Драч Г.В. - Культурология. - Р-на-Дону, 2002. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений Ростов нД Феникс, 2002. 608 с
 Скачать 6.31 Mb.
|
|
545 выпад против религиозных противников протестант Бёртон, объявляют их святыми. Демоны вод — наяды, нимфы — обольщают людей, заманивают к себе, но повернуть вспять течение рек не могут, так как это противоречит законам природы. Духи земли именовались у древних ларами, гениями, фавнами, сатирами, дриадами. Современное простонародье называет их феями, троллями, гоблинами. Они танцуют на пустошах , оставляя за собой зеленые круги , заводят простаков в горы, показывая чудесные знаки, издают жалобные крики в ночи и подражают колоколам, открывают и закрывают дверь в жилище, превращаются в зайцев, ворон, черных собак. Они бродят на месте преступления и предвещают человеку смерть. Огненные духи — большие мастера по части огней, вспышек, свечений и других «пиротехнических эффектов»; подражают Солнцу, Луне, звездам, сидят на мачтах судов под названием огней святого Эльма. Чтобы уберечься от них, надо пасть ниц и воззвать к Богу. Обитают в вулканах Гекла, Этна, Везувий. Подземные духи — гетулы и кобольды — указывают на клад или месторождение металлов. Одетые рудокопами, они находятся возле шахт и рудников. Стерегут подземные сокровища, вызывают землетрясения. Живут в центре Земли и, помимо всего прочего, мучают помещенных в аду грешников. Итак, духи везде. Объединив античную мифологию, библейскую образность и средневековый фольклор, книжный гуманизм получил картину пандемониума — переполненного духами подлунного мира. Иначе говоря, книжная ученость перевела в литературные фигуры анимизм — первобытную веру во всеобщую одушевленность природы. Демонология Возрождения помогла «прошить» эту картину причинно- объяснительными нитями. Не пропадет ее труд и в новое время, стоит вспомнить только монады Г.В. Лейбница — одушевленные атомы мироздания. Бёртона интересуют, однако, не философские обобщения, а практические выводы, которые следуют из всеприсутствия духов. Демонологию нужно применить к гуморальной физиологии и знаниям о душе. Ведь меланхолия, болезнь черной 548 желчи, «происходит в особенности от Дьявола, и главным образом от него одного» * . Возрожденческая натурфилософия Р. Бёртона предстает перед нами как олитературенный и логицизированный анимизм. Дьявол и его присные здесь — не только фольклорно-литературные 252 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 253 персонажи, олицетворения искушения и моральной порчи, приставленные Богом к человеку для испытания и наказания, но и элементы физической среды, проникающие в тело наподобие микробов. Смешение демонологии и медицины заложено уже в языке трактата. Научная лексика и обыденная речь той эпохи не делают различия между духом как сверхъестественным существом и духом как воздушно- телесной основой жизни. В английском языке оба понятия обозначаются словом spirit, производным от латинского spiritus. Эти лингвистические рудименты анимизма сохранились до наших дней. Во времена же Бёртона перетекание демонического спиритуализма в физиологию совершалось, видимо, незаметно и естественно. Окружение человека кишит злыми духами, в его теле бурлят животные духи питания и кровообращения. Один дух может прикинуться другим и вызвать болезнь. Нападению может подвергнуться и высшая часть души. Самое уязвимое место здесь — воображение. Но тело все равно будет затронуто, ведь и высшие способности разумения соединяются с плотью. Дьяволу удобнее подбираться к сознанию снизу, через организм. Смешавшись с телесными соками, злые духи начинают соблазнять ум и волю человека. «...Сей Дьявол, будучи тонким, неуловимым духом, может легко вкрасться и вдуться в человеческие тела и, коварно притаившись в нашем чреве, портить наше здоровье, ужасать наши души страшными снами и сотрясать наши умы яростью... Эти нечистые духи, поселившись в наших телах и теперь смешанные с меланхолическими гуморами, отмечают, если можно так сказать, свою победу и веселятся, как на другом небе. Они влетают в наши тела и вылетают из них подобно пчелам в улье и так тревожат и соблазняют нас, будто и себя чувствуют наиболее склонными и способными к заблуждению» ** Можно ли избегнуть бесовского нашествия или противиться ему? Безусловно да, отвечает Бёртон. Внешней заразе поддаются слабые тела и нестойкие умы. Меланхолия развивается и * Цит. соч. С. 173. ** Там же. С. 174. 