Флиер - Культурология для культурологов. Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей 2 издание, исправленное и дополненное Москва 2009 удк ббк ф

• Название: Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей 2 издание, исправленное и дополненное Москва 2009 удк ббк ф
• Анкор: Флиер - Культурология для культурологов.docx
• Дата: 25.01.2018
• Размер: 1.47 Mb.
• Имя файла: Флиер - Культурология для культурологов.docx
• Тип: Учебное пособие; #14872
• страница: 21 из 41

КУЛЬТУРНЫЕ ТРАДИЦИИ – в сфере обыденной культуры – основной накопитель и транслятор стандартизированного социального опыта сообщества. Фактически традиция – это «культурный текст», только существующий в устной (фольклорной) форме и аккумулирующий в себе всю совокупность норм и образцов социально рекомендуемого поведения, сложившиеся формы социальной организации, регуляции и коммуникации, нравы, обычаи, обряды и ритуалы. Вместе с тем традиции касаются в основном социально-практической сферы жизни людей (как прагматической, так и культовой) и в меньшей мере затрагивает интеллектуально-образную сферу их бытия, где аналогичную функцию выполняет мифология.

В целом основная «зона компетенции» традиции – это регуляция межличностных и отчасти межгрупповых отношений, а также трансляция социального опыта (почти стопроцентная до появления общих и профессиональных учебных заведений, а позднее – регуляция и трансляция преимущественно обыденных норм поведения в приватной сфере). С этой точки зрения, традицию можно считать функциональным предшественником системы образования.

Исследование традиции является «классической» задачей и зоной компетенции этнографии (культурной антропологии), и можно с уверенностью сказать о том, что, сколько в мировой науке существовало оригинальных концепций этничности, столько же было и своеобразных разъяснений того, что есть традиция. Посему рассмотрение историографии данного вопроса, по нашему мнению, равно истории всей мировой этнологии и в рамках данного издания представляется нецелесообразным.

На основании многочисленных исследований этнографов сложилось мнение, что традиция по существу статична и практически не имеет исторического развития. Работы социальных антропологов, изучающих этот вопрос в ином ракурсе, показывают, что традиция не лишена определенной внутренней динамики развития (т.е. в число ее функций входит не только консервация социального опыта, но и определенная адаптация общества к меняющимся условиям бытия), однако делается это не путем радикальной замены устаревших образцов социального поведения на более эффективные (как например, при революциях), а напротив, путем осторожного «втягивания» необходимой новации в систему традиционных стереотипов.

В функции традиции, как правило, не входит разъяснение того, почему это принято делать именно так, а не иначе. Здесь все строится на авторитете исторической древности данной нормы. При всей строгости традиций к практическому поведению члена общества (особенно в обрядово-церемониальной сфере), они относительно «либеральны» в отношении индивидуальных устных интерпретаций этих требований. Этнографы, работающие с племенами, находящимися на крайне низкой ступени развития, отмечают, что даже в пределах одного племени им почти не приходилось сталкиваться с более или менее единообразными разъяснениями каких-либо традиций (в отличие от более поздних родовых космогонических и иных мифов, где наблюдается высокий уровень тождества в понимании и изложении сюжетов). Т.е. традиция культурная, как правило, не имеет канонизированных типовых комментариев и интерпретаций (с аналогичным феноменом сталкивались и исследователи народного фольклора).

Большинство традиций рождается прецедентным путем (на основании частного случая из чьей-то жизни); и хотя в последующем происходит неизбежный стихийный процесс их селекции с отбраковкой социально малозначимых казусов, в общественной памяти, как правило, не сохраняется подлинная информация о прецедентах, породивших ту или иную традицию (даже, если она сравнительно новая). Напротив, утвердившаяся традиция обрастает массой легенд, связанных с известными личностями, что в подавляющем большинстве случаев не имеет никакого отношения к действительности. С другой стороны, подобная практика придания социального значения приватным казусам из жизни частных лиц ведет к тому, что существенная часть подобных традиций уже давно потеряла практическую актуальность и исполняется более или менее автоматически. В свою очередь, это дает возможность без особого труда включать в корпус действующих традиций некоторые социокультурные новации (не противоречащие всей системе в целом) и давать им вполне приемлемые для сообщества объяснения. Разумеется, описанный путь – далеко не единственный механизм сложения традиции; нередко за ней стоит многовековой опыт повторения типовых жизненных ситуаций, зафиксированный народной мудростью.

Вместе с тем, следует помнить и о том, что корпус традиций включает в себя только уже «отстоявшиеся» нормы вчерашнего дня, абсолютное большинство которых уже не может на равных «конкурировать» с сегодняшними социальными технологиями. Но принадлежность этих норм к традиции в известной мере «сакрализует» их и дает возможность сохраняться в актуальном применении. С этой точки зрения традицию можно считать некоторой «резервацией» по сохранению норм, уже социально неконкурентоспособных.

