Основные мотивы лирики а. Блока. Анализ одного стихотворения (восприятие, истолкование, оценка). Вторые вопросы. Тематика и идейнохудожественное своеобразие творчества И. А. Бунина
 Скачать 96.82 Kb.
|
|
Поэзия русского акмеизма (на примере творчества одного поэта) АКМЕИЗМ - (древнегр. akme - высшая степень расцвета, зрелости) направление русского модернизма, сформировавшееся в 1910-е годы и в своих поэтических установках отталкивающееся от своего учителя, русского символизма. Акмеисты, входившие в объединение "Цех поэтов" (Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Михаил Кузмин, Сергей Городецкий), были "преодолевшими символизм", как их назвал в одноименной статье критик и филолог, будущий академик В.М. Жирмунский. Заоблачной двумирности символистов акмеизм противопоставил мир простых обыденных чувств и бытовых душевных проявлений. Поэтому акмеисты еще называли себя "адамистами", представляя себя первочеловеком Адамом, "голым человеком на голой земле". Ахматова писала: Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Но простота акмеизма с самого начала была не той здоровой сангвинической простотой, которая бывает у деревенских людей. Это была изысканная и безусловно аутистическая (смотри аутистическое сознание, характерология) простота внешнего покрова стиха, за которым крылись глубины напряженных культурных поисков. Вновь Ахматова: Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки Я на правую руку надела Перчатку с левой руки. Ошибочный жест, "ошибочное действие", если воспользоваться психоаналитической терминологией Фрейда из его книги "Психопатология обыденной жизни", которая тогда была уже издана в России, передает сильнейшее внутреннее переживание. Можно условно сказать, что вся ранняя поэзия Ахматовой - это "психопатология обыденной жизни": Я сошла с ума, о мальчик странный, В среду, в три часа! Уколола палец безымянный Мне звенящая оса. Я ее нечаянно прижала, И, казалось, умерла она, Но конец отравленного жала Был острей веретена. Спасение от привычно несчастной любви в одном - творчестве. Пожалуй, лучшие стихи акмеизма - это стихи о стихах, что исследователь акмеизма Роман Тименчик назвал автометаописанием: МУЗА Когда я ночью жду ее прихода, Жизнь, кажется, висит на волоске. Что почести, что юность, что свобода Пред милой гостьей с дудочкой в руке. И вот вошла. Откинув покрывало, Внимательно взглянула на меня. Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала Страницы Ада?" Отвечает: "Я". Первоначально сдержанной, "кларичной" (то есть прокламирующей ясность) поэтике акмеизма был верен и великий русский поэт ХХ века Мандельштам. Уже первое стихотворение его знаменитого "Камня" говорит об этом: Звук осторожный и глухой Плода, сорвавшегося с древа, Среди немолчного напева Глубокой тишины лесной... Лаконизм этого стихотворения заставляет исследователей вспомнить поэтику японских хокку (трехстиший), принадлежащую дзенской традиции (смотри дзэнское мышление),- внешняя бесцветность, за которой кроется напряженное внутреннее переживание: На голой ветке Ворон сидит одиноко... Осенний вечер! (Басе) Так и у Мандельштама в приведенном стихотворении. Кажется, что это просто бытовая зарисовка. На самом деле речь идет о яблоке, упавшем с древа познания добра и зла, то есть о начале истории, начале мира (поэтому стихотворение и стоит первым в сборнике). Одновременно это может быть и яблоко Ньютона - яблоко открытия, то есть опять-таки начало. Образ тишины играет очень большую роль - он отсылает к Тютчеву и поэтике русского романтизма с его культом невыразимости чувства словом. К Тютчеву отсылает и второе стихотворение "Камня". Строки О, вещая моя печаль, О, тихая моя свобода перекликаются с тютчевскими строками: О вещая душа моя! О сердце, полное тревоги! Постепенно поэтика акмеизма, в особенности его двух главных представителей, Ахматовой и Мандельштама, предельно усложняется. Самое большое и знаменитое произведение Ахматовой "Поэма без героя" строится как шкатулка с двойным дном - загадки этого текста до сих пор разгадывают многие комментаторы. То же случилось с Мандельштамом: переизбыточность культурной иноформации и особенность дарования поэта сделали его зрелую поэзию самой сложной в ХХ веке, настолько сложной, что иногда исследователи в отдельной работе разбирали не целое стихотворение, а одну только его строку. Таким же разбором и мы закончим наш очерк об акмеизме. Речь пойдет о строке из стихотворения "Ласточка" (1920): В сухой реке пустой челнок плывет. Г.С. Померанц считает, что эту строку надо понимать как заведомо абсурдную, в духе дзэнского коана. Нам же кажется, что она, наоборот, перегружена смыслом. Во-первых, слово "челнок" встречается у Мандельштама еще два раза и оба раза в значении части ткацкого станка ("Снует челнок, веретено жужжит"). Для Мандельштама контекстуальные значения слов чрезвычайно важны, как доказали исследования школы профессора К.