Три века северной столицы
 Скачать 2.75 Mb.
|
|
Бутылка винная - русская мера объема жидкостей — 1/16 ведра (0,77 л). Бутылка водочная (пивная) — русская мера объема жидкостей — 1/20 ведра (0,624 л). Ведро — русская мера объема жидкостей, равная 12, 3 л. Почти одновременно с пивоваренным появляется в Петербурге в 1718 г. казенный водочный завод. Позднее, в 1738 г., вступает в действие и частный водочный завод, на котором, кроме водки, производились и духи. Табачное производство началось в Петербурге также с 1718 г., когда была основана табачная мануфактура. Производство рождало отходы. Но рядом указов жителям Петербурга под угрозой штрафа запрещалось выбрасывать мусор в Неву, в речки и каналы города, чтобы не засорять фарватера. Позднее с той же целью запрещено было сплавлять по рекам и каналам города неокоренный лес. Точно так же запрещалось выбрасывать сор с кораблей в Финском заливе в районе устья Невы под угрозой не только штрафа в 100 ефимков, но даже, при повторном нарушении, конфискации судна. Уже в первые десятилетия истории Петербурга здесь начала развиваться частная промышленность. Дошедшие до нас данные о промышленных рабочих первой половины XVIII в. позволяют говорить, что в 30-е годы крупные частные промышленные предприятия города имели свои постоянные рабочие кадры. Эти кадры как для всей страны, так и для Петербурга рекрутировались из четырех основных источников: из крестьян, детей посадских людей, солдатских детей и детей «фабричных» людей. Рекрутская повинность — система комплектования русской армии, введенная Петром I в 1699 г. и заключавшаяся в обязательной поставке сословиями определенного числа рекрутов. Срок службы рекрутов — сначала пожизненный, с 1793 - 25 лет, с 1834 - 20 лет. В XVIII в. комплектование русской армии с помощью рекрутских наборов представляло шаг вперед по сравнению с господствовавшей в Зап. Европе системой наемничества, так как обеспечивало постоянный, хорошо обученный состав армии. Вместе с тем повинность являлась одной из самых тяжелых повинностей, ложившихся на народные массы. С 1831 г. были введены ежегодные рекрутские наборы. Военной реформой 1874 г. повинность заменена всеобщей воинской повинностью с уменьшением срока действительной службы до 6 лет. Беглые крестьяне, крестьяне с просроченными паспортами после производившихся переписей и общих ревизий закреплялись за промышленными предприятиями. Правительство предписывало также направлять на мануфактуры осужденных за преступления женщин и не годных для военной службы «праздношатающихся» мужчин. Трудные условия жизни заставляли работных людей отдавать «в учение» на фабрику своих детей. Предприниматели охотно брали таких учеников, и правительство поддерживало предпринимателей, закрепляя за ними право на использование этого вида рабочей силы. Поступали на предприятия в качестве учеников и солдатские дети, нередко направляемые туда распоряжениями правительства из гарнизонных школ. Ведомости регистрации цехов 1721 и 1724 гг. рассказывают откуда комплектовались ремесленники столицы; процент уроженцев Петербурга в эти годы был еще ничтожен. Наибольшее число новопоселенцев-ремесленников дал Ярославль с уездом, за ним следует Москва с уездом, а дальше — Галич, Кострома, Романов, Пошехонье, Кашин, Ростов, Новгород, Осташков, Вологда и другие города и уезды. Любопытны сведения о специальностях ремесленников, прибывавших в столицу из различных местностей. Осташковцы состояли в рыбном цехе, все прибывшие из села Кимры были сапожниками, сапожниками же было и большинство кашинцев. В пищевом производстве преимущественно были заняты галичане, костромичи, романовцы и пошехонцы. Большинство ярославцев были пирожниками. Всего в пищевом деле была занята почти половина зарегистрировавшихся ремесленников. Другую значительную группу цеховых составляли лица, занятые изготовлением одежды и обуви. Очень немногочисленные цехи были представлены только иностранцами (они обслуживали исключительно или преимущественно дворянство); такими были цехи: золотой (17 чел.), парикмахерский (15 чел.) и позументный (6 чел.); все их члены составляли около 2,5% к общему числу зарегистрированных ремесленников. Одна из ведомостей 1720-х гг. дает сведения о социальном составе зарегистрировавшихся цеховых Петербурга. Из учтенных 1455 человек 838 человек, или 57,6%, были крепостными крестьянами — помещичьими, монастырскими, дворцовыми и др.; 1269 человек были посадскими людьми, приехавшими из разных городов. Монастырских служек и церковных причетников было 14 человек, солдатских, стрелецких и казачьих детей и ямщиков — 9 человек, «гуляк» — 5 человек, 96 человек (6,6%) были пришельцами из новозавоеванных городов, 188 человек (12,9%) являлись иностранцами. Иностранцы-ремесленники, как правило, регистрировались в цеховых организациях. Таким образом, основным источником рабочих кадров Петербурга были крестьяне, за ними следуют посадские люди. К сожалению, ведомости этих лет охватывают лишь малую долю лиц, занимавшихся ремеслом в столице, и притом касаются очень ограниченного круга ремесел и профессий. А между тем в 20-е годы XVIII в. Петербург уже был вторым после Москвы крупным центром ремесла в России. Камер-юнкер Берхгольц посетил мануфактуру Тамсена в Москве, где