Нужно подчеркнуть, что не следует смешивать само понятие «традиция» с категорией «традиционное (или традиционалистское) общество». Традиционное общество – понятие очень растяжимое: от первобытных племен Африки и Океании до стран вполне экономически развитых, но где буржуазно-либеральные отношения еще не возобладали (например, Саудовская Аравия или Иран). Многие общества (преимущественно крупные страны Востока) находятся в стадии постепенного перехода от традиционного к модернизированному состоянию. Но даже и в модернизированных странах традиция культурная как инструмент социальной регуляции и трансляции культурных образцов в домашней, партикулярной сфере развита весьма значительно, хотя и жестко локализована в пределами обыденной культуры, преимущественно «переживающей» наследие этно-религиозно-сословных комплексов. Вместе с тем в области общественной жизни и образования этих стран такого рода традиции уже практически полностью замещены институционализированными регуляторами жизни и трансляторами социально значимого опыта (конституциями, законами, уставами, профессиональными учебниками и пр., а также государственными институтами их исполнения). В традиционных же обществах традиции продолжают доминировать как основное средство социальной регуляции и обучения. При этом совершенно ясно, что между традиционностью племени бушменов, где кроме традиций практически нет других механизмов социальной регуляции, и традиционностью современной Индии с ее бесконечным числом народов, племенных групп, религий, сект, каст, социальных страт и т.п. мало общего, и место традиций в социально-культурной жизни Индии совершенно иное, нежели у бушменов.

Так или иначе, но традиция (в ее изначальном состоянии и функциях) – это то, что совместно с мифологией и экстенсивными технологиями жизнеобеспечения составляло практически весь корпус обыденной культуры в первобытных и аграрных обществах. Поэтому она является столь ценным материалом для всех гуманитарных наук, а в некоторых странах еще и объектом особенного государственного патронажа и охраны в качестве реликтовых свидетельств истории народа.

МЕНТАЛЬНОСТИ – душевный склад, душевный облик, типичный для людей данной культуры. Это психологические особенности, лежащие в основе обычаев и нравов людей, преимущественно этнически и религиозно детерминированных (как показывают эмпирические исследования). Ментальности складываются исторически, как одна из адаптивных форм поведения, доведенного до такой степени автоматизма, что исполняется людьми почти что механически и нерефлективно. Рожденные в глубинах личностной структуры, они отражают общий порядок социального опыта, свойственного данному обществу, но не становятся предметом самосознания. Это специфический тип эмоциональной реакции на мир и характерные жизненные ситуации, переживания их, основанные на наиболее устойчивых элементах миропредставления данного исторического коллектива людей. Мы бы даже рискнули назвать ментальности «эмоциональной памятью» народа, в отличие от эмоционально нейтрального социального опыта.

Ментальности обнаруживаются в автоматизме психологических реакций на типовые события и ситуации, вырабатываемых веками. Поэтому характерно, что основными исследователями природы ментальностей и их исторической эмпирики являются специалисты по исторической психологии (например, корифеи известной французской школы «Анналов» и их последователи).

Феномен ментальностей, пожалуй, наиболее специфичен своей социальной нестратифицированностью; это одна из немногих черт, объединяющих дворянина и крестьянина в качестве представителей одного этноса и одной конфессии. Видимо, именно по этому признаку и следует выделять ментальности из всего остального комплекса поведенческо-эмоциональных стереотипов культуры, так или иначе поддающихся сословной дифференциации.

Смысл ментальностей по-своему глубоко символичен для культуры. Представляется, что ментальности самим фактом своего происхождения и существования отражают высочайший уровень стандартизированости большинства социокультурных коллизий, характерных для того или иного народа. Они свидетельствуют, что повседневная жизнь, по крайней мере, традиционного общества на 99% состоит из повторяющихся социальных ситуаций, типологизированных взаимодействий и т.п. В очередной раз, рискуя на высказывание крайней точки зрения, позволим себе сравнить ментальности с животными инстинктами, только не наследуемыми генетически. В человеческом обществе даже ментальности рождаются и транслируются социально, т.е. являются частью культуры, но почти неотрефлексированной.

ОБРАЗ ЖИЗНИ – системная и нормированная совокупность форм обыденной жизнедеятельности людей, порядков и способов их повседневного существования. Как правило, в понятие образ жизни не включается специализированная (производственная, трудовая) деятельность человека, хотя профессия может существенно влиять на типологию образа жизни. Совершенно очевидно, что образы жизни священника и солдата сильно различаются. Но при этом само исполнение священнических или военных функций, по нашему мнению, является именно профессиональной деятельностью и не входит в образ жизни. Впрочем, на этот счет существуют и другие точки зрения.

