Литература. Учебник Литература. 5 класс
 Скачать 0.91 Mb.
|
|
В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА Л.Н. АНДРЕЕВА Леонид Андреев - мастер художественной детали. Писатель строит фразу таким образом, чтобы мы быстро и точно вообразили себе происходящее, ярко представили характер персонажа. Вот, например, детали, создающие портрет посетителя парикмахерской. Это обострённая внимательность, с которой он рассматривает себя в зеркале; угорь, увиденный на подбородке. Они соединяются вместе на коротком пространстве текста - и образ второстепенного персонажа входит в сознание читателя. Он запомнится. 1. Найдите в тексте рассказа детали, с помощью которых ярко представляешь себе условия жизни и работы Петьки в парикмахерской. Рассказ - жанр короткого эпического повествования. Л.Н. Андреев использует в нём разнообразные средства выразительности: деревья бульвара (обратите внимание: деревья не на бульваре, деревья бульвара!) «млели под горячим солнцем». 2*‘. Какие художественные приёмы использует писатель в данном фрагменте текста? Одним из важных средств выразительности в рассказе является приём контраста, противопоставления; он пробуждает в читателе желание рассуждать, сопереживать, лучше понимать и чувствовать происходящее. Контраст — сопоставление противоположных качеств, способствующее их усилению. В отличие от антитезы, контраст может быть скрытым, то есть не обозначенным в тексте словами-антонимами. 3. Перечитайте рассказ внимательно. Что чему и кто кому противопоставлены в рассказе? Как вы думаете, чего добивается этими противопоставлениями автор? АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ КУПРИН 1870-1938 Александр Иванович Куприн родился в городе Наровчат Пензенской губернии. Его отец рано умер от холеры, оставив жену и детей совсем без средств. Саша боготворил свою мать, но часто стыдился унижений, которые ей приходилось терпеть ради детей, когда она обращалась к благодетелям учреждений. Он никогда не мог забыть её унизительных фраз, обращённых к высокопоставленным лицам. Матери удалось поместить Сашу в Разумовский сиротский приют. С шести лет началось для мальчика детство, которое он впоследствии во многих своих произведениях назовёт «поруганным» и «казённым». В 1880 году Саша Куприн выдержал вступительные экзамены во 2-ю Московскую военную гимназию, преобразованную вскоре в кадетский корпус. Порядки там были суровые. Так, в автобиографическом рассказе «На переломе» Куприн описывает, как за незначительный проступок героя приговорили к десяти ударам розгами. «В маленьком масштабе он испытал всё, что чувствует преступник, приговорённый к смертной казни». И кончается рассказ словами: «Прошло очень много лет, пока в душе Буланина не зажила эта кровавая, долго сочившаяся рана. Да полно — зажила ли?» А.И. Куприн - кадет Тема телесного наказания звучит и в рассказе «Механическое правосудие». Уже с тринадцатилетнего возраста Саша Куприн пишет стихи, чаще всего сидя в карцере за буйный нрав. В 1888 году, уступив слёзным просьбам матери, которой казалось, что военная карьера обеспечит сына на всю жизнь, Саша поступил в Александровское военное училище в Москве. Там за «тяжёлый проступок» — за первый напечатанный рассказ «Последний дебют» — Куприн был приговорён к карцеру на двое суток. Позднее он описал впечатления детства и юности в своих произведениях. Поэтому, когда его попросили написать автобиографию, он ответил, что почти все его произведения автобиографичны. По К. Куприной ЗОЛОТОЙ ПЕТУХ Не могу точно сказать, когда случилось это чудо. Во всяком случае, — если не в день летнего солнцестояния, 21 июня, то очень близко к нему. А происходило оно на даче, в Виль д'Авра, в десяти километрах от Парижа. Я тогда проснулся ещё до света, проснулся как-то