фо. Учебное пособие Философия Ч1. Учебное пособие Под редакцией доктора философских наук, профессора А. С. Борщова Саратов 2013

• Название: Учебное пособие Под редакцией доктора философских наук, профессора А. С. Борщова Саратов 2013
• Дата: 06.12.2021
• Размер: 0.94 Mb.
• Имя файла: Учебное пособие Философия Ч1.doc
• Тип: Учебное пособие; #293514
• страница: 11 из 13

ЛЕКЦИЯ 11. ФИЛОСОФИЯ ХХ СТОЛЕТИЯ.

Философия науки в ХХ в. Психоанализ. Феноменология. Философия М. Хайдеггера. Французский экзистенциализм. Лингвистический поворот. Структурализм. Постструктурализм.
Философия науки в ХХ в. В отличие от классического позитивизма О.Конта и Г.Спенсера, неопозитивизм видит задачу философии не в систематизации и обобщении специально-научного знания, а в анализе языка науки. Попытки достигнуть соединения позитивизма и семоилогии прошли, в основном, две фазы: логическую («логический позитивизм», - «Венский кружок»: М.Шлик, Р.Карнап и др.) и лингвистическую («аналитическая философия», «лингвистическая философия» : Б.Рассел, Л.Витгенштейн, Д.Мур, Д.Остин).

Неопозитивизм вводит принцип верифицируемости, - проверки утверждения посредством его сопоставления с фактами. Именно верифицируемость отличает, по мнению неопозитивизма, научные утверждения от философских, религиозных и т.д. Что нового здесь вносит неопозитивизм, по сравнению с классическим эмпиризмом? В неопозитивизме неотъемлемым признаком факта считается, выразимость его в языке, - «протокольном предложении». Протокольные предложения здесь получают статус своего рода логических атомов, лежащих в основе языка науки. Верификация неотделима от аппарата математической логики, с помощью которого предполагается совершить редукцию любого утверждения к «протокольным предложениям». Исходя из этого принято выделять два аспекта в понимании истины: «теория корреспонденции», – соответствие предложений фактам и «теория когеренции», - внутренняя непротиворечивость предложений.

Отметим еще один принципиально важный момент, отличающий неопозитивизм от классического эмпиризма. Принцип верифицируемости объявляется в неопозитивизме не просто критерием истины, но критерием осмысленности. Предложение считается осмысленным, когда возможна если не актуальная, то хотя бы косвенная (через извлечение следствий) или хотя бы потенциальная (воображаемый эксперимент) возможность его сопоставления с протокольными предложениями. Следует различать «истинность» и «осмысленность». Например, утверждение: «В некоторых уголках мирового океана обитают русалки, - девы с рыбьим хвостом», – скорее всего, является ложным. Но является ли оно осмысленным? Как ни странно, по этому критерию верифицируемости оно вполне осмысленно, так как здесь задается потенциальная процедура проверки: какие факты, каким образом и где мы должны искать, чтобы подтвердить или, напротив, опровергнуть это утверждение. А теперь рассмотрим такие, казалось бы, «само собой понятные» предложения: «я живу в реальном мире», «мир материален», «мир бесконечен». Осмысленны ли они, исходя, опять-таки, из критерия верифицируемости? Где, что и каким образом мы должны искать, чтобы сопоставить с фактами эти утверждения? Увы, процедура подобной проверки здесь невообразима в принципе, и поэтому утверждения такого рода объявляются неопозитивизмом неосмысленными, а в качестве неосмысленных они не могут быть ни истинными, ни ложными.

Итак, все множество предложений неопозитивисты делят на три класса: (1) – бессмысленные, (2) – научно-неосмысленные (вненаучные) и (3) научно – осмысленные. К первому классу относятся «псевдопредложения», - нелепые языковые конструктии, типа «деревянное железо», «тра-ля-ля», «ку-ку» и т.п. Ко второму классу относятся «псевдоосмысленные», то есть неверифицируемые, хотя и внешне связные, утверждения. Это – утверждения метафизики, связанные с проблемой Абсолюта, Бога, субстанции, первопричины, бессмертия и т.д. Это - религиозные утверждения, которые, с точки зрения неопозитивизма, также не являются ни истинными, ни ложными, поскольку они псевдоосмысленны, с точки зрения науки. И, наконец, это - этические утверждения. Общим для всех этих предложений считается то, что ни в одном из случаев здесь не может быть задана даже воображаемая процедура сопоставления с фактами и сведения к протокольным предложениям.