Образ жизни – это прежде всего «культура потребления» различных социальных благ и форма бытового жизнеустроения, отличающаяся у разных народов и у разных социальных страт выраженной спецификой. В образ жизни как систему частично входят и некоторые элементы материально-производящей практики в виде домашнего хозяйства (средств непосредственного жизнеобеспечения) – устройства жилого пространства, обеспечения продуктами питания, одеждой и предметами повседневного обихода, энергообеспечение, санитарно-гигиеническая практика и т.п. Другой важной составляющей образа жизни является рекреация людей – восстановление их энергозатрат, снятие психических напряжений, оздоровление и пр., осуществляемые в различных формах отдыха, питания, активного или пассивного досуга, лечения, приема тонизирующих средств и т.п. Существенное, место в рекреационных процессах занимает игровая досуговая практика – активная физическая и интеллектуальная или пассивная (спортивное «боление» и др.), в том числе и антисоциальная (алкоголизм, наркомания). Помимо того образ жизни включает и процессы саморазвития человека (физического, интеллектуального, эстетического, творческого и пр.), интимной жизни, организации обыденных социальных отношений и коммуницирование (общение), формирование и развитие образов обыденного мировосприятия, воспитание детей, заботы о собственном имидже, элементы религиозной и социальной обрядовой практики (свадьбы, похороны и т.п.) и пр. В образе можно выделить такие параметры, как жизненный уклад (организационно-регулятивная составляющая), уровень жизни (характеристика объема и качества потребляемых социальных благ), стиль жизни (социально-эстетическая составляющая) и др.

Образ жизни – высоконормативная сфера обыденной жизнедеятельности людей, характеристики которой в существенной мере определяются и этнокультурными традициями данного народа, и его социальной стратификацией (некоторые культурные черты которой могут иметь и сравнительно интернациональный характер). Сословная и социально-профессиональная принадлежность человека, его происхождение, воспитание, образование, вероисповедание, половозрастные критерии и т.п. обычно оказывают заметное влияние на параметры его образа жизни (размеры материального достатка, сфера занятости, профиль социальных и интеллектуальных интересов, сословные и религиозные нормы поведения, формы престижного потребления и стиля и пр.). Основными регулятивными механизмами образа жизни являются обычай и принятые в данной среде нормы социальной адекватности и критерии социальной престижности. В параметрах образа жизни реализуется существенная часть ценностных ориентаций людей, опредмечиваются нормы их морали и нравственности, этикета, мировоззрения, социальных стандартов и т.п.

Несмотря на преимущественно традиционный характер механизмов воспроизводства и высокий уровень устойчивости параметров образа жизни, его не следует считать явлением абсолютно статичным. Образ жизни исторически формируется на основе реальной социальной практики людей по осуществлению коллективного общежития и удовлетворения их наиболее типичных личных и групповых интересов и потребностей обыденного характера в относительно типичных условиях жизни данной социальной группы людей, однако по мере изменения этих условий меняются и соответствующие параметры образа жизни. В этом плане образ жизни отличается сравнительно высокой адаптивной пластичностью, особенно когда речь идет о переменах не всей его структуры и ценностно-нормативной обусловленности, а отдельных жизнеобеспечивающих элементов. Вместе с тем, в целом, образ жизни представляет собой одну из наименее динамичных характеристик культуры, что связано не только с феноменом его «привычности» для людей, но и с тем, что многие его черты играют значимую роль маркеров в этнической, социальной, конфессиональной и иной самоидентификации человека, являются внешним выражением его консолидированности со своей социальной средой.

ОБЫЧАИ – сумма регулятивных норм и стереотипов бытового поведения людей, совокупность которых, наряду с нравами (см.) и ментальностями (см.) составляет их образ жизни (см.). Следует подчеркнуть, что обычаи касаются по преимуществу практико-поведенческой стороны жизни людей и сравнительно редко затрагивают интеллектуально-образную сферу их бытия, хотя латентно, безусловно, тесно с ней связаны. Разумеется, обычаи относятся главным образом к области приватной жизни человека; его поведенческие стереотипы и «социальные маски» в сфере специализированной деятельности и публичной жизни, выходящей за рамки семейно-родственного и близкого соседского общения, регулируются уже соответствующими нормами специализированных субкультур.

Структурирование системы обычаев сообщества в принципе близко к общей структуре его образа жизни, а конкретные черты этих обычаев так же в существенной мере определяются социально-сословными нормами. В принципе основную массу обычаев можно дифференцировать на:

- жизнеобеспечение (домостроительство, организация интерьера жилища, приусадебное сельское хозяйство, кулинарные предпочтения, типология одежды, «домашняя» медицина и санитарно-гигиенические нормы жизни, формы и специфика осуществления дальних переездов, общая степень оседлости и пр.);

- жизненный уклад (распределение ролей и функций в семье, положение женщины, культура интимных отношений, нормы воспитания и социализации детей, отношение к старшему поколению семьи, допустимые источники внешнего дохода, типичные формы проведения досуга и т.п.);

- нормы взаимоотношений и коммуникации внешнего характера (гостеприимство, нормы взаимообязательств с близкими и дальними родственниками, солидарность и взаимопомощь с соседями, публичное поведение человека за пределами собственного дома, допустимые пределы социальной и сексуальной свободы в среде обитания, бытовой этикет со знакомыми и незнакомыми людьми и др.);

- обрядово-ритуальные проявления (рождение и инициация ребенка, свадьбы, похороны, культура содержания кладбищ, встречи и проводы близких людей, общая система праздников и ритуалов, формы празднования общегосударственных, профессионально-хозяйственных и религиозных праздников);

- фольклорно-художественная практика, ее обусловленность бытовыми нуждами существования, а также ряд иных обычаев.

В ходе исследований нередко обычаи смешивают с нравами. Оба явления, несомненно, тесно взаимосвязаны, однако нравы регулируют не столько поведенчески-практическую сторону жизни людей, сколько морально-нравственные ее основания.