внезапно, без мутного перехода от сна к яви, с чувством лёгкой свежести и со сладкой уверенностью, что там, за окнами, под открытым небом, в нежной ясности занимающегося утра происходит какое-то простое и прелестное чудо. Так, иногда меня ласково пробуждали до зари — весёлая песня скворца или дерзкий, но мелодичный свист чёрного дрозда. Я распахнул окно и сел на подоконник. В ещё холодном воздухе стояли наивные ароматы трав, листьев, коры, земли. В тёмных паникадилах каштанов ещё путались застрявшие ночью, как тончайшая кисея, обрывки ночного тумана. Но деревья уже проснулись и поёживались, открывая радостно и лениво миллионы своих глаз: разве деревья не видят и не слышат? Но весёлый болтун-скворец и беззаботный свистун-дрозд молчали в это утро. Может быть, они так же, как и я, внимательно, с удивлением, прислушивались к тем странным, непонятным, никогда доселе мною не слыханным звукам — мощным и звонким, — от которых, казалось, дрожала каждая частица воздуха. Я не вдруг понял, что это пели петухи. Прошло много секунд, пока я об этом догадался. Мне казалось, что по всей земле трубят золотые и серебряные трубы, посылая ввысь звуки изумительной чистоты, красоты и звонкости. Я знаю силу и пронзительность петушиного крика. В прежние времена, охотясь на весенних глухариных токах в огромных русских лесах, в десяти, пятнадцати верстах от какого-либо жилья, я перед восходом солнца улавливал своим напряжённым слухом лишь два звука, напоминающих о человеке: изредка отдалённый паровозный свисток и петушиные крики в ближних деревнях. Последними земными звуками, которые я слышал, поднимаясь в беззвучном полёте на воздушном шаре, всегда были свистки уличных мальчишек, но ещё дольше их доносился победоносный крик петуха. И теперь, в этот стыдливый час, когда земля, деревья и небо, только что выкупавшиеся в ночной прохладе, молчаливо надевали свои утренние одежды, я с волнением подумал: ведь это сейчас поют все петухи, все, все до единого, старые, пожилые, молодые и годовалые мальчуганы, — все они, живущие на огромной площади, уже освещённой солнцем, и на той, которая через несколько мгновений засияет в солнечных лучах. В окружности, доступной для напряжённого человеческого слуха, нет ни одного городка, ни одной деревни, фермы, двора, где бы каждый петух, вытягивая голову вверх и топорща перья на горле, не бросал в небо торжествующих прекрасно-яростных звуков. Повсюду — в Версале, в Сен-Жермене и Мальмезоне, в Рюелле, Сю-рене, в Гарше, в Марн-ла-Кокет, в Вокресоне, Медоне и на окраинах Парижа — звучит одновременно песня сотен тысяч восторженных петушиных голосов. Какой человеческий оркестр не показался бы жалким в сравнении с этим волшебным и могучим хором, где уже не было слышно отдельных колен петушиного крика, но полнозвучно льётся мажорный аккорд на фоне пурпурно-золо-того б/о! Временами ближние петухи на несколько мгновений замолкали, как будто выдерживая строгую, точную паузу, и тогда я слышал, как волна звуков катилась всё дальше и дальше до самых отдалённых мест, и, точно отразившись там, возвращалась назад, увеличившись, нарастая, взмы-пая звонким певучим валом до моего окна, до крыш, до верхушек деревьев. Эти широкие звуковые валы раскатывались с севера на юг, с запада на восток в какой-то чудесной, непостижимой фуге. Так, вероятно, войска великолепного древнего Рима встречали своего триумфатора-цезаря. Когорты, расположенные на холмах и высотах, первые успевали увидеть его торжественную колесницу и приветствовали её отдалёнными восклицаниями радости, а внизу кричали металлическими голосами восторженные легионы, чьи ряды один за другим уже озарились сияющим взглядом его лучезарных глаз. Я слушал эту чудесную музыку с волнением, почти с восторгом. Она то оглушала ухо, то