Ф. Тарановского, специализировавшейся на изучении поэтики акмеизма. Челнок, таким образом, движется поперек реки, переправляется через реку. Куда же он плывет? Это подсказывает контекст самого стихотворения: Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог теней вернется. "Чертог теней" - это царство теней, царство мертвых Аида. Пустая, мертвая лодочка Харона (челнок) плывет в "чертог теней" по сухой реке мертвых Стиксу. Это - античное толкование. Может быть толкование восточное: пустота - одно из важнейших понятий философии дао. Дао пусто потому что оно является вместилищем всего, писал Лао-цзы в "Дао дэ цзине". Чжуан-цзы говорил: "Где мне найти человека, который забыл все слова, чтобы с ним поговорить?". Отсюда забвение слова может рассматриваться не как нечто трагическое, а как разрыв с европейской традицией говорения и припадание к восточной, а также традиционной романтической концепции молчания. Возможно и психоаналитическое толкование. Тогда забвение слова будет ассоциироваться с поэтической импотенцией, а пустой челнок в сухой реке с фаллосом и (неудачным) половым актом. Контекст стихотворения подтверждает и такое толкование. Посещение живым человеком царства мертвых, о чем, несомненно, говорится в этом стихотворении, может ассоциироваться с мифологической смертью и воскресением в духе аграрного цикла как поход за плодородием (смотри миф), что в утонченном смысле может быть истолковано как поход Орфея (первого поэта) за потерянной Эвридикой в царство теней. Я думаю, что в этом стихотворении, в понимании этой строки работают одновременно все три толкования. Русский футуризм (на примере творчества одного поэта) Футуризм (от лат. futurum — будущее) — общее название художественных авангардистских движений 1910-х — начала 1920-х гг. XX в., прежде всего в Италии и России. В отличие от акмеизма, футуризм как течение в отечественной поэзии возник отнюдь не в России. Это явление целиком привнесенное с Запада, где оно зародилось и было теоретически обосновано. Родиной нового модернистского движения была Италия, а главным идеологом итальянского и мирового футуризма стал известный литератор Филиппо Томмазо Маринетти (1876-1944), выступивший 20 февраля 1909 года на страницах субботнего номера парижской газеты «Фигаро» с первым «Манифестом футуризма», в котором была заявлена «антикультурная, антиэстетическая и антифилософская» его направленность. В принципе, любое модернистское течение в искусстве утверждало себя путем отказа от старых норм, канонов, традиций. Однако футуризм отличался в этом плане крайне экстремистской направленностью. Это течение претендовало на построение нового искусства — «искусства будущего», выступая под лозунгом нигилистического отрицания всего предшествующего художественного опыта. Маринетти провозгласил «всемирно историческую задачу футуризма», которая заключалась в том, чтобы «ежедневно плевать на алтарь искусства». Футуристы проповедовали разрушение форм и условностей искусства ради слияния его с ускоренным жизненным процессом XX века. Для них характерно преклонение перед действием, движением, скоростью, силой и агрессией; возвеличивание себя и презрение к слабому; утверждался приоритет силы, упоение войной и разрушением. В этом плане футуризм по своей идеологии был очень близок как правым, так и левым радикалам: анархистам, фашистам, коммунистам, ориентированным на революционное ниспровержение прошлого. Манифест футуризма состоял из двух частей: текста-вступления и программы, состоявшей из одиннадцати пунктов-тезисов футуристической идеи. Милена Вагнер отмечает, что «в них Маринетти утверждает радикальные изменения в принципе построения литературного текста — «разрушение общепринятого синтаксиса»; «употребление глагола в неопределенном наклонении» с целью передачи смысла непрерывности жизни и упругости интуиции; уничтожение качественных прилагательных, наречий, знаков препинания, опущение союзов, введение в литературу «восприятия по аналогии» и «максимума беспорядка» — словом, все, направленное к лаконичности и увеличению «быстроты стиля», чтобы создать «живой стиль, который создается сам по себе, без бессмысленных пауз, выраженных запятыми и точками». Все это предлагалось как способ сделать литературное произведение средством передачи «жизни материи», средством «схватить все, что есть ускользающего и неуловимого в материи», «чтобы литература непосредственно входила во вселенную и сливалась с нею»… Слова футуристических произведений полностью освобождались от жестких рамок синтаксических периодов, от пут логических связей. Они свободно располагались в пространстве страницы, отвергая нормативы линейного письма и образуя декоративные арабески или разыгрывая целые драматические сцены, построенные по аналогии между формой буквы и какой-либо фигурой реальности: гор, людей, птиц и т. д. Таким образом, слова превращались в визуальные знаки…« Заключительный, одиннадцатый пункт «Технического манифеста итальянской литературы» провозглашал один из важнейших постулатов новой поэтической концепции: «уничтожить Я в литературе». «Человек, совершенно испорченный библиотекой и музеем <...