Три века северной столицы

• Название: Три века северной столицы
• Дата: 20.07.2022
• Размер: 2.75 Mb.
• Имя файла: voznikshij-voleyu-petra-istoriya-sankt-peterburga-s-drevnih-vrem.doc
• Тип: Документы; #633885
• страница: 30 из 42

ЛЕТНИЙ САД
…И в Летний сад гулять водил.
А. Пушкин
В 1704 г. Петр I задумал построить в новом го­роде свою летнюю резиденцию. Место было выбрано у слияния реки Безымянный Ерик (Фон­танка) с Невой. Ранее здесь находилась усадьба швед­ского офицера, и небольшая часть побережья была об­жита. Царь приказал разбить для себя большой сад, подобный прославленным западноевропейским паркам того времени, и сам наметил его первоначальный план. Над осуществлением замысла начали работать русские и иностранные архитекторы, садовники и прочие специа­листы.

Новый дворцово-парковый ансамбль получил назва­ние «Летний дворец» царя. Сам Петр I именовал его «огородом», а впоследствии он стал называться Летним садом.

Уже через несколько лет своего существования Лет­ний сад стал центром политической, официальной жизни, придворных церемониалов и торжеств.

В петровскую эпоху сад занимал примерно ту же территорию, что и сейчас. От берега Невы до середины участка был устроен парадный парк, а да­лее, до реки Мойки, — «огород» с плодовыми деревья­ми, грядами овощей, теплицами. Здесь был вырыт для разведения рыбы «карпиев пруд», построен «амбарец для клажи материалов», оранжереи, в которых зимой хранились южные расте­ния, летом выставлявшиеся в кадках на аллеи и пло­щадки сада.

В последние годы царствования Петра близ Карпиева пруда архитектор М. Земцов начал создание зеле­ного лабиринта с «фабольными» фонтанами: каждый фонтан украсили свинцовыми скульптурными изображе­ниями персонажей басен Эзопа. По мысли царя, это убранство фонтанов должно было иметь нравоучительное значение.

За рекой Мойкой, на месте нынешнего Инженерного замка, находились «фряжские итальянские погреба», где хранились заморские вина и всякие припасы для цар­ского стола. К западу от погребов, на берегу Мойки, раскинулся еще один сад — третий, с дворцом, извест­ным под названием «Золотые хоромы» Екатерины I.

Согласно требованиям тогдашнего паркостроения Летний сад получил строго геометрическую планировку. Прямые и радиальные аллеи разделяли его на отдель­ные площадки — боскеты (квадраты зеленого массива, со всех сторон обрамленные деревьями). В саду устрои­ли водоемы геометрических очертаний, разбили богатые цветники, где выращивались любимые Петром тюльпа­ны, нарциссы, лилии, розы и многие другие цветы. Де­ревья и кусты, привезенные с разных концов России и даже из-за границы, образовали густой зеленый наряд сада. Их коротко стригли (как требовали правила парков XVIII в.), придавали кронам причудливые формы. Вдоль аллей и вокруг открытых площадок под­стриженные деревья образовывали плотные зеленые стены — шпалеры, высота которых порой достигала трех метров.

Парк пересекали также «огибные дороги»: длинные крытые коридоры из каркасов с привязанными к ним молодыми деревцами липы. В этих крытых аллеях было так темно, что в них даже днем зажигали подвесные фонари.

В некоторых боскетах росли яркие цветы, в других стояли мраморные статуи, беседки (люстгаузы), волье­ры для птиц. Недалеко от главной аллеи, в боскете, был прорыт овальной формы водоем с островком в центре, на котором возвышалась беседка в виде китайской па­годы. Современники утверждали, что, когда Петр хотел побыть один, он уединялся здесь: в небольшом челне его перевозил на остров карлик.

Особую роскошь и живость придавали саду фонта­ны. Известно, что Петр питал большое пристрастие к фонтанам и без них не мыслил настоящего сада, способ­ного соперничать по красоте своей со знаменитыми парками Версаля. Поэтому, намечая план «огороду», одно из первостепенных мест он отвел сооружению си­стемы водометов. Уже в 1705 г. царь приказал зод­чему Ивану Матвееву «учинить приготовление свай, ко­леса великого... також двух с пальцами и несколько шестерен». Петр пояснил, что «сие надобно для возведе­ния воды к фонтанам», и просил «весною перебить тое речку, которая идет мимо моего двора». При этом он послал чертеж водоподъем­ного устройства.

Весной 1706 г. эти работы были выполнены и на­чата установка первых фонтанов. Но, видимо, их струи не отличались большой высотой и мощностью, и Петр стал искать возможности увеличить силу взлета воды. Во время заграничного путешествия в 1716—1717 гг. он купил изобретенный англичанином Томасом Соверном паровой насос. Его-то и было решено исполь­зовать для подачи воды к фонтанам сада. Петр писал в то время обер-комиссару Петербурга князю А. Черкасскому, ведавшему строительными работами в летней резиденции царя в Петербурге: «При­сланную медную машину, которая гонит огнем воду, вели скорее собирать у Летнего дома по чер­тежу мастера, который с тою машиною прислан, дабы я при возвращении своему увидел ее действо». Таким образом, здесь впервые в мире нашел практиче­ское применение паровой насос Соверна — одно из зна­чительных достижений техники начала XVIII столетия.

