ђ §¤®абЄ п €.Њ., ™ ўҐ« ў ‘.Џ. ЋзҐаЄЁ Ёбв®аЁЁ д а¬ жЁЁ. ‚лЇгбЄ ЇҐ. Учебное пособие для студентов фармацевтических факультетов высшей медицинской школы Курск 2006
 Скачать 1.33 Mb.
|
IV. Традиционная медицина и фармация Индии,их исторические истоки1. Формирование индийской цивилизации и ее социальной структуры: а) древнейшие цивилизации Индостана и их гигиенические основы; б) фармакологические моменты в священных гимнах первых индоевропейцев. 2. Буддизм и его постулаты, их влияние на культуру тела и духа на Востоке. 3. Медицина и фармация древней Индии. Литература Антонова К.А., Бонгард-Левин Г.М., Котовский Г.Г. История Индии. Краткий очерк. М., 1979. Атхарваведа. Избранное / Пер. Т.Я. Елизаренковой. М., 1976. Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация. Философия, наука, религия. М., 1980. Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история. 2-е изд. М., 1983. Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г.Ф. Индия в древности. М., 1985. Бэшем А.Л. Чудо, которым была Индия. М., 1977. Васильев Л.С. История Востока. Т. 1. М., 1993 (Гл. 9 «Древняя Индия: становление основ социальной структуры»; гл. 10 «Древняя Индия: политическая система и социальная структура»). Гачев Г. Образы Индии. Опыт экзистенциальной культурологии. М., 1993. Да услышит меня земля и небо. Из ведийской поэзии. М., 1984. История и культура древней Индии. Тексты / Сост. А.А. Вигасин. М., 1990. Кейпер Ф.Б. Труды по ведийской мифологии. М., 1986. Ригведа. Избранные гимны / Пер. Т.Я. Елизаренковой. Кн. 1–3. М., 1999. Эрман В.Г. Очерк истории ведийской литературы. М., 1980. Формирование индийской цивилизации и ее социальной структуры Судя по археологическим материалам, Индия была заселена еще в глубокой древности, за много тысяч лет до новой эры. Некоторые антропологи рассматривают этот субконтинент как один из возможных районов, где происходил антропогенез. К концу IV – началу III тыс. до н. э. в Индии сложился государственный строй; однако длительно сохранялись остатки более древней патриархальной общины и прочие рудименты первобытности. Единого названия страны в глубокой древности не существовало. Слово «Индия» греческого происхождения. Оно восходит к названию одной из рек на северо-западе страны — Синдху, которую иранцы называли Хинду, а греки Индос. Именно в этой речной долине сложилось ядро одной из древнейших цивилизаций Земли. Отсюда же произошло и название народа — «индов» (индусов) и их страны. В древней истории Индии прослеживаются три основные этапа, разделенные как во времени, так и в пространстве. 1. Период Хараппской цивилизации (III – начало II тыс. до н. э., долина реки Инд), когда на территории современного Пакистана сформировались первые в истории древней Индии города (Хараппа, Мохенджо-Даро и более мелкие). 2. Ведийский период (конец II – середина I тыс. до н. э., долина реки Ганг), когда с приходом ариев центр цивилизации переместился в восточную часть субконтинента и началось составление священных текстов на санскрите — Вед, передаваемых в течение длительного периода в устной традиции. 3. Магадско-маурийский период (вторая половина I тыс. до н. э. – начало I тыс. н. э., Индостанский субконтинент) — время наивысшего расцвета традиционной культуры древней Индии. Ее тогда характеризуют высокое развитие земледелия, ремесел и торговли, подъем самобытной культуры, утверждение и распространение буддизма, ставшего первой из трех мировых религий, широкое развитие торговых и культурных связей Индии со странами Древнего мира, что принесло ей славу «Страны мудрецов». При правителях из династии Маурьев государственность и формы религиозных верований так упрочились, что все приходящие завоеватели оседали в этой империи и превращались в индийцев. Новые правители принимали индийские имена и новую веру. Строительство первых здесь — хараппских городов велось по заранее разработанному плану. Прямые улицы, ориентированные с запада на восток и с юга на север, говорят о строгом контроле за строительством и поддержанием порядка в этих поселениях на протяжении столетий. Самый знаменитый (благодаря археологическим раскопкам) город той эпохи — Мохенджо-Даро обнаружен в развалинах на глубине 12 метров и относится по меньшей мере к ХХV в. до н. э., т.