Таким образом, неопозитивизм пытается критически пересмотреть все, что когда-либо было высказано человечеством, выдвигая новый критерий осмысленности. Все утверждения тестируются на осмысленность на основе принципа верифицируемости. Только научно-осмысленные предложения теперь могут считаться истинными или ложными. Главной задачей философии неопозитивизм считает очищение языка науки от псевдоосмысленных утверждений; выдвигается программа очищения науки от метафизики. Прежде всего, тестовой проверке на осмысленность подвергаются все т.н. «общие утверждения». И здесь одной из главных проблем для неопозитивизма становится проблема неверифицируемости многих общих положений, составляющих основной «костяк» науки. Возможно ли, например, верифицировать любой из общих законов природы? Строго говоря, протокольные предложения допускают только формулировки типа: «сегодня, в такое-то время суток, я наблюдал то-то и то-то»; «вчера, в такое-то время, я наблюдал то же самое» и т.д., но от этих утверждений никаким образом нельзя перейти к утверждениям всеобщности, составляющей «соль» любого закона. Неверифицируемость общих законов природы проистекает из невозможности проверки всех единичных инстанций.

Поэтому, наряду с принципом верифицируемости, неопозитивизм вводит дополнительные критерии осмысленности, призванные, опять же, отличить науку от мифа, религии и метафизики. Это, прежде всего, принцип фальсифицируемости, или потенциальной опровержимости (К.Поппер). Согласно принципу фальсифицируемости, научно-неосмысленным должно считаться не неверифицируемое, а нефальсифифируемое утверждение. Теория утрачивает научную осмысленность не тогда, когда ее невозможно подтвердить конкретно известными способами, а тогда, когда выясняется, что она неопровержима в принципе, так как совместима с любым из возможных фактов. Научно-осмысленным предложением может считаться только такое, которое способно очертить круг хотя бы воображаемых фактов, при наличии которых оно считалось бы опровергнутым.

Еще один способ трансформации принципа верифицируемости связан с переходом к гипотетико-дедуктивной схеме (А.Айер). Процесс построения теорий здесь понимается как выдвижение гипотез с последующим подтверждением их через эмпирически проверяемые последствия. Как бы то ни было, понятие «истина» фактически подменяется понятием «гипотеза», следствием чего является ситуация плюрализма «истин». Действительно, фундаментальная наука столкнулась сегодня с наличием неприводимо различных теорий. Это ситуация, когда несколько фундаментальных теорий могут одинаково хорошо согласовываться с фактами, быть в равной мере непротиворечивыми логически, и вместе с тем, оставаться несводимыми друг к другу. Поэтому следующий шаг, предпринятый неопозитивизмом – это введение принципа конвенции, согласно которому фундаментальные утверждения науки являются результатом произвольного соглашения ученых. Тем самым наука все дальше отходит от такого понятия, как «истина» и сближается с таким феноменом, как игра, где правила принимаются произвольно, по соглашению игроков.

Следствием вышеописанного плюрализма «истин» явилась переориентация с проблемы истины на проблему смысла и значения: в ситуации, когда все более размытыми становятся критерии истины, остается лишь отличать осмысленные выражения от бессмыслицы. В фокусе внимания теперь – анализ языка(лингвистическая модификация неопозитивизма). Научные или философские концепция здесь начинает пониматься как разновидность языковой игры, а главный критерий осмысленности выражен императивом Л.Витгенштейна: «Не смешивать языковые игры». Причем, если первоначально в центре внимания неопозитивизма был анализ искусственных языков, то в лингвистической философии внимание смещается к естественному языку. Ведь только естественный язык не является результатом конвенции, и тем самым выступает предпосылкой и условием возможности любого искусственного, -конвенционального языка.

В 1960–1970гг. на смену неопозитивизму приходит постпозитивизм, который совершает критику идей неопозитивизма в рамках все той же позитивистской установки. Постпозитивизм сосредотачивается на проблемах дискретности в развитии научного знания и ситуации «плюрализма истин» в науке. Т.Кун вводит понятие «парадигма», которая включает в себя не только рациональные принципы построения теорий, но также полуиррациональные метафизические допущения и ценностные установки. Рациональная логика развития науки, как показывает Т.Кун, действует только внутри одной и той же парадигмы (период «нормальной» науки). Смена же самих парадигм, называемая научной революцией, большей частью иррациональна, или, во всяком случае, не исчерпывается рациональными основаниями.

