Главная страница
Навигация по странице:

  • Цикл песен о Ермаке

  • Цикл песен о Пугачевском восстании

  • Цикл песен об Отечественной войне 1812 г.

  • ЛИТЕРАТУРА К ТЕМЕ Тексты.

  • учебник по фольклору 2. Учебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального


    Скачать 2.7 Mb.
    НазваниеУчебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального
    Анкоручебник по фольклору 2.doc
    Дата17.03.2018
    Размер2.7 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаучебник по фольклору 2.doc
    ТипУчебник
    #16786
    страница30 из 54
    1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   54

    2. ОСНОВНЫЕ ЦИКЛЫ ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕСЕН



    В своей совокупности исторические песни отражают исто­рию в ее движении — так, как это осознавал народ. В сюжетах песен мы сталкиваемся с результатами отбора событий, а также с разными аспектами их освещения.

    2.1. Ранние исторические песни



    Наиболее ранние из известных нам исторических песен от­разили события середины XIII в., когда отдельные русские кня­жества пытались остановить полчища Батыя.
    В песне "Авдотья Рязаночка" рассказывается о трагедии 1237 г.: старая Рязань была стерта завоевателями с лица земли, а ее жители убиты или угнаны в рабство. В песне настойчиво по­вторяется общее место — изображение этого бедствия:
    Да и разорил Казань город подлесные1,

    Разорил Казань-де город напусто.

    Он в Казани князей бояр всех вырубил.

    Да и княгинь боярыней —

    Тех живых в полон побрал.

    Полонил он народу многи тысячи.

    Он повёл-де в свою землю турецкую <...>
    Героиня песни — горожанка Авдотья — проявила мужество, терпение и мудрость. Согласно песне, она вывела из плена весь свой народ и построила Казань город наново (современная Ря­зань построена на другом месте).
    Сюжет этой песни, а возможно, и образ Авдотьи — вымыш­ленные. Художественный вымысел опирался на поэтические формы былины и ранней (мифологической) сказки. С этими жанрами связаны стилистические клише (общие места): гипер­болическое изображение врага (Напускал реки, озёра глубокие; напустил зверьёв лютыих), сам сюжет о путешествии в иное цар­ство (в землю турецкую) и те препятствия, которые оказались на пути Авдотьи, мотив разгадывания трудной загадки. В песне есть балладный элемент: "загадка" короля Бахмета прошла через сер­дце Авдотьи, всколыхнув ее чувства к мужу, свекру, свекрови, сыну, снохе, дочери, зятю и милому братцу. Следовательно, на первый план была выдвинута частная человеческая жизнь, а национальная трагедия показана через трагедию одной семьи.
    Бытовое преломление исторической коллизии произошло и в песнях балладного типа о девушках-полонянках. Сюжетный мотив набега врага с целью увоза девушки восходит к глубокой Древности, к тем архаичным брачным обычаям, когда женщина являлась главной добычей чужеземного похитителя. Связав этот мотив с золотоордынским нашествием, фольклор типизировал многие жизненные ситуации того времени.
    В песне "Татарский полон" пожилая женщина, захваченная татарами и отданная одному из них в рабство, оказывается ма­терью его русской жены, бабушкой его сына. Песня проникнута ярким гуманистическим пафосом: татарин-зять, узнав, что ра­быня — его теща, относится к ней с должным почтением. В такой трактовке общечеловеческие идеалы оказались выше героико-патриотических. Однако в других сюжетах той же группы девушка бежит из татарского плена или даже убивает себя, что­бы не достаться врагу.
    Эпичность повествования характерна для песни "Щелкан Дудентьевич", в основе которой лежит реальный факт: восстание в 1327 г. угнетенных жителей Твери против ханского управителя Шевкала (сына Дюдени). Содержание песни выразило глубокую ненависть народа к завоевателям, что проявилось прежде всего в обобщенном образе Щелкана. В его обрисовке были исполь­зованы разные художественные средства. Например, при изоб­ражении Щелкана как сборщика дани был применен прием сту­пенчатого сужения образов1, что помогло убедительно показать трагическое, подневольное положение народа:
    С князей брал по сту рублёв,

