Драч Г.В. - Культурология. - Р-на-Дону, 2002. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений Ростов нД Феникс, 2002. 608 с
 Скачать 6.31 Mb.
|
|
• Найти «общую матрицу» процесса складывания «эпистемолого-юридической формации», т. 241 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 242 е. того, как технология власти участвует в гуманизации наказания и в познании человека. • Установить, не является ли приобретение уголовным правом такого объекта, как душа человека, и, тем самым, его «онаучниванне», следствием новых отношений власти к телу. Неологизм «эпистемолого-юридическая формация» свидетельствует о распространении эпистемного подхода «археологии знания» на политику. Объект же конструирования меняется: если в раннем творчестве Фуко им была историческая картина мира, то теперь — человеческая индивидуальность, точнее, ее семантически-поведенческий каркас, составленный воздействиями власти-знания. Указанное понятие является одним из наиболее важных теоретических изобретений Фуко. Воспроизводя положение структурализма о том, что человек — это конфигурация знаковых кодов, автор «Наказывать и надзирать» добавляет к этой конфигурации компонующие ее силы. «Короче говоря, не активность субъекта познания производит полезное или относящееся к власти знание, но власть-знание, процессы и перипетии, которые ее пронизывают и составляют, определяют формы и возможные области познания» * * Цит. соч. С. 32. 522 Структуралистское кредо, помноженное на «политикоцентризм» в объяснении общества, предопределяет положительный ответ на основную гипотезу книги, поставленную в четвертом пункте вышеприведенного перечня задач исследования. Фуко предполагает показать возникновение антропологической конфигурации нового времени в горниле политико-правовых переустройств, вызванных революцией 1789—1794 гг. Компоненты человеческого существа остаются прежними, это — тело и душа. Но изменились курирующие их социальные инстанции. Тело перемещается в центр забот власти, душа же оказывается эпифеноменом «политической технологии тела» и в качестве такового выступает в суде, укрепленном теперь уймой ученых экспертов. Фуко резюмирует свою мысль в хлестком афоризме: «Душа — тюрьма тела». Изучение власти в указанном ракурсе имеет непосредственно эпистемологический и даже науковедческий интерес, ведь только этот «специфический способ подчинения мог породить человека в качестве познавательного объекта для «научного» дискурса» * Замысел приобретает характерные для социальной критики признаки демистификации: трактуя о душе, мы спускаемся к телу, к политике его использования и подчинения. Критическая гуманитарная и общественно- политическая мысль во Франции 1960—1970-х гг. была марксистской. В «Наказывать и надзирать» есть несколько ссылок на «Капитал» Маркса, но марксистом Фуко не был Политику он рассматривает не как отношение социальных групп, а как специфический культурный способ выработки и распространения зна- ния, дискурс в действии. Власть-знание представляет собой широко раскинутую диффузную сеть. Она не является определенной сферой общества. Масса специфических механизмов, накладывающих на движения тела социальные нормы, выступает как «микрофизика власти». Одновременно из процедур наказания, надзора, ограничения рождается душа — не иллюзия, не субстанция религий и философий, а то, на что действует закон. Это — образование, «соподчиняющее воздействия определенного типа власти и отношение знания...» ** G такими предпосылками Фуко начинает свой конкретно-исторический анализ. * Цит. соч. С. 28. ** Там же. С. 34. 523 Вторая глава первой части называется «Взрыв мучений» и посвящена самой мрачной, пыточной стороне средневекового правосудия. Настойчивость, с которой Фемида терзает обвиняемого (иногда и после его смерти), поражает. На наш взгляд, средневековое дознание двусмысленно и нелогично. Существует большое количество доказательств вины: прямых, непрямых, посредством рассуждения, совершенно ясных и неполных. Доказать вину можно и в отсутствие подозреваемого, ко главное — получить признание от него самого. «Дело не только в том, чтобы злодеи были наказаны по справедливости. Надо, насколько это возможно, чтобы они сами себя судили и приговаривали», — сказано в юридическом трактате XVI в. Даже если суд располагает неопровержимыми уликами преступления, следствие продолжается. Настойчиво выясняются малозначительные, не относящиеся к сути дела подробности. Принцип презумпции невиновности феодальному праву чужд. Подозреваемый вообще не может быть невиновным. Даже за недоказанное подозрение наказывают, хотя и относительно легко (например, ссылкой). Дознание и суд слабо разделены. Следователь приступает к допросу уже, в сущности, зная о виновности подследственного. В средневековом судопроизводстве, как его описывает Фуко, смешаны несколько моментов. • • Во-первых, в нем присутствует своего рода поединок между обвиняемым и судьей. Истину, которой располагает дознание, преступник должен «добровольно» подтвердить, тем самым признав свое поражение. Если испытуемый выдержал, то магистрат может прекратить разбирательство, • И Во-вторых, в расследовании уже содержится наказание. Сознаваясь под пыткой, злодей получает кару за свои преступления. «Судебная пытка к XVIII в. функционирует в этом 242 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 243 странном режиме, где ритуал порождения истины идет рядом с ритуалом, который налагает наказание» * . • • В-третьих, признание и кара должны быть наглядными и символическими. Наказание соответствует своей формой преступлению; богохульникам отсекают язык, убийцам — руку, поджигателей сжигают. * Цит. соч. С. 46. 