е. времени, когда формировалась похожая по высоте цивилизация на о. Крите в Средиземном море. Мохенджо-Даро занимал площадь около 2,5 кв. километра; по подсчетам ученых, в нем жило 35–100 тыс. человек. В городе имелись мастерские, зернохранилище, санитарно-технические сооружения: колодцы, бани, бассейн, то есть целая система водоснабжения и канализации — древнейшие из известных в настоящее время археологам. Жилые дома в Мохенджо-Даро строились из обожженного кирпича, были двух- или трехэтажными, в высоту достигали 7,5 метра и имели до 30 комнат. Окон в жилищах не делали. Свет и воздух проникали в дома через небольшие отверстия под самой крышей. В каждом доме имелись, кроме жилых комнат, вспомогательно-хозяйственные помещения с кухней, а также внутренний дворик. Там содержали мелкий скот. На кухне находились очаг и большие глиняные сосуды для хранения продуктов. В особых печах пекли хлеб. Уборная представляла собой узкую шахту диаметром около метра. Облицовывалась лишь верхняя часть этой шахты, по-видимому, в расчете на то, что нечистоты при такой конструкции будут частично впитываться в почву. В каждом кирпичном доме выделялась комната для омовений. Она представляла собой сравнительно небольшое квадратное или прямоугольное помещение с тщательно выложенным кирпичным полом, имевшим покатость к одному из углов. В этом углу помещался водосток. Известны и настоящие бани с системой обогревательных труб под полом. Водосточные трубы через толщу стены выходили в сточную систему города, которая, по свидетельству известного английского индолога А.Л. Бэшема, представляет собой «одно из самых впечатляющих достижений индской цивилизации… Ни одна другая древняя цивилизация, даже римская, не имела такой совершенной системы водопровода». Во многих отношениях (по величине территории, уровню городского строительства, санитарному благоустройству и т.д.) хараппская культура превосходила древние цивилизации Египта и Месопотамии аналогичного периода. Поскольку прочитать древнейшие индийские письмена пока не удалось, приходится только догадываться о том, что уже в ту эпоху (условно можно датировать ее 2 300 – 1 750 гг. до н. э.) существовали лекари. Вряд ли без развитой врачебной мысли можно было соорудить такие замечательные санитарные сооружения, которые не имеют аналогий ни в Ассиро-Вавилонии, ни в Древнем Египте. Причем санитарные сооружения в самых древних городах Индии не были исключительной привилегией самых богатых домов и дворцов. Даже в небольших закоулках, не говоря уже о центральных улицах, обнаружены облицованные обожженным кирпичом сточные каналы. Похоже, что власть имущие имели хотя бы самое общее представление о роли гигиены в сохранении здоровья, о возможности эпидемических вспышек и поэтому регламентировали городскую застройку с учетом санитарно-гигиенических соображений. Высокое санитарное состояние древних городов Хараппы позволяет даже при отсутствии или недостаточности расшифрованных текстов медицинского содержания сделать вывод об относительно высоком уровне эмпирического врачевания в долине Инда уже в середине III – начале II тыс. до н. э. Многочисленные находки в городах Хараппской цивилизации свидетельствуют о расцвете ремесел и искусств в этой обширной области, площадь которой составляет примерно 1 650 000 км2, что значительно превышает размеры территории одновременных ей цивилизаций долины Нила в Египте и междуречья Тигра и Евфрата на Ближнем Востоке. Другие находки, например, печати с надписями (их обнаружено уже более тысячи), фрагменты керамических и металлических изделий с письменами, а также обнаруженная при раскопках глиняная чернильница, говорят о том, что культуры Мохенджо-Даро и Хараппы уже имели свою письменность. Жившие там люди были темнокожи, невысокого роста, у них были темные вьющиеся волосы, они носили бороды. Представители разных профессий жили изолированно в городских кварталах — первые признаки кастовой системы, столь специфичной для этой страны с древности до наших дней. Жители самых древних городов отличались миролюбием — в городах при раскопках не найдено ни наступательного оружия, ни оборонительных сооружений. Не удивительно, что они оказались беззащитны перед натиском арийских племен с их до зубов вооруженными всадниками и боевыми колесницами. В 1500–1000 гг. до н. э. часть индоевропейских племен, называвшая себя ариями (т.е. благородными, светлокожими), проникали с северо-востока через Кавказ на Иранское плоскогорье. Из иранских и афганских степей через горные перевалы Гиндукуша арии добрались до Северной Индии. Они осели в Пенджабе и пошли дальше на восток. Захваченную здесь землю они назвали Ираном — страной ариев. После этого вторжения иранцы и индийцы жили вместе, образуя так называемую индоиранскую общность. Представляет особый интерес вопрос об их прародине, т.