Межпоколенная трансляция обычаев строится почти исключительно на традиции (в элитарной субкультуре она может иметь и определенную степень институционализированности). В целом обычаи, нравы, ментальности, поддерживаемые и транслируемые традициями, – это и есть «культурная (а также образовательная) политика» общества, осуществляемая на неинституционализированном уровне, а в рамках обыденной повседневности жизни людей.

Если в первобытном обществе обычаи были единственными средствами социальной регуляции, в аграрном – одним из двух (наряду с религией), то в современных индустриальных и постиндустриальных обществах, обычаи сохранили роль эффективного средства социальной регуляции на уровне приватной жизни людей. Просто эффективность их воздействия тем сильнее, чем более укорененным является сословный статус человека. В социальной страте маргиналов (людей с неустойчивым или часто меняющимся социально-сословным статусом) функциональность обычаев, традиционных нравов и устоев радикально снижается.

НРАВЫ – понятие, близкое к обычаям, однако регулирующее не столько поведенческую сторону обыденной культуры членов общества, сколько их обыденный уровень нравственности, ценностные ориентации, образы миропонимания и интерпретации окружающей действительности, нормы и правила человеческих отношений и т.п. В конечном счете, нравы – это нравственность нации, преподнесенная в ее обыденном изложении.

Особенность нравов видится в том, что они представляются сложными в систематизации для внешнего наблюдателя, однако весьма органичными в своей внутренней подсознательной упорядоченности.

Представляется, что из всего набора культурных черт, пожалуй, именно нравы и мода могут быть отнесены к числу наиболее подвижных, определяемых сиюминутной актуальностью вопросов. При этом совершенно очевидно, что, как и любые иные явления культуры, нравы относятся к числу жестко дифференцируемых по социально-статусным критериям, а в архаических и традиционных обществах отдельные нравственные установки могут иметь неординарную устойчивость и статичность. Впрочем, и этот вопрос касается главным образом предмета нравственного отношения: нравы могут быть бесконечно традиционными в вопросах брачной верности и одновременно предельно неустойчивыми в вопросе отношения к гостю (визитеру) иного вероисповедания.

Поскольку нравы далеко не всегда ведут к немедленному практическому исполнению их установок, в них заложена относительно меньшая социальная ответственность, чем в обычаях. Нравы – это прежде всего оценки допустимости тех или иных форм и проявлений собственного поведения и отношения, а также поведения и отношения других людей в тех или иных ситуациях. Характер нравов в очень большой степени зависит от преобладающего на данном этапе исторического развития мировоззрения (мифологического, религиозного, рационалистического) и степени укорененности в массе населения традиций или их атавизмов.

ОПЫТ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ – важнейший содержательный компонент культуры, представляющий собой исторически отселектированные и аккумулированные в общественном сознании членов общества формы осуществления любой социально значимой деятельности и взаимодействия людей, показавшие свою приемлемость не только с точки зрения непосредственной утилитарной эффективности, но и в поддержании требуемого в существующих условиях уровня социальной консолидированности общества и его функциональных сегментов и подсистем, устойчивости организационных форм и эффективности процессов регуляции коллективной жизнедеятельности (см. порядок культурный).

Социокультурный опыт накапливается в процессе реальной совместной деятельности людей по удовлетворению их групповых и индивидуальных интересов и потребностей, в ходе которой происходит постоянная стихийная отбраковка тех форм (технологий и результатов) их действий, поступков, коммуникативных актов, применяемых при этом средств, идейных и ценностных оснований и т.п., признающихся вредными или потенциально опасными для существующего уровня социальной интегрированности коллектива, оказывающихся неприемлемыми по своей социальной цене и последствиям. Некоторые из этих нежелательных форм со временем попадают под институциональное табуирование (законодательные, религиозные и иные запреты, санкции и пр.), другие остаются осуждаемыми в рамках обычаев и нравов (морали, нравственности). Формы же, в краткосрочном и особенно долгосрочном плане показывающие себя вполне приемлемыми или даже желательными с точки зрения поддержания, воспроизводства, а порой и повышения уровня социальной консолидированности членов общества, их толерантности, качества их взаимопонимания и взаимодействия, так же стихийно, а со временем и институционально отбираются в качестве рекомендуемых, аккумулируются и закрепляются в социальных нормах, эталонах, ценностях, правилах, законах, идейных установлениях и пр.

Таким образом, первая функция социокультурного опыта заключается в аккумулировании прямых (выраженных в императивных установлениях, ценностях, нормах) и опосредствованных (опредмеченных в допустимых и предпочитаемых технологиях и продуктах социально значимой деятельности) способов поддержания и обеспечения социальной интегрированности людей в более или менее устойчивых организационно-деятельностных формах. Следует отметить, что социокультурный опыт включает в себя прежде всего набор ценностных ориентаций, принятых в данном обществе; а всякая ценность, с точки зрения ее социокультурных функций, – прежде всего то, что обеспечивает поддержание социальной консолидированности людей, снятие, понижение или недопущение социально опасных напряжений, противоречий, конфликтов, преодоление агрессивных, эгоистических и иных социально безответственных проявлений человека, и одновременно имеет целью повышение взаимопонимания, толерантности, комплементарности, согласия, выработку общих оценочных критериев и конвенциональных интерпретаций и т.п. Эмпирически ни у одного народа невозможно выявить какие-либо ценностные установки, намеренно стимулирующие социальную деструкцию (разумеется, внутри общества; на социальное окружение этот принцип может и не распространяться).