видел, как и кто на ней работал (нет оснований думать, что условия труда на московских и петербургских мануфактурах в чем-либо различались, а запись Берхгольца представляет собой любопытный мемуарный документ о работных людах петровского времени). Берхгольц сопровождал герцога Голштинского, посещения которого ждали и к которому готовились. Поэтому многие подробности, записанные Берхгольцом, конечно, не отражают повседневной жизни мануфактуры, к ним надо относиться осторожно. Берхгольц посетил женское отделение прядильни, где работали девушки, отданные на работу в наказание «лет на 10 и более, а некоторые и навсегда». Комната, где находились прядильщицы, поразила Берхгольца чистотой, а девушки — своими красивыми платьями. Берхгольц побывал еще и в других мастерских, очевидно не вошедших в заранее разработанный маршрут гостей, ибо, как замечает Берхгольц, в них «воняло почти нестерпимо». Гости осмотрели также мастерскую, в которой работало 20—30 человек свободных работников. Они получали заработную плату, не превышающую, по словам Берхгольца, того, во что обходится содержание арестанта. Анонимный польский путешественник, посетивший Петербург в 1720 г., сообщил следующие сведения о какой-то петербургской ткацкой мануфактуре: «На берегу Невки есть длинный двухэтажный каменный дом, в котором 6 комнат внизу и столько же наверху... В каждой нижней комнате этого дома есть 5 станков для выделывания полотна. В угловых же комнатах работают столяры и токари, которые приготовляют станки, мычки, веретена, прялки, мотальницы, утки, челноки и другие снаряды. В комнатах верхнего этажа много женщин под присмотром англичанки, которая наблюдает за их работами. В одних комнатах прядут, в других разматывают, в третьих наматывают. Здесь множество людей, есть и смотритель, который всем управляет». *** Как во городе во Санктпитере, Как на матушке на Неве-реке, На Васильевском славном острове, Молодой матрос корабли снастил О двенадцати тонких парусах, О двенадцати полотняныих. Что увидела красна девица Из высокого нова терема; Выходила тут красна девица На Неву-реку по свежу воду. Почерпнув воды, остановилася, А поставивши, думу думала, Думу думавши, слово молвила: «Ах душа моя добрый молодец! Ты к чему рано корабли снастишь О двенадцати тонких парусах, О двенадцати полотняныих?» «Что ты, глупая красная девица, Неразумная дочь отецкая? Не своей волей корабли снащу. Не своею я охотою,— По указу я государеву, По приказу-то адмиральскому!» Как на фабрике на Милютиной Душа девица полотно ткала, Не простое, но белотканное; Посредине все пташечки, По краям все черны соболи. Приходила к ней родна матушка, Душа девица испужалася, Мелки пташечки разлеталися, Черны соболи разбежалися... Из-под камешка из-под белого Не огонь горит, не смола кипит, Что кипит сердце молодецкое, Не по батюшке, не по матушке, Не по брате, не по милой сестре — По душе-душе красной девице... Как пришла ко мне весть нерадостна: Душа девица-свет больным больна. А после пришла ко мне грамотка: Душа девица переставилась... *** Первый городской рынок возник в центре только что основанного Петербурга, на Троицкой площади Петербургской стороны, недалеко от домика Петра I. С 1711 г. он был перенесен на Кронверк и получил название Сытного. Позднее возникают рынки на Адмиралтейской стороне, Васильевском острове (Андреевский), на Выборгской стороне, Охте и в других местах. В середине XVIII в. в Петербурге насчитывалось свыше десяти значительных рынков. Кроме того, по мере роста города возникали различные ряды — хлебные, мясные, рыбные, сенные, каретные, кузнечные, точильные и т. д. В середине века их насчитывалось несколько десятков. Частное строительство в городе вызывало появление торговли строительными материалами. К середине XVIII в. в городе было до десятка мест, где продавались лес, кирпич, глина, песок и пр. КУНСТКАМЕРА В Кунсткамере был, а слона не видал. В. Даль. «Толковый словарь живого великорусского языка» В связи с перенесением столицы в Петербург Петр I распорядился перевезти туда свое личное собрание и библиотеку, а также коллекции по анатомии и зоологии, которые хранились в Аптекарской московсккой канцелярии. К 1714 г. все экспонаты были перевезены в новую столицу и размещены в Летнем дворце. Коллекции оказались столь обширными, что для должного обслуживания их потребовался специальный штат. «Главное смотрение» над ними было поручено Президенту Аптекарской канцелярии лейб-медику Роберту Арескину, который назначил, в свою очередь, «библиотекарем и надсмотрителем редкостей и натуралиев» ловкого интригана, метко охарактеризованного впоследствии Ломоносовым как «неприятеля наук российских»,— Иоганна Шумахера. Сосредоточение к этому году крупного собрания исторических и «натуральных» экспонатов в одном месте и послужило основанием для историков считать 1714 г. датой основания первого русского исторического и естественно-научного музея, получившего название Кунсткамеры (от немецкого «искусство», «художество» и «палата», «комната», т. е. палата редкостей). Кунсткамера становится доступной для довольно широкого круга посетителей и из частного «императорского собрания» превращается в общедоступный музей с самостоятельным штатом и помещением. Штелин описывает это событие следующим