    С бояр по пятидесяти,

    С крестьян по пяти рублёв;

    У которова денег нет,

    У тово дитя возьмёт;

    У которова дитя нет,

    У того жену возьмёт;

    У которого жены-тa нет,

    Тово самово головой возьмёт.
    Был использован прием гиперболы. Так, чтобы заслужить рас­положение к себе хана Азвяка, Щелкан выполнил его изуверс­кое- требование: заколол собственного сына, нацедил чашу его крови и выпил ее. За это он и был сделан ханским управителем в Твери, жителей которой измучил своими бесчинствами. Одна­ко, согласно песне, его самого постиг ужасный конец. К Щел­кану от имени горожан явились с подарками для мирных пере­говоров некие братья Борисовичи. Подарки он принял, но по­вел себя так, что глубоко оскорбил просителей. Вновь используя гиперболу, песня изобразила смерть Щелкана: Один брат ухва­тил его за волосы, а другой за ноги — И тут ево разорвали. При
    этом Борисовичи остались безнаказанными (Ни на ком не сыска-лося), хотя в реальной истории восстание в Твери было жестоко подавлено.
    Ранние исторические песни — это произведения о времени, когда Русь находилась под гнетом золотоордынского ига. Песни стали концентрированным выражением этого трагического пе­риода в народной судьбе.

    2.2. Исторические песни XVI в.



    В XVI в. появились классические образцы исторических песен.

    Цикл песен об Иване Грозном разрабатывал тему борьбы с вне­шними и внутренними врагами за укрепление и объединение русской земли вокруг Москвы. Песни использовали старые эпи­ческие традиции: организация их сюжетов, приемы повествова­ния, стилистика во многом были заимствованы из былин.

    Так, например, "Песня о Кострюке" в некоторых вариантах имела характерный конец. Побежденный Кострюк говорит царю:
    "Спасибо те, зятюшко.

    Царь Иван Васильевич,

    На твоей каменной Москве!

    Не дай Бог мне больше бывать

    Во твоей каменной Москве,

    А не то бы мне, да и детям моим!"1
    Это окончание перекликается с окончанием некоторых былин Киевс­кого цикла:
    Закажу я детям и внучатам

    Ездить ко городу ко Киеву.
    Оно также почти дословно воспроизведено в песне "Оборона Пскова от Стефана Батория":
    <...>Насилу король сам-третей убежал.

    Бегучи он, собака, заклинается:

    "Не дай. Боже, мне во Руси бывать,

    И ни детям моим и ни внучатам,

    Ни внучатам, и ни правнучатам2
    Некоторые сказители былин почти полностью переносили описание пира былин в историческую песню об Иване Грозном и сыне и т. д.