сладостно наполняла и насыщала слух. Что за странное, что за необыкновенное утро! Что случилось сегодня с петухами всей окрестности, может быть всей страны, может быть всего земного шара? Не празднуют ли они самый долгий солнечный день и радостно воспевают все прелести лета: теплоту солнечных лучей, горячий песок, пахучие вкусные травы, бесконечные радости любви и бурную радость боя, когда два сильных петушиных тела яростно сталкиваются в воздухе, крепко бьются упругие крылья, вонзаются в мясо кривые стальные клювы и из облака крутящейся пыли летят перья и брызги крови. Или, может быть, сегодня празднуется день трёхсотого тысячелетия памяти Древнего Петуха — праотца всех петухов на свете, того, кто, как воин и царь, не знавший выше себя ничьей власти, полновластно господствовал над необозримыми лесами, полями и реками? И наконец, может быть, думал я, сегодня, перед самым длинным трудовым днём лета, тучи на востоке задержали солнце на несколько мгновений, и петухи-солнцепоклонники, обожествившие свет и тепло, выкликают в священном нетерпении своего огнеликого бога. Вот и солнце. Ещё никогда никто — ни человек, ни зверь, ни птица — не сумел уловить момента, когда оно появляется, и подметить секунды, когда всё в мире становится из бледного розового — розово-золотым, золотым. Вот уже золотой огонь пронизал всё: и небо, и воздух, и землю. Напрягая последние силы, в самозабвенном экстазе, трепеща от блаженства, закрыв в упоении глаза, поёт великолепное славословие бесчисленный петушиный хор! И теперь я уже не понимаю — звенят ли золотыми трубами солнечные лучи, или петушиный гимн сияет солнечными лучами? Великий Золотой Петух выплывает на небо в своём огненном одиночестве. Вот он, старый прекрасный миф о Фениксе — таинственной птице, которая вчера вечером сожгла себя на пышном костре вечерней зари, а сегодня вновь восстала на Востоке из пепла, дыма и раскалённых углей! Постепенно смолкают земные петухи. Сначала ближние, потом дальние, ещё более дальние, и, наконец, где-то совсем уже на краю света, почти за пределами слуха, я улавливаю нежнейшее пианиссимо. Вот и оно растаяло. Целый день я находился под впечатлением этой очаровательной и могущественной музыки. Часа в два мне пришлось зайти в один дом. Посреди двора стоял огромный лоншанский петух. В ярких солнечных лучах почти ослепительно сверкало золото его мундира, блестели зеленью и голубым отливы его доспехов воронёной стали, развевались атласные ленты: красные, чёрные и белые. Осторожно обходя этого красавца, я нагнулся и спросил: — Это вы так хорошо пели сегодня на заре? Он кинул на меня боковой недовольный взгляд, отвернулся, опустил голову, черкнул туда и сюда клювом по песку и пробормотал что-то недовольным хриплым баском. Не ручаюсь, чтобы я его понял, но мне послышалось, будто он сказал: «А вам какое дело?» Я не обиделся. Я только сконфузился. Я знаю сам, что я всего лишь слабый, жалкий человек, не более. Моё сухое сердце не вместит неистовых священных восторгов петуха, воспевающего своего золотого бога. Но разве не позволено и мне скромно, по-своему, быть влюблённым в вечное, прекрасное, животворящее, доброе солнце? 1923 Рассказ был напечатан в 1923 году в Берлине и отразил впечатления А.И. Куприна от его пребывания на даче под Парижем в 1921 году «Золотой Петух» сразу же был восторженно принят литературной критикой, заявлявшей, что это одно из самых лучших произведений из всего созданного писателем. Отмечались внутренняя напевность, особый пафос произведения, мощное жизнелюбие писателя, мастерство в изображении акта слияния человека с природой. В МИРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА А.