такова конструктивно-постмодернистская концепция философии науки. Пожалуй, постмодернисты пре увеличивают парадоксальность новейшей науки. Но то, что она действительно имеет место, не приходится отрицать.

Лиотар заканчивает главу о постмодернистской науке утверж дением, что «... ученый — это прежде всего тот, кто "рассказыва ет истории", но потом должен их проверять» [28,с.143]. Самый сложный для постмодернизма тезис о научной проверке остает ся, к сожалению, без комментария. Справедливости ради сле дует отметить, что этот тезис неинтересен постмодернистам от философии. Абсолютное их большинство полагает, что научное знание, раз возникнув в соответствующих языковых играх, именно там и получает свою легитимность. Вопрос о соответствии научного знания фактам считается устаревшим. Однако если обратиться к тому, что действительно делается в современной науке от физики до социологии, то отрицание фактуальности науки представляется неудачной выдумкой.

Особенно грешит околонаучными фантазмами Деррида — признанный лидер деконструктивиого постмодернизма. Декон струкция, как известно, ничего не щадит, в том числе и соот носительность теории и фактов, от которой после деконструк тивиого дробления ничего не остается, кроме фикции, едва ли различимых следов от слов и вещей. Научный смысл пере водится в бессмысленность. Под насилием ортодоксальных де- конструктивистов науке, лишенной ее жизненной силы и смыс ла, не суждено выжить, она погибает.

Принято считать, что нигде декоиструктивизм не проявил себя столь плодотворно, как в американском литературоведении. Здесь деконструктивистами было выдвинуто жесткое требование уделить основное внимание деконструктивному прочтению тек стов без каких-либо отсылок к эстетическим и другим ценно стям. Работа декоиструктивиста, как это показывает творче ство Поля де Мана, оказалась не чем иным, как борьбой с теорией [29]. Достаточно благожелательно настроенный по отно шению к де Ману критик вынужден констатировать: "Итак, теория деконструктивизма — отрицание теории. Деконструк- тивист-писатель, который не пишет, а читает и, читая, гасит читаемый им текст. ... Литература для него просто не литерату ра, а ее снос, как дом для работника по сносу не дом, а сноси мое явление" [30,с.41]. Деконструктивиый постмодернизм сно сит здание науки, от последней остаются одни следы.

Деконструктивиый постмодернизм даже в своей вотчине, ли тературоведении, занял антинаучные позиции. Было бы слиш ком оптимистично ожидать от него чего-либо иного за предела ми литературоведения. Не слишком уверенно, как-то вскользь, порой делаются попытки приписать ему определенный науч ный потенциал. Деконструктивизм, мол, требует простоты, вни мания к иллюзии реальности, которая нуждается в изучении не меньше реальности. Такого рода аргументы малоубедитель ны. Наука не имеет ничего против простоты и изучения раз личного рода иллюзий. Желающий приобрести более или ме нее убедительные сведения об иллюзии реальности не обнару жит в деконструктивизме искомого, ему придется обратиться к науке. Мы вынуждены констатировать: декоиструктивистская модель науки не существует. Деконструктивному постмодер низму до сих пор не удалось выработать сколько-нибудь удач ную философию науки (робкие или, наоборот, грубые попытки как-то резонировать на научную проблематику в данном случае можно оставить в стороне).

Итак, постмодернистская философия науки создает свой, необычный образ науки. Природа науки предстает здесь то в очертаниях дискурсивных практик, то парологий и даже раз рушается дробилкой деконструктивизма.

Философия науки как коммуникация моделей и интерпретаций

Рассмотренные выше модели философии науки — хорошая ос нова для дальнейших размышлений по поводу феномена науки. Всякий раз, отвечая на вопрос, что такое наука, философам приходится изобретать определенный метаязык, новую интер претацию.

Что же такое наука? Это начало процесса, призванного вы разить взаимосвязь двух языков о науке: объектного и мета языка. Избежать этого раздвоения никому не удается, ни анали тикам, ни деконструктивистам. Аналитик утверждает, что нау ка — это форма языковой игры с определенными правилами, и перечисляет их. Декоиструктивист предпосылает научному тек сту требование его деконструкции, в результате он превраща ется в фикцию.

