учебник по фольклору 2. Учебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального
Скачать 2.7 Mb.
|
6. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ БЫЛИН С ДРУГИМИ ФОЛЬКЛОРНЫМИ ЖАНРАМИ2Как песенный жанр былины взаимодействовали с другими эпическими песнями. Сюжет былины "Дунай" (с трагическим концом) сказитель Т. Иевлев закончил стихами, сходными с балладными. Умерли Дунай и Настасья, превратились в реки. А далее: Тут-то они в местечко стекалися. Тут вырастало два деревца кипарисныих, Два деревца вместе сплеталися, Тут на листах было подписано: "Таково дело случалосе, Молодым людям на удивление, А старым людям на утешеньицо". [Рыбн. — Т. 1. — С. 391]. Былина "Садко" на Дону трансформировалась в духовный стих о кающемся грешнике. Стараясь спастись от гибели в морской пучине, Садко кается в трех грехах великих: не почитал свово отца-матерю; с своей кумой родной жил; надругался над родом-племенем. [Новгор. былины. — С. 230—231]. Испытывала былина и влияние лирических жанров. В подходящей сюжетной ситуации в ее текст могло быть введено причитание. В былине "Михаила Казаринов" перед татарами-наездниками ходит красна девица, Русская дсвица-полоняночка. Молода Марфа Петровична, Во слезах не может слово молвити, Добре жалобна причитаючи: "О злочастная моя буйна голова. Горе-горькая моя русая коса! А вечер тебе матушка расчесовала, Расчесала, матушка, заплетала, Я сама, девица, знаю-ведаю: ; Расплетать будет моя русая коса Трем татарам-наездником". [К. Д. — С. 113]. С поэтикой лирических песен былину сближает часто в ней применяемый прием психологического параллелизма. На этом художественном приеме построен зачин былины "Василий Буслаев молиться ездил": Под славным великим Новым-городом, По славному озеру по Ильменю Плавает-поплавает сер селезень, Как бы ярой гоголь поныривает, А плавает-поплавает червлен корабль Как бы молода Василья Буславьевича... [К. Д. — С. 91]. Особенно распространена форма многочленного отрицательного параллелизма. Например: Да не бел кречетушко выпархивал, Не бел горносталюшко проскакивал, Не ясен соколик тут пролётывал. Проезжал удалой доброй молодец, Молодой боярской Дюк Степанович. [Гильф. — Т. 3. — С. 236]; А не темные ли темени затемнели, А не черныя тут облаци попадали, А летит ко Добрынюшки люта змея... [Гильф. — Т. 1. — С. 540]. Нередок в былинах композиционный прием ступенчатого сужения образов. Приведем начало былины "Рахта Рагнозерский": Как во той ли губернии во Олонецкой, А и во том уезде во Пудожском, В глухой деревне в Рагнозере, Во той ли семье у Прокина Как родился удалый добрый молодей,. [Азб. — С. 364]. В былине "Алеша Попович": Князи кладут по сту рублев, Бояра — по пятидесяти, Крестъяна — по пяти рублев. [К. Д. — С. 104]. Во многих былинах богатырь прежде, чем выстрелить из лука, заговаривает свою стрелу (обычно воспроизводится текст заговора). А в былине "Добрыня и Маринка", сверх того, подробно изображается колдовство: А берёт-то ли Маринка булатний нож, Она резала следочики Добрынюшкины, Сама крепкий приговор да приговаривала:
Так бы резало Добрыни ретиво сердце По мне ли по Маринке по Игнатьевной. Она скоро затопляла печь кирпичную. Как метала эти следики Добрынюшкины, Сама крепкий приговор да приговаривала: — Как горят-то эти следики Добрынюшкины, Так горело бы Добрыни ретиво сердце По мне ли по Маринке по Игнатьевны. Не мог-то бы Добрынюшка ни жить, ни быть, Ни дни бы не дневать, ни часу бы насовать. [Гильф. _ Т. 3. — С. 398-399]. Можно отметить использование пословиц в былинах: Здравствуй женимши, да не с кем спать! [К. Д. — С. 15]; Муж в лес по дрова, а жена замуж пошла! [Рыбн. — Т. 1. — С. 68]; Всякий молодец на веку женится, А не всякому женитьба удавается! [Рыбн. — Т. 1. — С. 82; Рыбн. — Т. 2. — С. 410]; Как ведь с утра солнышко не дпекло, Под вечер солнышко не огреё. На приезде молодца ты не участвовал, А теперь на поезде не участвовать. [Гильф. — Т. 3. — С. 253]; Не хвались, Алёша Поповичев, От двора ли идучи, Похвались, Алёша Поповичев, Ко двору приезжаючи [Гильф. — Т. 3. — С. 615]; Да иной от беды дак откупается, А Чурило на беду и нарывается [Гильф. — Т. 3. — С. 178—179]; Всяк кладет заповедь, да не всяк исполняет. (Эту пословицу сказитель проговорил, а не спел). [Астахова. — Т. 1. — С. 