549 от естественных причин, но «натуральный меланхолик» — легкая добыча для дьявола. Поэтому следует укреплять телесное и душевное здоровье, знать строение человеческого организма. Б. Царство тела и души: картина человека на пороге нового времени Ренессансная антропология получила от античности учение о гуморах Гиппократа, аристотелевскую док- трину души-энтелехии — целевой причины живого тела, анатомию и физиологию человека по Клавдию Галену. Новое время уже на пороге: через семь лет после «Анатомии меланхолии» выйдет труд У. Гарвея, где органом кровообращения будет определено сердце. Младший современник Бёртона Р. Декарт радикально дуализирует картину человека: тело является физической машиной для рефлексов, душа непротяженна, бестелесна и сводится к мышлению. Это даст возможность заняться психофизиологией, не теряя проблематику души (которая тем временем превратится в сознание). Антропология «Анатомии меланхолии» — додекартовская и догарвеевская. Душа определяется по Аристотелю, как первый акт живого тела, организация соматических процессов и цель организма. Собственно, душ три: растительная, животная (чувственная) и разумная. Каждая представляет био- психическое образование, одно из царств микрокосма. Как души объединяются — тайна, но все-таки кое- что об этом можно сказать. В нижнем царстве правит печень. Следуя за К. Галеном, Бёртон считает этот орган центром кровообращения. Кровь — горячий, влажный гумор, вырабатывается в печени из пищи. Там же производятся другие гуморы: холодная и влажная флегма, горячая и сухая желтая желчь и (из самых грубых частей пищи) холодная и сухая черная желчь. Печень заведует питанием, выделением, размножением и, таким образом, низшими, «растительными аппетитами». В средней части организма властвует сердце, «солнце тела». Это — гнездо страстей (аффектов). Сердце, получая из печени кровь, выделяет из нее тонкие и подвижные части, подобные пару или ветру — витальные духи. Заведует сердце и другими гуморами. Посредством аффектов оно их ускоряет и замедляет. Это — «часть», богатая 550 восхищением, которое может приносить такое множество аффектов, посредством коих замедляется или стопорится движение, чтобы поторапливать и понуждать гуморы в теле: как в печали, меланхолии, в гневе, в ярости, в радости посылается кровь наружу; в печали, чтоб призвать ее к движению, гуморы, как кони, влекут колесницу» * Строение нервов во времена Бёртона не было открыто. Нервы представлялись полыми трубочками для животных духов — особо тонкого воздуха, производимого головным мозгом из витальных духов. Мозг — «наиболее благородный орган под небесами... обиталище мудрости, памяти, суждения, разума, и коими человек наиболее подобен Богу» ** Но мозг обиталище не только разумной души (собственно разума и воли). В нем представительствуют некоторые способности средней (животной) души: память, «общее чувство», воображение. Воображение 253 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 254 по своему положению промежуточно. Способность фантазии состоит в удержании и комбинировании образов. Это — наивысшая часть средней души, «разум животных». Воображение соседствует с разумом и в то же время связано с низшей, гуморальной органикой. Когда разум бодрствует — мир воспринимается правильно, когда спит — образы начинают громоздиться и превращаться в сновидения. Но можно грезить и наяву — это когда разум отвлечен фантазией. Слабость разума грозит потерей правильных отношений между душами. Разум, к сожалению, не единодержавен. Его отношения с нижестоящими способностями и телесными аппетитами запутаны и нечетки. Низшие вожделения, как тупая чернь, склонны к мятежу. «Если сердце не отбросит прочь эти вредоносные движения, и фантазия — эти возникшие воображения — мы получим другую форму правления...» *** . Что же следует из замешательства в микрокосме? Гуморы переполняют сердце и поднимаются выше. Мозг перестает управлять, потому что воображение, окутанное черной желчью, «вооружает духи, которые