АПРО. Антипов_Философия_УМК. Учебнометодический комплекс для дистанционного обучения по специальностям 061000 Государственное и муниципальное управление
 Скачать 1.29 Mb.
|
1.3. Философия и наука! Показательно, что в марксистской традиции религия квалифицируется как вид идеалистического мировоззрения, противостоящего научному. В подобной оценке нашел выражение присущий марксизму сциентизм, то есть мировоззренческая позиция, в основе которой лежит представление о научном знании как о наивысшей культурной ценности и достаточном условии ориентации человека в мире. Будучи формой рефлексии, философия в ряде существенных пунктов отличается от форм научного познания. В этом смысле, вопреки довольно распространенному мнению, философия не является наукой, а перенос на нее стандартов научности искажает ее подлинный предмет, принося немалый вред. Проблема нахождения критериев, позволивших бы отделить научное знание от ненауки, от псевдонауки, от идеологии и от философии, получила название проблемы демаркации. В ходе ее обсуждения, особенно в философии (философии науки) ХХ в., было выделено несколько характеристик, отличающих науку от других форм духовной деятельности, в том числе и от философии. Верификационный критерий. Наука стремится подтверждать свои гипотезы, законы, теории с помощью эмпирических данных: фактами, наблюдениями, экспериментами. Философия же в этом не нуждается. Фальсификационный критерий. Утверждения науки должны быть не только эмпирически проверяемыми, но и в принципе опровержимыми, если не в настоящий момент, с помощь наличных средств научного познания, то хотя бы в виде указания на возможный эксперимент, осуществление которого привело бы к опровержению данной теории. Утверждения философии эмпирически непроверяемы и неопровержимы. Парадигмальный критерий. В каждой науке существует определенный набор стандартов научной познавательной деятельности, своего рода образцов, принимаемых большинством членов научного сообщества в качестве руководства для действия и основы для дальнейшей работы. Американский философ и историк науки Т.Кун выразил данный аспект науки в понятии парадигмы. В философии нет и никогда не было господствующей парадигмы. Для нее характерен плюрализм школ и направлений. Каждый более или менее самостоятельный мыслитель чаще всего претендует на создание своей собственной философской системы. Методы. В науке есть специализированные методы получения знания: наблюдение, измерение, эксперимент. Наука вводит количественные понятия и использует математические методы. Ничего этого в философии нет. В какой-то мере философствование напоминает математическую аксиоматику, а именно в том, что предлагаемые философом решения выводятся из принятых им основоположений, своего рода постулатов, которые, как и в математике, не предполагают эмпирического обоснования [28]. Проблемы. Процессы научного познания всегда представляют собой решение общезначимых проблем (задач). Это принципиально разрешимые по принятым в науке правилам проблемы, результаты решения которых, если они соответствуют определенным критериям, принимаются всем научным сообществом. В философии общезначимых проблем не существует, как не существует объективных критериев их оценки. Как говорил Р.Декарт, «нельзя представить себе ничего настолько абсурдного или неправдоподобного, чтобы не быть доказанным тем или иным философом». К философским теориям неприменима оценка на истинность и ложность, основанием которой в науке выступает соответствие знания объекту. С этим связаны особенности развития философского знания. В росте научного знания присутствует кумулятивный эффект, к философскому же знанию неприменимы критерии количественного и качественного роста. «Философскому мышлению, — говорил К.Ясперс, — ко всему прочему, не свойственна, как то имеет место в научном знании, вовлеченность в некий прогрессирующий процесс. Разумеется, мы ушли значительно дальше Гиппократа, греческого врачевателя, но вряд ли есть основания говорить о том, что мы превзошли Платона. Только в области научных данных, которые он использует, мы добились преимущества. В философствовании же как таковом мы, быть может, едва ли вновь приблизились к нему» [39]. Язык. В конкретных науках вырабатывается комплекс более или менее строго определенных понятий и терминов, специфический язык. О специальном языке философии говорить не приходится. Язык философии расплывчат и неопределенен. В разных философских системах одни и те же термины приобретают разный смысл. Общей предпосылкой различий между философией и наукой служит несовпадение арефлексивной (наука) и рефлексивной позиций мышления (философия). Наука представляет мир в форме объекта, как он существует «сам по себе», независимо от субъекта, философия видит мир в его человекоразмерности, через его отношение к