Главная страница

учебник по фольклору 2. Учебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального


Скачать 2.7 Mb.
НазваниеУчебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального
Анкоручебник по фольклору 2.doc
Дата17.03.2018
Размер2.7 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаучебник по фольклору 2.doc
ТипУчебник
#16786
страница25 из 54
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   54

4. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РУССКОГО ЭПОСА



Эпические песни известны в фольклоре многих народов. Иногда они были объединены в циклы, составлявшие большие поэмы-эпопеи: греческие "Илиада" и "Одиссея", немецкая "Песнь о Нибелунгах", французская "Песнь о Роланде". У не­которых народов эпические поэмы содержали несколько десят­ков тысяч стихотворных строк. Самый большой в мире киргиз­ский эпос "Манас", записанный от исполнителя Каралаева, имеет 500 000 строк, что в 18 раз больше "Илиады" и "Одиссеи" вме­сте взятых. Обширные эпические памятники — якутское олонхо (т. е. эпическая поэма) "Строптивый Кулун Куллустуур", кал­мыцкий эпос "Джангар", азербайджанский "Кёр-оглы".
Некоторые эпические поэмы были составлены филологами или поэта­ми в позднее время из сравнительно небольших народных эпических песен
и преданий. Так, бурятский "Гэсэр" был составлен из улигеров (бу­рятских эпических песен) писателем Намжилом Балдано (первая публ.— 1959 г.). Армянский "Давид Сасунский" составлен группой писателей из песен о Давиде из Сасунчи. "Калевалу" составил финский фолькло­рист Э. Лённрот из собранных им карело-финских рун (эпических песен) о Калеви (первая редакция — 1835 г., вторая — 1849 г.). "Лачплесис"

— национальный эпос латышского народа — был создан по народным преданиям поэтом А.Пумпуром (в 1888 г.). "Калевипоэг" — эстонский национальный эпос — был составлен основоположником эстонской лите­ратуры Ф. Р. Крейцвальдом на основе отдельных народных произведе­ний о богатыре Калевипоэге (впервые опубл. в 1857—1861 гг.).
В 1843 г. в Киеве была издана поэма "Украина. Зложив П. Кулиш. Од початку Вкраины до батька Хмельницького". Составитель писал М. Погодину, что хочет создать "другую 'Одиссею'". Поэма состояла из стихов самого П. Кулиша, украинских народных дум и фальсифициро­ванных под думы произведений. Не получилось ни второй "Одиссеи", ни сколько-нибудь значительного художественного произведения.2
Составлялся сводный текст и из русских былин. Через сто лет после поэмы П. Кулиша вышла книга: Русский народный эпос: Сводный текст / Сост. Н. В. Водовозов, послесл. С. К. Шамбинаго. — М., 1947. Книга имела две части: "Слово о стольном князе и русских богатырях" и "Гос­подин Великий Новгород". Но национальной эпопеи не получилось.
Русский эпос не сложился в цельную эпопею. Как писал А. Н. Веселовский, это эпос, "состоящий из рядов песен, группирую­щихся вокруг чисто внешнего центра... Но почему же эти ряды песен не связаны внутренним единством? — спрашивал иссле­дователь. И отвечал: — Потому что борьба с татарами <...> кон­чилась в то время, когда условия жизни уже не могли способ­ствовать созданию цельного эпоса"1.
В силу объективных исторических причин русские эпические песни оказались разрозненными, но в них содержится тенден­ция к циклизации — как по месту действия (Киев, Новгород), так и по героям.
Представители мифологической теории выделяли две группы былин соответственно двум типам богатырей: о старших богатырях, в образах которых сильно отразились мифологические элементы (Волх, Святогор, Сухман, Дунай, Потык), и о младших богатырях, в образах которых
мифологические следы незначительны, а сильны исторические черты (Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Василий Буслаев).
Глава исторической школы В. Ф. Миллер делил былины на два типа: богатырские и новеллы. Для первых он считал характерной героическую борьбу богатырей и ее государственные цели, для вторых — внутренние столкновения, социальные или бытовые.
В фольклористике выделялись два цикла былин по месту действия; киевские и новгородские (впервые в 1841 г. их назвал и охарактеризовал В. Г. Белинский).
Мы рассмотрим былины мифологического содержания, ки­евские былины (героические и новеллистические) и новгородс­кие былины.

4.1. Былины мифологического содержания



Эпос мифологического периода оставил след во многих бы­линах. Некоторые из них особенно отчетливо сохранили черты мифологического мировосприятия.
Былины о Святогоре изображают богатыря-великана: в его кармане умещается Илья Муромец вместе с конем. Святогор наделен такой непомерной силой, что его не может носить мать сыра земля, поэтому он живет в горах. Здесь Святогор находит свою мистическую смерть. С Ильей Муромцем они наезжают на огромный гроб. Святогор предлагает Илье лечь в него: будет ли впору? А этот гроб-то Ильи Муромцу да долог есть. Тогда ложит­ся сам Святогор — та же плащаница да по нем пришла. Святогор хочет подняться, но не может. Когда Илья ударяет палицей, чтобы освободить Святогора, то от каждого удара на гробу появляются обручи железные. Святогор понимает, что к нему пришла смерть. [Гильф. Т. 1. — С. 97—100]. Иногда Святогор, умирая, передает свою силу Илье Муромцу: Припал Илья к гробнице, и дунул Свя­тогор духом богатырским. [Рыбн. — Т. 2. — С. 291, прозаический пересказ].
Согласно другому сюжету, Святогор отправился в чисто поле гуляти и, чувствуя свою непомерную силу, стал похваляться: "Как бы я тяги нашел, так я бы всю землю поднял!" Он наехал на малень­кую сумочку переметную — тягу земли, попытался ее поднять. Ухватил он сумочку обема рукама, поднял сумочку повыше колен: и по колена Святогор в землю угряз, а по белу лицу не слезы, а кровь течет. Где Святогор увяз, тут и встать не мог, тут ему было и кончение. [Рыбн. — Т. 1. — С. 453—454, прозаический пересказ].