    Вместе с тем песенный образ Ивана Грозного, в отличие от героев былины, психологически сложен и противоречив. Осмыс­ляя сущность царской власти, народ изобразил Грозного устро­ителем государства, мудрым правителем. Но, как это было на самом деле, царь вспыльчив, гневлив и в гневе безрассудно же­сток. Ему противопоставляется какой-либо разумный человек, отважно усмиряющий гнев царя и предотвращающий его не­поправимый поступок.
    Песня "Взятье Казанского царства" довольно близко к дей­ствительности излагает события 1552 г. Народ верно осознал и отобразил общий политический и государственный смысл по­корения Казани: эта крупная победа русского народа над тата­рами положила конец их господству. Поход организовал царь. Осадив Казань, русские сделали подкоп под городскую стену и заложили бочки с порохом. В предполагаемое время взрыва не последовало, и Грозный воспалился, заподозрил измену и зачал канонёров тут казнити. Но из их среды выступил молодой кано-нер, который разъяснил царю, почему задерживается взрыв кре­постной стены: свеча, оставленная на пороховых бочках под зем­лей, еще не догорела (Что на ветре свеча горит скорее, А в земле-та свеча идет тишеё). Действительно, вскоре прогремел взрыв, который поднял высокую гору и разбросал белокаменны палаты. Следует заметить, что документы ничего не говорят о столкнове­нии Грозного и пушкаря — возможно, это народный вымысел.
    Борьба с изменой стала основной темой песни о гневе Гроз­ного на сына (см. "Грозный царь Иван Васильевич"). Как изве­стно, в 1581 г. царь в припадке гнева убил своего старшего сына Ивана. В песне гнев царя обрушивается на младшего сына, Фе­дора, обвиненного его братом Иваном в измене.
    Это произведение раскрывает драматическую эпоху правле­ния Ивана IV. Говорится о его расправах с населением целых городов (тех, где он повывел измену), изображаются жестокие дела опричнины, жуткие картины массового преследования людей. Обвиняя своего младшего брата, царевич Иван говорит:
    Ай прегрозный сударь царь Иван Васильевич,

    Ай родитель наш же батюшка!

    Ты-то ехал уличкой, —

    Иных бил казнил да иных вешал ли,

    Достальнйих по тюрьмам садил.

    Я-то ехал уличкой, —

    Иных бил казнил да иных вешал ли,

    Достальнйих по тюрьмам садил.

    А серёдочкой да ехал Федор да Иванович,

    Бил казнил да иных вешал ли,

    Достальнйих по тюрьмам садил,

    Наперед же он указы да пороссылал,

    Чтобы малый да порозбегались,

    Чтобы старый да ростулялиси...
    Через песню лейтмотивом проходит психологическая порт­ретная зарисовка царя:
    Мутно его око помутилоси.

    Его царско сердце разгорелоси.
    Царь приказывает казнить Федора, и палач Малюта Скуратов торопится исполнить приговор. Однако царевича спасает брат его матери (первой жены Ивана Грозного Анастасии Романов­ны) старый Микитушка Романович. На следующий день царь, думая, что сына уже нет в живых, глубоко страдает. В этой сце­не перед нами не государственный деятель, а раскаявшийся отец:

    Тяжелешенько тут царь да поросплакался:
    По ворах да по разбойничках

    Е <есть>заступнички да заборонщички.

    По моём рожоноём по дитятки

    Не было нунь да заступушки,

    Ни заступушки, ни заборонушки!
    Но он узнает о спасении царевича. Благодарный царь-отец дарит Никите Романовичу по его просьбе вотчину, в которой мог бы укрыться и получить прощение всякий оступившийся человек.
    По поводу женитьбы Грозного на черкесской княжне Марии Темрюковне была сложена пародийная "Песня о Кострюке". Кострюк, шурин царя, изображен гиперболически, в былинном стиле. Он хвастает своей силой, требует поединщика. Но на самом деле он — мнимый богатырь. Московские борцы не только побеж­дают Костркжа, но и, сняв с него платье, выставляют на посмешище. Песня сложена в стиле веселой скоморошины. Ее сюжет ско­рее всего вымышлен, так как исторических подтверждений о борьбе царского шурина с русскими кулачными бойцами нет.
    Известен ряд других разнообразных по тематике историчес­ких песен об Иване Грозном и о его времени: "Набег крымского хана", "Иван Грозный под Серпуховом", "Оборона Пскова от


    Стефана Батория", "Иван Грозный и добрый молодец", "Терс­кие казаки и Иван Грозный".
    Цикл песен о Ермаке — второй большой цикл исторических песен XVI в.