субъекту. Философия есть рефлексия и экспликация оснований человеческой жизнедеятельности. Эти основания заключает мир смыслов. Смыслы не являются элементами телесного мира, их существование и свойства открываются не научным познанием как таковым, а рефлексией. Реальность смыслов имеет сверхчувственный характер. Психолог мог бы сказать, что «особость» данной реальности заключается в невозможности ее прямого наблюдения. То же самое содержание вполне адекватно может быть представлено суждением, что невозможно лингвистическое определение понятия «смысл» либо что оно находится за границами лингвистического языка, современной теории информации. Иными словами, смыслы стационированы во внутреннем опыте, в отличие от внешнего, основанного на практически-чувственном отношении к миру. Философская же рефлексия есть непосредственная экспликация всеобщих смысловых оснований человеческого бытия, что, например, находит выражение в понятии смысла жизни. ! Рефлексивный анализ смыслов как некоторой первичной данности, рассматриваемых в их соотнесении с предметами, стал основным, определяющим аспектом феноменологии — одного из главных направлений философии ХХ в. Создатель феноменологии, немецкий философ Э.Гуссерль (1859—1938) разрабатывал особый метод исследования смысловых структур в их первичной подлинности, «очищенной» от всякого рода идеологических, обыденных, научных привнесений и схем. Гуссерль называл это феноменологической редукцией, определял феноменологию в целом как «дескриптивный (описательный) метод», применение которого способно «обеспечить единственно надежную основу», на которой может быть построена строгая «эмпирическая психология» [13]. Однако использование Гуссерлем терминов «феноменологическая психология», «эмпирическая наука» не означает отождествления феноменологии с науками в собственном смысле, налицо, скорее, аналоги, симметрия между нерефлективным сознанием и рефлексией. С этой точки зрения вполне правомерно утверждать, что «феноменология… есть момент всякой философии» [23]. 1.3.1. Проблема идеального. Идеальное и материальноеИз сказанного следует, что идеальная реальность существует, хотя форма ее существования и иная, нежели способ существования предметов, как он выражен в человеческой чувственно-практической деятельности, проявляется через нее, дан во внешнем опыте. Философский идеализм поэтому представляет собой аналитику идеальной реальности. «Идеализм не следствие элементарной ошибки наивного школьника, вообразившего грозное привидение там, где на самом деле ничего нет. Идеализм — это совершенно трезвая констатация объективности идеальной формы, то есть факта ее независимого от воли и сознания индивидов существования в пространстве человеческой культуры…» [15].  Идеальное не существует вне социокультурного контекста. Поэтому совершенно бессмысленно искать феномен идеального, скажем, в животном мире. Но феномен идеального не существует «сам по себе». Общественно-практическая природа мышления еще не делает его чем-то таким, что можно охарактеризовать понятием «идеальное». Свойство быть идеальными (равно как и объективными) культурные формы приобретают лишь относительно рефлексии. Поэтому для внешнего наблюдателя ни культура, ни индивидуальная психика не содержат ни грана идеального. Напротив, их «идеальность» обнаруживается лишь постольку, поскольку культурные формы попадают в измерение рефлексии. Тогда сразу же обнаруживается, что они хотя и существуют, но существуют как-то иначе, нежели «объективная реальность, данная нам в ощущениях». И мышление не находит иных способов для выражения обнаруженного эффекта, как прибегнуть к выражениям типа «сверхчувственное», «действительность особого рода», «мировой разум» и т.п. Единственной формой человеческой духовности, в пределах которой приобретается опыт оперирования с идеальными феноменами как таковыми, является философия. Конечно, любой человек, поскольку он мыслит, некоторым образом соприкасается с миром идеального. Это, однако, вовсе не означает, что уже тем самым каждый человек становится специалистом «по идеальному». Уместно такое сравнение. Поскольку кислород входит в состав воздуха, а жить — значит дышать, все люди имеют дело с кислородом. Но лишь химия, и то со времен Лавуазье, знает о существовании кислорода как такового. А уже от химика об оксигене и его свойствах узнает и все человечество. Точно так же и о существовании идеального человечество может узнать только от философа. Соответственно, справедливо и обратное. Как для того, чтобы непосредственно познакомиться со свойствами кислорода, следует осуществить ряд экспериментов, например получая его (подобно Лавуазье) из прокаливания красной окиси ртути, так и идеальное обнаруживает себя лишь тому, кто выходит в позицию философской рефлексии. Если идеализм является выражением рефлексивной позиции, а философия, соответственно, аналитикой форм идеальной реальности, то материализм — выражение принципиально арефлексивной позиции, позиции отказа от рефлексии и переноса вектора мышления вовне. Можно в данной связи сослаться на мнение Ф.