Былевой эпос знает также монументальные женские образы. Напри­мер, в былине "Добрыня и змей" иногда появляется такой заключитель­ный эпизод.
Добрыня нагоняет паленицу, женщину великую.

Ударил своей палицей булатноей

Тую паленицу в буйну голову:

Паленина назад не оглянется,

Добрыня на кони приужахнется.
Богатырь увидел дуб толщиною шести сажен, ударил по нему своей палицей — и расшиб. Убедившись, что сила у него все no-старому, он снова догнал паленицу и ударил своей палицей булатноей. Паленица назад не оглянется. Тогда он пробует силу на дубе толщиною сажен двенадцати. Добрыня расшиб и его. Он в третий раз догнал паленицу и ударил ее.
Паленица назад приоглянется,

Сама говорит таково слово:

"Я думала, что комарики покусывают,

Ажно русский могучий богатыри пощелкивают!"
Затем, схватив Добрыню за желты кудри, она посадила его во глу­бок карман и возила трое суток. Не выдержал ее конь — проговорил, что не может везти двух богатырей. В ответ паленица произнесла:

"Ежели богатырь он старой,

Я богатырю голову срублю;

Аежели богатырь он младой,

Я богатыря в полон возьму;

А ежели богатырь мне в любовь придет,

Я теперича за богатыря замуж пойду".

Повыкинула Добрыню из карманчика — он ей понравился. Они поехали в Киев и обвенчались. [Рыбн. — Т. 1. — С. 161—162].

В другой былине ("Дунай", вариант записан от К. Романова) Дунай Иванович догнал в поле татарина.

Так с татарином промолвился:

Стой ты, татарин, во чистом поле,

Рыкни, татарин, по-звериному,

Свисни, татарин, по-змеиному!

Рыкнул татарин по-звериному,

Свиснул татарин по-змеиному:

Темные лесы распадались,

В чистом поле камешки раскатывались,

Траванька в чистом поле повянула,

Цветочки на землю повысыпали,

Упал Дунаюшка с добра коня.
Правда,

Скоро Дунаюшка ставал на резвы ноги

И сшиб татарина с добра коня...
Дальше оказалось, что это был не татарин, а Настасья-королевична. [Гильф. — Т. 2. — С. 188].
Иным качеством наделен волшебный Волх Всеславьевич. Это оборотень, чудесное, сверхъестественное существо, рожденное матерью от лютого змея. Былина изображает Волха охотником и воином. Набрав дружину из семи тысяч, Волх повел ее на индей­ского царя — за то, что тот похвалялся разорить Киев. В походе, обернувшись серым волком, Волх побивал диких зверей; обер­нувшись ясным соколом, побивал диких птиц. Этим он сытно кормил свою дружину, а также богато одевал ее: в шубы соболи­ные, переменные шубы-то барсовые. Далее — новая череда пере­воплощений. Волх — гнедой тур — золотые рога; ясный сокол; горносталъ. Это помогло ему достичь вражеского царства, пере­лететь через городскую стену и, подслушав разговор царя с ца­рицею, побежать по вражеским подвалам и погребам, изгрызть тугие луки, каленые стрелы, испортить ружья огненные. Волх вер­нулся к своей дружине и привел ее к крепкой стене белокамен­ной. Но как проникнуть в город, ведь ворота — железные, кара­улы при них денны-нощны? Оказывается, есть подворотня дорог рыбей зуб, мудрены вырезы повырезано, а и только в вырезу мура­шу пройти. Догадливый Волх обернул себя и дружину мурашка­ми, а когда они прошли сквозь ворота — снова сделал добрыми молодцами. Вражеское царство было разбито. [К. Д. — С. 32—36].
Герои ряда былин являются змееборцами. В былине "Михай-ло Потык" эта тема оригинально разработана. Михайло женил­ся на чудесной деве-лебеди. По уговору после ее смерти он дол­жен за ней живой в гроб идти. Жена умирает, и Михайло опус­кается в ее могилу — с конем и сбруею ратною. В полночь в могиле появился огненный змей. Потык вынул саблю вострую и отсек змею голову: И тою головою змеиною учил тело Авдотьино мазати. Втапоры она, еретница, из мертвых пробужалася. [К. Д. — С. 116—120]. В другом варианте поверженная Потыком змея под­земельная принесла ему живую воду, которой он оживил жену. [Гильф. — т. 1. — С. 461-492].
Две былины — "Сухмантий" и "Дунай Иванович — сват" — имеют трагическую развязку: герои гибнут и превращаются в реки.

Богатырь Сухмантий поехал ко матушке Непры-реке, чтобы поймать для князя Владимира лебедь белую. Но он видит: в реке

вода с песком помутилася. Река рассказала богатырю, что к ее берегам подступила несметная вражеская сила: сорок тысячей татаровей. Днем они мостят мосты калиновы, а ночью река их разрушает. Сухмантий решился отведать силы татарския. Он выдернул из земли девяностопудовый дуб со кореньями и этим оружием побил врагов. Но его ранили три стрелы. Богатырь стрелочки каленые выдергивал, совал в раны кровавый листочки маковы — и поехал в Киев. Владимир не поверил рассказу Сухмантия о происшедшем. Сухмантий был посажен в глубок по­греб, а на место боя послан Добрыня Никитич. Добрыня привез расщепленную дубину и подтвердил, что Сухмантий рассказал правду. Раскаявшийся Владимир предложил Сухмантию щед­рую награду, но обиженный богатырь вышел в чисто поле, вы­дернул из своих ран листочки маковые — и от его крови потекла Сухман-река. [Рыбн. — Т. 2. — С. 338-344].
В былине "Дунай Иванович — сват" как заключительный эпизод изображается состязание богатыря Дуная и его жены богатырши Настасьи-королевичны. Стреляя из лука, жена оказа­лась более меткой. Дунай убил ее. Настасья была беременна чу­десным сыном:
По коленочкам-то ножки в серебри.