восхитительной лигой природы принуждают нервы к повиновению, а они — наши конечности; мы открываем слишком широкий путь нашим страстям» **** * Цит соч. С.134. ** Там же. *** Там же. С. 475. **** Там же. 551 от естественных причин, но «натуральный меланхолик» — легкая добыча для дьявола. Поэтому следует укреплять телесное и душевное здоровье, знать строение человеческого организма. В. Царство тела и души: картина человека на пороге нового времени Ренессансная антропология получила от античности учение о гуморах Гиппократа, аристотелевскую док- трину души-энтелехии — целевой причины живого тела, анатомию и физиологию человека по Клавдию Галену. Новое время уже на пороге: через семь лет после «Анатомии меланхолии» выйдет труд У. Гарвея, где органом кровообращения будет определено сердце. Младший современник Бёртона Р. Декарт радикально дуализирует картину человека: тело является физической машиной для рефлексов, душа непротяженна, бестелесна и сводится к мышлению . Это даст возможность заняться психофизиологией, не теряя проблематику души (которая тем временем превратится в сознание). Антропология «Анатомии меланхолии» — додекартовская и догарвеевская. Душа определяется по Аристотелю, как первый акт живого тела, организация соматических процессов и цель организма. Собственно, душ три: растительная, животная (чувственная) и разумная. Каждая представляет био- психическое образование, одно из царств микрокосма. Как души объединяются — тайна, но все-таки кое- что об этом можно сказать. В нижнем царстве правит печень. Следуя за К. Галеном, Бёртон считает этот орган центром кровообращения. Кровь — горячий, влажный гумор, вырабатывается в печени из пищи. Там же производятся другие гуморы: холодная и влажная флегма, горячая и сухая желтая желчь и (из самых грубых частей пищи) холодная и сухая черная желчь. Печень заведует питанием, выделением, размножением и, таким образом, низшими, «растительными аппетитами». В средней части организма властвует сердце, «солнце тела». Это — гнездо страстей (аффектов). Сердце, получая из печени кровь, выделяет из нее тонкие и подвижные части, подобные пару или ветру — витальные духи. Заведует сердце и другими гуморами. Посредством аффектов оно их ускоряет и замедляет. Это — «часть», богатая 550 восхищением, которое может приносить такое множество аффектов, посредством коих замедляется или стопорится движение, чтобы поторапливать и понуждать гуморы в теле: как в печали, меланхолии, в гневе, в ярости, в радости посылается кровь наружу; в печали, чтоб призвать ее к движению, гуморы, как кони, влекут колесницу» * Строение нервов во времена Бёртона не было открыто. Нервы представлялись полыми трубочками для животных духов — особо тонкого воздуха, производимого головным мозгом из витальных духов. Мозг — «наиболее благородный орган под небесами... обиталище мудрости, памяти, суждения, разума, и коими человек наиболее подобен Богу» ** Но мозг обиталище не только разумной души (собственно разума и воли). В нем представительствуют некоторые способности средней (животной) души: память, «общее чувство», воображение. Воображение по своему положению промежуточно. Способность фантазии состоит в удержании и комбинировании образов. Это — наивысшая часть средней души, «разум животных». Воображение соседствует с разумом и в то же время связано с низшей, гуморальной органикой. Когда разум бодрствует — мир воспринимается правильно, когда спит — образы начинают громоздиться и превращаться в сновидения. Но можно грезить и наяву — это когда разум отвлечен фантазией. Слабость разума грозит потерей правильных отношений между душами. Разум, к сожалению, не единодержавен. Его отношения с нижестоящими способностями и телесными 254 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 255 аппетитами запутаны и нечетки. Низшие вожделения, как тупая чернь, склонны к мятежу. «Если сердце не отбросит прочь эти вредоносные движения, и фантазия — эти возникшие воображения — мы получим другую форму правления...» *** . Что же следует из замешательства в микрокосме? Гуморы переполняют сердце и поднимаются выше. Мозг перестает управлять, потому что воображение, окутанное черной желчью, «вооружает духи, которые восхитительной