Аналитический гимн и деконструктивистская анафема нау ке строятся, при всей их кажущейся абсолютной противополож ности, по одной и той же схеме, предполагающей конструирова ние смысла, понятийного содержания науки. Но с понятиями имеет дело теория. Философия науки и есть теория науки, кста ти, отнюдь не чуждая этическим и эстетическим моментам. При веденная ниже схема иллюстрирует обсуждаемую ситуацию.

Поясним нашу схему на примере анализа так называе мой эволюционной эпистемологии у основателями которой счи тают австрийца Конрада Лоренца и англичанина Карла Поппе- ра. Лоренц, лауреат Нобелевской премии 1973г. по физиологии и медицине, стремится разрешить ряд трудностей философии науки. В частности, обсуждая вопрос об априорности знания, он указывает на то, что чувственно-мыслительный аппарат людей сложился в процессе их эволюции и передается вместе с геноти пом [31,с.251,299]. В процессе эволюции мыслительные способ ности человека являются не априорными, а апостериорными, они обеспечивают его выживание. •

В качестве натуралиста Лоренц способен сообщить, как образо вались некоторые познавательные способности людей, связан ные, например, со зрительными восприятиями. Здесь нет еще философии науки, ибо исследователь не идет дальше объектного языка, в качестве которого функционирует язык биологии. Но вот он задумывается над статусом науки, в связи с чем раскры вает "тайну" априорного знания,— оио-де закодировано в гено типе. Наука — это, по Лоренцу, средство выживания рода че ловеческого. Теперь речь идет о смысле науки, ее понятии, сле довательно, совершен переход от биологии к философии, даже не биологии, а науки в целом.

Но насколько содержательны философские обобщения Лорен ца? Безусловно, идея об историческом характере познания (от сюда выражение эволюционная эпистемология) весьма актуаль на. Вопрос, однако, в том, насколько полно она представлена в философских воззрениях Лоренца. Приходится признать, что эвристическая сила его воззрений оставляет желать лучшего. Математика, которого волнует статус величины УчГ, вряд ли удовлетворят экивоки в сторону биологической, равно как и социальной эволюции. Философия науки в качестве теории требует разветвленности знания, его полноты. Ступив на почву философии науки, Лоренц сделал всего несколько шагов и этим ограничился.

Поппер также сторонник эволюционной эпистемологии, но в отличие от Лоренца он интересуется эволюцией теорий и вы деляет философскую сторону вопроса отчетливо и разносторон не [32,с.29-37]. Поппер — постпозитивист, основатель так на зываемого критического рационализма. Он считает в качестве последнего теоретическое знание более ранним, чем чувствен ное [32,с.32]. Ориентируясь в мире, человек вынужден выдви гать гипотезы, именно их он использует в качестве общего зна ния, чтобы совладать с конкретными ситуациями. Нетрудно ви деть, что эволюционная эпистемология интерпретируется Поп- пером на основе развитого им критического рационализма. Эволюционная эпистемология сама нуждается в осмыслении. Поэтому ее рано ставить в один ряд с вышерассмотреиными моделями философии науки.

Итак, философия науки — это содержательное осмысление науки в развертке определенного типа знания. Далеко не каж дый ученый является философом науки. Ученый совсем не обя зательно знаток философии той науки, в которой проходит его жизнь. Он может увлеченно заниматься ее проблемами в рамках самой этой науки, не покидая последнюю ради философии нау ки. Физика, изучающего протон, интересует не статус физики, а природа протона; он разрабатывает теорию протона, а не тео рию физики и тем более теорию науки. Лишь тот является фи лософом науки, кто строит, причем успешно, ее модели.

Философия науки — детище X X века, знамение стремления человека сотворить и познать себя в соответствии с самыми высо кими критериями. Философия науки — это среднее звено цепочки: философия-философия науки-наука. Токи знания идут к филосо фии науки как от философии, так и от науки. Задача филосо фии — в полной мере усвоить жизненную силу этих импульсов.

Новейшая философия науки антитотальна, она реализует и преумножает свой потенциал в различного рода коммуникаци онных связях, ее источники бьют из многих центров, чистота которых интересует, пожалуй, каждого, кто при слове "наука" испытывает воодушевление.

Что касается корреляций между различными философиями наук, то они заслуживают многих, еще не написанных книг. В нашем случае ограничимся уже сказанным.