По локоточкам-то ручки в красном золоти.

По косицам у него как звезды частыя,

Назаду-то него да как светел месяц.

От очей-тых от него как быдто луч пекет.

[Гильф. — Т. 2. — С. 109].
Дунай в отчаянии закололся копьем.
Протекла тут от них Дунай-река,

А другая протекла — Настасьина...

[Рыбн. — Т. 1. — С. 442].

Рассмотренные былины сохранили мифологический взгляд на действительность, который не смогли заглушить более по­здние исторические наслоения.


4.2. Киевские былины


Эпический Киев — символ единства и государственной са­мостоятельности русской земли. Здесь, при дворе князя Влади­мира, происходят события многих былин.


Воинскую мощь Древней Руси олицетворяли богатыри. Сре­ди богатырских былин на первое место выдвигаются те, в кото­рых действуют Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша По­пович. Эти основные защитники Руси — выходцы из трех со­словий: крестьянского, княжеского и поповского. Былины стре­мились представить Русь единой в борьбе с врагами.
Несмотря на то, что разные богатыри появились в русском эпосе в разное время, в сюжетах былин они нередко действуют вместе. И всегда главный среди них — Илья Муромец: самый старший, самый сильный, самый мудрый и справедливый. Это поэтически подчеркивается в былинах, например:
Да едино солнышко на небеси,

Един богатырь на святой Руси,

Един Илья да Илья Муромец!

[Гильф. — Т. 3. — С. 242].
Илья — крестьянский сын, он родом из села Карачарова воз­ле города Мурома. До тридцати лет он был болен — не владел ни руками, ни ногами. Нищие странники (калики) дали Илье испить чарочку питъеца медвяного, от чего он не только выздоровел, но и обрел богатырскую силу. Первым делом Илья помог своим родителям расчистить пал от дубъя-колодья (т. е. подготовил ме­сто в выжженом лесу под пашню). Однако сила была ему дана не для крестьянских дел. Илья воспитал себе коня, получил ро­дительское благословение и отправился в раздольице чисто поле. [Рыбн. - Т. 1. - С. 318-319].
Огромная сила Ильи Муромца должна принести пользу всей Руси, поэтому богатырь устремился в Киев. По пути он совер­шил свои первые подвиги: разбил вражеские войска под Черни­говом, а затем освободил прямоезжую дорожку от фантастичес­кого Соловья-разбойника ("Илья и Соловей"). С плененным Соловьем Илья явился в Киев и представился князю Владими­ру. [Гильф. - Т. 2. С. 10-17].
К образу Ильи Муромца был прикреплен международный "бродячий" сюжет о поединке отца с неузнанным сыном. В бы­лине "Илья Муромец и Сокольник" (по другим вариантам: Под-сокольник) сын Ильи изображен врагом Руси, татарином. По­бежденный Ильей в честном поединке, Сокольник попытался убить своего отца в то время, когда тот спал в белом шатре. От смертельного удара Илью защитил нагрудный золотой крест. Былина завершается тем, что Илья убил своего сына. [Гильф. — Т. 2. - С. 280-283].
Былины об Илье Муромце наиболее полно разработали в рус­ском эпосе героическую тему. Они оказали влияние и на были­ны о других богатырях. Одно из самых значительных произведе­ний о трагической эпохе нашествия кочевников — былина "Илья Муромец и Калин-царь".Над Русью нависла смертельная опасность: вражеские войс­ка во главе с царем Калином подступили к Киеву. Татарской силы нагнано много-множество:
Как от покрику от человечьяго,

Как от ржанья лошадинаго

Унывает сердце человеческо.
Ситуацию трагически осложняет внутренняя вражда, разди­рающая Русь. Русские силы разобщены. Былина с осуждением изображает князя Владимира, который поит да жалует только приближенных к нему бояр, но не думает о богатырях-воинах. Двенадцать святорусских богатырей обижены князем, они уеха­ли из Киева. Единственный, кто мог бы постоять за веру, за отечество — Илья Муромец. Однако Владимир еще до наше­ствия врагов за что-то на него поразгневался и засадил богатыря в холодный глубокий погреб на верную гибель. Калин-царь направил Владимиру грамоту посыльную, где в ультимативной форме предложил Киеву сдаться. Тут князь Вла­димир понял: есть это дело не малое, А не малое дело-то, великое. В ответ он пишет грамоту повинную: просит у Калина отсрочки на три года, три месяца и три дня — якобы для того, чтобы оказать татарам пышный прием, подготовиться к нему. Отсроч­ка получена, но она не спасает. Калин-царь снова подступил к Киеву со своими со войсками со великими. Положение Владимира безвыходное. Он ходит по горенке, роняет слезы горючие и сокру­шается о том, что нет в живых Ильи Муромца. Однако богатырь жив — его спасла дочь князя Владимира, которая посылала в погреб еду, питье, теплую одежду. Узнав об этом, Владимир скорешенько спускается к Илье в погреб, берет его за ручушки за белые, приводит в свою палату белокаменну, сажает подли себя, кормит, поит, а потом просит:

"А постой-ко ты за веру за отечество,

И постой-ко ты за славный Киев град,

Да постой за матушки Божьи церкви,

Да постой-ко ты за князя за Владымира,

Да постой-ко за Опраксу королевичну!"