Самый же эксцентричный из философов науки ХХ в., - П.Фейерабенд, - отстаивает концепцию несоизмеримости научных теорий, приводя весьма остроумные аргументы. Например, можно ли считать, - задает вопрос Фейерабенд, - что сегодня мы знаем больше, чем знали люди в древности или в средние века? Если мы думаем, что это так, это означает, что, вооружившись современными научными открытиями, мы можем ответить на те вопросы, на которые не могли ответить люди средневековья. Итак, над какими вопросами люди ломали голову в средние века? – Сколько бесов умещается на конце иглы? – Могут ли инкубусы давать потомство от человека? - и т.д. Дело в том, что вопросы, поставленные предыдущей парадигмой, как правило, не решаются новой парадигмой, а объявляются псевдопроблемами. Новая парадигма отвечает на те вопросы, которые она сама же и ставит. Новая парадигма очерчивает также и свой собственный круг фактов, подлежащих объяснению, а накопленные ранее факты объявляет несуществующими. И наконец, является ли современная наука более эффективной хотя бы в практическом отношении? И здесь, по мнению Фейерабенда, нельзя найти критериев прогресса. Магия, знахарство и астрология обслуживали потребности древних обществ не хуже, чем наука сегодня обслуживает потребности нашей цивилизации. Ведь каждый тип обществ порождает свои собственные проблемы, и технический прогресс сегодня по большей части решает проблемы, им же самим и порожденные. Таким образом, нельзя вести речь о прогрессе в развитии знания, поскольку отсутствует единые критерии для сравнения нового и старого знания. В итоге Фейерабенд делает вывод, что миф, религия, и наука – это явления одного порядка. Этот вывод приобрел статус афоризма: «наука – это миф ХХ века».

Психоанализ. Классический психоанализ. Основоположник психоанализа – венский профессор психиатрии З.Фрейд, - сопоставляет революцию, совершенную психоанализом, с двумя другими великими революциями: революцией Коперника (Земля не является центром мироздания) и революцией Ч.Дарвина (человек не является венцом творения). В этом же ряду стоит мировоззренческий переворот, провозгласивший, что «Я» не является хозяином в собственном доме». Того, кого мы называем словом «Я», Фрейд сравнивает с несчастным слугой двух господ, который вынужден все время лавировать и искать компромисса между двумя инстанциями. Одна из этих инстанций - бессознательное, - «Оно», или «Ид». Другая инстанция – это «Сверх-я», или «Супер-эго», которое является представителем общественных норм в сознании.

Рассмотрим сначала, как Фрейд понимает, что такое «Оно», или бессознательное. Главное содержание «Оно» составляют два влечения, которые Фрейд называет именами античных богов: Эрос – бог любви и Танатос – бог смерти. Первому из них соответствует влечение к наслаждению, - либидо, причем квинтэссенция любого наслаждения, с точки зрения З.Фрейда, по своей сути, связана с сексуальностью. Например, удовольствие, получаемое младенцем от сосания, питания, дефекации рассматривается З.Фрейдом как «оральная», «каннибальная», «анальная» формы инфантильной сексуальности. Второму из них соответствует влечение к саморазрушению, а в проекции на других – агрессия. Позже Фрейд делает радикальный вывод о том, что, всякое влечение, по своей сути, регрессивно и связано тем самым с влечением к смерти. «Если мы примем как не допускающий исключения факт, что все живущее, вследствие внутренних причин, умирает, возвращается к неорганическому, то мы можем сказать: целью всякой жизни является смерть, и обратно – неживое было раньше, чем живое»¹.

В отличии от «Оно», которое руководствуется принципом удовольствия, «Я», - осознаваемая часть личности, - руководствуется принципом реальности. «Я» - это некий поверхностный слой душевного аппарата, который ближе всего к внешнему миру. «Восприятие имеет для Я такое же значение, как влечение для Оно. Я олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудительностью, в противоположность к Оно, содержащему страсти». «Я» не отвергает конечной цели – достижения удовольствия, а лишь откладывает ее, пытаясь искать окольные пути. «По отношению к Оно Я подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только разницей, что всадник пытается совершить это собственными силами, Я же силами заимствованными»².