образом: «Тогда приказал Его Величество находящимся под начальством лейб-медика Арескина, главного оной кунсткамеры надзирателя, библиотекарю Шумахеру: поелику все в надлежащем порядке учреждено и раставлено, то бы впредь всякого желающего оную смотрегь пускать и водить показывая и изъясняя вещи». Профиль музея, с момента его основания, был определен Петром I как просветительный: «Я хочу, чтобы люди смотрели и учились». Кикины палаты, в которых разместился Музей, были расположены обособленно от других строений и представляли собой двухэтажное каменное здание значительных размеров. Еще упоминаются «деревянные покои», «светлица, где жил аптекарь» и «ляборатория ветхая с чуланом» Из дошедших до нас воспоминаний русских и иностранных современников можно сделать вывод, что уже в первой четверти XVIII в. коллекции Кунсткамеры представляли значительный научный интерес. Они включали в себя такое множество редкостей, «что можно было совсем растеряться», и разделялись на натуркамеру, «заключавшую в себе множество замечательных предметов по части естественной истории», «прекрасный мюнц кабинет» (кабинет монет и медалей) и «довольно большую библиотеку». Посетивший Кунсткамеру в 1725 г. немецкий профессор отмечает, что «не мог бы провести своего дня прекраснее». Уже знакомый нам камер-юнкер Берхгольц оставил в своем дневнике за 1721—1725 гг. обширные записи о поразивших его собраниях Кунсткамеры. Он подробно описывает анатомические, эмбриологические, зоологические, ботанические и геологические коллекции и отмечает, что «такое множество предметов по части естественной истории и самых разнообразных уродов здесь собрано благодаря тому, что в соответствии с царскими указами препровождали в Петербург из всего государства все неестественное и неизвестное в каком бы ни было роде». В самом деле, Петр, наряду с приобретением крупных собраний, с присущей ему энергией быстро налаживает сбор разнообразных отечественных коллекций, количество которых возрастало с каждым годом. На первых порах характер их определялся правительственными указами. Так, например, воронежскому губернатору Колычеву посылается предписание «о ловле птиц и диких зверьков по приложенному реестру и приискании в Костинске и других городах великих костей как человеческих, так и слоновых и других необыкновенных». Губернатору Сибири Гагарину предлагается «для пробы из губерний раковин и камышков разноцветных рук какие в каких реках явятца с каждой губернии по пуду, привезав к ним ярлыки с описанием прислать в Санкт-Петербурх». Февральский указ 1718 г. — «О приносе родившихся уродов, также найденных необыкновенных вещей» — предписывает сдавать губернаторам и комендантам за вознаграждение «каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи…да зело великие или малые перед обыкновенными, также как и старые подписи на каменьях, жилезье или медии, или какое старое и ныне необыкновенное ружье, посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно». Характерной чертой этого указа является то, что он не только предписывает сдавать уродов, но и пытается научно объяснить происхождение уродства. «Невежды, чая, — говорится в нем, — что такие уроды родятся от действа дьявольского, чему быть невозможно, ибо един творец всех твари Бог, а не дьявол, которому не над каким созданием власти нет; но от повреждения внутреннего, также от страха и мнения матерняго во время бремени, как тому есть многие примеры: чего испужается мать, такие знаки на дидяти бывают; также когда ушибается или больна будет и проч.». Для стимулирования сбора подобных экспонатов Петр вводит вознаграждения. В Кунсткамеру со всех концов страны начинают поступать всевозможные экспонаты: меч-рыба, «которая между Мемельским гафом и морем лежала», уродливая овечка, «у которой по сторонам два рта с языками и два глаза, которыми видела», из Выборга «один барашек, у него 8 ног; у другого — три глаза, два туловища, шесть ног», из Тобольска; «младенец, у него три ноги, из Нижнего Новгорода»; «теленок, у него 2 мунстрозные передние ноги», «младенец с двумя головами», из Уфы; «один младенец — глаза под носом и руки под шеей, из Нежина»; «два младенца грудьми и животом срослися, из Ахтырок» и т. д. В 1726 г. в Кунсткамеру поступили две большие археологические коллекции, включавшие в себя золотые и серебряные вещи, открытые в окрестностях Астрахани, а также древности, обнаруженные в 1716—1718 гг. в языческих молельнях «на восточном краю Каспийского моря, в стране Самарканд», которые состояли «из всякого рода жертвенной утвари и ветхих, но разборчивых рукописей на пергаменте». Помимо этого, в коллекции имелось также «прелюбопытное собрание идолов». Начавшееся в 1718 г. обследование Сибири ставило пополнение музея уже на первый план. В указе, изданном по поводу посылаемого туда доктора Д. Мессершмидта, было написано, что он направляется в Сибирь сроком на 7 лет «для изыскания всяких раритетов и аптекарских трав, цветов, коренья и семян». В круг его обязанностей входил не только сбор материалов по естественно-историческим дисциплинам, но также описание памятников древностей и языков сибирских народностей. Что понималось в данной ему инструкции под «раритетами», явствует из приведенного ниже одного из многочисленных доношений, рассылавшихся