лигой природы принуждают нервы к повиновению, а они — наши конечности; мы открываем слишком широкий путь нашим страстям» **** * Цит соч. С, 134. ** Там же. *** Там же. С. 475. **** Там же. 551 Эта живописная картина отражает не столько знание телесной и психической жизни, сколько определенный социальный опыт. Микрокосм конфликтен, неустойчив, грозит катастрофическими потрясениями. Надо прилагать неустанные усилия, чтобы удержать то, что имеется, и спастись от худшего. Г. Характерология в «Анатомии меланхолии» Временами автор отчаивается разобраться в переплетении симптомов, причин, следствий, разнобое авто- ритетных суждений и должен подбадривать себя для продолжения своего трудного дела. «Вавилонская башня не произвела такого смешения языков, как сей хаос меланхолии мастерит такую превеликостъ симптомов. Здесь, во всей меланхолии, как в человеческих лицах, разносвидетельствующе уже сходство; и, как в реке мы плывем в одном месте, но не в одной воде, как один инструмент выполняет некоторые уроки — так одна болезнь приносит разнообразие симптомов, каковые сколь бы ни были разнообразны, сложны и тяжелы для продолжения — все же я буду дерзать в столь обширной конфузии и привычно приводить их в некоторый порядок и так сводить к частному» * Частное выливается у Бёртона в ряд характерологических описаний и социально-психологических картин, имеющих самостоятельное познавательное значение и художественную ценность (недаром они оставили след в английской литературе). Когда автор оставляет изыскания в гуморах, экскрементах, температуре, диетах, возникают такие вот портреты меланхолической личности: «Крайне страстные, и то, что они желают, они склонны наиболее яростно искать; тревожные, даже и очень беспокойные, недоверчивые и робкие, завистливые, злобные, временами расточительные, временами запасливые, но по большей части жадные, ворчливые, изнеженные, неудовлетворенные и всегда жалующиеся, недовольные, капризные, мстительные, легко тревожные и галопирующие в своих фантазиях, нелюбезные к речам или склонные к грубой речи, но строгие, скучные, печальные, суровые, себе на уме, очень настойчивые и, как изобразил Альбрехт Дюрер меланхолию в виде печальной * Цит. соч. С. 475. 552 женщины, опирающейся рукой на раскрытые книги, пренебрегают обычаем и одержимы поэтому гордыней, мягкие, пьющие, как абдериты определили Демокрита; и еще — глубокого постижения, превосходного понимания, мудрости и остроумия; я-то тоже такого благородного ума. Меланхолия продвигает чело- веческие придумки пуще всякого там гумора, дает ход размышлениям получше сильной выпивки или сорванного куша» * Едва ли какая-либо симптомология способна вместить подобный набор качеств. Но литература издавна знала, как противоречив человеческий характер. Бёртон был современником Шекспира и хорошо владел искусством драматической типизации. Портрет меланхолика — художественно-психологическое обобщение эпохи. Ее героем был не только Гамлет, но и Дон-Кихот. Фантазия — сквозная фигура бёртоновского трактата и главнейшая черта меланхолика: «Он — великан, карлик, силен, как сотня людей, лорд, принц, герцог; и если ему сказать, что у него зловонное дыхание, громадный нос, что он болен, склонен к такому-то и такому-то расстройству, он поверит в это к вечеру и несчастной силой воображения представит это наяву. ...Неугомонные в мыслях и делах, постоянно обитающие скорее во сне, чем наяву... они бодрствуют, как другие спят, и таковы по большей части их фантазии и придумки — абсурдные, дурацкие, пустые игрушки, которыми они постоянно озабочены и заинтересованы... столь серьезные в этих безделках, как в наиболее необходимом деле, и столь неотступно думая об этом, они изнуряют себя» ** Как и Монтень, Бёртон осуждает людей, которые «никогда не бывают у себя дома». Но навязчивое фантазирование — это еще и диагноз эпохи, которая не развела реальное и вымышленное. Даже серьезная наука, порицающая выдумки, фантазирует вовсю. Не исключение и автор, скрупулезно перечисляющий иерархии сверхъестественных сил. Вымысел еще не вполне отошел к литературе, мечтание — не вполне интериоризовалось. Утверждение, что люди в той или иной степени меланхолики, близко другой формуле эпохи: |