524 Процедура исполнения приговора насквозь театрализована. Казнь — это воспроизведение того света. Каждая деталь в поведении казнимого имеет значение. Тот, кто переносит страдания со смирением, как мученик, не будет отвергнут Богом. Момент истины проявляется и в характере страданий: легкий конец — помогает Бог, ошибка судей, тяжелый — подтверждение злодейства. Все: крики, движения тела, продолжительность агонии — имеет символическое значение. Распространение пыточного правосудия в доиндустриальную эпоху объясняют нерыночным отношением к физическому труду в аграрном обществе, низкой ценностью индивидуальной человеческой жизни, широким распространением преступности, репрессивным характером правящих режимов. Не отвергая эти предположения, Фуко предлагает в качестве версии свою модель «знания-силы» при феодализме. Пытка внутри судебной процедуры создает реальность того, что подлежит наказанию. Истина (разоблачение преступления) и власть сходятся вместе над телом истязуемого непосредственным, видимым и символическим способом. Экзекуция демонстрирует порядок познания, но и символизирует суверенитет монарха над жизнью подданных, частично нарушенный преступлением. Передаточным звеном между монархом и народом, по словам Жозефа де Местра, является палач. Каждая жертва — камень в фундамент государства. Какое имеет значение, если она невинна? Чтобы изменить подобное отношение к наказанию, необходим иной тип знания-власти. О решающих трансформациях в политической технологии Фуко повествует в следующем разделе книги — «Наказание». Призывы к гуманности становятся перед французской революцией повсеместными. «Всеобщее изменение установки, трансформация в области духа и бессознательного? — спрашивает Фуко, — может быть, но более очевидно и наглядно — попытка приспособить механизмы власти, которые направляют существование индивидов, адаптация и улучшение аппарата, который берет под надзор их повседневное поведение, их идентичность, их движения без видимого значения; другая политика по отношению ко множеству тел и сил, которое называется населением» * Судебная система старого режима, отождествляемая с волей монарха, крайне неэффективна, громоздка, раздута, раздроблена между множеством инстанции. Неразбериха * Цит. соч. С. 80. 525 усугубляется созданием новых комитетов, комиссий и вмешательством сверху. При показательном зверстве судебной расправы эта власть удивительно беспомощна перед разгулом преступности и, кажется, никогда не может или не хочет добиться выполнения изданных ею законов. Королевские ордонансы могли не применяться в течение десятков и даже сотен лет. Взяточничество, мелкое воровство, бродяжничество, самовольный уход от хозяев были условиями существования целых социальных слоев. Поэтому неукоснительное соблюдение законов означало бы осуждение и уничтожение значительной части населения. При феодализме имеется пространство терпимого беззакония и нарушить его — значит встретить сильное сопротивление, мятеж, даже гражданскую войну. Правосудие подтачивается привилегиями, исключениями для сословий и отдельных лиц. «Неприменение правила, соблюдение бесчисленных эдиктов или ордонансов — условие политического и экономического функционирования общества» * Буржуазия начинает выступать за судебно-административные преобразования еще до революции 1789— 1794 гг. К этому ее побуждает изменение характера преступности: становится меньше грабежей, убийств, но больше финансовых махинаций и других покушений на частную собственность. Феодальный суд защищает предпринимательство плохо и неохотно, у него свои задачи и своя модель общества: государство — это семья, и преступлению есть мятеж против отца всех подданных, измена, подлежащая суровому и показательному искоренению. Этот маломощный и дорогостоящий аппарат, способный разве что на ритуальное зверство, должен быть заменен надежным, всеохватывающим и экономичным. Соответственно меняется и модель общественного устройства. Последнее основано на договоре, является системой, вредные элементы из общественного организма должны своевременно ус- траняться. Уголовное право видится реформаторам более терпимым к подсудимому (в смысле суровости наказаний), но и более нетерпимым к преступности, более систематичным и регулярным. Власть — это управление всей общественной системой, и ей нужна «калькулирующая юриспруденция». Фуко считает, что новая криминологическая мысль обосновывает следующие принципы борьбы с преступностью: * Цит. соч. С. 84. 526 243 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 244 • Правило минимального количества (преступление совершается из-за выгоды, поэтому его надо сде- лать как можно менее выгодным). • Правило достаточной идеальности (для предотвращения преступления достаточно представления о наказании. Объектом правового воздействия является не тело, а дух). • Правило скрытого воздействия (профилактика правонарушений должна быть массовой, словно каждый — потенциальный преступник). • Правило совершенной определенности (каждое преступление должно быть обозначено совершенно четко). • Правило всеобщности истины (юридическое доказательство оперирует универсальными законами логики и разума). • Правило оптимального определения (все преступления и типы преступников подобает свести в точ- ную систему наподобие линнеевской классификации). Искусство наказания должно опираться на технологию представления. К чему пытать? Надо, «чтобы идея мучения была всегда представлена