Ни слова не сказав, Илья покинул княжеские палаты, напра­вился на свой широкий двор, зашел во конюшенку в стоялую и начал седлать коня. Затем богатырь выехал из Киева и осмотрел вражеское войско: конца краю силы насмотреть не мог. На вос­точной, стороне Илья заметил белые шатры русских богатырей и поехал к ним, чтобы уговорить богатырей выступить против Ка­лина-царя. Но глубока была их обида на князя Владимира: не­смотря на то, что свой призыв Илья повторил три раза, богаты­ри ему отказали.
Илья Муромец поехал один ко войскам ко татарскиим и на­чал побивать вражескую силу, словно ясный сокол гусей-лебе­дей. Враги вырыли в поле подкопы глубокие — об этом Илью предупредил его конь. Конь вынес Илью из первого и из второ­го подкопа, а из третьего богатырь не смог выбраться и был взят в плен. Калин-царь стал уговаривать Илью Муромца перейти к нему на службу. Он соблазнял богатыря роскошной и сытой жизнью — однако безуспешно. Забыв свою личную обиду, Илья Муромец грудью встал за Русь и за русского князя. Он снова вступил в бой. Сокрушая врагов, Илья прошел через их войско. Затем в чистом поле заговорил стрелу и пустил ее в лагерь бога­тырей. Старший из них, Самсон Самойлович, пробудился от крепка сна и привел, наконец, своих молодцев на подмогу Илье Муромцу. Вместе они разбили вражескую силу, доставили кня­зю Владимиру плененного Калина. [Гильф. — Т. 2. — С. 18—35; см. также в Хрестоматии].
Основная мысль этой былины состоит в том, что перед угро­зой гибели русской земли теряют значение все личные обиды. Былина учит еще одной истине: сила — в единстве.
Об Илье Муромце сложены и другие былины, например: "Илья Муромец и Идолище", "Три поездки Ильи Муромца", "Илья на Сокол е –корабле ".
После Ильи Муромца наиболее любим народом Добрыня Никитич. Этот богатырь княжеского происхождения, он живет в Киеве. Добрыня Никитич обладает многими достоинствами: образован, тактичен, обходителен, умеет во послах ходить, мас­терски играет на гуслях. Главное дело его жизни — воинское служение Руси.
Богатырский подвиг Добрыни Никитича изображает былина "Добрыня и змей". Добрыня отправился ко синю морю поохо­титься, но не нашел ни гуся, ни лебедя, а и не сераго-то малого утеныша. Раздосадованный, он решился поехать в опасное мес­то: ко Лучай-реки. Матушка стала его отговаривать:
"Молодой Добрыня сын Никитинич!

А не дам я ти прощенья благословленьица

Ехать ти Добрыни ко Пучай-реки.

Кто к Пучай-реки на сем свети да езживал,

А счастлив-то оттуль да не приезживал".
Добрыня ответил:
"Ай же ты родитель моя матушка!

А даешь мне-ка прощение — поеду я,

Не даешь мне-ка прощения — поеду я".
Делать нечего: мать благословила Добрыню, но велела ему не купаться во Пучай-реке.
Когда Добрыня приехал к реке, его одолили ты жары да непо­мерный, он разделся и стал купаться. Вдруг небо потемнело — налетела люта змея. Молодой слуга Добрыни, испугавшись, уг­нал его коня, увез всю одежду и снаряжение — оставил только шляпу земли греческой. Этой шляпой Добрыня и отбился от змеи, отшиб у нее три хобота. Змея взмолилась, предложила заклю­чить мир и пообещала:
"А не буду я летать да по святой Руси,

А не буду я пленить больше богатырей,

А не буду я давить да молодыих жон,

А не буду сиротатъ да малых детушек..."
Добрыня на ты лясы... приукинулся, отпустил змею. Однако впоследствии он увидел, как змея летит по воздуху и несет дочку царскую, царскую-то дочку княженецкую, молоду Марфиду Всеславьевну1. По велению князя Владимира Добрыня отправился во Тугй-горы, ко лютой змеи — выручать царевну. Мать дала ему с собой шелковый платок — утирать лицо во время боя и шел­ковую плеть — хлестать змею.
На этот раз бой Добрыни со змеей был долгим: он продол­жался один, затем другой день до вечера.
Ай проклятая змея да побивать стала.

Ай напомнил он наказанье родительско,

Вынимал-то плетку из карманчика,


Бьет змею да своей плеточкой, —

Укротил змею аки скотинину,

А и аки скотинину да крестиянскую.

Отрубил змеи да он ecu хоботы,

Разрубил змею да на мелки части,

Роспинал змею да по чисту полю...
Затем Добрыня в пещерах прибил... всех змиенышов, освобо­дил княжескую дочку и привез ее Владимиру. [Гильф. — Т. 1. — С. 538—548; см. также в Хрестоматии].
В отличие от сказочной трактовки "основного сюжета", Доб­рыня боролся не за свою невесту, а за русскую полонянку. Он убил врага, наводившего ужас на всю Русь.
Алеша Попович, как и Добрыня Никитич, — змееборец, од­нако его индивидуальные качества вызвали своеобразную ин­терпретацию змееборческой темы. Этот богатырь родом из го­рода Ростова, сын старого попа соборного. В былинах обычно подчеркивается, что Алеша молод. Он склонен к иронии, шут­кам, насмешкам. Не обладая такой могучей силой, как Илья или Добрыня, Алеша использует хитрость и изворотливость. Ему свойственны удальство и отвага. "Алеша силой не силен, да напус­ком смел ", — говорит о нем Илья Муромец.
Богатырский подвиг Алеши Поповича состоит в том, что он победил иноземного врага Тугарина Змеевича. Сюжет об этом представлен в двух версиях (в сборнике Кирши Данилова при­веден их сводный контаминированный текст).

По одной версии, Алеша выехал из славнова Ростова, красна города и избрал, подобно Илье Муромцу, дорогу ко Киеву, ко ласкову князю Владимеру. С ним едет товарищ — Еким Ивано­вич. Недалеко от Киева они повстречали богато одетого стран­ника, колику перехожего:
Лапотки на нем семи шелков,

Подковырены чистым серебром.