Чтобы создать необходимый запас воды для фонта­нов Летнего сада, в 1718 г. начали прокладывать ка­нал из реки Лиги в пруды-накопители, вырытые в рай­оне нынешней улицы Некрасова. Из этих прудов вода по трубам шла к устроенным на Фонтанке водовзводным башням.

Число фонтанов в саду постоянно увеличивалось. На главной аллее, в боскетах, в прудах сверкал бисерный узор водяных струй. Мраморные и позолоченные ста­туи, вазы, маскароны придавали им особую красоту. Чаши водоемов, сделанные из различных пород мра­мора, раковин, пудожского камня, завершали художе­ственную отделку фонтанов.

Через канал, который отходил от Лебяжьего и отде­лял парадную часть сада от хозяйственной, был переки­нут мостик. Здесь установили модные в то время «фон­таны-шутихи»: тот, кто вступал на мост, не зная об осо­бенностях его устройства, оказывался среди струй, вы­рывавшихся из-под ног. Уже после смерти Петра в се­веро-западном углу сада был сооружен каскад.

К 1725 г. в Летнем саду насчитывалось 23 фон­тана, а немногим позднее их было около 50.

На аллеях, в зеленых нишах шпалер, на открытых площадках сада, перед дворцовыми постройками стоя­ло много мраморных статуй и бюстов. Это скульптур­ное убранство явилось необычным новшеством для Рос­сии, поскольку в допетровское время в русском изобразительном искусстве преобладали религиозные темы и сюжеты, а монументальная светская скульптура не была еще создана. На Западе скульптурное убранство являлось обязательным элементом сада, и Петр не захотел отступать от общего правила. Для украшения Летнего сада, парков Петергофа, Стрельны и других дворцово-парковых ансамблей по его указаниям были приобретены в Италии и доставлены в Россию лучшие произведения садовой скульптуры того времени. Свыше 150 мраморных статуй и бюстов укра­шали только парадную часть сада на Неве.

Пожалуй, ранее других здесь появились бюсты из­вестного польского полководца XVII в. короля Польши Яна Собеского и его жены Марии-Казимиры Собеской. На тех же самых местах, что и при Петре I, стоят эти бюсты и поныне.

В 1717—1724 гг. была закуплена большая часть произведений крупнейших венецианских скульпторов конца XVII — начала XVIII в. «Амур и Психея», «Немезида», «Церера», «Ночь» и многие другие статуи, представляющие огромную художественную ценность, украшают Летний сад и сейчас.

В те же годы появилась здесь и античная статуя Ве­неры (неизвестного автора). Она была куплена в Риме доверенным царя Ю. Кологривовым и отдана для ре­ставрации одному итальянскому скульптору. Когда чи­новники папы римского узнали о приобретении Кологривова, «Венера» была конфискована, так как указ папы Клемента XI запрещал вывоз из страны произве­дений древности. Сообщая Петру о ценности статуи и о том, что случилось с ней, огорченный Кологривов за­ключал свое донесение словами: «Лучше я умру, чем моим трудом им владеть». Ему на помощь прибыл в Рим находившийся в то время в Италии приближенный Петра I С. Рагузинский. Был придуман остроумный план: в обмен на статую Венеры предложить папе мощи Бригитты католической церкви, кото­рые были обнаружены в одном из соборов Ревеля (Тал­лина). Такое предложение папа вынужден был принять, так как не подобало главе католической церкви прене­брегать реликвиями культа. А в знак признательности папа подарил статую Венеры русскому царю. Ныне она хранится в Эрмитаже и известна под названием «Венеры Таврической». В конце XVIII в., подаренная Екатериной II князю Потемкину, статуя находилась в Таврическом дворце — отсюда ее позднейшее на­звание.

Мраморная скульптура Летнего сада служила не только его украшением, она была призвана в аллегори­ческой форме прославлять общественно-политические события того времени, преобразовательную деятельность Петра I, пропагандировать светскую культуру. Так, спе­циально в память победы над Швецией в Северной войне, была заказана для Летнего сада скульптура «Мир и Изобилие», или «Ништадтский мир».

На высоком гранитном постаменте — две фигуры из белого мрамора. Одна из них — богиня Изобилия, кото­рую современники отождествляли с Россией. Правой ру­кой она гасит горящий факел, что означало на языке аллегории окончание войны. В ее левой руке — рог изо­билия, символизирующий экономическую мощь страны. Вторая, крылатая фигура — богиня Славы. Лавровым венком она украшает голову богини Изобилия. Внизу — трофеи военных побед и умирающий лев (аллегориче­ское изображение поверженной Швеции). В лапах льва — картуш, на котором высечено латинское изре­чение: «Велик и тот, кто дает, и тот, кто принимает, но самый великий тот, кто то и другое совершить может».