Можно было бы сказать, что с этой точки зрения, культура – это действительно совокупность позитивных, социально консолидирующих интенций человеческого существования, что неоднократно подчеркивалось многими мыслителями. Другое дело, что и практика репрессий в такой мере культурно нормирована, что детерминируется тем же самым социокультурным опытом. Наказание – это одно из средств поддержания социального порядка и оно не может быть культурно неотрегулированным.

Вместе с тем разнообразие природных и исторических условий и обстоятельств, в которых существуют разные общества (а двух обществ с абсолютно идентичными историческими судьбами быть не может), ведет к формированию структурной и содержательной специфики всякого конкретно-исторического коллектива людей, что в свою очередь является одним из основных источников напряжений и конфликтов между различными обществами и их членами. Известно, что существенная часть межэтнических, межконфессиональных и межгосударственных противоречий и столкновений была связана с несовпадением систем ценностных ориентаций, мировоззрений, представлений о справедливости, достоинстве, нравственности и т.п., т.е. локального социокультурного опыта конфликтующих обществ. Вместе с тем в силу единства физической и психической природы людей, их антропологических и социальных потребностей и интересов многие элементы социокультурного опыта всех человеческих коллективов, различаясь по формам, по существу совпадают, что и является основанием для взаимопонимания и взаимодействия между сообществами. Более того, всякий человеческий индивид помимо усвоенного им социокультурного опыта общества проживания (т.е. его культуры) обладает и уникальным личностным социокультурным опытом, складывающимся в ходе его жизни и специфичным в соответствии с биографией данного человека. Поэтому процессы межличностного взаимодействия между людьми являются в известном смысле миниатюрными аналогами взаимодействий между обществами и точно так же строятся на элементах сходства и различия их социокультурного опыта. Таким образом, выявляется вторая важнейшая функция социокультурного опыта – аккумуляция локальных культурных черт и на уровне устойчивых социальных коллективов, и в личностной культурной специфике индивидов.

Третья функция социокультурного опыта – социальное и культурное воспроизводство сообществ (см. воспроизводство культурное) – трансляция их культурных особенностей от поколения к поколению. В конечном счете, содержание наследуемых традиций, норм, ценностей, паттернов и т.п. и есть социокультурный опыт данного общества, передаваемый посредством технологий воспитания, образования, обрядово-ритуальной практики и иных форм социализации и инкулытурации (см.) нового поколения, т.е. набор устоявшихся в обществе допустимых и предпочитаемых форм и результатов деятельности, поведения, взаимодействия, критериев оценок, интерпретаций и пр. Сам по себе процесс социализации и инкультурации индивида представляет собой динамику усвоения им именно элементов социокультурного опыта в виде накопленных обществом знаний об окружающем мире, принципов, умений и навыков коллективного общежития и социально значимой продуктивной деятельности, критериев самоидентификации и технологий социального взаимодействия, а также общественно признаваемой идеологии, верований, форм творческого самовыражения.

Таким образом, социокультурный опыт, если он и не тождествен всей культуре во всем многообразии ее форм и артефактов, является квинтэссенцией ее содержания, продуктом исторической селекции различных технологий удовлетворения человеческих интересов и потребностей, аккумулирующим наиболее приемлемые по социальной цене и последствиям способы осуществления коллективной жизнедеятельности людей, их социальной консолидации и регуляции, локализации культурной специфики обществ и их социального воспроизводства.

МАРКИРОВКА КУЛЬТУРНАЯ – феномен, тесно связанный с процессом самоидентификации культурной (см.) и являющийся оной из форм внешней манифестации этой идентичности. Маркировка может дифференцироваться на латентную и намеренную, коллективную и индивидуальную.

Всякий народ в процессе своего исторического развития обретает и развивает специфические формы и черты своей культуры, которые выражаются в традициях, нравах, обычаях, стереотипах сознания и поведения, языке и системе письменности, специфике художественно-образного мировосприятия и отражения в литературе и искусстве, в материальной культуре – постройках, одежде, украшениях, орудиях труда, оружии и т.п. и их декоративном убранстве и пр. Даже при значительной близости или идентичности отдельных форм или черт этого комплекса у разных народов, все равно их национальная композиция отличается неповторимым своеобразием. Все это можно считать латентной формой культурной маркировки, когда цели маркировки не преследуются специально, но объективная специфика культурных форм и их композиции у каждого народа позволяет знающему человеку без труда отличить представителя одного народа от другого.

Вместе с тем в каких-то случаях народы или их отдельные социальные группы пользуются и намеренной самомаркировкой. Типичными примерами служат национальный флаг, гимн, герб, самоназвание (этническое и государственное, которые далеко не всегда совпадают), в каких-то случаях используются и другие символические формы (ношение каких-то символических предметов на шее, на руке, нашивание на одежду каких-то символических изображений – все это более характерно в качестве маркеров принадлежности человека к какой-то локальной группе).