Личико унизано красным золотом,

Шуба соболиная долгополая.

Шляпа сорочинская земли греческой в тридцать пуд,

Шелепуга подорожная в пятьдесят пуд.

Налита свинцу чебурацкова...
Калика рассказал, что видел страшное чудовище — огромно­го Тугарина Змеевича. У Алеши возник план действий. Он по­менялся с каликой одеждой и поехал за Сафат-реку.
Тугарин решил, что едет калика; стал расспрашивать: не ви­дал ли тот Алеши Поповича ("А и я бы Алешу копьем заколол, копьем заколол и огнем спалил "). Алеша притворился, что не слы­шит, подозвал Тугарина поближе, а затем расшиб ему буйну голо­ву и довершил дело уже на земле: не поддаваясь на уговоры врага, отрезал ему голову прочь.
Войдя в задор, Алеша решил подшутить над Екимом Ивано­вичем и каликой. Он переоделся в платье Тугарина, сел на его коня и в таком виде явился к своим белым шатрам. Напуганные товарищи кинулись прочь, Алеша — за ними. Тогда Еким Ива­нович бросил назад палицу боевую в тридцать пуд, и она угодила в груди белые Алеши Поповича. Алешу едва оживили.
Согласно другой версии, Тугарин — иноземец, нагло хозяй­ничающий в Киеве. На пиру у князя Владимира он сидит на почетном месте — рядом с княгиней Апраксевной, с жадностью пожирает ества сахарные и питья медяные <медвяные >, княгине руки в пазуху кладет. Княгине это нравится, она не может ото­рвать глаз от Тугарина, даже обрезала себе руку. Князь Влади­мир молча терпит позор. За его честь вступается Алеша Попо­вич. Алеша отпускает едкие шутки в адрес Тугарина. Он расска­зывает, как погибла от обжорства собачишша старая', затем — коровишша старая:
"...Взял ее за хвост, под гору махнул;

От меня Тугарину то же будет!"
Взбешенный Тугарин кинул в Алешу чингалишша булатное <кинжал>, но тот увернулся.
Затем они съехались на поединок — у Сафат-реки. Перед битвой Алеша всю ночь не спал, молился Богу со слезами. Он просил послать тучу с дождем и градом, чтобы у Тугарина раз­мокли его бумажные крылья. Бог послал тучу. Тугарин пал на землю, как собака. Алеша выехал в поле, взяв одну сабельку вос­трую. Увидав его, Тугарин заревел:
'Той ecu ты, Алеша Попович млад!

Хошъ ли, я тебе огнем спалю?

Хошь ли, Алеша, конем стопчу

Али тебе, Алешу, копьем заколю?"
В ответ говорил ему Алеша Попович:
'Той ты ecu, Тугарин Змеевич млад!

Бился ты со мною о велик заклад —

Биться-драться един на един,

А за тобою ноне силы сметы нет

На меня, Алешу Поповича".
Изумленный Тугарин оглянулся назад себя — Алеше только того и надо было. Он подскочил и срубил Тугарину голову. И пала глава на сыру землю, как пивной котел.
Далее былина передает древний обычай:
Алеша скочил со добра коня,

Отвезал чембур от добра коня,

И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,

И привезал к добру коню,

И привез в Киев на княженецкий двор,

Бросил середы двора княженецкова.
Алеша Попович отстался жить в Киеве, стал служить князю Владимиру верою и правдою. [К. Д. — С. 98—106; см. также в Хрестоматии].
В былине об Алеше и Тугарине негативно представлена княгиня Апраксевна. Она остается безнаказанной, хотя Алеша и выразил свое к ней презрение ("...Чуть не назвал я тебе сукою, Сукою-ту — волочайкаю!"). В других былинах измена жены каралась самым жестоким, даже варварским способом. Например, в былине "Три года Добрынюшка стольничел":

А и стал Добрыня жену свою учить,

Он молоду Марину Игнатьевну,

Еретницу-безбожницу:

Он первое ученье — ей руку отсек,

Сам приговаривает:

"Эта мне рука не надобна.

Трепала она, рука. Змея Горынчишша!"

А второе ученье — ноги ей отсек:

"А и эта-де нога мне не надобна,

Оплеталася со Змеем Горынчишшем!"

А третье ученье — губы ей обрезал

И с носом прочь:

"А и эти-де мне губы не надобны,

Целовали оне Змея Горынчишша!"

Четвертое ученьеголову ей отсек

И с языком прочь:

"А и эта голова не надобна мне,

И этот язык не надобен,

Знал он дела еретическия!" [К. Д. — С. 47].

Точно так же казнил свою жену Иван Годинович [К. Д. — С. 82—83].
В русском эпосе известны образы и других, менее выдаю­щихся богатырей. Среди них Михаила Данильевич, победивший татар, которые подступили к Киеву; Василий-пьяница, освобо­дивший Киев от Батыги; богатырь Суровец из города Суздаля, который разбил войско Курбана-царя; Михайло Казарин — вы­ходец из Галицко-Волынской земли.
В историческом развитии эпоса образ Алеши Поповича пре­терпел сложную эволюцию. Переместившись из героических былин в позднейшие новеллистические, Алеша стал изображаться как бабий пересмешник, человек коварный и лживый ("Добрыня и Алеша", "Алеша Попович и сестра Збродовичей"). Отрица­тельная характеристика этого героя стала связываться с его про­исхождением, образ начал соответствовать пословице "У попа глаза завидущие, руки загребущие ". Вместе с тем Алеша и здесь не совсем лишен народной симпатии: его озорство воспринима­лось как необузданная молодая сила, которая ищет себе выхода.
В русский эпос был занесен международный новеллистичес­кий сюжет "Муж на свадьбе своей жены" и прикреплен к обра­зам Добрыни Никитича и Алеши Поповича (былина "Добрыня и Алеша").
Добрыня Никитич вынужден уехать из дому, чтобы нести воинскую службу на богатырской заставе. Оставляя свою моло­дую жену Катерину Микуличну, Добрыня наказывает ждать его ровно девять лет, после чего она может снова идти замуж за того, кто ей по разуму, но только не за Алешу Поповича — ведь Алеша Добрыне крестовый брат. Катерина Микулична верно ждет Добрыню. Прошло шесть лет. Явился Алеша Попович с ложным известием о том, что Добрыня убит:
"Я видел Добрыню бита ранена,