е. первоначальной территории совместного проживания предков древних иранцев и остальных народов обширной индоевропейской языковой семьи. Ведь именно из этого культурного ареала впоследствии произошли предки не только индийских и иранских, но и большинства европейских народов — кельтов, германцев, славян, балтов и многих других. Именно в среде народов, говоривших на родственных языках этой «семьи», зародились первые цивилизации Европы, а много позднее и современный Западной мир. Их общую родину одни ученые помещают в Балкано-Дунайском регионе, другие — в Уральских степях и на Алтае, третьи в степях Причерноморья, четвертые в Передней Азии. Более точно совпадают с данными сравнительного языкознания и археологическими находками за VI–III тыс. до н. э. представления о том, что индоевропейский мир долгое время менял свои очертания. Индоевропейцы — пастухи крупного рогатого скота, наездники лошадей время от времени мигрировали в поисках лучших земель для прибавившегося населения. На одном из последних этапов этого движения и произошло расселение арийских племен в Индии — процесс, занявший несколько столетий. За это время произошло смешение культур пришельцев и аборигенов, создавалась новая культура, вобравшая в себя лучшее от культуры арийских и местных племен. В итоге образовалась культура индоариев эпохи «Ригведы». К середине I тыс. до н. э. расселение индоариев по северо-западной Индии завершается, и этим временем можно датировать окончание собственно ведийского периода и начало следующего, магадсхо-маурийского. После индийского похода Александра Македонского город Таксила стал местом поселения греков, которые со временем индианизировались и оказали существенное влияние на развитие местной культуры (архитектуры, ваяния, ремесел, медицины). Поэтому в медико-фармацевтических традициях Индии и Греции в древности было немало общего. Арийская эпоха оставила замечательную литературу. Первые произведения религиозной поэзии — гимны в честь богов и героев составили сборники, которые называют «веды (дословно «знание», сравните русское слово «ведать»). Самой ранней из этих книг является Ригведа — «Свод (священных) гимнов» на санскрите (праиндоевропейский язык). Более поздние произведения того же круга: · Самаведа — сборник песнопений в честь божеств; · Яджурведа — собрание жертвенных формул — просьб к богам; · Атхарваведа — собрание магических заклинаний против злых духов и ради обретения богатства, долгой жизни, детей, власти; заговоров от болезней и прочих несчастий; загадок. В десяти мандалах (циклах) Ригведы содержится более тысячи гимнов. Их индоарии читали и распевали при встрече Нового года и в прочие торжественные моменты вроде свадеб, похорон, возведения на трон правителя и т.п. Отдельные строки ведийских гимнов — мантры произносились как заклинания в самых разных случаях жизни сторонников этой религии. На позднем этапе развития ведийской литературы возникли упанишады — тексты с истолкованием ритуалов индуистской религии и, наконец, раннего буддизма. Высшими божествами ариев были Агни — бог огня и возрождающейся жизни, Индра — символ небесного грома и податель дождя и Сурья — бог Солнца. Подведомственные им стихии обеспечивали в глазах древних индусов жизнь и здоровье. Происхождению индусских каст посвящен «Гимн о сотворении мира». Согласно этому источнику, касты возникли из частей тела «перворож-денного» человека Пуруши. Он появился на свет столь огромным, что не поместился на Земле. Тогда боги принесли Пурушу в жертву и расчленили его тело. А из его членов изготовили первых представителей разных каст: — его уста стали брахманами (жрецами, т.е. знающими священные учения); — его руки стали кшатриями-воинами (дословно — наделенными могуществом, т.е. представителями военной знати и членами княжеских и царских родов); — из бедер получилисьвайшьи — земледельцы, торговцы и скотоводы (т.е. все свободные общинники); — а из ног родились представители низшей касты шудры — бесправные бедняки. Помимо них, существовала каста даса — неприкасаемых (бродяг, живших вне общества). Не только браки, но и ситуативные формы общения (например, совместная еда) между индусами разных каст были запрещены и в древности строго карались. Эта социальная структура древней Индии, основанная главным образом на разделении общественных функций, считалась изначальной, незыблемой, установленной божественной волей Брахмы — величайшего из древнеиндийских богов. Шудры и парии практически не имели никаких прав. Им не разрешалось слушать и повторять веды. Заниматься врачеванием и изучать веды имели право лишь представители трех высших варн. Отсюда ясно, что медико-фармацевтическое обслуживание столь жестко ранжированного