Автор композиции — известный итальянский скульп­тор П. Баратта. В настоящее время группа «Мир и Изо­билие» расположена у северного фасада Летнего дворца.

Такие статуи, как «Минерва», «Слава», «Милосер­дие», «Правосудие», «Мореплавание», «Изобилие», так­же имели аллегорический смысл. Они призваны были служить укреплению самодержавной власти царя, про­славлять его как мудрого правителя страны и талантли­вого полководца.

У Фонтанки, там, где ныне стоит Павильон Росси, в 1713 г. началось строительство грота. Его проект был разработан архитектором А. Шлютером. Но сооружение грота затянулось на многие годы, и в его созда­нии принимали участие несколько виднейших архитек­торов Петербурга. После смерти Шлютера строитель­ством грота ведал его ближайший ученик И. Маттарнови, затем архитекторы Н. Микетти и Ж.-Б. Леблон, достраивал и декорировал интерьеры грота М. Земцов.

В архивах сохранилось много различных сведений, дающих представление о том, каким был грот в Лет­нем саду. Три его зала объединялись большими ароч­ными проемами. Над центральным проемом возвышался высокий стеклянный купол. Под ним был устроен фон­тан, украшенный свинцовой позолоченной фигурой Неп­туна, стоящего в колеснице с впряженными в нее мор­скими конями. Стены были отделаны туфом, разноцвет­ными морскими раковинами, толченым стеклом. Мрамор­ные барельефы, статуи и бюсты довершали декор. Здесь же находился орган, приводившийся в действие водой.

Внешний вид грота также был ярок и наряден. Углы красивых кирпичных стен украшались рустовкой. Окон­ные и дверные проемы обрамлялись выразительными лепными гирляндами. Над входом возвышалась скульп­турная композиция из двух сидящих фигур, державших огромный картуш. Крыша по периметру была обнесена парапетом, и на нем установлены статуи «Терпсихора», «Флора», «Сибилла», «Фортуна» и другие.

Грот во времена Петра I считался выдающимся сооружением Петербурга. Его называли «диковинкой».

В первые годы существования Летнего сада его ал­леи и площадки подступали к самой Неве: набережной тогда не было. Главным входом в сад служила пристань на берегу. В дни торжественных приемов и ассамблей сюда спешили гости на яликах, яхтах, лодках. У при­чалов были возведены три дубовые галереи для гостей. Во время праздничных гуляний в этих галереях накры­вались столы и устраивались танцы. Центральная из них, богато убранная, стояла на оси главной аллеи сада. Отсюда открывалась перспектива нарядного зеленого коридора с прекрасными фонтанами, мраморными ста­туями, эффектно выделявшимися на фоне темных шпа­лер. Гостей приглашали осмотреть сад с его затеями и диковинками.

О том, как выглядел Летний сад во время царство­вания Петра, подробно рассказал все тот же Берхгольц:

«Сад этот имеет продолговатую форму; с восточной стороны к нему примыкает Летний дворец царя, с юж­ной — оранжерея, с западной — большой красивый луг (на котором, при всех празднествах, обыкновенно стоит в строю гвардия), а с северной он омывается Невою... У воды стоят три длинные открытые галереи, из кото­рых длиннейшая — средняя, где всегда при больших тор­жествах, пока еще не начались танцы, ставится стол со сластями. В обеих других помещаются только столы с холодным кушаньем. В средней галерее находится мраморная статуя Венеры, которою царь до того до­рожит, что приказывает ставить к ней для охранения часового.

Против этой галереи — аллея самая широкая во всем саду: в ней устроены красивые фонтаны, бьющие до­вольно высоко. Вода для них проводится в бассейны из канала с помощью большой колесной машины, отчего в ней никогда не может быть недостатка. У первого фон­тана — место, где обыкновенно царица бывает со свои­ми дамами, а далее, у другого, стоят три или четыре стола, за которыми пьют и курят табак...

Вправо от этой круглой и разделенной четырьмя ал­леями площадки, с одной стороны стоит прекрасная ста­туя с покрытым лицом, у подножья которой течет или, лучше сказать, бьет вода со всех концов, а с другой на­ходится большой птичник, где многие птицы частью свободно расхаживают, частью заперты в размещенных вокруг него небольших клетках. Там есть орлы, черные аисты, журавли и многие другие редкие птицы.

Тут же содержатся, впрочем, и некоторые четвероно­гие животные, как, например, очень большой еж... Кроме того, там есть еще синяя лисица, несколько соболей и пр. В высоком домике с восточной стороны множество пре­красных и редких голубей...

На другой стороне фонтана, против упомянутой ста­туи, устроена в куще деревьев небольшая беседка, окру­женная со всех сторон водою, где обыкновенно проводит время царь.

На воде плавает здесь большое количество самых редких уток и гусей, которые до того ручны, что позволяют кормить себя из рук. По берегу вокруг расставле­ны маленькие домики, где они, вероятно, запираются на ночь. Здесь же красуется вполне снаряженный кораб­лик, на котором иногда потешается шут царя.