Головою лежит да в част ракитов куст,

Ногами лежит да во кувыль траву,

Да ружья лука исприломаны,

По сторонам лука испримётаны,

А конь-то ходит в широких степях.

А летают вороны-ты черные,

А трынькают тело Добрынине,

Нося суставы все Добрынины".


Алеша просит князя Владимира благословить его брак с Кате­риной Микуличной. Она отказывается. Тогда Владимир позво­лил Алеше взять ее силой да богатырскою, грозою кн'яженецкою.
Добрыня узнает о том, что делается в Киеве, и является на свадьбу своей жены неузнанным, в скоморошьем платье. Он скромно садится на ошесточек и начинает играть на гуслях. За хорошую игру Владимир предложил скомороху выбрать любое почетное место за столом, Добрыня сел напротив Катерины Микуличны. В чаре зелена вина он подал ей свое обручальное кольцо, говоря:
"Ты пей до дна — дак увидишь добра.

Не выпьешь до дна — дак не видать добра".
Она выпила до дна и увидала кольцо мужа. Обратившись к Владимиру, Катерина Микулична во всеуслышанье объявила, кто ее истинный муж. После этого Добрыня Никитич крепко побил Алешу Поповича — да только Олеша женат бывал. [Гильф. - Т. 3. - С. 217-226].
Тема нерушимости семьи отчетливо проходит через большин­ство былин новеллистического типа. В былине "Данила Ловчанин" она получила трагическое преломление.

Князю Владимиру известно, что у черниговского боярина Данилы Ловчанина есть молодая жена Василиса Никулична:
И лицом она красна, и умом сверстна,

И русскую умеет больно грамоту,

И четью-петью горазда церковному.
Поддавшись на уговоры одного из своих приближенных, Вла­димир вознамерился от живого мужа жену отнять. Его попы­тался остановить старой казак Илья Муромец:
"Уж ты батюшка, Володимир князь!

Изведёшь ты ясново сокола:

Не пымать тее белой лебеди!"
Владимир не внял голосу разума, засадил Илью Муромца во погреб. Но богатырь оказался прав. В безвыходной ситуации по­кончил с собой Данила Ловчанин. По дороге в Киев у тела мужа бросилась грудью на булатный нож Василиса Никулична. [Ки­реевский. — Вып. 3. — С. 32-38].
Сюжет, разработанный былиной "Данила Ловчанин", извес­тен также в волшебных сказках о красавице-жене (СУС 465 А, "Пойди туда, не знаю куда"; СУС 465 В, "Гусли-самогуды"; СУС 465 С, "Поручение на тот свет"). Сказка, в соответствии с ее жанровым каноном, дала справедливое разрешение конфликта.
Можно предположить, что устойчивый интерес фольклора к этому сюжету был обоснован. О женолюбии Владимира I (Святославовича) повествует "Повесть временных лет": "Был же Владимир побежден вож­делением, и вот какие были у него жены: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от нее имел он четы­рех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух доче­рей; от гречанки имел он Святополка, от чехини — Вышеслава, а еще от одной жены — Святослава и Мстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба, а наложниц было у него триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц1".
Другой сказочный сюжет (СУС 880, "Жена выручает мужа") разработан былиной "Ставр Годинович".
В былине "Дюк" отчетливо выражено противопоставление двору стольного киевского князя и всему городу Киеву богат­ства и самостоятельности другого княжества.
Молодой боярин Дюк Степанович приехал в Киев из Галиц-ко-Волынской земли. Все ему в Киеве не нравится, в Галиче все лучше: мостовая, корм для коня, пиво, калачики... Дюк с восхище­нием говорит о Галиче и уничижительно — о Киеве. Например:
"Как у нас во городе во Галиче,

У моей государыни у матушки.

Да то печки были всё муравленки,

А поды-ты были всё серебряны,

Да помяла были всё шелковые,

Калачики да все круписчаты.

Колачик съешь, другаго хочется.

По третьем-то дак ведь душа горит.

А у вас во городи во Киеви

А то печки были все кирпичные,

Поды-ты были ведь все гниляны <глиняны>,

Помяла были всё сосновые.

Калачики да ведь круписчаты,

А колачики да пахнут на фою <т. е. хвоей>,

Не могу калачика я в рот-от взять".
Дюк доходит до того, что похваляется весь столен Киев-град продать и снова выкупить. За свои слова он попадает во глубок погрёб, а в Галич послан Добрыня Никитич, чтобы проверить правдивость заявлений Дюка. Былина подробно изображает рос­кошь, поразившую Добрыню в Галиче. Дюк выпущен из по­греба.
Далее показана череда состязаний Дюка Степановича с пер­вым киевским богачом и щапом (т. е. щеголем) Чурилой Пленковичем. Разумеется, Дюк его перещапил. [Гильф. — Т. 3. — С. 236-253].
Самой поэтичной можно назвать былину "Про Саловья Бу-димеровича" [К. Д. — С. 9—15]. В ней воспето сватовство замор­ского гостя Соловья Будимировича к племяннице князя Влади­мира Забаве Путятичне. Брак заключается по взаимной любви, поэтому былина пронизана торжественно-мажорной интонаци­ей (ее не омрачило даже неудачное притязание на Забаву голого щапа Давыда Попова).
В духе свадебной поэзии былина фантастически идеализиру­ет богатство жениха и ту обстановку, в которой он добился люб­ви девушки. Соловей приплыл в Киев на тридцати кораблях:
Хорошо карабли изукрашены.