населения не могло не отличаться от одного «этажа общественной лестницы» к другому. Столь резкое разделение общества охранялось индуистской (брахманистской) религией. Ее поклонники считают, что души людей и животных перерождаются вечно согласно божественному закону кармы, а мировой дух Брахман тождествен индивидуальной душе Атману. Согласно преданию, медицина Индии древнейшего времени служила достоянием представителей высшей касты — брахманов. Их предками считались мудрецы-риши, которые сочинили ведийские гимны. О медицинских навыках и фармакологических знаниях тех и других «интеллектуалов» древности речь пойдет ниже. В среде брахманов особо прославился мудрец (риши) Атрейя. Он был придворным врачом князя (раджи) Падма Шри в царстве Таксила и проводил смелые по своей сложности хирургические операции, включая и трепанацию черепа. Свое искусство Атрейя передал Кумара Дживаке, побочному сыну индийского царя Бимби-сары и, как утверждает легенда, личному врачу Будды Гаутамы. Кумара Дживака превзошел в лекарской славе своего учителя, и именно с него началась индийская традиция непрерывной передачи учения о науке врачевания от учителя к ученику «из уст в уста». Медицинские знания свято оберегались от всех непосвященных в таинство врачевания, но сохранялись во многих поколениях древних целителей, пока не были записаны с развитием письменности на санскрите — литературном языке древней и средневековой Индии. Буддизм и его постулаты Около 500 г. до н. э. на востоке долины Ганга сложился очередной политический и культурный центр. Его идейной основой стала новая религия, которой суждено было стать первой мировой, — буддизм. Ее основал индус Гаутама, принц Сиддхартха из рода Шакьев, прозванный за это Шакья Муни (мудрец из рода Шакьев) и Будда — Просветлённый (слово будда — от санскритского корня будх — «будить», «пробуждаться», что означает в данном случае переход от спящего, затенённого сознания к бодрствующему, ясному; таким образом, будда это любой человек, чей ум просветлён в соответствии с учением первого будды — принца Гаутамы). Будда многое взял у брахманов — жрецов старой индуистской религии. Прежде всего — учение о дхарме. Им каждому человеку предписывалось строго исполнять обязанности той касты, куда он попал по рождению (жрецов-брахманов, воинов, торговцев, слуг, «неприкасаемых»). Судьба человека объяснялась его кармой — предначертанной небом программой его поступков, среди которых на поверку нет случайных, ошибочных событий; все имеют свой смысл и сплетаются в сложный узор индивидуальной биографии. Просто сплетение «нитей» судьбы в «узелки» видно только с изнанки этого “ковра” жизни, т.е. после ее завершения, и то не всем. Восточные представления о законе кармы чем-то напоминают современную теорию наследственности, конечно, только условно и отчасти. Философско-религиозные воззрения фаталистического толка сочетались у индийских врачей с опытными наблюдениями над тем, как мужское семя (биджа) определяло физические и психические особенности потомства. Во всяком случае, болезнь, настигшая человека, воспринималась восточными докторами отнюдь не как наказание за грехи в прошлой жизни (как учили правоверные брахманы), а как естественное повреждение организма самого пациента или его предков. Другой догмат брахманизма, повлиявший на буддизм, — сансара, т.е. на санскрите «странствование». Этим понятием обозначалась текучесть, непостоянство всего сущего. Имелось в виду, что весь мир состоит из вечных переходов одного состояния в другое. Поэтому полной гибели нет, а есть телесное перерождение, когда погибшее существо возрождается в оболочке другого, новорожденного, и так бесконечно. Цепь перерождений — закон кармы — невозможно прервать по собственному желанию. Спасти свою душу на время одной жизни сторонник брахманизма может, только неуклонно следуя своей дхарме. В результате столь фаталистического отношения к своей судьбе среди индийцев и вообще на Востоке до сих пор так много больных, голодающих, убогих людей. Как видно, они рассуждают так: зачем заботиться о своем организме, раз неизвестно, что станет со мной после смерти? Умереть до конца я не умру; глядишь, в следующем перевоплощении мне повезет и я стану здоровым и богатым… Поэтому каноны европейского здравоохранения не всегда и не во всем понятны восточному человеку. В своем ортодоксальном виде брахманизм был слишком прямолинеен, и часть индийского общества постепенно разочаровалось в нём. Будда выразил эти оппозиционные настроения, создал одну из сект, отделившихся от брахманизма. Полноправным буддистом мог стать всякий