Индивидуальная самомаркиовка обычно выражается в одежде, украшениях, но более в сего – в татуировках и других «несмываемых» маркерах, наносимых, как правило, хирургическим путем.

Интересно, что в эпоху первобытности для коллективной маркировки использовались преимущественно те средства, которые в последующем стали индивидуальными маркерами. Это: татуировка или символические надрезы на коже, обрезание крайней плоти, искусственная деформация стоп ног, телосложения или формы головы с помощью ношения определенного типа обуви или корсетов в детском возрасте, когда костная структура организма еще только формируется. Позднее к искажениям физического облика добавилось ношение определенных символов-амулетов, свидетельствовавших о принадлежности человека к определенному роду и тотему.

С переходом на аграрную стадию развития появились государственные или конфессиональные эмблемы, позднее трансформировавшиеся в родовые и государственные гербы, в XIX в. – национальные флаги и гимны.

Маркировка социальной принадлежности за редкими исключениями сводилась к ношению одежды определенного типа, бритью или отращиванию бород, полному или частичному бритью головы или определенным типам причесок. Следует отметить и такую своеобразную социальную маркировку как образ жизни, стиль поведения, жаргон. Половозрастные маркеры почти исключительно сводились к разнотипной одежде и длине волос.

Еще в древнем мире появились специальные должностные маркеры внешнего вида, по которым легко различались монарх и придворный, глава церкви и рядовой священнослужитель. По ходу истории должностные маркеры расширяли свою номенклатуру и символическую изощренность. В средневековье появилась и характерная маркировка профессиональной принадлежности к различным цехам и гильдиям. Настоящим расцветом маркировки должностной и служебной принадлежности стали последние три века. В XVIII-XIX вв. каждая воинская часть имела униформу своей особой расцветки, тогда же появились и должностные знаки различия. В это же время вводится специальная униформа и знаки различия практически для всех государственных служб. Увлечение служебной маркировкой сохранилось и в XX в.

Параллельно развивалось такое явление как мода, ведущая свою историю тоже из древнего мира. Она тоже преследовала цели поначалу гендерной, а позднее и социальной маркировки. Одеваться модно могли себе позволить только представители высшей аристократии, так что мода быстро стала символом престижности социальной (см.).В XX в. мода стала очень дробной в социальном отношении; сохранилась и особая мода истеблишмента, но появились и многочисленные локальные моды разных молодежных групп, сторонников различных партий и участников социальных движений.

Индивидуальная маркировка в виде татуировок и наколок в XIX в. переместилась преимущественно в уголовную и военную (солдатско-матросскую) среду, но в конце XX в. опять стала модной среди молодежи.

Для конца XX – начала XXI вв. характерна такая тенденция, как постепенное снижение значимости этнической и половозрастной маркировки, ее своеобразной стандартизации. Это особенно характерно для городского населения, которое в Японии, России и США одевается примерно однотипно; вооруженных сил, которые в полевом обмундировании почти невозможно идентифицировать по национальной принадлежности; значительным стиранием различий между образцами одежды старшего поколения и молодежи; а так же распространением образцов одежды типа унисекс, в равной мере используемой как мужчинами, так и женщинами (например, знаменитые джинсы).

Таким образом, можно выделить наиболее устойчивую исторически латентную маркировку разных народов, сравнительно устойчивую специально разрабатываемую должностную и служебную маркировку и отчасти стихийную, а отчасти специально разрабатываемую моду, которая трансформировалась из маркера социальной престижности в маркер малых социальных групп и все больше и больше эволюционирует к маркеру индивидуальному.

Следует отметить и еще одну особенность. Способов маркировки культурной сравнительно немного: одежда, прическа, символические знаки, носимые на теле, прикрепляемые к одежде или носимые в руках, и символические знаки, устанавливаемые или нарисованные на зданиях, кораблях, других средствах передвижения. При этом по ходу истории происходит постоянный обмен функциями между разными типами маркеров. То, что еще вчера символизировало целый социальный слой, сегодня превращается в индивидуальную маркировку и наоборот. При том, что уже 60% человечества говорит или в какой-то мере владеет английским языком, формами этнической маркировки остались в основном поведенческие стереотипы.

КУЛЬТУРА ИНТИМНЫХ ОТНОШЕНИЙ – культура сексуальных отношений и отношения общества к вопросам секса. Этот вопрос рассматривается как специальный, поскольку на всем протяжении истории человечества именно проблема интимных отношений между полами, разрешенных и запрещенных альянсов близости и т.п. являлась одним из основных социальных регуляторов социальных отношений между людьми.

Начиная с эпохи аграрных цивилизаций, религии (а позднее и светская культура) стремились «вытравить» из человека все признаки его животного происхождения или, по крайней мере, предельно ограничить их проявления. Биологичность человека считалась чем-то низким по сравнению с его духовностью. Основной ареной борьбы с биологическим началом в человеке стал секс и система ограничений на него.