> не представляет больше абсолютно никакого интереса… Нас интересует твердость стальной пластинки сама по себе, то есть непонятный и нечеловеческий союз ее молекул и электронов… Теплота куска железа или дерева отныне более волнует нас, чем улыбка или слеза женщины». Текст манифеста вызвал бурную реакцию и положил начало новому «жанру», внеся в художественную жизнь возбуждающий элемент — кулачный удар. Теперь поднимающийся на сцену поэт стал всеми возможными способами эпатировать публику: оскорблять, провоцировать, призывать к мятежу и насилию. Футуристы писали манифесты, проводили вечера, где манифесты эти зачитывались со сцены и лишь затем — публиковались. Вечера эти обычно заканчивались горячими спорами с публикой, переходившими в драки. Так течение получало свою скандальную, однако очень широкую известность. Учитывая общественно-политическую ситуацию в России, зерна футуризма упали на благодатную почву. Именно эта составляющая нового течения была, прежде всего, с энтузиазмом воспринята русскими кубофутуристами в предреволюционные годы. Для большинства из них «программные опусы» были важнее самого творчества. Хотя прием эпатажа широко использовался всеми модернистскими школами, для футуристов он был самым главным, поскольку, как любое авангардное явление, футуризм нуждался в повышенном к себе внимании. Равнодушие было для него абсолютно неприемлемым, необходимым условием существования являлась атмосфера литературного скандала. Преднамеренные крайности в поведении футуристов провоцировали агрессивное неприятие и ярко выраженный протест публики. Что, собственно, и требовалось. Русские авангардисты начала века вошли в историю культуры как новаторы, совершившие переворот в мировом искусстве — как в поэзии, так и в других областях творчества. Кроме того, многие прославились как великие скандалисты. Футуристы, кубофутуристы и эгофутуристы, сциентисты и супрематисты, лучисты и будетляне, всеки и ничевоки поразили воображение публики. «Но в рассуждениях об этих художественных революционерах,- как справедливо отмечено А. Обуховой и Н. Алексеевым,- часто упускают очень важную вещь: многие из них были гениальными деятелями того, что сейчас называют «промоушн» и «паблик рилэйшнз». Они оказались провозвестниками современных «художественных стратегий» — то есть умения не только создавать талантливые произведения, но и находить самые удачные пути для привлечения внимания публики, меценатов и покупателей. Футуристы, конечно, были радикалами. Но деньги зарабатывать умели. Про привлечение к себе внимания с помощью всевозможных скандалов уже говорилось. Однако эта стратегия прекрасно срабатывала и во вполне материальных целях. Период расцвета авангарда, 1912-1916 годы — это сотни выставок, поэтических чтений, спектаклей, докладов, диспутов. А тогда все эти мероприятия были платными, нужно было купить входной билет. Цены варьировались от 25 копеек до 5 рублей — деньги по тем временам очень немалые. [Учитывая, что разнорабочий зарабатывал тогда 20 рублей в месяц, а на выставки порой приходило несколько тысяч человек.] Кроме того, продавались и картины; в среднем с выставки уходило вещей на 5-6 тысяч царских рублей«. В прессе футуристов часто обвиняли в корыстолюбии. Например: «Нужно отдать справедливость господам футуристам, кубистам и прочим истам, они умеют устраиваться. Недавно один футурист женился на богатой московской купчихе, взяв в приданое два дома, экипажное заведение и… три трактира. Вообще декаденты всегда как-то „фатально“ попадают в компанию толстосумов и устраивают возле них свое счастье…». Однако в своей основе русский футуризм был все же течением преимущественно поэтическим: в манифестах футуристов речь шла о реформе слова, поэзии, культуры. А в самом бунтарстве, эпатировании публики, в скандальных выкриках футуристов было больше эстетических эмоций, чем революционных. Почти все они были склонны как к теоретизированию, так и к рекламным и театрально-пропагандистским жестам. Это никак не противоречило их пониманию футуризма как направления в искусстве, формирующего будущего человека,- независимо от того, в каких стилях, жанрах работает его создатель. Проблемы единого стиля не существовало. «Несмотря на кажущуюся близость русских и европейских футуристов, традиции и менталитет придавали каждому из национальных движений свои особенности. Одной из примет русского футуризма стало восприятие всевозможных стилей и направлений в искусстве. «Всечество» стало одним из важнейших футуристических художественных принципов. Русский футуризм не вылился в целостную художественную систему; этим термином обозначались самые разные тенденции русского авангарда. Системой был сам авангард. А футуризмом его окрестили в России по аналогии с итальянским». И течение это оказалось значительно более разнородным, чем предшествующие ему символизм и акмеизм. Это понимали и сами футуристы. Один из участников группы «Мезонин поэзии», Сергей Третьяков писал: «В чрезвычайно трудное положение попадают все, желающие определить футуризм (в частности литературный) как школу, как литературное направление, связанное общностью приемов обработки материала, общностью стиля. Им обычно приходится плутать беспомощно между непохожими группировками <...> и останавливаться в недоумении между «песенником-архаиком» Хлебниковым, «трибуном-урбанистом» Маяковским, «эстет-агитатором» Бурлюком, «заумь-рычалой» Крученых. А если сюда прибавить «спеца по комнатному воздухоплаванию на фоккере синтаксиса» Пастернака, то пейзаж будет полон. Еще больше недоумения внесут «отваливающиеся» от футуризма — Северянин, Шершеневич и иные… Все эти разнородные линии уживаются под общей кровлей футуризма, цепко держась друг за друга! <...> Дело в том, что футуризм никогда не был школой и взаимная сцепка разнороднейших людей в группу держалась, конечно, не фракционной вывеской. Футуризм не был бы самим собою, если бы он наконец успокоился на нескольких найденных шаблонах художественного производства и перестал быть революционным ферментом-бродилом, неустанно побуждающим к изобретательству, к поиску новых и новых форм. <...