Мессершмидтом по различным городам Сибири. «По указу царского величества, говорилось в нем, ведено мне в Сибирской губернии и во всех городах приискивать всякой птицы лесные и полевые и водяные и певчия мужска и женска живые или стреленые и пленницами ловленными и всяких зверей больших и малых... и всякие рыбы… всякой цвет земли и глины и каменья... и всякой руды... и соль... и ящерицы и лягушки також могильных всяких древних вещей, шайтаны медные и железные и литые образцы человеческие и звериные и калмыцкие глухие зеркала под письмом. И все выше объявленное приносить мне». Вот что записывает сам ученый: «В Томске июля 4 дня 1721 г. от г-на коменданта В. Я. Козлович принял я: два соболя живые один гоголь стреляный один чирок живой две черницы живые да селезень живой одну гагару живую две перепелки стреляные одна черница стреляная один аист живой два коростеля живых один гусь живой да два свежие пять перепелок живых одну могильную деньгу медную китайскую». За годы путешествий по Западной Сибири, Даурии и Монголии Мессершмидт посетил Тобольск, Томск, Кузнецк, Абакан, Красноярск, Туруханск, Нижнюю Тунгузску, Киренский острог, Иркутск, Читу, Нерчинск, о. Далай-Нор, Енисейск, район Оби до Иртыша, Тюмень, Вятку и многие другие города и районы. В результате этой поездки ученым были собраны не только многочисленные зоологические и ботанические коллекции, но также много «древностей памятников и нумезматики» («шайтан», «каменных статуй», «печати», серебряные монеты и медали), а также «другие вещи, относящиеся к культуре и домашнему быту» (бубны, зеркала, одежда, утварь) и много рукописей, положивших начало рукописному фонду Кунсткамеры по азиатским народностям. В Кунсткамеру присылали различные экспонаты из мира природы («пять ящиков с морскими науками» из Северного моря, «теленок двухголовый», «монстр человеческий») и свои изделия. Особый интерес для нас в обширном списке пополнителей представляют мастеровые и ремесленные люди, дарившие в музей собственные изделия, на изготовление которых нередко тратили долгие месяцы. В числе таких жертвователей можно назвать известного русского гравера Алексея Зубова, поднесшего музею «глобус небесный», и гравера Алексея Ростовцева, приславшего «земной глобус с календарем и протчими подписями, все по русски». Одновременно в Кунсткамеру поступали различные коллекции, характеризующие природу и культуру других народов: «самородное песочное золото» из Китая; «золотая турецкая монета», «медальное, татарским письмом внутри и снаружи насеченное блюдо, при старом японском зеркале старым японским письмом»; «разных сортов Ост-Индейские средиземные клешни раковые, купно с двумя рыбными крыльями и мечом от меч-рыбы и прочия», а также «119 живописных вещей» из Голландии. Под «живописными вещами», по всей вероятности, подразумевалась голландская живопись, большим любителем которой являлся Петр I. Царь распорядился передать в Кунсткамеру ряд мемориальных предметов «для памяти на предбудущее время», а именно: медное ядро, попавшее в бою близ персидского города Зинзмлии в один из кораблей русской эскадры, а также серебряный ключ от города Дербента, поднесенный на блюде победителям. Кроме того, в различных странах Западной Европы присматривались и приобретались лучшие коллекции того времени, состоявшие из различных «редкостей». В 1716 г. в Голландии было приобретено «Альберта Себы славное собрание животных четвероногих, птиц, рыб, змей, ящериц, раковин и других диковинных произведений из Ост- и Вест-Индии» и «Гданского доктора Готвальда минеральный кабинет», в 1717 — собрание анатомических препаратов трав и бабочек «славного доктора Руйша». Среди этих коллекций, состоявших главным образом из естественно-исторических экспонатов, в отдельных случаях имелись и «искусством сделанные вещи», которые и положили основу этнографическим коллекциям Кунсткамеры по зарубежным народам. Так, например, в упомянутой коллекции Себы имелись изделия из слоновой кости, драгоценного дерева, жировика и других материалов, привезенные «из Восточной и Западной Индии и других далеких стран». К этой же группе следует отнести пару обуви, привезенной в 1718 г. Петром из Дании. Приобретались также лучшие нумизматические собрания того времени, среди которых следует отметить «Ледеров медальный кабинет», купленный в 1721 г. в Гамбурге, а также 150 серебряных вызолоченных медалей «маянского монетных дел назирателя Лауферта», изображающих римских пап. Особую группу составляют различные математические и физические инструменты, закупленные по распоряжению Петра во время его заграничных путешествий, а также собрание известного мастера математических и физических инструментов «славного Мушенброка», положившее начало физическому кабинету Петербургской Академии наук. В 1720-е гг. Кунсткамера размещалась в 8 комнатах дома Кикина, три из которых были отведены под «весьма красивую библиотеку», насчитывающую к 1720 г. до 15 тысяч книг. Библиотека включала в себя русских, славянских, латинских, греческих, французских и немецких авторов и была открыта «во всякое время». О том, как были размещены коллекции Кунсткамеры, мы можем судить по описанию современников. В первой комнате помещались анатомические препараты, заключенные в стеклянные