желающий, независимо от того, к благородной или низшей касте он принадлежал. Благодаря весьма оригинальной философии жизни, которую предложил буддизм, эта религиозно-философская доктрина в дальнейшем, уже после смерти своего создателя и вытеснения из самой Индии его поклонников, получила широкую популярность на просторах Азии. Согласно легенде, которая, вероятно, не так уж далека от истины, основатель новой религии вырос в княжеском дворце и до совершеннолетия не знал ни бед, ни забот, был счастлив с молодой женой и первым ребенком, готовился унаследовать престол отца. Случайная прогулка за стены дворца без конвоя и эскорта столкнула его с нищим (символ тщеты жизни), больным (её тяготы), монахом-отшельником (лишение возможностей), наконец, мертвецом (неизбежный конец земного существования). Будда сделал отсюда логичный вывод, что жизнь — это сплошное страдание. К страданию ведёт и рождение, и болезни, и столкновения с неприятным, и разлука с приятным, и неудовлетворённые желания. Даже смерть не освобождает от страдания, поскольку правоверного индуиста вслед за ней ждут следующие перерождения (реинкарнации) и череда страданий начинается сначала, чтобы длиться вечно. Осмыслив ситуацию, Будда решил, что главный источник страданий — желания. Если найти их причины, можно попробовать избавиться от страданий. Если продолжить сравнение с европейским типом отношения к здоровью, то следует признать глубину и бескомпромиссность буддийской мысли: в конце концов все пациенты, как их не лечи, умрут, и большинство из них предварительно настрадаются. Европейская мысль прячется от этого вывода, притворяется, что человек бессмертен. На Востоке эту иллюзию не разделяют. В поисках первоисточника человеческих бед и рецептов от страданий Гаутама тайно покинул свой дом и поселился в джунглях, отшельником. Много лет он предавался уединенным размышлениям — медитации. Наконец его осенило решение — причина страдания не только в желаниях, но и в ложном знании. Нами руководит ошибочное представление о самом себе: как будто мы имеем некое постоянное “Я”. “Я хочу...”, “Мне больно...”, “Меня обидели...” Корень зла, открыл буддизм, не в прилагательном, а в существительном такого рода формул. Надо думать не над тем, ЧТО происходит, но С КЕМ? Где находится “Я”? Что оно собой представляет? КТО страдает? Но раз в мире вообще нет ничего постоянного, то и в человеке нет никакой такой неизменной сущности. И тело, и психика — это процессы (обмена веществ и психических впечатлений). Соединяясь, они образуют сансхары — системы, структуры. Их-то мы и принимаем за наше или чужое “Я”. Хотя на самом деле “Я” — это иллюзия. Если разрушить это представление о постоянном “Я”, то прекратятся и страдания. Согласно буддизму, жизнь есть страдание, а благо есть освобождение от страдания. Единственный способ такого освобождения — уничтожение индивидуальности и избавления от всяких стремлений и желаний. Это достижимо лишь путем углубленного самопознания. Гаутама Сиддхартха Будда учил, что жизнь полна страданий, преодолеть их можно: • правильным воззрением (день без работы — день без еды); • правильным устремлением; • правильной речью; • правильными поступками (день работаешь — день совершенствуешься; день не работаешь — 100 дней пропали даром); • правильным образом жизни; • правильными усилиями; • правильным вниманием и сосредоточением. Как видно из таких рассуждений, буддизм в корне отличается от всех остальных религий Востока и тем более Запада. Последние на разные лады стремятся переделать наше “Я”, одну личность (греховную, страдающую, слабую) заменить на противоположную (праведную, умиротворенную, богоравную). А буддизм отрицает личность в принципе. По сути, это даже не религия, а чистейший атеизм (отрицание бога). Но освященный великим примером Будды и его сторонников. Будда в конце своих духовных поисков пришел не к какому-то Богу, а к такому состоянию, как нирвана — «затухание», «остывание» (души). Это и есть идеал буддиста — вырваться из временной оболочки своей личности, заставляющей тебя страдать. Подробнее о нирване не скажешь, ибо у достигшего ее исчезает представление о своем “Я”, так что некому рассказывать. По месту своего возникновения, в Индии, буддизм не утвердился. Зато в других странах Юго-Восточной Азии его идеи пришлись ко двору и до сих пор процветают. Центрами буддизма, разных его вариантов стали о. Цейлон (Шри-Ланка), Бирма, Лаос, др. страны Юго-Восточной Азии, а также (в форме ламаизма) горный Тибет, Монголия, российская Калмыкия. Особенно много поклонников буддизма в Китае (чань-буддизм) и в Японии (дзэн-буддизм). Эта последняя секта буддизма получила наибольшую известность на Западе и в России. Японское слово “дзэн” — от санскритского “созерцание, размышление”. Секта возникла в Китае, основал ее буддийский монах Бодхидхарма (V в. н. э.). По преданию, чтобы укрепить свой дух, он 9 лет подряд с перерывами только на сон и еду, безмолвно созерцал стену своего монастыря. Из Китая эта модификация буддизма просочилась в Корею и Японию, где собрала ещё большее число поклонников. Дзэн делает упор на интуицию вместо разума, непосредственный опыт внутреннего видения вопреки логическим рассуждениям. Кроме мысленной медитации — своего рода аутотренинга, уделяет много внимания физической культуре тела, учит пластично двигаться, правильно дышать, вообще вести здоровый образ жизни. Дзэн — это теоретическая основа силовых единоборств и вообще гимнастики Востока (джиу-джитсу, айкидо, карате, кун-фу и т.п.). Как видно, ясное осознание неминуемой кончины не мешает буддисту оздоровлять отпущенные им дни жизни. Поэтому медицина и фармация отнюдь не исключаются в зоне влияния буддизма. Важно понимать, какую цену сторонник буддизма соглашается заплатить за то, чтобы возвыситься над треволнениями жизни. Знаменитый историк буддизма Ф.И. Щербатской любил цитировать слова И. Канта о том, что любая религия содержит как минимум три основные идеи: во-первых, мысль о сотворении мира и, значит, Боге-творце и вседержителе; во-вторых, представление о свободе воли человека; в-третьих, вера в бессмертие души. Первое убеждение необходимо, чтобы обосновать реальность мира и всё остальное в религии — если мир никем не создан, то и повлиять на слепые законы его движения человек не в силах. Второй тезис утверждает моральные нормы: если не дать человеку возможность выбирать между добром и злом, то не будет ни грешников, ни праведников, а только слепая покорность неведомой нам судьбе. Наконец, отвергая бессмертие души, мы лишаем человека загробного воздаяния и вообще ответственности за свои земные поступки. На указанных постулатах возникли и существуют все европейские, средиземноморские религии, также многие другие. Но на Востоке пришли к такой религии — буддизму, которая не просто отрицает все эти принципы, но принимает прямо противоположные им. Для истинного буддиста реальность внешнего мира — тот самый предрассудок, который нужно преодолеть человеку, чтобы вырваться из цепи перевоплощений. Вопрос о душе и теле для буддиста просто не существует, ибо, они на его взгляд, состоят из одних и тех же элементов, которые постоянно меняются местами. Изложенные выводы вовсе не означают, будто на Востоке отказались от гуманных принципов и впали в сплошной нигилизм. Только для обоснования чести и достоинства, верности долгу и взаимопомощи, здорового образа жизни и противостояния недугам там нашли другие аргументы. Видимо, потому, что там другая природа и иная история, чем у европейцев. Вместо Бога у буддистов эксплуатируется память об основоположнике этой веры. Будда теперь рассматривается как сверхъестественное существо, которому можно молиться и просить его о милостях. Будда может вселиться в любого человека, даже в животное, предмет. В конечном счёте человек — это и есть Будда, только не каждый и не всегда сознает это. Священники этой веры — бодхисатвы отказываются от собственной нирваны ради спасения всего живого. Поэтому верующие буддисты поклоняются им тоже. Заветная для буддистов нирвана приобретает черты рая — чистой земли-сада и дворца, где достойный спасения освобождается от мучительных перерождений на этом свете. Пока буддист жив, он может приблизиться к нирване несколькими путями. Во-первых, это ритуал — строгое, скрупулезное соблюдение правил обыденной жизни. Ради того, чтобы находить смысл (и, значит, удовлетворение) не в результате своих действий, а в процессе их совершения. Попросту говоря, делать всё “с чувством, с толком, с расстановкой”. В Китае и Японии написаны целые книги о процедуре утренней уборки постели, чаепития, беседы с друзьями, размышлений и других моментов ежедневности. Одна из буддистских притч гласит: юный послушник обратился к настоятелю монастыря: “Учитель! Укажи мне путь!” (в жизни). Тот ответил вопросом на вопрос: “Ты уже ужинал?” “Да”. “Тогда пойди и вымой еще раз свою миску”. Поэтому восточные люди — чаще всего более послушные и сознательные пациенты, нежели рациональные европейцы. Благородный восьмеричный путь, завещанный первым Буддой, включает в себя: веру, решение, речь, действие, жизнь, усилие, мысль, сосредоточение. Если правильно распределить и сочетать эти моменты