> Крепкозадый буржуазно-мещанский быт, в который искусство прошлое и современное (символизм) входили, как прочные части, образующие устойчивый вкус безмятежного и беспечального, обеспеченного жития,- был основной твердыней, от которой оттолкнулся футуризм и на которую он обрушился. Удар по эстетическому вкусу был лишь деталью общего намечавшегося удара по быту. Ни одна архи-эпатажная строфа или манифест футуристов не вызвали такого гвалта и визга, как раскрашенные лица, желтая кофта и ассиметрические костюмы. Мозг буржуа мог вынести любую насмешку над Пушкиным, но вынести издевательство над покроем брюк, галстука или цветком в петличке — было свыше его сил…». Поэзия русского футуризма была теснейшим образом связана с авангардизмом в живописи. Не случайно многие поэты-футуристы были неплохими художниками — В. Хлебников, В. Каменский, Елена Гуро, В. Маяковский, А. Крученых, братья Бурлюки. В то же время многие художники-авангардисты писали стихи и прозу, участвовали в футуристических изданиях не только в качестве оформителей, но и как литераторы. Живопись во многом обогатила футуризм. К. Малевич, П. Филонов, Н. Гончарова, М. Ларионов почти создали то, к чему стремились футуристы. Впрочем, и футуризм кое в чем обогатил авангардную живопись. По крайней мере, в плане скандальности художники мало в чем уступали своим поэтическим собратьям. В начале нового, XX века все хотели быть новаторами. Особенно художники, рвавшиеся к единственной цели — сказать последнее слово, а еще лучше — стать последним криком современности. И наши отечественные новаторы, как отмечается в уже цитированной статье из газеты «иностранец», стали использовать скандал как полностью осознанный художественный метод. Скандалы они устраивали разные, варьировавшиеся от озорно-театральных выходок до банального хулиганства. Живописец Михаил Ларионов, к примеру, неоднократно подвергался аресту и штрафу за безобразия, творимые во время так называемых «публичных диспутов», где он щедро раздавал оплеухи несогласным с ним оппонентам, кидался в них пюпитром или настольной лампой… В общем, очень скоро слова «футурист» и «хулиган» для современной умеренной публики стали синонимами. Пресса с восторгом следила за «подвигами» творцов нового искусства. Это способствовало их известности в широких кругах населения, вызывало повышенный интерес, привлекало все большее внимание. История русского футуризма являла собой сложные взаимоотношения четырех основных группировок, каждая из которых считала себя выразительницей «истинного» футуризма и вела ожесточенную полемику с другими объединениями, оспаривая главенствующую роль в этом литературном течении. Борьба между ними выливалась в потоки взаимной критики, что отнюдь не объединяло отдельных участников движения, а, наоборот, усиливало их вражду и обособленность. Однако время от времени члены разных групп сближались или переходили из одной в другую. + Добавляем к ответу информацию из билета про В. В. Маяковского Раннее творчество М. Горького (романтические и реалистические произведения). ПЛАН ОТВЕТА 1. Слово о писателе. Романтические идеи в раннем творчестве Горького. 2. Рассказ «Макар Чудра» — утверждение идеала личной свободы. 3. Рассказ «Старуха Изергиль» — осознание личности человека: а) «бесплотное облачко» человеческой жизни; б) горящее сердце; в) истоки славы и бесславия; г) Изергиль — романтический идеал свободы. 4. «В жизни... всегда есть место подвигам» (вера автора в прекрасное будущее). 1. Максим Горький вступил в литературу в период духовного кризиса, который поразил российское общество на рубеже веков. Мечты о гармонии между человеком и обществом, которые вдохновляли писателей XIX века, остались нереализованными; до предела обостряются социальные и межгосударственные противоречия, грозящие разрешиться мировой войной и революционным взрывом. Безверие, уныние, апатия для одних стали нормой, для других — толчком к поиску выхода. Горький отмечал, что писать он начал «по силе давления... томительно бедной жизни», которой он стремился противопоставить свое представление о человеке, свой идеал. Раннее творчество М. Горького (90-е годы ХIХ века — первая половина 1900-х годов) идет под знаком «собирания» истинно человеческого: «Я очень рано узнал людей и еще в молодости начал выдумывать Человека, чтобы насытить мою жажду красоты. Мудрые люди... убедили меня, что я плохо выдумал утешение себе. Тогда я снова пошел к людям и — это так понятно! — снова от них возвращаюсь к Человеку», — писал в это время Горький. Рассказы Горького 90-х годов можно разделить на две группы. Одни из них основаны на вымысле: автор использует легенды или сам сочиняет их. Другие — рисуют характеры и сцены из реальной жизни босяков («Челкаш», «Емельян Пиляй», «Однажды осенью», «Двадцать шесть и одна» и др.). Героям всех этих рассказов присуще романтическое мироощущение. 2. Герой уже первого горьковского рассказа «Макар Чудра» упрекает людей за их рабскую психологию. Людям-рабам противопоставлены в этом романтическом повествовании вольнолюбивые натуры Лойко Зобара и красавицы Рады. Жажда личной свободы для них так сильна, что даже на любовь они смотрят как на цепь, сковывающую их независимость. Лойко и Рада своей духовной красотой и силой страсти превосходят всех окружающих, что и приводит к напряженному конфликту, заканчивающемуся гибелью героев. В рассказе «Макар Чудра» утверждается идеал личной свободы. 