Против большого птичника устроен еще, в виде водо­пада, красиво вызолоченный мраморный фонтан, укра­шенный многими позолоченными сосудами. Это место (где находится также и оранжерея), бесспорно, одно из лучших в саду. Все оно обсажено кустарником и окружено решеткой...

Далее отсюда, вправо, стоит большая сплетенная из стальной проволоки клетка с круглым верхом, наполнен­ная всякого рода маленькими птицами, которые целыми группами летают и садятся на посаженные внутри ее деревца...

Кроме того, в этом саду находится приятная рощица и устроено еще несколько фонтанов. Одним словом, там есть все, чего только можно желать для увеселитель­ного сада...»

Восторженно писал о Летнем саде Феофан Прокопович:

«...дом царский на брезе полуденном Невы, при самом ея на помянутые струи разделении построенный, и при нем вертоград образцом италианским насаженный, с прекрасными архитекторскими гульбищами дивную являет красоту, и пловущих по реке увеселяет».

Почти одновременно с закладкой сада началось устройство Летнего дворца Петра I. На том месте, где сей­час стоит дворец, сначала было деревянное здание (хо­ромы) шведа.

В «Описании Петербурга и Кроншлота», относя­щемся к 1710—1711 гг., автор-иностранец указывал:

«В Неву впадает небольшая речка или канава. Вплоть у этой речки царская резиденция, т. е. небольшой домик в саду, голландского фасада, пестро раскрашенный, с золочеными оконными рамами и свинцовыми перепле­тами».

Видимо, в этих хоромах Петр и жил до постройки существующего дворца. Затем он приказал Меншикову перенести их «в новое место, что близь Калинкина», а тут построить каменные палаты. В августе 1710 г. начали забивать сваи под каменное здание и строить фундамент.

С севера к зданию подступала Нева, с востока — Фонтанка, с юга — искусственная гавань в виде ковша, и только западной стороной дворец был обращен в па­радный сад.

Кстати, близость воды определила и дополнительные трудности строительства. Меншиков сообщал Петру в одном из писем: «Под Ваши полаты из фундамента воду выливают, для чего нарочно из Москвы свою машину я привести велел, однако по сие время вылить не могут». Немалого труда стоило и укрепление берегов, сооружение подпорных стенок с восточной и южной сторон дворца, спусков к причалам.

Автором проекта дворца был Д. Трезини.

В облике этого здания отразились характерные осо­бенности архитектуры раннего Петербурга: простота и строгость форм, геометрическая четкость плана, скром­ность декорировки фасадов. Интерьеры носили прежде всего интимный характер: небольшое количество ком­нат (по шести в каждом из двух этажей) было рассчи­тано только на личные потребности царя и его семьи.

Подсобных помещений, за исключением поварен, не было. Последнее, видимо, объясняется и тем, что одно­временно со строительством дворца возводилось боль­шое здание, которое рассматривалось как своего рода дополнение к дворцу.

Вдоль Фонтанки тогда же были построены двух­этажные каменные палаты. Восточная сторона их фун­дамента также уходила в воды реки, северный фасад примыкал к гавани, а с дворцом Петра они соединялись крытой каменной галереей. Судя по чертежам, их архи­тектура имела много общего с архитектурой дворца.

Хотя это здание было примерно в три раза больше, чем царский дворец, служебное назначение его подчер­кивалось названием — «людские покои», т. е. помеще­ния, которые отведены для людей, обслуживающих двор царя. Правда, это название, возникшее еще в са­мом начале строительства, впоследствии оказалось не совсем точным.

Долгое время не было известно, что же именно на­ходилось в помещениях людских покоев, где насчиты­валось свыше сорока комнат. Обнаруженный в Архиве древних актов документ дает полное представ­ление о назначении и характере использования этого здания. Как явствует из описи, тут находилась канце­лярия кабинет-секретаря А. Макарова, жил князь Фе­дор Прозоровский, ведавший имуществом Екатерины, размещались караульные солдаты, стрелки, матросы, столяр, портные, голландский часовщик и т. п. В неко­торых комнатах хранились привезенные из-за границы ящики «с голландскими картинами» и изразцами, с ки­тайскою посудой, «с кроватями и к ним уборы», с су­довыми припасами, «с платьем государыни».

Но наряду с этим из описи видно, что по характеру использования некоторые комнаты были фактически дворцовыми, как и одноэтажная галерея, соединявшая покои с дворцом. Например, упоминается большой зал, где находилась Янтарная комната — подарок Фрид­риха, короля прусского, Петру I. Большая уникальная коллекция янтаря была одной из диковинок, и, видимо, ее показывали гостям. Впоследствии Янтарную комнату перенесли в Екатеринин­ский дворец в Царское Село и в годы войны она была похищена фашистами.

Одна из комнат была занята «раритетами». В описи не говорится, какими именно, однако надо полагать, что речь шла об анатомической коллекции Рюйша, впоследствии переданной в Кунсткамеру.