поведения, то просветление достижимо уже здесь и сейчас. Таким образом, в отличие от прочих религий, буддизм призывает не менять эту жизнь на вымышленные миры, а упорядочивать ее саму, такую, какая она есть у каждого из нас на самом деле. В том числе ориентироваться на тот организм, которым оделила нас природа, а не мучиться, стремясь подстроить его под некие стандарты моды или усредненную рекламу медицинских препаратов. Во-вторых, кроме следования “восьмеричному пути”, буддизм практикует словесный дзэн — диалоги с наставником и самим собой, цель которых — опустошение сознания, разрушение представлений о собственном “Я”. Этой цели служат, например, загадки (японское коан; китайское гунань), которые наставник обращает ученику для того, чтобы навести его на правильный, хотя и непривычный, парадоксальный на первый взгляд вывод. «Что такое дзэн? — А кто ты такой? — (Молчание). — Ты понял? — Нет. — Значит, этот незнающий и есть ты». Или такие упражнения. «Садись здесь и думай, пока не поймешь: «Каким было твоё лицо до рождения твоих родителей?»; «Слушай звук от хлопка одной ладонью...»; «Обладает ли собака природой Будды?»; и т.п. Как видно, буддисты считают, что истина не вне тебя, а в твоей собственной душе. Чтобы узреть ее на самом дне души, следует «вылить всю чашу сознания», то есть суетных мыслей, надежд и намерений. Тогда в душе останется покой. Но без умственного потрясения не освободиться от привычной логики. Поэтому наставник дзэн ставит перед послушником своего монастыря вопросы типа: «Это посох? Не торопись с ответом. Если ты назовешь эту вещь посохом, получишь 30 ударов. Если не назовешь — тоже 30. А теперь говори! За молчание получишь 60 ударов...» Для европейской логики это всё звучит абсурдно, но и в наших недугах, и в лекарствах от них далеко не всё поддается формальной логике. Многое в области здоровья и болезней возникает парадоксально. Буддизм учитывает эту сложность. Как видно, буддизм ориентирует своих поклонников не на преобразование мира, обстоятельств жизни, а на самовнушение, психотехнику отрешения от мира. При этом человек, конечно, отнюдь не выпадает из жизни, продолжает заниматься своими обычными делами. Он просто переоценивает их значение и смысл. Он учится ценить не только результат, но и процесс своей деятельности. Он избавляется от лишних привязанностей, привыкает соблюдать золотую середину во всём. Будда отнюдь не призывал умерщвлять плоть, истязать дух — это такая же крайность, как и сибаритство, лень, безудержная тяга к наслаждениям. Вершиной поклонения Будде выступает сияющий дзэн молчания — созерцание идеи пустоты в ритуальной позе. Упрощенными вариантами этой процедуры служит эстетизация отдельных предметов (цветов лотоса или вишни-сакуры), пейзажей, времен года. «Видеть небо в чашечке цветка» люди Востока умеют лучше нас, европейцев. Менее сложными способами самоусовершенствования выступают здесь фусин — разумный труд как продолжение и воплощение психического усовершенствования. В том числе так называемый ежеминутный дзэн — ритуализация всех моментов повседневной жизни (вроде знаменитой чайной церемонии в Китае или питья рисовой водки-сакэ в Японии порциями по 5–10 граммов). Кульминацией практического дзэн-буддизма выступает бусидо — путь воина. Это нравственный кодекс японского самурая — дворянина, дружинника, служившего средневековым феодалам, затем японскому государству в лице императора. Альфа и омега бусидо — самоконтроль и самообладание, особенно перед лицом опасности, смерти. Для воина смерть — великое событие, цель его жизни — вхождение в Му — небытие, возвращение в вечность. Самурай не ищет смерти, но и не уклоняется от неё, когда она приходит. Не рождается тот, кто не умирает, учат самураев. Если есть жизнь — пусть будет жизнь. Если приходит смерть, я и после неё стану буддой. Не возлагай надежд ни на жизнь, ни на смерть. Всё равно тебе быть буддой. И тут, и там. Вывод о том, что надо жить сегодняшним днём, даже мгновением потому, что всё в этом мире преходяще и в конечном счете исчезает без следа, — одно из общечеловеческих открытий буддизма. Показательно для буддизма проводимое им сравнение человека с колесницей (т.е. механизмом). Люди, конечно, устроены сложнее, нежели изделие из дерева и металла. Однако принцип устройства похож. Если колесница разобрана на части (спицы, ободы колес, оси и т.