Следующая инстанция душевной жизни названа Фрейдом «сверх-Я», т.ж. «Я-идеал». Эта инстанция связана с ценностной ориентацией личности. «Сверх-Я» формируется в результате вытеснения детской сексуальности (Эдипова комплекса) и замены желания обладать объектом сексуального влечения идентификацией с этим объектом. Поскольку именно отец осознается в качестве главного препятствия сексуальных влечений, то вытеснение Эдипова комплекса осуществляется также через идентификацию с отцом. Поэтому «Сверх-Я» сходно с образом отца и является представителем «карающей» инстанции в психике. В дальнейшем роль отца переходит к учителям и авторитетам, заповеди и запреты которых сохраняют свою силу в Я-идеале иосуществляют в качестве совести моральную цензуру. Именно в «сверх-Я» укоренены угрызения совести, чувство вины, а также то зерно, из которого, по мнению Фрейда, выросли все религии.

«Сверх-Я» отвечает также за связь с социумом и культурой. Причем в культуре психоанализ видит также, прежде всего, совокупность репрессивных механизмов. Предметом внимания психоанализа становятся механизмы социализации личности в архаических обществах. Это, во-первых, обряды инициации, - посвящения в члены племени, а также многочисленные табу – строжайшие запреты. Обращает на себя внимание чрезвычайная жестокость архаических инициаций, включавших в себя целую систему физических пыток. Инициации в архаических обществах рассматривались как «средства, благодаря которым человек переходит из животного состояния в человеческое». Не прошедших этого обряда в архаических обществах презрительно называют «зверьми». В этих инициациях психоанализ видит прообраз любого «окультуривания» и любой социализации.

Карательные инстанции встраиваются в психику также в виде своеобразной цензуры, осуществляющей механизм вытеснения, который препятствует теперь не только осуществлению, но даже осознанию недозволенных желаний. Пересечением противоположных интенций «недозволенное влечение – цензура» Фрейд объясняет всевозможные формы «алогичности» психики. Одни и те же механизмы лежат в основе как алогичности сновидческих образов, так и психопатических симптомов. Запрещенное влечение (например, совершения инцеста), пытается прорваться в сознание, куда его не пускает цензура. Поэтому влечение может попасть в сознание лишь в замаскированном виде, - в одежде символов, метафор, «сгущений» и смещений. В этом механизме маскировки Фрейд видит источник как «алогичности» сновидческих образов, так и бессмысленности действий-ритуалов при навязчивом неврозе. Сновидение или психопатический симптом – это своего рода зашифрованное сообщение, расшифровать которое должен психоаналитик (для этого Фрейд разработал метод свободных ассоциаций).

Тот же механизм маскировки лежит в основе того, что Фрейд назвал «психопатологией обыденной жизни». Оговорки, опечатки, ошибки, провалы в памяти, спотыкания, несчастные случаи и т.д. в большинстве своем обусловлены не слабостью внимания, а вторжением из области бессознательного встречной воли, подавленной и идущей вразрез с совершаемым действием. В оговорках, описках и опечатках та или иная скрытая мысль находит свое выражение не в полной форме, а в форме, так сказать, паразитарной, то есть в виде модификации и расстройства другой мысли.

Таким образом, бессознательная сфера нашей личности находится, по мнению Фрейда, в состоянии извечного конфликта с требованиями социума. Поэтому каждый человек, с точки зрения психоанализа, пребывает в состоянии перманентного душевного конфликта и рассматривается как потенциальный невротик. Невротизм – извечный спутник цивилизации. Для того, чтобы смягчить конфликт между бессознательными влечениями и «Супер-эго», личность вырабатывает следующие защитные механизмы: вытеснение, регрессия, рационализация, проекция и сублимация.

В процессе вытеснения наиболее неприемлемые, с точки зрения социума, желания перестают осознаваться и становятся бессознательными. Но энергия вытесненного влечения не исчезает, а пытается прорваться в сознание, куда ее не пускает цензура. Поэтому вытесняемые влечения прорываются в сознание в замаскированном виде, приводя к алогичному поведению и симптоматике навязчивого невроза. Действия при навязчивом неврозе напоминают некий ритуал, в котором совершается выполнение сложных и бессмысленных повторяющихся действий. Как и во всяком ритуале, смысл этих действий остается непонятным субъекту, но не выполнять их он не может. Поэтому, с точки зрения Фрейда, вытеснение – это наихудший способ разрешения конфликта между сознанием и бессознательным, и все, что вытеснено, должно попасть в сознание. Это задачу, прежде всего, и должен решить психоаналитик.