Один корабль полутче всех:

У того было сокола у карабля

Вместо очей было вставлено

По дорогу каменю по яхонту;

Вместо бровей было прибивано

По черному соболю якутскому,

И якутскому ведь сибирскому;

Вместо уса было воткнуто

Два острыя ножика булатныя;

Вместо ушей было воткнуто

Два востра копья мурзамецкия,

И два горносталя повешены,

И два горносталя, два зимния.

У тово было сокола у карабля

Вместо гривы прибивано

Две лисицы бурнастыя;

Вместо хвоста повешено

На том было соколе-корабле

Два медведя белыя заморския.

Нос, корма — по-туриному,

Бока взведены по-звериному.
На корабле сделан муравлен чердак, в чердаке — беседа-дорог рыбей зуб, подернутая рытым бархатом, а там сидел сам Соло­вей Будимирович.
Он поднес драгоценные подарки киевскому князю и его жене: меха, золото, серебро, белохрущатую камку с цареградскими узо­рами. Затем в зеленом саду Забавы Путятичны, в вишенье, в оре-шенье слуги Соловья возвели за ночь три терема златовёрхова-ты. Терема были изукрашены небесными светилами и всей кра­сотой поднебесной. Забава обходит терема и видит: в первом лежит золота казна; во втором матушка Соловья с честными многоразумными вдовами молитву творит; в третьем звучит музыка — там сидит сам Соло­вей и играет в звончаты гусли.
Тут оне и помолвили,

Целовалися оне, миловалися.

Золотыми перстнями поменялися.
Основанием для этой былины послужили браки русских кня­жон, выдаваемых за знатных иноземцев. Это повышало престиж и укрепляло международные связи древнерусского государства.
Таким образом, новеллистические былины киевского цикла, как и героические, отразили историческую реальность Древней Руси.


4.3. Новгородские былины



Новгородские былины не разрабатывали воинской тематики. Они выразили иное: купеческий идеал богатства и роскоши, дух смелых путешествий, предприимчивость, размашистую удаль, от­вагу. В этих былинах возвеличен Новгород, их герои — купцы.

Чисто новгородским богатырем является Василий Буслаев. По В. И. Далю, "буслай" — "разгульный мот, гуляка, разбитной
малый"1. Таким и предстает герой. Ему посвящены две былины: "Про Василья Буслаева" (или "Василий Буслаев и новгородцы") и "Поездка Василия Буслаева".
Первая былина отразила внутреннюю жизнь независимого Новгорода в XIII—XIV вв. Предполагается, что в ней воспроиз­ведена борьба новгородских политических партий.
Рожденный от пожилых и благочестивых родителей, рано оставшийся без отца, Василий легко овладел грамотой и просла­вился в церковном пении. Однако у него проявилось еще одно качество: необузданное буйство натуры. Вместе с пьяницами он начал допьяна напиваться и уродовать людей. Богатые посадс­кие мужики пожаловались его матери — матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Мать стала Василия журить-бранить, но ему это не понравилось. Буслаев набрал себе дружину из таких же молод­цов, как и он. Далее изображается побоище, которое в праздник устроила в Новгороде перепившаяся дружина Буслаева. В этой обстановке Василий предложил ударить о велик заклад: если Новгород побьет его с дружиною, то он всякий год будет пла­тить дани-выходы по три тысячи; если же он побьет — то мужи­ки новгородские будут ему платить такую же дань. Договор был подписан, после чего Василий с дружиной прибили... многих до смерте. Богатые мужики новгородские кинулись с дорогими подарками к Амелфе Тимофеевне и стали ее просить унять Ва­силия. С помощью девушки-чернавушки Васька был доставлен на широкий двор, посажен в погреби глубокие и крепко заперт. Между тем дружина продолжала начатый бой, но не могла усто­ять против целого города и стала слабеть. Тогда девушка-чернавушка взялась помогать дружине Василия — коромыслом приби­ла уж много до смерте. Затем она освободила Буслаева. Тот схва­тил ось тележную и побежал по широким новгородским улицам. По пути он натолкнулся на старца-пилигримища:

Стоит тут старец-пилигримишша,

На могучих плечах держит колокол,

А весом тот колокол во триста пуд...
Но и он не смог остановить Василия, который, войдя в за­дор, ударил старца и убил. Затем Буслаев присоединился к сво­ей дружине: Он дерется-бьется день до вечера. Буслаев победил новгородцев. Посадские мужики покорилися и помирилися, при­несли его матери дорогие подарки и обязались платить на всякой

год по три тысячи. [К. Д. — С. 48-54]. Василий выиграл пари у Новгорода, как и Садко-купец в одной из былин.
Былина "Поездка Василия Буслаева" повествует о путеше­ствии героя в Ерусалим-град с целью замолить грехи. Однако и здесь проявилась его неукротимость ("А не верую я, Васюнька, ни в сон, ни в чох, а и верую в свой червленой вяз "). На горе Сорочин ской Василий кощунственно пнул прочь с дороги человеческий череп. В Иерусалиме, несмотря на предостережение бабы залес­ной, купался во Ердане-реке со всей своей дружиной. На обрат­ном пути снова пнул человеческий череп, а также пренебрег надписью на некоем мистическом камне:
"А и кто-де у камня станет тешиться,