Энгельса, полагавшего, что «современный материализм… это вообще больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некой особой науке наук, а в реальных науках» [25]. Из этой «оговорки» Энгельса, между прочим, следует, что материализм как философия невозможен, а философия, с другой стороны, не является наукой, подобной «реальным» наукам. Таким образом, понятие «материя» имеет своим содержанием только то, что относит нечто к сфере внешнего опыта, квалифицирует это нечто как существующее вне и независимо от нашего мышления, от внутреннего опыта. Понятно, что свойство «материальности» имеет принципиально иную природу, нежели, допустим, упругость, тяжесть, теплота и т.п., и в этом смысле материя как таковая не существует. Задание 1.3. Почему, опираясь только на философские предпосылки, нельзя получить конкретно-научное знание, например вывести логически из философских положений знание о строении Вселенной, структуре вещества, законах функционирования общества? 1.3.2. Наука и философский материализмМатериализм (выше это уже отмечалось) есть адекватное науке мировоззрение, мировоззренческая позиция. Естествознание, например, порождает материализм, даже если ученый не отдает себе в этом отчета. Это так называемый стихийный материализм. Как подметил тот же Энгельс, в пределах своей науки ученый всегда является непреклонным материалистом, хотя за ее пределами — отнюдь не обязательно. Вне стен своей лаборатории он может оказаться не только идеалистом, но даже благочестивым правоверным христианином [25]. Каковы, однако, механизмы, приводящие к тому, что позиция материализма оказывается органически присущей науке? Говоря в общем, это связано со спецификой науки как способа освоения человеком мира, со свойственным ей подходом к действительности и характером связей между познанием и деятельностью, знанием и практикой. Известно, что любой акт производственной деятельности есть всегда превращение некоторого исходного материала в продукты. При этом в продукте находит воплощение цель, то есть некоторая совокупность ожиданий человека. Сплошь и рядом, однако, реальный результат деятельности оказывается совсем не таким, каким предполагается. Возникает разрыв между ожиданиями и результатами. Почему это происходит? По многим причинам, но в первую очередь потому, что материал имеет свою собственную «жизнь», которая и ставит границы нашей деятельности. Кстати, сопротивление этой «внутренней природы» материала, границы, которые она ставит деятельности человека, и служит основой наивного, стихийного материализма. Очевидно, это и почва, из которой произрастает наука. Так, традиционной и основной формой выделения науки в системе культуры общества является ее интерпретация как формы познания законов действительности. Утверждается, что открытие законов составляет главную задачу или цель всякой науки. Но научные законы в своей основе имеют обнаруживаемые в практике и эксперименте постоянно воспроизводимые явления, инвариантные относительно возможных преобразований изучаемого материала. Анализ вопроса в генетическом аспекте показывает, что формированию научных дисциплин обычно предшествовало обнаружение в процессах практической деятельности некоторых повторяющихся моментов, проявлявшихся при оперировании с целыми классами объектов. Например, подброшенное тело всегда падает на землю, некоторые признаки растений и животных всегда наследуются при скрещивании и т.п. Конечно, чаще всего человек обращал внимание на эти «инварианты» тогда, когда в практической деятельности возникали ситуации разрыва. Скажем, еще флорентийские колодезники времен Галилея обнаружили, что вода в трубах насосов не поднимается на высоту, большую восемнадцати локтей над уровнем водоема (около 10 м). Данное явление было первоначально осознано как результат ограниченности действия особой силы — «боязни пустоты», присущей самой природе, которая и начинает исследоваться сначала Галилеем, а потом Торричелли. Из этих исследований впоследствии, как известно, формируется целая отрасль физики — аэростатика, то есть наука о законах, которым подчинены свойства газов. Таким образом, материализм и мировоззрение науки — величины совершенно тождественные. Материализм есть мировоззренческое основание науки и, добавим, практики. Вывод, который можно сделать, исходя из сказанного, заключается в том, что «великий основной вопрос всей, в особенности новейшей философии… вопрос об отношении мышления к бытию» (Ф.