Интересны сведения еще об одной комнате. В описи говорится: «в ней машины и книги». О каких машинах шла тут речь? Возможно, о новых токарных станках А. Нартова, а может быть, это машины, оставшиеся по­сле смерти А. Шлютера, которого Петр держал возле себя, в летнем доме, и часто работал вме­сте с ним.

Но главное, что стало известно из описи, — это ме­стонахождение библиотеки Петра I. До сих пор знали, что она размещалась на «летнем дворе», но где именно, оставалось загадкой, так как ни одно из помещений дворца не могло вместить обширное собрание книг. Судя по описи, о которой говорилось выше, сохранив­шейся в архиве подрядной столяра Семенова, удалось установить, что для библиотеки было отведено три ком­наты верхнего этажа людских покоев.

По приказу Петра для нее изготовили специальные шкафы разных размеров и форм. Здесь были шкафы с застекленными и глухими дверцами, угловые и стенные, для больших и маленьких книг. Посредине самой вме­стительной комнаты стоял длинный стол с ящиками для хранения планов и чертежей.

Библиотека Петра насчитывала более 2000 томов. Среди них были интереснейшие экземпляры по самым разнообразным отраслям знаний. Имелись книги о том, как строить крепости и дворцы, как создавать регуляр­ные парки, сооружать триумфальные ворота, как строить корабли и галеры. «Книга Марсова» рассказывала об искусстве ведения войн. Здесь можно было увидеть «Ме­таморфозы» Овидия, басни Эзопа, книги по архитектуре, механике, медицине.

Галерея, соединявшая дворец и людские покои, со­стояла из ряда комнат, следующих одна за другой. По некоторым данным, в летнее время здесь жили дочери Петра и Екатерины—Анна и Елизавета — и, что со­вершенно точно, дети царевича Алексея — Петр и На­талья.

После смерти Петра I, в 1725 г., в покоях жил Петр II, позднее здесь помещался архив придворной конторы. Когда в 1780 г. строилась гранитная набе­режная реки Фонтанки, по приказу Екатерины II зда­ние разобрали, а гавань засыпали.

В 1725 г. закончилось возведение дворца для Екатерины I. Он стоял на углу берегов Невы и Лебяжьего канала. Этот дворец особо интересен тем, что в 1723 г. к нему была пристроена картинная галерея. 26 колонн коринфского ордера украшали одноэтажную галерею, обрамляя большие полуциркульные окна-двери; кров­ля была обнесена балюстрадой из тумб и балясин. По­стройку возвели Матвей Мантуров «с товарищи» — мастерами кабинетного дела, возвратившимися из Ан­глии. Это были высокой квалификации столяры, послан­ные за границу научиться изготовлению дворцовой ме­бели, в частности бюро-кабинетов. Но пока они обуча­лись, мода на кабинеты прошла, мастера оказались не у дел и претерпевали большую нужду. С ними-то и был заключен договор на строительство деревянной галереи. Другая группа во главе с Иваном Салмановым (масте­р художественной резьбы по дереву) выполнила 26 ка­пителей и карнизов к колоннам по чертежам известного французского художника-резчика Н. Пино.

К тому времени была собрана богатейшая коллекция картин крупных художников XVII  начала XVIII в. Среди них — произведения Рубенса, Рембрандта, Ван Дейка, Сальма и многих других. Как и в петергофском дворце «Монплезир», здесь был представлен А. Сило, к морским пейзажам которого Петр относился с особым интересом. Собрание произведений живописи в Летнем дворце и коллекция полотен в «Монплезире» — это первые картинные гале­реи в России.

Незадолго до смерти Петр задумал собрать серию картин, прославлявших крупнейшие победы русского оружия. С этой целью были заказаны (и выполнены уже после смерти Петра) полотна: «Куликовская битва» А. Матвеева, «Гангутское сражение» И. Одольского, «Полтавская баталия» И. Никитина. Но в целом замыслу не суждено было осу­ществиться.

В 1725 г. архитектура Летнего сада попол­нилась новым сооружением архитектора М. Земцова. Готовились торжества по по­воду бракосочетания старшей дочери Петра Анны с гер­цогом Голштинским. Земцов получил задание «с поспешанием» построить «Залу славных торжествований» — специальный дворец, предназначенный для особо важных празднеств. Петр не дожил до свадь­бы дочери, но воля его была осуществлена: уже через четыре месяца «зала» была готова.

Стройное деревянное здание с фасадами, членен­ными колоннами коринфского ордера, украшенное гир­ляндами, имело строгие пропорции, создавало радостное, праздничное настроение. «Зала» целиком отвечала своему назначению — интерьеры были пышно декориро­ваны художественной резьбой, росписью, выполненной художником Л. Караваком, стены увешаны шпалерами.

Постройка была возведена рядом с дворцом Екате­рины, также на подсыпанном берегу Невы. Но она про­стояла недолго: в 1732 г. по приказу императрицы Анны Иоанновны ее разобрали, чтобы на том же месте возвести новый дворец.