Сексуальную культуру не следует смешивать с культурой любви. Она является лишь частью культуры любви. Рассматривая этот вопрос, следует помнить и о том, что в традициях разных народов эта культура может существенно различаться по своим параметрам, и что сексуальная культура прошла значительную эволюцию, главным образом по причине изменения социального статуса женщины и ее последующей эмансипации. Вместе с тем в этой культуре постоянно присутствовали несколько универсальных компонентов, которые в традициях каждого народа, религии и в разные исторические периоды имели разное решение. Это:

- разрешенные и запрещенные формы и способы сексуальной близости;

- разрешенные и запрещенные периоды для сексуальной близости;

- разрешенный возраст начала сексуальной жизни;

- разрешенная и запрещенная степень кровного родства для сексуальной близости;

- разрешенная и запрещенная степень публичности сексуальных отношений;

- разрешенные и запрещенные формы и степень подробности в описании и освещении сексуальных отношений,

а так же ряд иных.

У ближайших биологических родственников человека – человекообразных обезьян действует только один регулятив их брачных отношений – запрет на межпоколенные связи. По всей видимости, и у ранних Homo sapiens только это ограничивало полный промискуитет. Следующим шагом стал запрет на интимные связи внутри родового коллектива, который состоял из сравнительно близких родственников. Для решения вопроса биологического воспроизводства между двумя обитающими поблизости родами заключался своеобразный союз – дуально-фратриальный, – в соответствии с которым все мужчины рода А могли быть сексуальными партнерами всех женщин рода Б и наоборот. Такая система возникла уже на позднем этапе существования родовой общины. Поскольку персональное установление отца того или иного ребенка в этих условиях было практически невозможным, родившийся ребенок разделял судьбу матери, принадлежал к ее тотему и становился членом материнского рода. Собственно в этом, по современным данным, и заключался весь матриархат.

Перелом произошел с «неолитической революцией» и переходом на «варварскую» стадию социокультурного развития, в ходе которой родовая форма организации была разрушена и возникла племенная. В рамках племени уже не существовало ограничений на браки, наоборот, внутриплеменные браки (эндогамия) стали основными, в то время как брак с представителем другого племени (экзогамия) был затруднен. В это же время возникла и нуклеарная патриархальная семья (поначалу, видимо, гаремного типа). Женщина – до того относительно свободная – стала неотъемлемой принадлежностью мужа (в том числе и как хозяйственный инвентарь). Интимная жизнь была ограничена только семьей и любые другие ее формы жестко преследовались. Начал складываться тот «двойной стандарт», в соответствии с которым сексуальные возможности мужчины и женщины существенно различались. Довольно яркие картины сексуальной культуры подобного типа представлены в «Русской правде», скандинавских сагах.

Переход к аграрной стадии развития формально не внес никаких изменений в описанное положение дел; напротив, жесткость контроля и санкций в отношении нарушителей дополнилась еще и религиозными нормами семейной жизни. Вместе с тем появление городов и городского образа жизни, более закрытого от постороннего наблюдения, чем сельская, фактически способствовало практике нарушения господствующих норм сексуальной культуры. Именно в городских условиях родился такой феномен, как проституция – как реакция на чрезмерную табуированность этой стороны жизни.

Вместе с тем у разных народов сексуальная культура отличалась своими особенностями. Например, в Индии некоторые религиозные учения сакрализовали интимные отношения и неизбежно либерализовали их; в Египте в семьях фараонов практиковался столь же сакральный инцест. В аристократической среде негласное нарушение общепринятых сексуальных норм вообще вошло в обыденную практику. Показательно, что европейское Средневековье, будучи эпохой наиболее жестких церковных ограничений, одновременна было и временем наибольшей практической сексуальной распущенности (по крайней мере, в среде аристократии, включая и церковную).

В период высокого средневековья и Ренессанса начался процесс постепенной эмансипации женщин. Это не могло не сказаться и на определенном изменении характера сексуальной культуры. Основой сексуальных отношений (по крайней мере, в аристократической среде) стала любовь, хотя параллельно существовали и другие стимулы брачных союзов. Этот культ романтической любви и прославление ее в искусстве и литературе неизбежно влияли на то, что характер взаимоотношений между полами становился более свободным. Формально эта свобода не включала в себя освобождения от церковных регулятивов интимной жизни, но фактически способствовала этому. Вместе с тем «взрыв» сексуальной свободы, характерный для Ренессанса, был быстро подавлен эпидемией сифилиса, привезенного на кораблях Колумба из Америки, и пуританская мораль, восторжествовавшая в XVI-XVII вв., оказалась единственным эффективным способом ограничения распространения болезни.

Тем не менее, тенденция раскрепощения сексуальной культуры получила дальнейшее развитие в Новое время и даже усилилась благодаря феминистскому движению. Либерализации норм интимной жизни способствовали секуляризация общественной жизни, начавшаяся с эпохи Просвещения, и развитие искусства. Искусство Ренессанса возродило античный культ красоты обнаженного тела, искусство барокко было уже весьма эротичным (по нормам своего времени), в литературе конца XVIII-XIX в. появились уже весьма откровенные описания сцен интимной близости.