3. Рассказ «Старуха Изергиль» относится к шедеврам раннего творчества М. Горького. Писателя здесь интересует не проявление индивидуального характера героя, а обобщенное понятие человеческого в личности. а) В рассказе противопоставлены два легендарных сюжета и герои с диаметрально противоположными жизненными позициями. Герой первой легенды — Ларра, сын женщины и орла. Он лишь внешне похож на человека, являясь при этом сеятелем смерти и противопоставляя себя жизни. Бездумное следование инстинкту, стремление к достижению цели любой ценой, существование, лишенное прошлого и будущего, — все это обесценивает и гордость, и красоту, изначально было присущие Ларре. Ларра — воплощенная бездуховность: только себя он мнит совершенным и губит неугодных ему: «Я убил ее потому, мне кажется, — что она меня оттолкнула... А мне было нужно ее <...> я один... я не поклонюсь никому в жизни... ибо первый в ней я!» Нарушив закон бытия: «за все, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда — жизнью», Ларра лишается человеческой судьбы: он не умирает, а перестает быть. Попытка самоубийства неудачна: земля отстраняется от его ударов. Все, что осталось от него, — тень и имя «отверженный»: «он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает речи людей, ни их поступков — ничего». Судьбу Ларры определил суд человеческий. Суть наказания — отторжение от людей. б) Герой второй легенды — Данко, сын человеческий. От глубокого сострадания к соплеменникам, жившим без солнца, в болотах, потерявшим волю и мужество, к их погибающим душам и зажегся в сердце Данко огонь любви к ним, а вспыхнувшая в них злоба к смелому юноше, когда он вел их к свету, стала причиной разгорания этой искры до яркого факела, осветившего им путь. Но не только боль за несчастных, темных людей превратила обычного человека в подвижника. Источник его подвига — глубокая вера в возможность пробуждения в соплеменниках человеческого начала. «Горящее сердце» символизирует заключительную фазу подвига Данко. Но начинается он с того, что трусливым мыслям о преимуществе рабского существования перед смертью герой противопоставляет идею преодоления несчастий активным действием. Уже тогда люди увидели, что «он лучший из всех, потому что в очах его светилось много силы и живого огня», — потому-то и пошли они за ним, что «верили в него». Писатель наделяет обычного человека почти божественной силой. Смысл деяний Данко — установление нового порядка, новых законов бытия человека среди людей. Поэтому и ведет он свой народ из тьмы, холода и смерти — хаоса — к свету, солнцу, теплу — к гармонии. Но его подвиг по-настоящему не понят соплеменниками, забывшими о своем вожаке и спасителе. «Осторожный человек» незаметно растаптывает угольки от горящего сердца Данко, стараясь убить даже память о нем. Видимо, память о Данко, честном и мужественном юноше, всегда заставляла бы людей вспоминать о собственной трусости и нравственной низости. в) В обеих легендах люди племени воплощают ту самую «томительно бедную жизнь, лишенную благородных порывов, духовных взлетов». Им противопоставлены герои сильные и свободные, но эти герои противопоставлены и друг другу. Ларра использует свою силу во зло людям, и потому, даже обретая бессмертие, он страдает. Данко отдает свою жизнь во имя людей и, умирая, испытывает истинную радость. «Голубые искры в степи» и «бесплотное облачко» — эти явления наблюдают автор и старуха, и они явились поводом к рассказу двух легенд о славе Данко и бесславии Ларры. г) Между двумя легендами в рассказе показана история жизни Изергили. Она тоже романтическая героиня, идеал ее — свобода. Она гордый человек, живет так, как ей хочется. Ради любимого человека она способна на подвиги самопожертвование. В этом она близка Данко. Вся жизнь ее — поиск любви, а по сути попытка найти в жизни личность яркую, способную на смелый поступок. Но реальный мир небогат такими людьми, и поиск оказался бесплодным. Слабость, бесцветность окружающих людей иссушили эту некогда красивую женщину, но не убили ее мечту о гордом человеке. 4. «В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам», — делится Изергиль с рассказчиком своей сокровенной мыслью. Да и сам автор верит в это, изображая великолепные картины природы, окружающей героев, и гордые, красивые фигуры молдаван: «Они шли, пели и смеялись; мужчины — бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч... женщины и девушки — веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые». В ранних романтических произведениях Горького формируется концепция личности, которая получит свое развитие в более поздних произведениях писателя. К вашему ответу следует добавить один из реалистических рассказов. Мы слушали как сообщения следующие рассказы: «Коновалов», «Страсти-мордасти», «Супруги Орловы». Драматургия Горького. Пьеса «На дне». Основные темы и проблемы. ПЛАН ОТВЕТА 1. Познание своего «я» — проблема русской литературы. 2. Образы отверженных в пьесе М. Горького «На дне». 3. Причины падения героев «на дно». 4. Отношение автора к обитателям ночлежки. 5. Содержание и значение образа Луки. 6. Неоднозначная оценка личности Луки. 7. Автор и его позиция: «Что лучше: истина или сострадание?» 