И. КУПРИНА Русский язык вызывал у Куприна благоговейное чувство. Образцы литературного творчества, оставленные великими русскими писателями, в особенности Пушкиным, Тургеневым, Чеховым, учили его неустанно проверять указания собственной художественной совести. Работая над своими произведениями, он всегда стремился к простоте, предметности, пластичности изображения в сочетании с широкой доступностью слова. Куприн отвергал всякое ненужное и насильственное словотворчество, увлечение диалектами, упрощение ради упрощения... Работая над языком, писатель всё время проверял себя... Куприн не терпел какого бы то ни было искажения русского языка и настойчиво боролся со всевозможными неприятностями в этом отношении. Он знал народные говоры, быстро их схватывал, но никогда не увлекался областничеством, игрой в «фольклорные бирюльки»... Куприн понимал «прелесть старинных, иногда чуть-чуть книжных, иногда чисто народных оборотов речи, юмор не словечек, а положений, многозначительность пауз, меткие, лепкие сравнения» и очень скорбел о том, что у него, как у большинства писателей, нет привычки записывать по свежей памяти. А.И. Куприн. 1900-е гг. - Всё нам некогда! - говорил он, укоризненно качая головой. Язык простых людей писатель называл «цельным», имея в виду его меткость, способность попадать прямо в цель... Куприн — большой мастер эпитетов. Они у него по большей части свежие, ёмкие, точно нацеленные... Избегая многословия, он строго отбирал слова, пользуясь только такими, которые служат общему делу и не повторяют друг друга. При этом Куприн отстраняет всё, что может подействовать на читателя само по себе и помешать восприятию всех образов как единого образа. Не увидим мы у Куприна и бесцельного украшательства. Случайная, служащая только красивости деталь не привлекает его, а все подробности несут смысловую нагрузку, рисуя эпоху, быт, характеры людей. Даже наиболее яркие детали сливаются с общей картиной повествования. Правдивую жизненность купринского рассказа можно объяснить тем, что писатель в большинстве случаев не излагает и не описывает, а показывает то, чем он хочет поделиться с читателем и что его самого поразило и разволновало. Для него решающее значение имеет им самим наблюдаемый и переживаемый случай. Он всегда стремится образно раскрыть внутренние пружины человеческих поступков. Внутренняя жизнь героев почти всегда связана с их поступками или внешними обстоятельствами. По Н.К. Вержбицкому Вопросы и задания 1. Что восхитило рассказчика в петушином хоре, что он услышал в нём? 2. Передаётся ли Куприным особое звучание петушиного пения? Как это сделано в рассказе? 3. Какие образные средства позволяют почувствовать настроение писателя? 4. Куприн пишет: «...почти за пределами слуха, я улавливаю нежнейшее пианиссимо». Что значит — «нежнейшее пианиссимо»? 5. Очень сложная задача — проиллюстрировать рассказ Куприна. Как вы думаете, почему? Если бы вы были худож-ником-иллюстратором, что бы вы постарались передать своим рисунком? 6. Составьте цитатный план рассказа и перескажите его от третьего лица. Живое слово Создайте устный отзыв-впечатление об услышанном или увиденном вами в удивительном мире природы. АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК 1880-1921 В 1875 году профессор Петербургского университета Андрей Николаевич Бекетов купил в Клинском уезде Московской губернии небольшую усадьбу Шахматово. Купил он усадьбу по совету старого своего друга, знаменитого химика Дмитрия Ивановича Менделеева. Старый шахматовский дом с мезонином был невелик, но крепок. Он стоял на высоком нагорье. В какое окно ни взглянешь, стлались вокруг многовёрстные дали, темнели избы далёких деревень, синело небо, белели колокольни. К дому подъезжали широким двором с круглыми куртинами шиповника. Кусты черёмухи и сирени вплотную подступали к дому. Перед домом — песчаная площадка с цветниками, а за ней — развесистые вековые липы и две высокие, прямые, как натянутые струны, сосны. Летом под липами ставили длинный стол. Гостеприимно посапывал самовар — огромный, жаркий, сияющий. Сюда собиралась вся большая и дружная бекетовская семья — отдохнуть, поболтать, обсудить несложные деревенские новости. Здесь варили варенье. <...