252]. Особенно значительна близость былин к волшебным сказкам богатырского содержания. По-видимому, они имели общий мифологический источник: богатырскую сказку-песню, генетически связанную с древнеславянскими мужскими обрядами посвящения (инициациями). Чудесный конь, которому так много внимания уделяют и былина, и волшебная сказка, безусловно связан с древнейшими обрядами и верованиями евразийцев. "Ригведа" — книга гимнов древних ариев, восходящая к середине 2 тысячелетия до н. э. Она позволяет составить представление о том, что еще тогда конь служил символом нескольких богов и был наделен солнечной природой. Жертвоприношение коня совершалось в честь царей. В древнем гимне, посвященном восхвалению жертвенного коня, пели: Его, подаренного Ямой, запряг Трита. Индра впервые сел на него верхом. Гандхарва схватил его поводья. Из солнца вытесали вы коня, о боги1. В изображении коня былина иногда заимствовала сказочные формулы. У Тугарина: У коня-ma ведь из ноздрей да искры сыплются. Еще из роту ведь у коня дак пламя пышет тут. [Азб. — С. 128]. ...Конь под ним как лютой зверь. Из хайлиша пламень пышет, Из ушей дым столбом стоит. [Добр. Никитич и Ал. Попович. — С. 201]. В былине "Илья Муромец и Калин-царь", записанной от Т. Г. Рябинина, появился другой сказочный элемент, связанный с конем: Его добрый конь да богатырский Испровещился языком человеческим <...> Конь предупреждает богатыря о том, что у собаки царя Калина Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокий Да во славноем раз-долъице чистом поли. [Гильф. — Т. 2. — С. 28]. Встречаются и другие сказочные вкрапления. Например, в былине о богатыре Потыке (запись XVIII в.) чудесная невеста предстает белой лебедушкой: Она через перо была вся золота, А головушка у ней увивана красным золотом И скатным земчугом усажена. [К. Д. — С. 116]. В период продуктивного функционирования былина могла усваивать целые сказочные сюжеты. Еще В. Ф. Миллер обратил внимание на сказочный характер былины о Садко, побывавшем в подводном царстве. Миллер писал: "Связь морского царя с музыкой, совершенно отделяющая его от водяных, о музыкальных симпатиях которых ничего не известно, тесно сближает его с финским Ahti и служит — для нас по крайней мере — достаточным доказательством вторжения его в русскую былину из финских сказаний"2. Сюжет, известный в эстонском и финском фольклоре, перешел к новгородцам. Но поскольку у русских одной из самых популярных была собственная сказка о морском царе (СУС 313 А, В, С, "Чудесное бегство"), то заимствованная версия сюжета приняла форму былины. В XIX — начале XX в. сюжеты былин сами становились достоянием сказки. Так, былина о Садко получила вторичное существование — уже в виде сказки. Особенно сильно этот процесс затронул сюжеты богатырских былин. Как отметила А. М. Астахова, это происходило "то в результате разложения былины, разрушения ее классической стихотворной напевной формы, то под воздействием сказок, распространяемых в лубке и книжках для народа"1. Несколько лубочных изданий сюжетных сводов об Илье Муромце привели к значительному распространению устной сказки "Илья Муромец", в которой произошла контаминация былинных сюжетов "Исцеление Ильи", "Илья Муромец и Соловей-разбойник", "Три поездки Ильи Муромца", "Илья Муромец и Идолище поганое", "Святогор" и некоторых других. Сказка по-своему реализовала тенденцию эпоса сформировать сюжетный цикл вокруг образа главного героя. Однако вместе с тем сказка осуществила своего рода деисторизацию былинных сюжетов. Астахова писала: "Одной из характерных особенностей сказок об Илье Муромце является стирание в них специфической былинной историчности. Сравнительно немногие упоминают Киев как центр, вокруг которого развертывается оборонительная и освободительная деятельность героя, немногие говорят о князе Владимире, о нашествии татар, называют имена Батыя и Калина. В большинстве сказок всякое историческое приурочение исчезло"2. Переход былинных сюжетов в сказочную форму оказался столь заметным, что некоторые из них получили свои номера в Сравнительном указателе сказочных сюжетов (СУС): —650 С*, "Илья Муромец"; —650 D*, "Алеша Попович"; —650 Е*, "Василий Бус-лаевич"; —650 F, "Дунай Иванович и Добрыня Никитич"; -650 G', "Дюк Степанович"; 677*, "Садко" и др. |