1. Во все времена человек стремился к познанию своего «я», цели и смысла жизни. Вечные проблемы человеческого бытия пытались разрешить Пушкин и Гоголь, Толстой и Достоевский. М. Горький не стал исключением, но у него сложилось свое понимание человека и его жизненного предназначения, отличающееся от философских концепций его предшественников. В этом отношении показательна его пьеса «На дне», написанная в 1902 году. 2. В пьесе «На дне» Горький изобразил жизнь босяков, мир отверженных. Такой суровой, беспощадной правды о жизни социальных низов, об их беспросветной участи мировая драматургия еще не знала. Под мрачными, темными сводами костылевской ночлежки, которая похожа и на пещеру, и на тюремную камеру, оказываются люди с разными характерами, выходцы из разных общественных слоев. В одном помещении сосуществуют старые и молодые, одинокие и семейные, мужчины и женщины, здоровые и больные, голодные и сытые. Скученность и страшная нищета порождают взаимное раздражение, ссоры, драки и даже убийство. Люди, отброшенные к пещерному существованию, звереют, теряют человеческий облик, стыд и совесть, попирают моральные нормы. 3. Горький не дает нам подробного описания жизненного пути героев, но отдельные реплики, которые произносят персонажи по ходу действия пьесы, позволяют увидеть их судьбы. Сатин служил на телеграфе, но, вступившись за честь сестры, попал в тюрьму, после чего вся его дальнейшая жизнь была предрешена. Актер когда-то играл на сцене, но потерял роли, пристрастившись к спиртному. Васька Пепел вообще никогда не знал другой жизни, кроме воровской. Трагическую судьбу Анны раскрывает ее же фраза: «Не помню — когда я сыта была... Над каждым куском хлеба тряслась... Мучалась... как бы больше другого не съесть». Отчаяньем и безысходностью наполнены слова Клеща: «Работы нет... силы нет... Вот — правда! Пристанища, пристанища нету! Издыхать надо...» Всех этих героев привели в ночлежку социальные обстоятельства. 4. Автор изображает узников костылевской ночлежки с глубокой симпатией, подчеркивая в них проявления истинной человечности, но в то же время обличает бессилие босяков, их неспособность что-либо изменить, идти дальше простого негодования. Правда, несмотря на безысходность своего существования, в душе каждого из героев живет, едва теплится призрачная надежда. Клещ мечтает о честном труде. Пепел — о вольной и праведной жизни. Актер — о былой славе на сцене, Настя — о настоящей, чистой любви. Человеческое в этих людях еще не погибло, они не лишены нравственных качеств, крупиц добра. Квашня оставил умирающей Анне пельмешек, а та отдала их своему мужу; Пепел по доброте дал полтинник на выпивку; Актер вывел умирающую Анну подышать свежим воздухом, миром собрали последние гроши на похороны Анны. 5. Приход Луки осветил ночлежку лучом доброты и ласки к людям, желанием помочь им. Лука — странствующий проповедник, который всех утешает и обещает избавление от страданий. Это незаурядная личность, он умен, у него огромный жизненный опыт и острый интерес к людям. К каждому из героев у Луки есть свой подход, ласковое слово. Умирающей Анне он советует не бояться смерти, так как смерть несет покой, которого Анна никогда не знала. Актеру внушает надежду на излечение в бесплатной больнице для алкоголиков. Ваське Пеплу он говорит о возможности начать новую жизнь с Наташей в Сибири. Вся философия Луки в сжатом виде предстает в одном изречении: «Во что веришь, то и есть». Он внушает героям пьесы правду идеала, а они не выдерживают правды факта, поэтому правда Луки — спорная и противоречивая. 6. Споры о человеке ведутся между обитателями ночлежки на протяжении всей пьесы, но обостряются в связи с внезапным исчезновением старика. Оценка личности Луки и его роли в жизни ночлежников неоднозначна. С одной стороны: «Хороший был старичок!» (Настя); «Он жалостливый был...» (Клещ), «Старик хорош был... закон душе имел!.. Не обижайте человека — вот закон» (Татарин); «Человек — вот правда... Он это понимал...» (Сатин). С другой стороны: «Старик — шарлатан» (Барон); «Правды он... не любил, старик-то...» (Клещ) и т. д. Какая точка зрения правильная? И та и другая. Сущность позиции Луки раскрывается в двух притчах. Рассказ Луки о том, как он пожалел двух грабителей, замышлявших убийство, накормил и обогрел, то есть на зло ответил добром, подтверждает правоту первой точки зрения. В притче о «праведной земле» ставится вопрос о том, нужна ли человеку правда. Человек удавился, когда узнал, что «праведной земли» не существует. Лука считает, что людям правда не нужна, потому что их положение безнадежно. «Лгал из жалости к вам», — говорит Сатин. И эта ложь давала людям силы жить, сопротивляться судьбе и надеяться на лучшее. Когда же обман раскрылся, реальная жизнь ужаснула Актера — и он повесился, Настя впала в отчаяние, Васька Пепел попал в тюрьму при первой же попытке изменить свою судьбу. Таким образом, философия Луки включает в себя и христианское долготерпение, и чуткость к чужому страданию, и трезвый реализм. Это одна из точек зрения в споре о человеке — «ложь во спасение». Ей верят слабые, впечатлительные люди, как верят они в «золотые сны». Это Актер, Пепел, Настя. Тем же, кто находит опору в себе самом, не нужны ни жалость, ни успокоительная ложь. Другой взгляд на человека у Бубнова. Он исповедует правду факта. Не следует пытаться что-то изменить в жизни, нужно смириться со злом и плыть по течению: «Люди все живут... как щепки по реке плывут». Эта позиция подрывает стремление каждого человека к лучшему, лишает его надежды, делает его пассивным, жестоким и бессердечным. Сама судьба Бубнова подтверждает его же точку зрения на человека-щепку. Самый сокрушительный удар философии Луки и Бубнова наносит Сатин, который тоже, правда, не пойдет дальше своих слов о всесильном человеке. Человеке с большой буквы. Но именно он высказывает мысль о том, что спасение человека в нем самом: «Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все остальное — дело его рук и его мозга!» Человек — центр мироздания, он — творец, преобразователь жизни. Отвергая «ложь во спасение», Сатин говорит: «Ложь — религия рабов и хозяев... Правда — бог свободного человека! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо!» 7. По мысли автора, только вера человека в свои собственные силы и его мужество смогут изменить окружающий мир. Автор заканчивает пьесу словами Сатина: «Эх... испортил песню... дурак!» — которые произнесены в ответ на известие о смерти Актера. Устами Сатина Горький адресует эти слова Актеру, который перестал бороться за свою жизнь, смирился и ушел от проблем. Кто виноват в этом? Актер ли, поверивший Луке, или Сатин, раскрывший ему глаза на правду жизни? Что лучше: жестокая правда, которая «обух для человека», или утешительная ложь? Финал пьесы неоднозначен. Выдвинув в монологе Сатина идею сильной личности, автор помогает героям что-то почувствовать, что-то понять, осознать. Но ответа на вопрос автора: «Что лучше: истина или сострадание?» — в пьесе нет. Основные мотивы лирики В. В. Маяковского. Анализ одного стихотворения (восприятие, истолкование, оценка) В. Маяковский как поэт сформировался в среде футуристов, но, будучи ярче, талантливее друзей, проложил свою дорогу в поэзии, неразрывно связанную с трагическими десятилетиями русской истории начала века. Маяковский обладает удивительной способностью из всего делать поэзию, в незначительном видеть важное. Ему больно за людей, которые не хотят замечать красоту мира, живут серой, будничной жизнью. В знаменитом стихотворении «Послушайте! » он обращается со страстным призывом подняться над прозой жизни и увидеть вокруг себя не «плевоч-ки», а звезды, он хочет зажечь человеческие души, чтобы в каждой «обязательно была звезда». Он зовет человека к возвышенным целям, к обновлению, преображению, напоминает ему о его высоком предназначении. Человек, землю саму зови на вальс! Возьми и небо заново вышей, новые звезды придумай и выставь... Однако толпа глуха к этому крику души поэта. Во многих стихах он рассказывает о своих безнадежных попытках прийти к людям, поведать им о своих страданиях, разделить их горе. Но каждый раз эти попытки оказываются безуспешными. Поэт ощущает страшное, трагическое одиночество. ...Это совершенно невыносимо! Весь как есть искусан злобой. Злюсь не так, как могли бы вы: как собака лицо луны гололобой — взял бы и все обвыл. У Маяковского сквозь трагическое одиночество, отъединенность от людей отчетливо просматривается тяга к человеческому теплу, участию, пониманию. Слушайте ж: Все, чем владеет моя душа, — а ее богатства пойдите смерьте ей! великолепие, что в вечность украсит мои шаг, и самое мое бессмертие, которое, громыхая по всем векам, коленопреклоненных соберет мировое вече, — все это — хотите? — сейчас отдам за одно только слово ласковое человечье. Он хочет разорвать одиночество и кричит: Послушайте! Ведь если звезды зажигают — Значит, это кому-нибудь нужно? Лирический герой Маяковского не хочет изоляции от большого человеческого оркестра. Сквозная метафора «люди-оркестр» в стихотворении «Скрипка и немножко нервно» выявляет позицию «Я», которому хочется преодолеть оставленность всеми, побрататься с любым, кто ему поверит, хоть с нежной скрипкой, «выплакивавшей» свое одиночество без слов, без такта. Отчаяние свое лирический герой выражает резко, грубо, иронично. В стихотворении «Нате!» ирония переходит в гротеск: «Вы» — не люди, а «обрюзгший жир», у мужчин — «в усах капуста», «женщины смотрят устрицей из раковин вещей». Зато свое сердце поэт сравнивает с хрупкой, трепетной бабочкой («бабочка трепетного сердца»), которую толпа, «стоглавая вошь», может легко раздавить. Миру корысти, пошлости, бездуховности Маяковский противопоставляет любовь. «Любовь — это сердце всего», — утверждает поэт. Письма и стихи, посвященные Л. Ю. Брик, раскрывают всю глубину и силу чувств поэта, которому «кроме любви... нету солнца», который «душу цветущую любовью выжег». Поэзия Маяковского поднимает глубокие нравственные проблемы, в которых перемешаны добро и зло, прекрасное и безобразное, земное и возвышенное, сиюминутное и вечное. + Добавить анализ стихотворения Маяковского, желательно того, которое вы учили Основные мотивы лирики А. Блока. Анализ одного стихотворения (восприятие, истолкование, оценка) Творчество Александра Блока — великого поэта начала XX века — одно из самых примечательных явлений русской поэзии. По силе дарования, страстности отстаивания своих воззрений и позиций, по глубине проникновения в жизнь, стремлению ответить на самые большие и насущные вопросы современности, по значительности новаторских открытий, ставших неоценимым достоянием русской поэзии, Блок является одним из тех деятелей нашего искусства, которые составляют его гордость и славу. Что же привлекает меня в поэзии Блока? Прежде всего то, что все явления окружающего мира и все события истории, все предания веков, народное горе, мечты о будущем — все, что становилось темой переживаний и пищей раздумий, Блок переводил на язык лирики и прежде всего воспринимал как лирику. Даже сама Россия была для него “лирической величиной”, и эта “величина” была столь огромной, что далеко не сразу вместилась в рамки его творчества. Крайне существенно и то, что большая