в сердце слабого человека и господствовала над чувством, толкающим его к преступлению», — пишет правовед и просветитель XVIII в. Ч. Беккариа. Просветительский проект уголовного права имеет в виду ассоциацию идей в сознании. «Найти для преступления наказание, которое предотвращает, означает найти неудобство, идея которого определенно подавляла бы идею злодеяния» * . Ментальные знаки-предупреждения заменят тогда пыточные отметины на теле. Новый код наказания предполагает не только смену следственно-юридической семиотики, но и собственно семиотизацию всего судебного действия. Пыточная камера излишня, потому что тело исключено из дознания. Установление истины и справедливости — интеллектуальное занятие, предмет его — сознание. Исполнение приговора также призвано питать любознательный ум и создавать представления. «Публичность наказания не должна вызывать физический аффект ужаса, она должна открывать книгу чтения » ** . * Цит. соч. С. 106. ** Там же. С. 113. 527 Просветительские требования к наказанию: специфичность и соответствие преступлению, назидательность — были сформулированы французским Законодательным собранием 1791—1792 гг. Юристы- реформаторы не отказывались от публичности, разнообразия и театрализованности наказаний. Наоборот, эти приемы в исполнении приговора были подчеркнуты. Экзекуция символизировала общественный договор и переквалификацию субъекта права, его нарушившего. В этом рационально-дидак- тичном представлении судороги и крики казнимого неуместны, они возбуждают только грубые телесные аффекты. Зритель же должен понимать и учиться, поэтому приговор должен исполняться с предельной быстротой. Эшафот рассказывает историю преступления, внедряет в сознание свидетелей гражданские цен- ности и запретительные знаки наказания посредством четкой разработанности языка публичной процедуры. Лишение свободы в числе универсальных методов наказания у реформаторов не значилось. Длительное заключение рассматривалось ими как проявление тирании, противоречащее воспитательной функции наказания: действия, рассказа, знака и представления. Тем не менее уже в первые десятилетия XIX в. тюрьма стала главным и по существу единственным наказанием за все уголовные преступления, не пред- усматривавшие смертной казни. Победил англо-американский путь тюремного преобразования пенитенциарной системы. Он соединял суровую дисциплину и наставления в духе протестантской морали. Аппарат коррекции состоял в нем из системы строго регламентированных механических действий. Заключенный принуждался к навыкам, которые в конце концов заучивались до автоматизма. Таким образом, к концу XVIII в. имелись три способа наказания: • Старый, основанный на монархическом праве, с ритуалом пыточных отметок на теле поверженного врага и с нерегулярным, показательно-символическим соблюдением законов. • Новый, превентивно-коррекционный, просветительский. С процедурой пересоздания субъекта права, со знаковым управлением представлениями, с душой как объектом права. В Новый, превентивно-коррекционный, утилитарный. С индивидом, принуждаемым к немедленному подчинению, с чертежом дрессируемого тела и системой воспитательно-тренировочных упражнений. 528 Перед нами три технологии власти. Одна отмирает в силу архаичности. Другая не прижилась. Третья оказывается в струе социально-экономического развития европейской цивилизации. Третья часть — «Дисциплина» — самая пространная в книге. Здесь Фуко рисует строение политической технологии нового времени. Порядок управления телом, концентрированно использованный англосаксонскими пенитенциариями при возведении тюремной системы, повсеместно вызревал на Западе с XVII в. По терминологии «археологии знания», XVII—XVIII вв. — время «классической эпистемы», рационально-классифицирующего использования языка. В «Наказывать и надзирать» показан политико- технологический режим функционирования рационалистического знания и, одновременно, познавательно- дискурсивные приемы власти. Человек-машина — антропологический проект, а также психокультурная реальность нового времени — создан совместными усилиями власти и науки. 244 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 245 «Великая книга человека-машины была написана одновременно в двух регистрах: в анатомо- метафизическом, где Декарт написал первые страницы, продолженные медиками, философами, а также в технико-политическом, который был создан воинскими, школьными, больничными регламентами и эмпирическими способами контроля, корректировки операций тела. Два регистра хорошо различимы, поскольку они касаются здесь подчинения и использования, функционирования и объяснения: тела полезного, тела понимаемого. И в то же время, — от одного к другому — точки пересечения. Человек- машина Ламетри является одновременно материалистической редукцией души и общей теорией дрессировки, в центре которой царит понятие послушания, присоединяющее к анализируемому телу тело манипулируемое . Послушно тело, которое может быть подчинено, которое может быть изменено и усо- вершенствовано » * Автоматы, которыми так увлекаются в это время, — одновременно механические устройства, научные модели и образы послушного, выдрессированного исполнителя. Принципиальное открытие науки и практики, положенное в основу политической технологии, состоит в фиксации динамических процессов. Механика описывает движение тела при помощи чертежей и уравнений. Если перенести опыт управления механическими силами в социальную модальность послушания и полезности, то получится дисциплина в понимании нового * Цит. соч. С. 138. |