    Ермак Тимофеевич — донской казачий атаман — заслужил гнев Грозного. Спасаясь, он идет на Урал. Сначала Ермак охра­нял владения заводчиков Строгановых от нападений сибирско­го хана Кучума, затем начал поход в глубь Сибири. В 1582 г. Ермак разбил главные силы Кучума на берегу Иртыша.
    "Песня о Ермаке" изображает трудный и долгий путь его от­ряда по неизвестным рекам, жестокую борьбу с ордой Кучума, смелость и находчивость русских людей. В другой песне — "Ер­мак Тимофеевич и Иван Грозный" — Ермак явился к царю с повинной. Однако царские князья-бояры, думчие сенаторушки уго­варивают Грозного казнить Ермака. Царь их не послушал:
    Во всех винах прощал его

    И только Казань да Астрахань взять велел.
    Ермак — подлинно народный герой, его образ глубоко вошел в фольклор. Нарушая хронологические рамки, более поздние исторические песни приписывают Ермаку походы на Казань и Астрахань, превращают его в современника и соучастника дей­ствий Разина и Пугачева.
    Итак, главная идея исторических песен XVI в. — объедине­ние, укрепление и расширение Московской Руси.

    2.3. Исторические песни XVII в.



    В XVII в. были сложены песенные циклы об эпохе Смуты и о Степане Разине.

    Цикл песен о "Смутном времени" отразил острую социальную и национальную борьбу конца XVI — начала XVII в.

    После смерти Ивана Грозного (1584 г.) его малолетний сын царевич Димитрий (род. в 1582 г.) вместе с матерью Марией Нагой и ее родственниками был выслан боярским советом из Москвы в Углич. В 1591 г. царевич погиб в Угличе. После смер­ти царя Федора Ивановича в 1598 г. царем стал Борис Годунов. Народная песня так отозвалась на это событие:
    Ох, было у нас, братцы, в старые годы...

    <...>Как преставился-то наш православный царь

    Фёдор Иванович,

    Так досталась-то Россеюшка злодейским рукам,

    Злодейским рукам, боярам-господам.

    Появилась-то из бояр одна буйна голова.

    Одна буйна голова, Борис Годунов сын.

    Уж и этот Годунов всех бояр-народ надул.

    Уж и вздумал полоумный Россеюшкой управлять,

    Завладел всею Русью, стал царствовать в Москве.

    Уж и достал он царство смертию царя,

    Смертию царя славного, святого Дмитрия царевича1.
    В 1605 г. Борис Годунов скончался. Летом того же года в Москву вступил Лжедмитрий I (Гришка Отрепьев). Фольклор сохранил два плача дочери царя Бориса Ксении Годуновой, ко­торую самозванец постриг в монастырь: ее везли через всю Мос­кву, и она причитала (см. "Плач Ксении Годуновой"). То, что Ксения — дочь ненавистного народу царя, не имело значения для идеи произведения; важным оказалось лишь то, что она жестоко и несправедливо обижена. Сочувствие горестной судь­бе царевны одновременно было осуждением самозванца.
    Образы Григория Отрепьева и его жены-иноземки Марины Мнишек в песнях всегда пародийные, карикатурные. В песне "Гришка Расстрига" (см. в Хрестоматии) оба они осуждаются за надругательство над русскими обычаями. Марина Мнишек на­зывается злой еретницей-безбожницей. В 1606 г. самозванец был убит, Марина Мнишек бежала. В песне говорится, что она Со­рокою обвернулася И из полат вон она вылетела.
    Исторические песни этого периода положительно рисуют тех, кто выступал против чужеземных захватчиков. Таким был Ми­хаил Васильевич Скопин-Шуйский — князь, талантливый пол­ководец и дипломат, одержавший победу над поляками в 1610 г. Польские интервенты приобрели в исторической песне черты эпических врагов. Всенародное признание, торжественная встре­ча Скопина-Шуйского в Москве вызвали зависть и ненависть у князей и бояр. По свидетельству современников, в апреле 1610 г. на крестинах у князя И. М. Воротынского он внезапно заболел и в течение ночи скончался. Предполагается, что князь был от­равлен дочерью Малюты Скуратова. Это событие так потрясло москвичей, что стало основанием для нескольких песен (см. песню "Михаил Скопин-Шуйский"). В Архангельской губ. одна из них была переработана в былину (записи в начале XX в. А. В. Маркова и Н. Е. Ончукова). Песни оплакивали смерть Скопина как тяжелую потерю для государства.
    Цикл песен о Степане Разине — один из самых крупных. Эти песни были широко распространены в фольклоре — гораздо шире тех мест, где развертывалось движение 1667—1671 гг. Они жили в народной памяти в течение нескольких веков. Многие, утра­тив свою приуроченность к имени Разина, вошли в обширный круг разбойничьих песен.
    Песни разинского цикла разнообразны по содержанию. Они проводят по всем этапам движения: разбойное плавание Разина с казаками по Каспийскому (Хвалынскому) морю; крестьянская война; песни о подавлении восстания и о казни Степана Рази­на; песни разинцев, скрывавшихся после разгрома в лесах. Вме­сте с тем почти все они по жанровому типу лирические, бессю­жетные. Только две песни можно назвать лироэпическими: "'Сы­нок Разина в Астрахани" и "Убит астраханский воевода (губер­натор)".
    В песне о "сынке" присутствует балагурный, анекдотический элемент. Ее герой — разудалый молодец, который, никому не кланяясь, гордо разгуливает по городу, пирует во царевом каба­ке. " Сынок" — посланец Разина, появившийся в Астрахани для того, чтобы сообщить губернатору о предстоящем приезде само­го атамана:
    "Со реки, реки Камышки Сеньки Разина я сын.