Энгельс) продуктивен, в смысле отдачи примата первенства тому или другому, только в двух отношениях. Во-первых, постулирование первичности материи означает, что мыслящий субъект принимает арефлексивную позицию, полагает предмет мышления как существующий вне сознания, независимо от него, «сам по себе». Отдание примата мышлению (идеальному), соответственно, переводит мыслящего субъекта в рефлексивную позицию, делая его тем самым «философом», а не практиком или ученым. Поскольку данные позиции взаимно исключают друг друга (одновременно их занимать нельзя, они определяют существенно разные типы мировосприятия), постольку правомерно их противопоставление, точнее, задание «первичности» той или другой. Во-вторых, этот вопрос можно посчитать «великим основным вопросом» всего научного сознания, всей научной рациональности. Причем нужно еще внести уточнение относительно уместности здесь формы вопроса. Ведь для сложившейся, занявшей свою «социокультурную нишу» классической науки материалистическая позиция — вне вопросов. Она есть нечто само собою разумеющееся. И тем не менее существует определенный ракурс, или подход, в границах которого рассуждения Ф.Энгельса о «великом основном вопросе философии» вполне оправданны. Все дело в том, каковы эти границы. Прежде всего отметим, что философская рефлексия по поводу мировоззрения науки вполне может его проблематизировать, т.е. ставить под вопрос. Как и во всех других случаях стимуляции философской рефлексии, это происходит в ситуациях разрыва деятельности, иными словами, при таких обстоятельствах, когда появляются сомнения в адекватности некоей мировоззренческой формы, в данном случае материализма как мировоззренческой установки науки. Классическим примером может послужить ситуация революции в естествознании (физике) на рубеже ХIХ—ХХ вв. С другой стороны, философия и религия произрастают на одном поле — поле рефлексии. «Бог, — говорил Гегель, — есть результат философии» [12]. Но все же это существенно разные формы общественного сознания. Марксистская критика, например, видела одну из основных ошибок Фейербаха в том, что последний посчитал гегелевскую философию «переряженной» религией, превращенной в логику, «рациональную мистику». Чем же в таком случае объяснить то резкое неприятие, почти на грани патологии, философского идеализма В.И.Лениным? Оно очень напоминает отношение фанатически настроенного приверженца одной религиозной конфессии к иноверцам. Материализм для него — воплощение абсолютной истины, идеализм же — злокозненная ложь. Подобное тем более требует объяснения, что сами ученые, материалисты по определению, проявляли к идеализму гораздо большую комплиментарность, за что и заслуживали от Ленина всевозможные клички, вроде «дипломированных лакеев поповщины». Ответ заключается в том, что марксизм, вопреки его создателям, не стал формой научного знания. В самом деле, он не соответствует большинству из приведенных выше критериев научности. Не будучи наукой, но претендуя на роль учения, преобразующего мир, он должен был занять и реально занял социокультурную нишу религии. «Научный», атеистический по внешним реквизитам коммунизм, вопреки рационалистическим формулам его создателей, обернулся полным социологическим подобием религии, неким воплощением протестантской церкви Антихриста. Отсюда, между прочим, известные эксцессы в отношении большевиков к Христовой церкви, аналоги которым (сопоставимо меньших, конечно, масштабов) отыскиваются разве что в эпохе религиозных войн. Логика марксистской мысли повторила эволюцию антропологического материализма Л.Фейербаха. Но если последний, отталкиваясь от материализма, атеизма и философии как «универсальной науки», пришел к утверждению новой религии — культу любви человека к человеку (за что и подвергся критической порке со стороны марксистов), то марксизм реализовался как религия ненависти человека к человеку, культ социального насилия. В сектантски яростном отношении В.И.Ленина к философскому идеализму сказалась общая социальная ориентация марксистской доктрины на «трудящиеся массы», пролетариат как орудие революционного преобразования общества. Идеализм, будучи тождественен рефлексивной позиции, конечно создавал препятствия для воздействия марксистской доктрины на своего адресата — «пролетариат», так как по своей сути разрушителен для наивного реализма, а поэтому и должен был восприниматься проповедниками марксизма как ересь. Они, однако, не вспоминали, а точнее, забывали, в смысле З.Фрейда, слова не менее «марксистского» марксиста — Ф.Энгельса: «Но здравый человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования» [25]. Задание 1.4. В чем заключается некорректность суждения Б.Рассела: «Материя и сознание являются по сути дела конвенциональными понятиями; отстаивать примат материи или сознания перед лицом новейших научных данных так же бессмысленно, как спорить о том, что подвешено сверху, а что снизу — Солнце или Земля?» |