Русский двор теперь мало чем отличался от двора того или иного европейского монарха.

Веселье и праздники светского Петербурга не смолкали круглый год.

Над Летним садом вспыхивали многоцветные ракеты, огненные пирамиды, казав­шиеся бриллиантовыми, яркие звезды, воздушные и водяные шары, искрометные фонтаны, фигуры из голубого и белого огня. Гости любовались зрелищем с галерей сада, который также был красочно иллюмини­рован фонариками, развешанными на деревьях, горя­щими плошками, пирамидами со свечами.

Часто в Летнем саду устраивались ассамблеи — увеселительные и деловые собрания петер­бургской знати.

Берхгольц рассказывает о празднике 1721 г. в Летнем саду:

«В 5 часов я со многими из наших отправился в сад. Подойдя к месту, где утром была стрельба, мы опять нашли там, в том же порядке оба гвардейских полка, но только с нижним оружием; верхнее они оставили в лагере. Когда я спросил, для чего они здесь собрались, мнe отвечали, что царь обычно в такие праздники угощает их пивом и вином, которое сам им подносит в деревянных чашках величиной в большой стакан. Его величество именно этим и был занят, когда мы пришли... Войдя в сад и осмотрев его немного, я до того был удивлен переменами в нем в последние семь лет, что едва узнавал его. Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и пришли наконец в среднюю широкую аллею. Там, у прекрасного фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу (Анну Петровну), брюнетку и прекрасную, как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса (Елизавета Петровна), белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты, а только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру. Вблизи ее величества царицы стояли еще маленький великий князь Петр Алексеевич (впоследствии Петр II) и его сестра великая княжна Наталья Алексеевна, дети покойных принцессы Вольфенбюттельской и наследного принца; они как вылитые из воску и ангельской красоты. Великому князю, говорят, только шестой год, а сестре его осьмой, но они уж довольно велики для своих лет. Они имеют свой особенный стол так же, как и обе старшие принцессы. У царицы есть еще маленькая принцесса (Наталья Петровна), лет четырех, которую еще носят на руках; она также прехорошенький ребенок. Здесь же была вдовствующая царица (вдова царя Иоанна Алексеевича) с дочерью своею, принцессою Прасковиею, находящейся еще при ней...

Между бывшими здесь другими дамами мне особенно понравилась княгиня Черкасская, которая, как меня уверяли, считается при дворе первою красавицей. Но я насчитал еще до тридцати хорошеньких дам, из которых многие мало уступали нашим дамам в приветливости, хороших манерах и красоте. Признаюсь, я вовсе не ожидал, что здешний двор так великолепен. У ее величества четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди; из них двое русских, Шепелев и Чевкин, и двое — немцев, Балк и Монс — двоюродный брат госпожи Балк, очень, говорят, любимый царицею... Пажи ее величества имеют зеленые мундиры с красными отворотами и золотыми галунами на всех швах, как и трубачи и валторнисты; но лакеи и конюхи, которых у ее величества множество, не имеют этих галунов; однако ж все-таки одеты прекрасно. В оркестре государыни много хороших немецких музыкантов, обязанных также носить красивые зеленые кафтаны (ливрей они вообще не любят). Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж, почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре...

Вскорe после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла со своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, посаженную большей частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца. Так как здешнее духовенство обыкновенно также принимает участие во всех празднествах, то оно и в этот день собралось в большом числе и для своего удовольствия выбрало самое живописное и приятное место, именно эту рощу. Я нарочно оставался там несколько времени, чтобы отчасти полюбоваться на многие молодые и чрезвычайно прямые деревья, отчасти посмотреть хорошенько на духовенство, сидевшее за круглым столом со многими кушаньями. Духовные лица носят здесь одежду всех цветов, но знатнейшие из них имеют обычно черную, в виде длинного кафтана, и на голове длинные монашеские покрывала, закрывающие плечи к спину. Многие своими бородами и почтенным видом внушают к ceбе какое-то особенное уважение. Наконец я очутился опять на том месте, где остался царь, и нашел его там сидящим за столом, за который он поместился с самого начала... Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадеров, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми и отчего они так поспешно уходят. Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадеров.

Тогда я понял в чем дело и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворился страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверить, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда накладешь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтобы иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасться в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадеров из ковша величиною в большой стакан (но не для всех однаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя или, как они говорят, их полковника, что все равно. Когда я потом спрашивал, отчего они разносят такой дурной напиток, как хлебное вино, мне отвечали, что русские любят его более всех возможных данцигских аквавит и французских водок (который, однако ж, здешние знатные очень ценят, тогда как простое вино они обычно только берут в рот и потом выплевывают), и что царь приказывает подавать именно это вино из любви к гвардии, которую он всячески старается тешить, часто говоря, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь.