> Андрей Николаевич особенно привязался к Саше. Летом он проводил с внуком всё свободное время, играл с ним, возился, сам напоминая огромного ребёнка. Иногда дед с внуком отправлялись на прогулку в тележке. Мальчик садился на козлы и, с трудом удерживая вожжи в своих ещё очень маленьких руках, правил тридцатилетним Серым — доброй, безропотной, полуслепой лошадью. Но эта чинная езда длилась недолго. Андрей Николаевич опрокидывал Сашу к себе на колени, тормошил и щекотал, мальчик визжал и смеялся от радости. А когда Саша стал постарше, дед брал его с собой в далёкие прогулки. Сколько раз бабушка и мать в беспокойстве подходили к калитке, что выводила к еловой аллее, круто спускавшейся к пруду, поглядеть, не возвращаются ли дед с внуком. А они — старый и малый, — позабыв обо всём на свете, часами бродили по лугам, болотам и дебрям, отыскивая корни трав и злаков для ботанических коллекций. Андрей Николаевич с надеждой поглядывал на внука: а вдруг Саша продолжит его дело? Он знал: как бы много ни сделал учёный, его никогда не оставляет ощущение, что главное — впереди. И может ли быть большее счастье, чем передать любимое дело в родные, крепкие, молодые руки, которые бережно примут самые заветные твои мысли, довершат их и понесут дальше — людям! Дом в Шахматове. В окне мезонина - А. Блок. 1894 г. На крыльце дома в Шахматове. Гимназист Александр Блок в кругу семьи; в центре - А.Н. Бекетов. 1894 г. Но кажется, мальчика влекло совсем иное... Наверное, если бы Саша родился в другой семье, его бы считали странным ребёнком. Но в доме Бекетовых, где самый воздух был пропитан любовью к слойу, преклонением перед литературой, поведение Саши не вызывало удивления и воспринималось как нечто само собой разумеющееся. В этой семье не только мать и бабушка причастны были к литературному труду. И тётки занимались переводами, редактированием. Когда шестилетний мальчик вдруг среди самых резвых игр становился молчалив, задумчив и, что-то бормоча, держался в стороне от своих сверстников, все понимали: он сочиняет стихи. По вечерам, когда Саша засыпал в маленькой комнате на кроватке, занавешенной кисейным пологом от мух и комаров, а родные собирались в саду под старой липой за длинным столом, Александра Андреевна читала им вслух такие стихи: Зая милый, Зая серый, Я тебя люблю. Для тебя-то в огороде Я морковку И коплю. Жил-был маленький котёнок, И совсем ещё ребёнок. Ну, и этот котя милый Постоянно был унылый. Почему? Никто не знал. Котя это не сказал. Это были Сашины стихи. К пяти годам он научился бойко читать, а потом начал писать — поначалу печатными буквами, но вскоре буквы приобрели ровность, округлость. Теперь в ящиках Александры Андреевны, где хранились заветные бумаги и письма, стали одна за другой появляться тетрадки и альбомчики, исписанные старательным крупным детским почерком. Саша сочинял коротенькие рассказы, стихи, ребусы и составлял из своих сочинений журналы. Случалось, что в свет выходил лишь один номер журнала и заполнены в нём были далеко не все страницы. Но разве могло остаться равнодушным материнское сердце при виде маленькой, величиной с игральную карту, тетрадки с нежным названием: «Мамулин альбом». По Л. Либединской Вопросы и задания 1. Расскажите о детских годах А. Блока, проведённых в Шахматове. 2. Если вы пробовали сочинять, оформите свои произведения и «выпустите» их хотя бы в одном экземпляре — как это делал маленький Саша Блок. |