    Мой батюшка хотел во гости побывать.

    Хотел во гости побывать, ты умей его принять,

    Ты умей его принять, умей потчевати.

    А если умеешь ты принять, кунью шубу подарю.

    Не умеешь ты принять, во острог я посажу”1.
    Разгневанный губернатор сажает его самого в белу каменну тюрьму, однако Разин с разбойниками уже спешит на выручку.

    Наиболее глубоко социальная тема раскрыта в песне об убий­стве астраханского губернатора (см. в Хрестоматии). В развер­нутой экспозиции красочно изображены речные просторы, крас­ны-круты берега, луга зелёные... По реке выплывают стружечки есаульские, на которых сидят разбойники — всё бурлаки, всё мо­лодчики заволжские. Песня идеализирует их внешний вид:

    Хорошо все удальцы были наряжены:

    На них шапочки собольи, верхи бархатны;

    На камке у них кафтаны однорядочны;

    Канаватные бешметы в нитку строчены;

    Галуном рубашки шёлковы обложены;

    Сапоги на всех на молодцах сафьяновы;

    Они вёслами гребли да пели песенки.
    Цель бурлаков — подкараулить судно, на котором плывет ас­траханский губернатор. Вот вдали забелелися флаги губернаторс­ки. Видя неминуемую гибель, губернатор пытается откупиться от разбойников золотой казной, цветным платьем, заморскими диковинками — но не этого хотят удалы люди вольные. Они устра­ивают над губернатором расправу: срубают с него буйну голову и бросают ее в Волгу-матушку. Губернатор заслужил наказание, что разъясняется самой песней:
    "Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был,

    Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,

    На воротах жён, детей наших расстреливал!"
    Песни разинского цикла создавались преимущественно в ка­зачьей среде и во многом выразили присущие казачьему творче­ству идеалы борьбы и свободы. Они глубоко поэтичны. Степан Разин изображается в них средствами народной лирики: это не индивидуализированный, а обобщенный герой, воплощающий традиционные представления о мужской силе и красоте. В пес­нях много образов из мира природы, что подчеркивает их об­щую поэтическую атмосферу и эмоциональную напряженность. Особенно это проявляется в песнях о разгроме восстания, на­полненных лирическими повторами и обращениями к природе:
    Ах, туманы вы мои, туманушки.

    Вы туманы мои непроглядные,

    Как печаль-тоска ненавистные! <...>

    Ты возмой, возмой, туча грозная.