Находясь в постоянном страхе попасть в руки господ майоров, я боялся всех встречавшихся мне и всякую минуту думал, что меня уж хватают. Поэтому я бродил по саду, как заблудившийся, пока наконец не очутился опять у рощицы близ царского летнего дворца. Но на этот раз я был очень поражен, когда подошел к ней поближе: прежнего приятного запаха от деревьев как не бывало и воздух был там сильно заражен винным испарением, очень развеселившим духовных, так что я чуть сам не заболел одною с ними болезнью. Тут стоял один до того полный, что, казалось, тотчас же лопнет; там другой, который почти расставался с легкими и печенью; от некоторых шагов за сто несло pедькой и луком; те же, которые были покрепче других, превесело продолжали пировать. Одним словом, самые пьяные из гостей были духовные, что очень удивляло нашего придворного проповедника Ремариуса, который никак не воображал, что это делается так грубо и открыто. Узнав, что в открытой галерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастие видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны. Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей. Когда стало смеркаться, принцессы удалились со своими дамами. Так как царь и царица (оставившая, впрочем, своих дам) также в это время отлучились, то нас стали уверять, что мы возвратимся домой не прежде следующего утра, потому что царь, по своему обыкновению, приказал садовым сторожам не выпускать никого без особого дозволения, а часовые, говорят, в подобных случаях бывают так аккуратны, что не пропускают решительно никого, от первого вельможи до последнего простолюдина. Поэтому знатнейшие господа и все дамы должны были оставаться там так же долго, как и мы. Все это бы ничего, если б на беду, вдруг не пошел проливной дождь, поставивший многих в большое затруднение: вся знать поспешила к галереям, в которых заняла все места, так что некоторые принуждены были стоять все время на дожде. Эта неприятность продолжалась часов до двенадцати, когда наконец пришел его величество царь, в простом зеленом кафтане, пошитом наподобие тех, которые носят моряки в дурную погоду (перед тем же на нем был коричневый с серебряными пуговичками и петлицами); шляпу он почти никогда не надевает, приказывая носить ее за собой одному из своих денщиков. Войдя в галерею, где все ждали его с большим нетерпением и потому чрезвычайно обрадовались этому приходу, в надежде скоро освободиться, он поговорил немного с некоторыми из своих министров и потом отдал приказание часовым выпускать. Но так как выход был только один и притом довольно тесный, то прошло еще много времени, пока выбрались из сада. Кроме того надобно было также проходить недалеко от сада, через небольшой подъемный мост на малом канале, и только пройдя через него всякий мог без затруднения спешить домой».

И после смерти Петра, в 30—40-е гг. XVIII в., Летний сад по-прежнему сохранял свое значение парад­ной царской резиденции. Над его украшением немало трудились в это время архитекторы М. Земцов и В. Рас­трелли, знаменитый русский садовод И. Сурмин. Земцов завершил в 1731 г. Эзопов лабиринт, начатый еще при жизни Петра.

В северо-западном углу сада, где во время царство­вания Анны Иоанновны был главный вход, а через Лебяжий канал существовал подъемный мост, В. Раст­релли построил пышный амфитеатр, декорированный каскадом, золоченой и мраморной скульптурой.

В 1732 г. на берегу Невы, рядом с Летним двор­цом Екатерины I, на месте «Залы славных торжествований», возвели большой деревянный дворец для Анны Иоанновны по проекту В. Растрелли. Это эффектное здание с широкой лестницей, спускающейся к воде (она служила причалом для шлюпок и барок), было разо­брано, видимо, во второй половине XVIII в. в связи со строительством набережной.

По традиции сад еще служил местом торжеств, праздничных иллюминаций, фейерверков. Так, в 1737 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали о том, что «о полудни изволила ее императорское величество кушать за публичным столом в Летнем доме» по случаю взятия турецкого города Очакова. Приглашенные собра­лись в «зале», украшенной шпалерами «на брюс­сельский манир». По случаю торжества исполнялась музыка, специально для этого сочиненная. Чествование императрицы сопровождалось пушечной пальбой со мно­гих яхт, стоявших перед дворцом. После праздничного обеда начался бал.

В первые годы царствования Елизаветы Петровны в саду устраивались маскарады и балы для петербургской знати, причем по поводу и без повода. Вот что говорится об одном из них: «В мае 1755 года в Летнем саду дан был маскарад, длившийся до восхода солнца, во всю ночь. Уже при полном свете утра (от двух до трех часов) ужинали, а после — продолжались танцы». Этот маскарад был посвящен проводам зимы и встрече лета.

С постройкой Летнего дворца для Елизаветы Петровны(на ме­сте нынешнего Инженерного замка) балы и маскарады в Летнем саду прекратились. С середины XVIII столетия он становится прогулочным сначала для уз­кого, а затем и для более широкого круга знати. В одном из указов Сената за 1752 г. говорилось даже о «дозволении С.-петербургским жителям прогуливаться в 1 и 2 императорских садах на Неве, в праздники и торжественные дни, но с обязательством быть в пристой­ных одеждах».