сосуды, — головки детей, которые «так хорошо сохраняются в спирте, что кажутся живыми с иных чуть не брызжет живая кровь», а также «руки и ноги, на которых видны жилы через кожу, как будто живую» Судя по описанию, здесь была выставлена коллекция голландского анатома Рюйша. В 1717 г большая часть этой коллекции была привезена в Петербург. Из описи известно, что она содержала более 2 тысяч препаратов по эмбриологии и анатомии человека, а также 1179 номеров всевозможных мелких животных, 259 номеров птиц, законсервированных «рюйшевым сухим способом», 2 шкафа с гербарием и большое количество всевозможных ящиков с бабочками, морскими животными и раковинами. В следующей комнате были расставлены склянки с образцами развития человеческого плода «от первого зародыша до полной зрелости», «различные чудовища», «чучела слонов, ящериц, рыб и высушенные рыбы с удивительными ртами», немного тростника и громадное количество слоновой кости т. е. эмбриологические, зоологические и ихтиологические коллекции. В остальных трех комнатах размещались различные животные, «немало птиц разного рода и цвета», «странные мыши с собачьими мордами и бабочки», «янтарь», «изображение дикого человека, которого нашли неживым с двумя лодками», и «мюнц-кабинет». Описание музея будет неполным, если не упомянуть о живых экспонатах, так называемых монстрах — детях или юношах с различными видами уродства, которые на протяжении первых десятилетий существования Кунсткамеры жили при ней и демонстрировались посетителям наряду с другими экспонатами. Так, например, в 1722 г. здесь содержалось 3 монстра — Яков, Степан и Фома, последний из которых имел рост 126 см, а на руках и ногах по два «мунструозных» пальца, похожих на клешни рака, что не мешало ему ходить, поднимать и брать деньги и совершать другие действия на потеху публики. На содержание этих монстров ежегодно выдавалось 50 руб., а им самим выплачивалось по 20 руб. жалованья и раз в 3 года выдавался мундир, кафтан, камзол и штаны. Повышенный интерес к монстрам, или уродам, был заимствован Петром I за границей. При дворах европейских владетелей имелись слуги и шуты, увеселявшие царствующих особ своими физическими недостатками. Особый спрос был на карликов и великанов, первые из которых использовались главным образом как шуты, а вторые как гайдуки и «личная охрана». Прусский король Фридрих-Вильгельм I собирал великанов со всех стран. С аналогичной просьбой он обратился и к Петру I, который отправил к нему группу великанов, но так как русские люди тосковали по родине и отказывались навсегда остаться на чужбине, их приходилось периодически менять. Петр I также отдал дань этому нелепому увлечению. Во время своего путешествия за границу он нанял и привез в Россию гайдука гигантского роста (2м 17 см) по имени Буржуа, скелет которого и препараты отдельных органов после его смерти (1724 г.) были переданы в Кунсткамеру. «Хоромы, где натуральные книги и вещи содержались», были отделаны очень нарядно. Потолки их были «убиты холстом», стены побелены и расписаны или обиты шпалерами «по зеленой земле с золотом». Они были обставлены различными шкафами и специально для этого назначения заказанными столами. Все экспонаты Кунсткамеры были сгруппированы «занимательно», украшены дополнительными аксессуарами и снабжены различными, подходящими к случаю цитатами из латинских поэтов. Образцами таких экспонатов могут служить «рука ребенка, держащая между пальцами ветку с фруктами», «рука ребенка, держащая змею», и многие другие. Место отреза руки от тела для красоты обычно драпировалось тканью, кружевом или специально сшитым рукавом с нарядным манжетом. Особенно показательны в этом отношении композиции в эмбриологических коллекциях Рюйша. Среди них имелись: «человеческий плод, примерно семи недель, который схвачен маленькой восточной змеей, трехмесячный плод мужского пола в пасти ядовитейшего животного, называемого жителями восточной Индии чекко»; «лежащий в гробнице труп человеческого плода 6 месяцев, украшенный венком из цветов и естественных плодов и букетом, запах которого он как бы вдыхает». Из черепа скелета человеческого плода, сидящего в гроте, выглядывает скелет мыши. Два скелета близнецов семимесячного плода размещены в трогательных позах у гроба третьего, причем «один подносит к лицу внутренности живота, как бы вытирая слезы, другой несет в правой руке кусок кишки, в левой артериальную ветку, вынутую из селезенки». Препараты, демонстрирующие болезни различных органов человеческого тела, также были представлены в виде различных композиций, например, «сердце с шероховатой поверхностью» и измененный болезнью «кусок печени» экспонировались на ладони детской ручки. Старое помещение Кунсткамеры (Кикины палаты) было заложено в 1718 г. на Стрелке Васильевского острова. Новое здание строили долго. До смерти Петра возвели лишь стены. Круглый зал первого этажа предназначался для Анатомического театра, в зале же третьего этажа был установлен «славный Готторпский глобус». Глобус этот, изготовленный в 1664 г. Андреем Бушем, «под смотрением Адама Олеария», имел громадный диаметр — 336 сантиметров — и давал представление о земной поверхности и небесной сфере. Наружная поверхность его изображала Землю, а внутренняя — «богранное небо с