    Ты пролей, пролей част-крупен дождик.

    Ты размой, размой земляну тюрьму <...>
    Образ помутившегося тихого Дона — Со вершины до черна моря, до черна моря Азовскова — передает печаль казачьего кру­га, потерявшего своего атамана:
    Поймали добра молодца.

    Завязали руки белыя,

    Повезли во каменну Москву

    И на славной Красной площади

    Отрубили буйну голову.
    Разинский фольклор, обладающий большими художествен­ными достоинствами, привлек внимание многих поэтов. В XIX в. появились народные песни о Степане Разине литературного происхождения: "Из-за острова на стрежень..." Д. Н. Садовникова, "Утес Стеньки Разина" А. А. Навроцкого и др.

    2.4. Исторические песни XVIII в.



    Начиная с XVIII в. исторические песни создавались в основ­ном в солдатской и казачьей среде.
    Цикл песен о Петровском времени рассказывает о разнообраз­ных событиях этого периода. На первый план выступают песни, связанные с войнами и военными победами русской армии. Были сложены песни о взятии крепости Азова, городов Орешка (Шлис­сельбурга), Риги, Выборга и проч. В них выражалось чувство гордости за успехи, достигнутые Российской державой, прослав­лялось мужество русских воинов. В песнях этого периода по­явились новые образы — простые солдаты, непосредственные участники сражений. В песне "Под славным городом Орешком" Петр I советуется о предстоящих военных действиях со своими генералами — они уговаривают царя от города отступити. Тог­да Петр I обращается к солдатам:
    "Ах вы гой ecu, мои детушки солдаты!

    Вы придумайте мне думушку, пригадайте —

    Еще брать ли нам иль нет Орех-город?"

    Что не ярые пчелушки во улье зашумели,

    Да что взговорят российские солдаты:

    "Ах ты гой ecu, наш батюшка государь-царь!

    Нам водою к нему плыти — не доплыти.

    Нам сухим путем идти — не досягнути.

    Мы не будем ли от города отступати,

    А будем мы его белою грудью брати"1.
    Необходимо отметить, что в большинстве песен солдаты го­ворят о военачальниках с уважением и даже с восхищением. Особенно популярным среди солдат был фельдмаршал Б. П. Шереметев ("Шереметев и шведский майор" и др.). Героичес­кой романтикой овеян песенный образ атамана Донского каза­чьего войска И. М. Краснощекова ("Краснощекое в плену").


    В песнях Петровского времени важное место занимает тема Полтавского сражения. Народ понимал его значение для Рос­сии, но вместе с тем осознавал, какой ценой досталась победа над войском Карла XII. Песня "Полтавское дело" (см. в Хрес­томатии) завершается развернутой метафорой "битва—пашня":
    Распахана шведская пашня,

    Распахана солдатской белой грудью;

    Орана шведская пашня

    Солдатскими ногами

    Боронена шведская пашня

    Солдатскими руками;

    Посеяна новая пашня

    Солдатскими головами;

    Полпвана новая пашня

    Горячей солдатской кровью.
    Идеализированный образ самого-Петра I занимает в истори­ческих песнях большое место. Здесь, как и в преданиях, под­черкивается его деятельная натура, близость к простым воинам, справедливость. Например, в песне "Петр I и молодой драгун" царь соглашается побороться с молодым драгуном лет пятнад­цати. Оказавшись побежденным, царь говорит:
    "Благодарю тебя, молодой драгун, за бороньище!

    Чем тебя, молодой драгун, дарить-жаловать:

    Селами ли те, деревнями,

    Али те золотой казной?"
    Молодой драгун отвечает, что ему надо только одно: безде­нежно по царевым кабакам вино пить1.
    В начале XVIII в. были сложены песни о казни стрельцов — участников стрелецкого мятежа, организованного в 1698 г. ца­ревной Софьей. Они пелись от имени стрельцов и подчеркива­ли их смелость, хотя и не осуждали царя ("Стрелецкий атама-нушка и царь Петр Первый" и др.).
    Особую группу составили песни казаков-некрасовцев. В них рассказано об уходе в 1708 г. с Дона на Кубань нескольких ты­сяч казаков-старообрядцев во главе с атаманом Игнатом Некра­совым, а также об их вторичйом уходе с Кубани за Дунай в 1740 г.