Новым шагом в легализации сексуальной свободы стало искусство модерна и решительные успехи феминистского движения в течение всего XX в. Модерн и последовавшие за ним футуризм, сюрреализм, экспрессионизм и пр. фактически сдернули последнюю кисею стыдливости с темы секса, как в искусстве, так и в социальной практике. Хотя на протяжении первой половины XX в. институт брака еще сохранялся незыблемой основой личной жизни, продолжали преследоваться нетрадиционные формы секса, изготовление и распространение порнографии и т.п., но фактически свобода сексуальной жизни (особенно в молодежной среде) стала уже обыденной нормой. Оставалось только легализовать эту норму в общественном мнении и законодательстве.

Такая легализация в западных странах произошла в 1960-70-е гг. в период так называемой «молодежной революции» (или «революции хиппи»), составной частью которой стала и «сексуальная революция». В результате получили полную легализацию внебрачные сексуальные связи, проституция, гомосексуализм, трансвестизм, стриптиз, порнографические издания и кинематограф; стало обыденным включение элементов эротики в любое произведение визуального и сценического искусства, в рекламу и т.п.

Сексуальная свобода наших дней, конечно, имела и своих предшественников – индийский тантризм, периоды, пусть неформальной, но фактической сексуальной свободы в Древнем Риме и ренессансной Италии. Но все это не имело таких масштабов, какие мы наблюдаем сейчас. Представляется, что в последние десятилетия сексуальная культура западного мира, и тех обществ, которые ориентируются на него, проходит этап некоторой анархии, отмены «двойного стандарта», агрессивного феминизма и т.п., которая со временем войдет в какие-то регулируемые рамки. Распространение СПИДа – это только первый сигнал необходимости таких рамок. Если секс остается частью человеческой культуры, то культура по определению несовместима с анархией и рано или поздно должна установить какие-то свои регулятивы.

ТАБУ – в первобытной культуре – религиозный запрет на совершение каких-либо действий, посещение каких-либо мест, произнесение каких-либо слов, разглашение каких-либо сведений. Табу принципиально отличалось от административного запрета, наложенного вождем; при его нарушении, карал сам вождь, чего можно было избежать. В случае нарушения табу – карали духи, что было неотвратимо. Обычно табу на что-либо объявлял жрец, шаман или колдун, но табу могло быть наложено и решением совета старейшин.

Попытки исследовать степень рациональности того или иного табу, предпринимавшиеся многими антропологами (А.Миклухо-Маклаем, Б.Малиновским, К.Леви-Стросом, М.Элиаде и др.), не приводили их к однозначному выводу. В зависимости от конкретных обстоятельств табу могло быть и высоко рациональным решением, и результатом минутного испуга, и нормой традиции, и инструментом обмана. Точно так же не удалось установить, верит ли сам шаман или колдун, объявивший табу, в неотвратимость наказания. Очевидно, это зависело от причины, по которой было объявлено табу.

Исследователями фиксировались и ситуации, когда табу нарушалось, а наказания от духов не нисходило. В таком случае нарушителя могли убить и сами соплеменники, тем самым, спасаясь от наказания всего племени, или шаман объявлял, что наказание отложено до наступления какого-то сакрально значимого момента (но через какое-то время нарушителя все равно тайно убивали).

В любом случае табу было и остается одним из самых сильных инструментов социальной регуляции в первобытную эпоху и в современных архаических обществах.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ – психологический настрой человека, характеризуемый доброжелательным отношением, уважением и интересом к чужим культурам, традициям, обычаям, нравам, языкам и т.п.

Толерантность издавна считалась обязательным элементом народных обычаев гостеприимства, как и поведения чужестранца в гостях. Точно так же большинство философов гуманистической направленности с древнейших времен и по сей день призывают к воспитанию в человеке автоматических навыков и стереотипов толерантности. Идеи интернационализма, доминировавшие в марксистской идеологии до Второй мировой войны, являлись своеобразной интерпретацией принципов культурной толерантности, отчасти компенсировавшие сентенции классовой борьбы. Особенную актуальность концепция толерантности приобрела в последние десятилетия в связи с формированием постиндустриальных обществ и нарастанием в них тенденций мультикультуральности. В этих условиях намечаются процессы постепенного «оттеснения» чувств этнической самоидентификации человека в сферу его приватной домашней жизни, наполненной национальными традициями уклада жизни и пр.

Сегодня наиболее показательным примером толерантности в культуре является массовая культура, синтезирующая в себе культурные традиции и формы многих десятков народов. Именно массовая культура, транслируемая по всему миру посредством электронных СМИ и популярная у молодежи всего мира, в условиях активизации традиционализма в кризисных социумах играет существенную роль в противостоянии национал-шовинизму и религиозному фундаментализму.

Весьма своеобразным является отношение различных религий и конфессий к проблеме религиозной и национальной толерантности. Как правило, национальные религии (исповедуемые только одним народом) не одобряют религиозную и национальную толерантность, как скрытую лояльность по отношению к другим религиям и народам. Мировые религии (имеющие интернациональное распространение), плохо относятся к толерантности по отношению к другим религиям, а к национальной – в основном положительно.