В 1755 г. было объявлено об открытии сада для публичных гуляний два раза в неделю. Это разрешение подтверждалось указами 1762, 1794, 1827 гг., причем во всех случаях неизменно говорилось о «прилично оде­той публике» и о запрещении посещать сад мастеровым, матросам и солдатам. В XIX в. купечеству разреша­лось в «духов день» устраивать в саду «смотрины не­вест», а иногда проводить «зрелища» любителям-спортс­менам (состязания скороходов).

Изменился не только быт Летнего сада, постепенно менялся и его облик. К концу XVIII в. он становится близок по виду своему к пейзажным паркам, входившим в то время в моду. Деревья не стригли, их кроны раз­рослись, аллеи стали тенистыми, цветочные партеры не возобновлялись. Петровский «огород», созданный в стиле регулярных парков, был уничтожен сильным наводне­нием и ураганом 1777 г. Тогда были разрушены огибные дороги, павильоны, беседки, грот, вся фонтан­ная система. Пострадали и деревья, кусты. При ликви­дации последствий наводнения в саду произвели значи­тельные подсадки молодых деревьев, исправили газоны и аллеи, но архитектурные сооружения не восстановили, а водоемы засыпали.

Летний сад и позднее был местом различных гуляний. Уильям Кокс, посетивший Петербург в 1778 г., описы­вает одно своеобразное пиршество, которое давал откуп­щик, наживший в четыре года огромное состояние. Сдавая откуп, он счел нужным в виде благодарности устроить праздник народу, обо­гатившему его. Праздник, по обыкновению, дан был в Лет­нем саду, о чем заранее по всему городу были разосланы афиши. Вот что они гласили: «В честь высочайшего дня тезоименитства ее императорского величества представляется от усердия благодарности, от здешнего гра­жданина, народный пир и увеселение в разных забавах с музыкой на Царицыном лугу и в Летнем саду 25 ноября, пополудни во 2-м часу, где представлены будут сто­лы с яствами, угощение вином, пивом, медом и прочее, ко­торое будет происходить для порядка по данным сигналам ракетами:

1-е к чарке вина,

2-е к столам,

3-е к ренским винам, пиву, полпиву и прочего.

Потом угощены будут пуншем, разными народными фрук­тами и закусками; представлены будут разные забавы для уве­селения, горы, качели, места, где на коньках кататься, места для плясок: все же сие будет происходить по порядку от опре­деленных хозяином для подчивания особливых людей, кои должны довольствоваться всем, напоминая только тишину и благопристойность; ссоры ж и забиячества от приставленных военных людей допущены быть не могут; ибо это торжество происходит от усердия к народу и от благодарности к пра­вительству; следовательно, и желается только то, чтоб были до­вольны и веселы, чего ради со стороны хозяина просьбой напо­минается хранить тихость и благочиние; в заключении же всего представлена будет великолепная иллюминация».

Гости собрались около 14 часов. Огромный полукруглый стол был завален всякого рода яствами, сложенными самым разнообразным способом: высокие пира­миды из ломтей хлеба с икрой, вяляной осетриной, карпов и другой рыбы украшались раками, луковицами, огурцами. В различных местах сада стояли рядами бочки и бочонки с вод­кой, пивом и квасом. В числе других диковин был огром­ный картонный кит, начиненный сушеной рыбой и другими съестными припасами и покрытый скатертью, серебряной и зо­лотой парчой. Кроме того, были устроены различные игры и уве­селения: ледяные горы, карусели и т. п.; два высоких шеста виднелись своими флагами, и на верхуш­ке была положена монета в виде приза. Праздник вышел очень оживленным, в нем участвовало до 40 000 человек. Впрочем, он ознаменовался до­вольно печальными последствиями. Многие из валявшихся на земле пьяных замерзли; немало людей погибло в драке; другие, возвращаясь по домам поздней порой, были ограблены и убиты в уединенных кварталах города.

По поводу этого праздника была написана императрицей Екате­риной II записка к генерал-полицмейстеру С.-Петербурга Д. В. Волкову. Императрица упоминает в ней о 370 лицах, по­гибших от пьянства.

Печальную репутацию приобрел в мае 1830 г. и пруд в Летнем саду: в нем утопилась безнадежно влюбленная мо­лодая девица.

В екатерининское время в Летний сад привлекала толпы гуляющих роговая музыка придворных егерей. Хористы отличались великолепной одеждой: сначала она была зеленого цвета, отделанная золотым позументом; потом зеленые камзолы были заменены красными, а небольшие шапочки с изображением золотого со­кола — трехугольными черными шляпами с плюмажами из бе­лых перьев. В торжественных случаях егеря-музыканты являлись в штиблетах и с напудренными волосами. Частные хоры были одеты на манер придворных егерей.
* * *
В связи с устройством набережной Невы в 1784 г. вдоль северной стороны сада была установлена ограда, исполненная по проекту архитектора Ю. Фельтена. Она создавалась в течение нескольких лет. Ее металличе­ские звенья выкованы на тульском заводе купца Дени­сова; цоколь, колонны, увенчанные урнами и вазами, вырубили из финского гранита.