    Цикл песен о Пугачевском восстании составляет сравнительно небольшое количество текстов, записанных на Урале, в Орен­бургских степях и в Заволжье от потомков участников или оче­видцев событий 1773—1775 гг. Необходимо подчеркнуть его связь с разинским циклом (например, песня о "сынке" Степана Рази­на была полностью приурочена к имени Пугачева). Однако в целом отношение к Пугачеву в песнях противоречивое: он рас­сматривается то как царь, то как бунтовщик.
    Во время Пугачевского восстания главнокомандующим вой­сками в Оренбургском и Поволжском крае был назначен гене­рал-аншеф граф П. И. Панин. 2 октября 1774 г. в Симбирске состоялась его встреча с захваченным и привезенным туда Пу­гачевым.
    Вот как описывает это событие (по документам) в "Истории Пугаче­ва" А. С. Пушкин: "Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. "Кто ты таков?" — спросил он у самозванца. "Емельян Иванов Пугачев", — отвечал тот. "Как же смел ты, вор, назваться государем?" — продолжал Панин. "Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще лета­ет". — Надобно знать, что яицкие бунтовщики в опровержение общей молвы распустили слух, что между ими действительно находился некто Пугачев, но что он с государем Петром III, ими предводительствующим, ничего общего не имеет. Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды. Пугачев стал на колени и просил помилова­ния. Он посажен был под крепкий караул, скованный по рукам и по ногам, с железным обручем около поясницы, на цепи, привинченной к стене"1.
    Народным откликом на это событие стала песня "Суд над Пугачёвым" (см. в Хрестоматии). Песня дает свою интерпрета­цию встречи, наполняя ее острым социальным смыслом. По­добно героям разбойничьего фольклора (см., например, лири­ческую песню "Не шуми, мати, зеленая дубравушка..."), Пугачев разговаривает с Паниным гордо и мужественно, угрожает ему и этим приводит его в ужас (Граф и Панин испускался, руками сши­бался). Даже закованный, Пугачев столь опасен, что его все мос­ковски сенаторы не могут судити.
    Песни о Пугачевском восстании известны у разных народов Поволжья: башкир, мордвы, чувашей, татар, удмуртов.

    2.5. Исторические песни XIX в.


    Со второй половины XVIII в. образ царя в солдатских песнях начал снижаться, ему противопоставлялся образ того или иного полководца: Суворова, Потемкина, Кутузова, казачьего атамана Платова.
    Цикл песен об Отечественной войне 1812 г. в художественном отношении очень отличается от ранних циклов. В нем уже утра­чена связь с былиной и вместе с тем заметна тенденция к сбли­жению с народной и даже книжной лирикой. Песни представ­ляют собой солдатский рассказ о каком-то событии, которое предстает как один эпизод, не всегда достоверный. (К примеру, содержание песни "Платов в гостях у француза" полностью вы­мышлено). Сюжет передается статично, неразвернуто, ему по­чти обязательно предшествует лирический зачин. Например, песня о беседе фельдмаршала М. И. Кутузова с французским майором (см. в Хрестоматии) начинается с зачина, выражающе­го восхищение русским военачальником:
    Что не красное солнце да воссияло:

    Воссияла у Кутузова острая сабля.

    Выезжает князь Кутузов в чисто поле <...>
    В песнях преобладают типические подробности, а герои рас­крываются через их поступки, речи или с помощью сравнений. Однотипные жизненные ситуации предстают в старых, уже из­вестных художественных формах.