д.), она перестает существовать как данный предмет, но сами-то части по-прежнему существуют. “Деталями” человека служат тело, ощущения, восприятия, желания и сознание всего этого. Раз личность разложима на эти части, то наше “Я” обусловлено ими, производно от них. Следовательно, никакого неизменного начала в человеке нет. В том числе нет и “души” и тем более ее “переселения” в другие тела после смерти, как верят брахманисты. Есть только дхарма — временное объединение частей человека. Жизнь — постоянные вспышки дхарм. После нашей смерти они складываются в новую «мозаику». И так вечно. Мир — бесконечное колебание дхарм. Буддизм, таким образом, поощряет такие качества характера, как стойкость, конформизм (повиновение наставникам, начальникам), верность и сосредоточенность. Будущее не вызывает у буддиста тревог — зачем о нем беспокоиться, раз призрачно даже настоящее. Но вместе с тем буддизм не приводит к аскетизму, безделью, немощи. Внешне поведение остается насыщенным делами, поступками. Только отношение к ним, оценки жизни меняются. Так, против самураев трудно воевать: они не боятся смерти, но и за жизнь цепляются до последней возможности. Они не поддаются эмоциям, но при этом остаются весьма активны на поле боя, как и в остальной жизни. Ощущение неполной реальности происходящего позволяет им ослабить нервное напряжение. Что не мешает поклонникам дзэна любоваться жизнью, предаваться глубоким размышлениям о ней, достигать своих целей (Это хорошо показано в фильме Акиро Куросавы «Семь самураев»). С 1950-х гг. буддизм пережил взлёт популярности в странах Запада, особенно среди артистов, художников, прочей интеллигенции, молодежи. Причиной его распространения стало разочарование в западном образе жизни, усталость от вечной погони за жизненным успехом, заработками и богатством, от жестких стандартов прежней культуры. Идея нирваны (вырванная из своего восточного контекста) позволяла выпасть из жизненной колеи, вести растительное, пассивное существование. Свободный секс, наркотики, неряшливая одежда, бродяжничество — эти черты движения хиппи и тому подобных маргинальных групп густо замешаны на идеях буддизма. Знак хиппи «пацифик» символизирует ненасилие, примирение со всем и вся, но и отчужденность от всего на свете (семьи, профессии, долга). Западная мутация буддизма акцентирует те его стороны, которые устраивают современных отшельников, отказников, еретиков. Буддизм дает им своеобразные правила бегства. Дополнительный стимул интереса к буддизму и вообще Востоку — интерес человека, особенно молодого, к своему внутреннему миру, тайнам и возможностям психики. Буддистские афоризмы подкупают своей категоричностью, яркой образностью, новизной для представителя иной культуры. Кажется: вот он, ключ к тайне своего «Я», верный путь самопознания. Тем более когда философия буддизма преподносится в упаковке восточных единоборств, где главное не физическая сила сама по себе, а прежде всего ловкость и самообладание. Из них, пожалуй, только дзюдо в силу наименьшей экзотичности, своего рода университетского характера приблизилось к традициям западного спорта и включено в программу Олимпийских игр. Эту борьбу (в переводе — «гибкий путь» к победе) изобрел профессор Дзигаро Кано (1860–1938). «Нападающего тяни, падающего толкни» — этот постулат дзюдо прямо противоположен принципу европейского бокса, но в какой-то степени понятен европейцам. Для буддизма сознание, разум, логика вообще не имеют ценности, они нежелательны. Идеалом является пустота — и твоего духа, и целого мира. Для сторонника иных воззрений утрата смысла жизни — это трагедия, а для буддиста — доказательство отсутствия такого смысла вообще, свидетельство иллюзорности мира и нашего существования в нем. Итоговая оценка духовной роли буддизма двойственна. С одной стороны, это своего рода кризис души, ее разгром при столкновении с реальной жизнью. Буддист ищет спасения в одиночестве. На Востоке это оправдано многими особенностями его истории (исключительно деспотические государства, кастовое деление общества, маломеханизированный труд, постоянные опасности со стороны тропической природы). С другой стороны, буддистские идеи — абсурдизм, приспособленчество, слепое повиновение старшим и наставникам, мелочность - чужды западному мышлению. Идеалы настоящего европейца, особенно христианина — разум, решение, дело. А в отношениях людей — равноправное сотрудничество. Так, европейский спортсмен жмёт руку тренеру, а не падает перед ним на колени. На Западе, в Европе буддизм выглядит скорее модой, причудой, протестом слабых против элементов абсурда и хаоса в политике, экономике, обыденной жизни. Хотя в любых условий у буддизма стоит поучиться привычке понимать непонятное, по детали судить о целом, умению жить сегодняшним днём, ощущать прелесть жизни при любых её обстоятельствах. |