А и тешиться-забавлятися,

Вдоль скакать по каменю, —

Сломить будет буйну голову".
Василий прыгнул вдоль по каменю — и погиб. [К. Д. — С. 91— 98]. Таким образом, он не смог выполнить благочестивых наме­рений, остался верен себе, умер грешником.
Иной тип героя представляет Садко. В. Г. Белинский писал о нем: "Это уже не богатырь, даже не силач и не удалец в смысле забияки и человека, который никому и ничему не дает спуску; это и не боярин, не дворянин: нет, это сила, удаль и богатыр­ство денежное, это аристократия богатства, приобретенного тор­говлею, — это купец, это апофеоза купеческого сословия. <...> Садко выражает собою бесконечную удаль; но эта сила и удаль основаны на бесконечных денежных средствах, приобретение которых возможно только в торговой общине"1.
О Садко известны три сюжета: чудесное обретение богатства, спор с Новгородом и пребывание на дне у морского царя. Обычно два или все три сюжета исполнялись в контаминированном ви­де, как одна былина (например: "Садко" [Гильф. — Т. 1. — С. 640-657]).
Первый сюжет имеет две версии. По одной купец Садко при­шел с Волги и передал от нее привет слезному озеру Ильменю. Ильмень одарил Садко: превратил три погреба выловленной им рыбы в монеты. По другой версии, Садко — бедный гусляр. Его перестали звать на пиры. С горя он играет во гусли яровчаты на берегу Ильмень-озера. Из озера вышел царь водяной и в благо-


благодарность за игру научил Садко, как разбогатеть: Садко должен ударить о залог великий, утверждая, что в Ильмень-озере есть рыба-золотые перья. Ильмень дал в сети три таких рыбины, и Садко сделался богатым купцом.
Второй сюжет также имеет две версии. Раззадорившись на пиру, Садко бьется с Новгородом об заклад, что на свою несметну золоту казну может повыкупить все товары новгородские. По одной версии так и происходит: герой выкупает даже черепки от битых горшков. Согласно другой версии, в Новгород каждый день прибывают все новые товары: то московские, то заморс­кие. Товаров со всего да со бела свету не выкупить; как ни богат Садко, а Новгород богаче.
В третьем сюжете корабли Садко плывут по морю. Дует ве­тер, но корабли останавливаются. Садко догадывается, что мор­ской царь требует дани. Царю не нужно ни красного золота, ни чистого серебра, ни мелкого скатного жемчуга — он требует жи­вой головы. Трижды брошенный жребий убеждает, что выбор пал на Садко. Герой берет с собой гуселки яровчаты и, оказавшись на морском дне, потешает царя музыкой. От пляски морского царя сколебалосе все сине море, стали разбиваться корабли, нача­ли тонуть люди. Утопающие вознесли мольбы Николе Можайс­кому — святому покровителю на водах. Он явился к Садко, на­учил изломать гусли, чтобы остановить пляску морского царя, а также подсказал, как Садко выбраться из синего моря. По неко­торым вариантам спасенный Садко возводит соборную церковь в честь Николы.
В образе Садко трудно увидеть реальные исторические чер­ты. Вместе с тем былина подчеркивает его удаль, что верно от­ражает колорит эпохи. Отважным купцам, преодолевающим вод­ные просторы, покровительствовали божества рек и озер, сим­патизировал фантастический морской царь.
Образ новгородского купца-корабельщика естественно вписывается в систему всего русского фольклора. На своих дорогих кораблях приплыва­ет в Киев Соловей Будимирович. На Соколе-корабле плывут по синему морю Илья Муромец и Добрыня Никитич ("Илья Муромец на Соколе-корабле"). Сказка "Чудесные дети" (СУС 707) в ее самобытной восточ­нославянской версии также создала яркий образ купцов-корабельщиков, торговых гостей. Этот образ встречается и в других восточнославянских сказках1.
Киевская Русь активно пользовалась водными торговыми путями. М. В. Левченко описал устройство судов древнерусского флота. "Ладьи досча-


тые", вмещавшие от 40 до 60 человек, изготавливали из долбленой коло­ды, обшивали досками (позже таким же способом строили свои суда запорожцы)2. Б. А. Рыбаков отметил, что в VIII—X вв. древнерусские флотилии насчитывали до двух тысяч судов3.
В. Ф. Миллер отнес к новгородским — по ряду бытовых и географических признаков — былину "Вольга и Микула"4. Об­ластная ориентация этого произведения сказалась в том, что нов­городец Микула изображен более сильным, чем племянник ки­евского князя Вольга со своей дружиной.
Вольга отправился в пожалованные ему киевским князем три города за сбором дани. Выехав в поле, он услышал работу ора­тая: оратай понукивает, сошка поскрипывает, омешики по ка­мешкам почиркивают. Но приблизиться к пахарю Вольге уда­лось только через два дня. Узнав, что в городах, куда он направ­ляется, живут мужики... разбойники, князь пригласил оратая с собой. Тот согласился: выпряг кобылку, сел на нее и поехал. Однако вскоре он вспомнил, что оставил сошку в борозде — ее надо вытащить, отряхнуть от земельки и бросить за ракитов куст. Вольга трижды посылает дружинников убрать сошку, но ее не могут поднять ни пять, ни десять добрых молодцев, ни даже вся дружинушка хоробрая. Пахарь Микула вытаскивает сошку одной рукой. Противопоставление переходит и на коней: конь Вольги не может угнаться за кобылкой Микулы Селяниновича.
Образ Вольги испытал некоторое влияние образа мифичес­кого Волха: в зачине сообщается, что Вольга умеет оборачивать­ся волком, птицей-соколом, щукой-рыбою. [Гильф. — Т. 2. — С. 4—9]. Это давало основание возводить архаичную основу сюже­та к конфликту между древним охотником и более цивилизо­ванным земледельцем. Однако идея былины прежде всего со­стоит в том, что князю противопоставлен чудесный пахарь, на­деленный могучей силой.


1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   54


написать администратору сайта