    Например, был использован древний эпический мотив о том, как вра­жеский предводитель прислал русскому князю ультимативное письмо: Французский король царю белому отсылается:
    "Припаси-ка ты мне квартир, квартир ровно сорок тысяч,

    Самому мне, королю, белые палатушки".
    Письмо повергает царя в уныние: Его царская персонушка переменилася. Царя ободряет Кутузов:
    Уж он речь-то говорил, генералушка,

    Словно как в трубу трубил:

    "Не пужайся ты, наш батюшка православный царь!

    А мы встретим злодея середи пути,

    Середи пути на своей земли,

    А мы столики поставим ему — пушки медные,

    А мы скатерти ему постелим — вольны пули.

    На закусочку поставим каленых картеч,

    Угощать его будут канонерушки.

    Провожать его будут всё казачушкы"1.
    Художественной утратой исторических песен этого периода можно считать нередкое отсутствие в них сюжетной цельности. Некоторые песни состоят из случайных, отрывочных и незавер­шенных эпизодов, слабо увязанных между собой.

    Так, например, песня об атамане Донского казачьего войска М. И. Платове начинается с лирического зачина:
    От своих чистых сердец,

    Совьем Платову венец.

    На головушку наденем,

    Сами песни запоем <...>
    Далее солдаты рассказывают о том, как хорошо они в армии жи­вут — обеспечены всем необходимым. Затем — немотивированный пе­реход к сцене боя (Наши начали палить...), а в конце сообщается, что француз с армией валит и расточает угрозы каменной Москве (см. в Хрестоматии).
    Подобные факты свидетельствуют о процессе переформиро­вания старой системы фольклора, в особенности ее эпических форм. Народ искал новые способы поэтического выражения. Тем не менее исторические песни запечатлели важные события 1812 г.: бои под Смоленском, Бородинскую битву, разорение Москвы, переправу через Березину и др. Песни выразили пат­риотическое чувство крестьян, казаков, солдат; их любовь к на­родным героям — полководцам Кутузову, Платову; их ненависть к врагам.
    В XIX в. были сложены исторические песни и о других собы­тиях — например, о Крымской (восточной) войне 1853—1856 гг.| В песнях, посвященных обороне Севастополя, изображались му-| жество и героизм простых солдат и матросов.
    Исторические песни — это устная поэтическая летопись на­рода, его эмоциональный рассказ об истории страны.
    ЛИТЕРАТУРА К ТЕМЕ

    Тексты.

    Песни, собранные П. В. Киреевским. Изданы Обществом любите-| лей российской словесности. — Часть 2: Песни былевые, историчес­кие. - Вып. 6-10. - М., 1864-1874.

    Миллер В. Ф. Исторические песни русского народа XVI-XVII вв. — Пг., 1915.

    Исторические песни X1II-XVI веков / Изд. подготовили Б. Н. Пу­тилов, Б.М.Добровольский. — М.; Л., 1960.

    Исторические песни XVII века / Изд. подготовили О. Б. Алексеева, Б. М. Добровольский и др. — М.; Л., 1966.

    Исторические песни XVIII века / Изд. подготовили О. Б. Алексее­ва, Л. И. Емельянов. — Л., 1971.

    Исторические песни XIX века / Изд. подготовили Л. В. Домановс-кий, О. Б. Алексеева, Э. С. Литвин. — Л., 1973.

    Русские исторические песни. — 2-е изд., перераб. и доп. / Сост. В. И. Игнатов. - М., 1985.

    Исследования.

    Путилов Б. Н. Русский историко-песенный фольклор XIII—XVI вв. — М.; Л., 1960.

    Соколова В.К. Русские исторические песни XVI-XVIII вв. — М., 1960. [АН СССР. Труды Ин-та этнографии им. Н. Н. Миклухо-Мак­лая. Новая серия. — Т. LXI].

    Криничная Н. А. Народные исторические песни начала XVII века. — Л., 1974.

    1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   54


    написать администратору сайта