созвездиями». Внутрь глобуса зрители (не более 10—12 человек одновременно) проникали через маленькую дверцу и рассаживались на круглой скамье. В центре глобуса был установлен круглый стол, на котором иногда даже сервировалось угощение. Глобус был снабжен водяным двигателем, благодаря чему вращался каждые 24 часа вокруг своей оси, демонстрируя вращение Земли и бег светил. В 1713 г. он был подарен Петру I герцогом Голштинским, перевезен в Петербург и поставлен в деревянном павильоне на лугу перед Летним дворцом. Из переписки по этому вопросу известно, что для доставки Готторпского глобуса потребовалось «сто человек ради перевозки, двадцать пять человек плотников, для дела ящиков, мосту и протчия надлежащая машины, тысячу самых толстых досок, восемьдесят бревен, между которыми пятнадцать самых толстых, пятнадцать пуд железа, тройные и четвертные блоки с веревками, сто сажень веревок, толщиной в два и полтора дюйма, три судна плоских, на которых щиты возят, три шлюпки». После упаковки в специальный футляр глобус был помещен на баржу, перевезен по Неве до здания новой Кунсткамеры, поднят при помощи блоков до уровня крыши и поставлен в центре круглого зала третьего этажа (под настил пола предварительно были подведены дополнительные балки). После этого своды были возведены и начата постройка четвертого и пятого этажей башни, предназначенных для обсерватории. В 1901 г. глобус перевезли в Царское Село и поместили в специальном зале Адмиралтейства. В 1942 г. его захватили немцы и вывезли в Германию. Окончилась война. После долгих поисков глобус нашли в немецком городе Любеке. Его привезли в Архангельск, а оттуда на специальной железнодорожной платформе в Ленинград. Это путешествие проходило в сотни раз быстрее, чем то, которое в свое время проделал на санях подарок голштинского герцога. * * * В ноябре 1728 г. в торжественной обстановке была «отперта здесь паки императорская Библиотека с Кунст и Натурал каморою впервые потом как оная в новые академические палаты переведена». Присутствовавшие на открытии гости осмотрели Кунсткамеру и «все протчее, что в здешней Академии наук примечания достойно есть», и выразили «особливое свое удовольствие», что все находится «в добром порядке». Наличие среди гостей государственных деятелей и придворного общества того времени говорило о том, что открытие Кунсткамеры и библиотеки расценивалось как крупное событие в жизни города и страны. Каков был основной состав посетителей музея в первые десятилетия его существования, материалы умалчивают. Имеется лишь единственный документ, относящийся к 1744 г., в котором говорится, что в Кунсткамере «всегда великое людство», так как туда «ежедневно всякого чина люди приходят и просятся». Тон документа подсказывает, что под людьми «всякого чина» подразумевается не знать, а различные категории простолюдинов, которые, по всей вероятности, составляли основную массу посетителей и в предшествующие годы. К ним прежде всего следует отнести учеников академической гимназии и университета, обучавшихся на экспонатах музея рисованию, естественным наукам и физике; учащихся профессиональных школ Петербурга и других городов страны, местную и приезжую интеллигенцию. Кто демонстрировал им экспозиции и как объяснял, остается для нас неизвестным. В 1728 г. в Кунсткамеру поступило несколько нумизматических коллекций, в которые входили: «собрание древних Российских и татарских монет, числом более тысячи», «276 бронзовых медалей, касающихся до происшествий в правление короля французского Людовика Четвертогонадесять (т. е. XIV), изобретение парижской Академии надписей и словесных наук», «последование золотых и серебряных медалей королей шведских, тиснения славных мастеров Карлштейна и Гедлингера и столь высокой работы, что сии медали не уступают ни в чем совершеннейшим из тех, которые нам древняя Греция и Рим оставили». В 1729 г. в Кунсткамеру было передано «множество математических, физических, астрономических и медицинских орудий, которые тем паче всякую превосходят цену, что употреблялись самим императором Петром Великим»; в 1732 г. — «восковая персона» Петра I и ряд предметов его личного обихода. Эти поступления положили основание новому мемориальному отделу Кунсткамеры, который был назван, по наименованию личного собрания Петра I, Императорским кабинетом. В том же 1736 г. Кунсткамере было предложено перевезти из села Преображенского под Москвой «токарные махины и инструменты» Петра I. В списке числилось «махин дубовых с набором, железных, разных действ четыре», различных инструментов — пятьдесят девять, «очки государевы в футляре», «медалий стальный разных сортов одиннадцать», «алебастровые формы да инструментов господина асессора Нартова — долот, циркулей, топоров, пил и других более ста номеров». В 1741 г. в нее поступили две нумизматические коллекции, конфискованные вместе с остальным имуществом у Артемия Волынского и Платона Мусина-Пушкина. Они насчитывали свыше 500 номеров и включали в себя главным образом восточные и западноевропейские медали и монеты. В октябре того же года из Канцелярии конфискаций поступили «лаковый китайский кабинетец с российскими и другими деньгами и медалями из остермановых пожитков», а также, неизвестно из чьих собраний, большое количество инструментов: «две астролябии в футлярах», «готовальня серебряная, с инженерным инструментом», «отвес железный к ватерпасу», «штатив деревянный», «в деревянном ящике красного дерева компасец с солнечными костяными часами», «ящик буковый, в нем три фортеции», «два магнита», «чемодан инструменту токарного» и многие другие предметы, характеризующие быт и искусство, в основном китайское; «53 штуки медных больших и малых разных китайских фигур», «две штуки китайских плетеных», «кукол больших китайских фарфоровых, по белой земле с разными цветами — 7», «5 кукол фарфоровых зеленых на лошадях», 8 таких же — красных, «ящичек сандаловый, в котором кувшинчик с крышкой, кальянов золотых — 2, серебряных — 3, да один с финифтью», «чашечка китайская медная резная и вызолочена, на ножках», «9 картинок туманных за стеклом», «платье китайское атласное», а также большое количество медалей, картин и этнографических предметов. Со всех концов необъятной России продолжали поступать многочисленные минералогические, зоологические, анатомические и этнографические материалы. В 1730—1740-е гг. от частных лиц, от различных учреждений в Кунсткамеру поступило: «мертвое тело младенца о 6-ти пальцах», «младенец о двух головах», «ясписовые камни из Сибири», «серебряная руда с медвежьего острова», «жемчуг из Новгородского уезда», «тюлень», «куриное яйцо странной формы» из Соликамска, «козленок-монстр», «уродливая курица», «кругловатая кривулина», которая по осмотру оказалась рогом ископаемого животного (из Костромского уезда), кабарга из Иркутска, «лошак», «челюсть, которая найдена на реке Дону, а какого зверя неизвестно», и др. В архиве Академии наук сохранились документы о передаче в Кунсткамеру «азиатского разноцветного ворона», слона и различных зверей, издохших в придворном зверинце. Они поступали в Анатомический театр, а затем передавались чучельщикам. Весьма ощутимый урон был нанесен Кунсткамере знаменитой «ледяной свадьбой», нелепым празднеством, устроенным в феврале 1740 г. по случаю «потешной свадьбы» придворного шута императрицы Анны Иоанновны, князя М. А. Голицына, с шутихою ее А. Н. Бужениновой. В программу увеселений было включено шествие народов, населяющих Российскую империю, и народов, соседствующих с ней. Мысль о создании этого «природного маскарада», по всей вероятности, была порождена теми разнообразными этнографическими коллекциями, и в частности национальными костюмами, которые поступали в Кунсткамеру из Второй камчатской экспедиции. Коллекции эти, характеризующие культуру и быт доселе почти не известных народов, вызывали в то время большой интерес. В шествии должны были принять участие «мордва, чуваша, черемиса, вотяки, тунгусы, якуты, чапчадалы (камчадалы), остяки, мунгалы, башкирцы, кингисы, юнаки, кантыши, каракалпаки, арапы белые и черные, и протчие, какие есть подданные российские». Во все концы России было разослано «высочайшее распоряжение» с приказом срочно прислать в Петербург по типичной молодой паре представителей всех перечисленных выше народностей. Академии наук было поручено составить подробное описание этих народностей: «их платья, в чем ходят, и гербов на печатях или на других на чем и на каких скотах ездят», а также их оружия, музыкальных инструментов и национальных кушаний. Кроме того, Академии предлагалось срочно представить описание и зарисовки следующих народов, персонажей и животных: «пастуха с его убором, из народов кроме России и Европы», «одного осла, одного оленя», «индейского, епонского, монгольского, китайского воинов с копьем, в их приборах», «музыкантов, со описанием их игры, от тех же народов», «водолаза одного», «Бахуса изобразить», «эпонцев, манзуров, мунгальцев, контошинцев, киргисцов, калмык, каракалпаков и жен их по одному написать», «лошака», «осинского народа, которые под владением Грузи, по одному мужской и женской персоны и музыкантов их», «малых детей манжуров, одетых в пестрых странных одеяниях», «купидку одну плачущую», «сатирку, во всем изображении» и т. д. Все эти описания и зарисовки производились в Кунсткамере и по ее материалам. Из музея было затребовано большое количество костюмов, музыкальных инструментов, оружия и различной утвари, главным образом сибирских народностей. В эти костюмы, переделанные без учета этнографических особенностей придворными художниками, были наряжены приехавшие «инородцы», которые и должны были составить шуточный свадебный поезд. Для этого они были рассажены попарно в фантастические сани и колымаги, запряженные верблюдами, волами, оленями, собаками и даже свиньями, которые двигались под различную национальную музыку за женихом и невестой, восседающими в железной клетке на слоне. Несколько месяцев спустя Кунсткамера получила лишь часть выданных ею коллекций в попорченном и измененном виде. Целый ряд экспонатов, в частности 8 чувашских и мордовских костюмов с вышивкой, 1 «птичья шуба», колпак лапландский, так же как и многие другие, были безвозвратно утеряны. К началу 1740-х гг. в Кунсткамере оказалось сосредоточенным громадное количество всевозможных экспонатов, насущно требовавших классификации. Еще в бытность в Кикиных палатах коллекции суммарно разделялись на 3 группы: Кунст-кабинет, Натур-кабинет и Мюнц-кабинет. С переездом в новое здание появились еще два