патриотическая тема, тема Родины и ее судеб, входит в лирику Блока одновременно с темой революции, захватывающей поэта до самых потаенных глубин его души и породившей строй совершенно новых чувств, переживаний, стремлений, возникавших словно при грозовых разрядах, в их ослепительном свете, — и тема Родины становится в творчестве Блока основной и главнейшей. Одно из самых 'примечательных его стихотворений, написанных в дни революции 1905 года и вдохновленных ею, — “Осенняя воля”. В этом стихотворении, за которым последует и огромный по своему внутреннему значению и художественному совершенству цикл “Родина”, глубоко сказались те переживания и раздумья поэта, которые придали его лирике новые и необычайно важные черты. Вся та же, прежняя, а вместе с тем и совершенно иная красота родной земли открылась поэту в самой неприметной для “иноплеменного взора” равнине, не поражающей ни яркими цветами, ни пестрыми красками, спокойной и однообразной, но неодолимо привлекательной в глазах русского человека, как это остро почувствовал и передал поэт в своем стихотворении: Выхожу я в путь, открытый взорам, Ветер гнет упругие кусты, Битый камень лег по косогорам, Желтой глины скудные пласты. Разгулялась осень в мокрых долах, Обнажила кладбища земли, Но густых рябин в проезжих селах Красный цвет зареет издали... Казалось бы, все однообразно, привычно, издавна знакомо в этих “мокрых долах”, но в них поэт увидел нечто новое, неожиданное и словно перекликнувшееся с тем мятежным, молодым, задорным, что он почувствовал в себе самом; в строгости и даже скудности открывшегося перед ним простора он узнал свое, родное, близкое, хватающее за сердце — и не смог не откликнуться на алеющий перед ним красный цвет рябины, зовущей куда-то и радующей новыми обещаниями, которых дотоле не слышал поэт. Вот почему он испытывает такой небывалый подъем внутренних сил, по-новому возникла перед ним прелесть и красота полей и косогоров родной земли: Вот оно, мое веселье, пляшет И звенит, звенит, в кустах пропав! И вдали, вдали призывно машет Твой узорный, твой цветной рукав. Перед ним возникают настоящие леса, поля, косогоры, его манит пропадающий вдали путь. Именно об этом с какой-то вдохновенной радостью, светлою грустью и необычайной широтой, словно вмещающей весь родной простор, говорит поэт в своей “Осенней воле”: Запою ли про свою удачу, Как я молодость сгубил в хмелю... Над печалью нив моих заплачу, Твой простор навеки полюблю... Чувством, опаляющим сердце поэта и его творчество, неизменно примешивающимся к каждой мысли, к каждому переживанию, становится, помимо любви к Родине, и любовь к матери. Матери, в подвиге сына которой видится сияние самого солнца, и пусть этот подвиг стоит сыну всей жизни — сердце матери переполняет “золотая радость”, ибо сыновний свет победил окружающую мглу, царит над ней: Сын не забыл родную мать: Сын воротился умирать. Его лирика стала сильнее его самого. Это яснее всего выражено в его стихах о любви. Сколько бы он ни твердил, что женщины, которых мы любим, картонные, он вопреки своей воле видел в них и звезды, чувствовал в них нездешние дали, и — сколько бы сам ни смеялся над этим — каждая женщина в его любовных стихах сочеталась для него с облаками, закатами, зорями, каждая открывала просветы в Иное, поэтому он и создает свой первый цикл — “Стихи о Прекрасной Даме”. Прекрасная Дама — воплощение вечной женственности, вечный идеал красоты. Лирический герой — служитель Прекрасной Дамы, ожидающий грядущего преображения жизни. Надежды на пришествие “вечной женственности” свидетельствуют о неудовлетворенности Блока действительностью: Предчувствую Тебя. Года проходят мимо... Прекрасная Дама, единая и неизменная в своем совершенстве, в своей дивной прелести, вместе с тем постоянно меняет черты и является перед своим рыцарем и слугой то “Девой, Зарей”, то “Женой, облеченной в солнце”, и это к ней взывает поэт в чаянии времен, предреченных в старинных и священных книгах: Тебе, чей Сумрак был так ярок, Чей голос тихостью зовет, — Приподними небесных арок Все опускающийся свод. Сама любовь собирает в глазах поэта черты идеальные, небесные, и в своей возлюбленной он видит не обычную земную девушку, а ипостась божества. В стихах о Прекрасной Даме поэт воспевает ее и наделяет всеми атрибутами божественности — такими, как бессмертие, безграничность, всемогущество, непостижимая для земного человека премудрость, — все это поэт усматривает в своей Прекрасной Даме, которая ныне “в теле нетленном на землю идет”. Даже когда лирика Блока говорила, казалось бы, всего только о частном, интимном, личном, ибо в ней сквозь личное, неповторимое прорывается великое, мировое. “Единство с миром” — этот мотив, общий для всей лирики Блока, — необычайно важно для понимания значения произведений Блока, его творчества, даже выходящего за рамки непосредственного отклика на то или иное событие. Поэт,исследовал многие области человеческих отношений и переживаний, на себе испытывал весь цикл чувств, страстей, стремлений, мужал и закалялся в испытаниях и борьбе — все это составляет содержание того “романа в стихах”, каким и является лирика Блока, взятая в целом: Благословляю все, что было, Я лучшей доли не искал. О сердце, сколько ты любило! О разум, сколько ты пылал! Пускай и счастие, и муки Свой горький положили след, Но в страстной буре, в долгой скуке — Я не утратил прежний свет... + Анализ стихотворения, которое Вы учили |