Самым эффективным способом разрешения конфликтов между сознанием и бессознательным является сублимация. Термин «сублимация», позаимствованный психоанализом из алхимии, означает переключение энергии сексуального влечения в высшую сферу, - например, художественного творчества. Всю культуру Фрейд считал продуктом сублимации. Концепция сублимации в психоанализе имеет известное сходство с психосоматическими практиками древневосточных школ, прежде всего, с тантрической йогой, или кундалини йогой, в основе которых лежит тезис о возможности преобразования сексуальной энергии в магическую энергию.

К.Г.Юнг. Юнговская концепция бессознательного отличается от фрейдовской. С точки зрения Юнга, бессознательные процессы находятся, прежде всего, в компенсаторном отношении к сознанию. Они призваны как бы компенсировать диспропорции личности. Например, функцию сновидений Юнг видит в попытке исправления некоторых диспропорций личности за счет сновидческого материала. Отсюда – «сны-перевертыши», образы которых противоположны дневному сознанию. По мнению Юнга, это объясняется некими перекосами личности, которые сновидение таким образом пытается выправить. Например, люди, имеющие слишком высокое самомнение или ставящие себе нереально высокие цели, во сне, как правило, видят падения. Те, кто наяву склонны претенциозно задумываться о высоком, - видят обычно смехотворно банальные сновидения. Ханжа обычно видит сны, сплошь наполненные непристойностями. Компенсаторная функция бессознательного проявляется также в том, что оно компенсирует перекосы персоны. Под словом «персона» Юнг понимает некую искусственно созданную личность, наподобие маски, рассчитанной на то, чтобы производить впечатление на других. Эта искусственная личность компенсируется «тенью», и тогда личность оказывается разорванной на две до смешного различные фигуры («супермен» обычно под каблуком у жены и т.д.).

Однако более всего знаменит Юнг в связи с концепцией коллективного бессознательного. Содержание коллективного бессознательного составляют архетипы - первосимволы переживания мира в сознании, которые составляют стержень всех мифологий и религий. Юнг обратил внимание на одну очевидную загадку: мифологическая символика у всех народов является сходной, причем это не может быть объяснено простым заимствованием. Еще более загадочен факт, что подобные символы иногда всплывают в сновидениях людей, которые ничего не слышали об этих мифах. Символы, составлявшие некогда главное ядро мифологий и религий, продолжают являться сегодня то в сновидениях, то в бреде шизофреников, то в художественном творчестве. Эти символы как бы живут своей собственной жизнью и обладают энергией, намного превышающей энергию любых индивидуальных порождений психики. Архетип способен подчинить себе личное «Я» и вызвать одержимость, которая напоминает феномен «демонического наваждения». В связи с этим Юнг проявляет интерес к такому феномену, как феномен религиозного опыта и пытается интерпретировать его на языке психоанализа. Бог и бессознательное, по мнению Юнга, неразличимы: «Боги бежали с небес и пребывают отныне в глубинах нашего сознания». «Нам уже не дано вообразить себе эмпирея, вращающегося вокруг трона Господня, и мы уже не мечтаем найти Его где-то за пределами галактических систем. Убежищем тайн становится человеческая душа…»¹.

Другой ученик Фрейда - А.Адлер, - критически переосмысляет классический психоанализ и развивает учение о компенсации как универсальном механизме психического развития. Адлер обосновывает точку зрения на сущность невроза, которая базируется исключительно на принципе власти. Адлер считает, что сексуальные мотивы являются лишь маской, за которой скрывается более фундаментальное влечение – желание господствовать. Желание господствовать, в свою очередь, вырастает из потребности компенсировать чувство неполноценности. Истоки же чувства неполноценности лежат, прежде всего, в воспоминаниях о детской беспомощности или в еще более глубоких основаниях – в чувстве бессилия перед неотвратимостью смерти. Идеи Адлера способствовали модификации фрейдизма, приведше к возникновению неофрейдизма. Неофрейдизм соединяет психоанализ З.Фрейда с социальными теориями. К неофрейдизму примыкают Э.Фромм, К.Хорни, В.Райх, Г.Маркузе. В числе наиболее интересных последователей Фрейда нужно упомянуть Ж.Лакана, соединившего классический психоанализ с философией постструктурализма. По мнению Лакана, бессознательное структурировано как язык: Лакан использовал мысль Фрейда об особом значении языка для характеристики бессознательного.