отделения: Императорский кабинет и Физический кабинет с обсерваторией. Последний по существу являлся хранилищем физической и астрономической аппаратуры, предназначенной для научных опытов, однако одновременно считался и отделом или, вернее, подотделом музея, так как при описании его вошел в состав Кунсткамеры. При посещении Кунсткамеры почетными посетителями им обычно показывали обсерваторию и Физический кабинет, где академические профессора демонстрировали различные «куриозные эксперименты». Однако несмотря на то что коллекции с каждым годом возрастали, а систематизация, каталогизация и экспозиция производились крупнейшими учеными, сдвиги, происшедшие в русской науке, получили отражение в экспозиции музея не ранее конца 60-х — начала 70-х годов XVIII в. Виной тому был пожар, уничтоживший часть коллекций и затормозивший дальнейшее развитие этого музея более чем на два десятилетия. В декабре 1747 г., в 5-м часу утра, дежурный часовой при Кунсткамере Евсей Ленин заметил огненные языки под кровлей здания. Занялась и быстро запылала башня и западное крыло, где были сосредоточены музейные коллекции. Вызванные на подмогу солдаты из гарнизонного и лейб-гвардейского пехотного полков, академические служащие и василеостровские жители всю ночь работали по спасению книг и экспонатов. Они выносили их через окна и двери, с верхних этажей спускали на веревках, а небьющиеся предметы и книги просто кидали в снег перед зданием. Таким путем была спасена большая часть библиотеки и музейных экспонатов, хранившихся в нижних этажах, на которые пожар не распространился. Из коллекций верхнего этажа сохранился лишь Императорский кабинет. Работы по восстановлению здания проводились по проекту и под руководством архитектора С. Чевакинского, откомандированного Сенатом из Адмиралтейского ведомства по просьбе Академии наук. В первую очередь была перестроена башня в соответствии с требованиями астронома Гришова. Затем был разобран старый и устроен новый карниз, большие фронтоны заменены малыми с деревянными резными вставками, были установлены вазы и фигуры амуров наверху здания. За исключением башни, все работы, в том числе и лепные работы Джани, были выполнены в 1757 г, В 1758 г. основные строительные работы по восстановлению и реконструкции здания Кунсткамеры были закончены. Сохранившиеся после пожара экспонаты и собранные в течение последних одиннадцати лет, в период восстановления здания, были опять помещены в Кунсткамеру и стали доступны для изучения. Здесь зрители снова увидели великана слона — питомца Екатерининского зверинца, и чучело человека-великана, рост которого достигал 3 аршин и 3 вершков. Хорошо сохранились чучела всевозможных зверей: тигров, леопардов, оленей, полосатых зебр и разной породы обезьян. Здесь же замечательное собрание птиц: от крупных страусов до маленьких самых разнообразных цветов перелетных птичек. Среди чучел — широконосые пеликаны, разноцветные попугаи, райские птицы и иностранные голуби. Посетители осматривали морских зверей — моржей, тюленей и богатую коллекцию рыб. Здесь выставили множество прекрасных раковин и окаменелостей, являющихся результатом удивительной игры природы. Здесь, среди множества разных видов насекомых, редкие и прекрасные бабочки с бесподобными красками и удивительного рисунка. Здесь можно увидеть восковую фигуру Петра Великого, а рядом с ним, на столе — башмаки, чашки, столярные изделия, изготовленные Петром. В 1777—1779 гг. архитектором Павловым были вставлены барельефы. Из них сохранился лишь один над входом в комнату (канцелярию), изображающий портрет академика Эйлера в профиль. На галерее, в большом зале также над входами сохранились два больших прекрасной работы барельефа. Один из них, работы Шубина, представляет аллегорию «Россия» с медальоном Екатерины II. В то время два больших зала были украшены лепными потолками, а стены покрыты живописью, но все это, за исключением двух вышеуказанных барельефов и одного лепного потолка, не сохранилось. По мере развития и расширения отделов Академии наук, находившихся в здании Кунсткамеры, возникла необходимость в предоставлении им соответствующих помещений. Помещения башни Кунсткамеры не могли полностью обеспечить возможность ведения научных наблюдений и исследований, вследствие чего круг работ по астрономии значительно сузился. Такое положение, при котором большое количество астрономических инструментов не могло быть использовано на протяжении десятков лет, становилось нетерпимым. В первой половине XIX в., когда была организована Пулковская обсерватория, первой «Малой обсерватории» —колыбели русской астрономии—в этом здании не стало. Еще раньше из него выселилась Кунсткамера, экспонаты которой были распределены в ряде музеев Академии наук. В здании осталась только одна библиотека, переведенная в 1925 г. в новое помещение, так как старое к тому времени оказалось тесным для разросшейся академической библиотеки. В настоящее время в этом здании находятся Музей антропологии и этнографии и Ин-т этнологии и этнической антропологии. Внутренная отделка помещений, существовавшая до пожара, почти не сохранилась. Из декоративного убранства, созданного в XVIII и XIX вв., дошло тоже далеко не все; но сохранившиеся лепка и живопись находятся в хорошем состоянии. |