печч. Уровни человечности
 Скачать 0.71 Mb.
|
- Антропологическая система, видимо, импонирует ему своей рациональной ясностью и простотой реше- ния проблем. Заметить это совсем нетрудно, до- статочно присмотреться к тем случаям, когда Базаров использует антропологические идеи, подкрепляя ими свои оценки или позиции в споре. Но он явно не хочет связывать себя законченной философской кон- цепцией, пусть даже близкой ему по духу.«доктрин». 2 Итак, в обоих случаях тип культуры, с которым связан в романе главный герой, не предшествует его личности, воздействуя на нее извне. Не она его фор- мирует, а он ее —отсюда возможность его внутренней свободы по отношению к ней. Эта свобода со време- нем обнаруживается наглядно, проявляясь в способ- ности героя «отделяться» от своих теорий. Отчетливый намек на это есть уже в эпилоге «Ру- дина». «Я упивался словами и верил в призраки» (6, 364), — говорит Рудин Лежневу. Это явно отно- сится к метафизическим концепциям юности героя. Они позволяли воспринимать историю человечества как осуществление благого замысла высших сил, по- зволяли видеть в каждой отдельной личности прямое орудие этих сил, позволяли веровать во всемогущество абстрактной мысли, в ее способность полностью и навсегда разрешить все противоречия бытия. Но не- удачи и унижения отрезвляют, и наступает момент, когда все эти грандиозные метафизические утопии ге- рой отбрасывает как нечто нереальное. Однако сама жизненная цель, идейными обоснованиями которой они служили, остается непоколебимой. Рудин по-преж- нему живет ради служения истине и благу людей, конкретизируя эту цель по собственному разумению, каждый раз эмпирически, «ощупью» находя опреде- ленное направление своей деятельности. Такой оборот дела обнаруживает глубочайшие внутренние мотивы героического энтузиазма Рудина, мотивы, для которых исповедуемые героем идеи были только формой —подходящей, естественной, но все- таки в принципе отделимой. Теперь, когда прежние обоснования возвышенной цели себя дискредитирова- ли и по существу отпали, становится очевидным, что ее источник--в самой личности героя, в индивиду- 2 Интересные соображения по этому вопросу см. в ст.: Манн Ю. Базаров и другие. — «Новый мир», 1968, № 10. альных свойствах и потребностях его натуры. Именно так понимает теперь положение вещей,,он сам: «...Во мне сидит какой-то червь, который грызет меня и гло- жет и не дает мне успокоиться до конца... Я родился перекати-полем... Я не могу остановиться» (6, 357, 366). Конечно, объективные категории «истины», «добра», «пользы существенной» сохраняют для Ру- дина свое прежнее значение, но все они фактически превратились во «внутренние» реальности его созна- ния и только в этом качестве существуют на самом деле, потому что в объективной реальности общест- венной жизни Рудин не находит для них никакой опоры. Сознание этого явно прорывается в горьком замечании Рудина о том, как «мудрено... строить, когда и почвы-то под ногами нету, когда самому при- ходится собственный свой фундамент создавать» (б, 257). И опять-таки можно заметить, что типичная тур- геневская ситуация, бегло намеченная в «Рудине», получает открытое и напряженное выражение в «От- цах и детях». В XXI главе разговор Базарова с Арка- дием позволяет догадаться о глубокой духовной драме героя. Базарову ясно, что его стремлениям равно про- тивостоят законы природной и общественной необхо- димости, что разлад с ними принципиален и неустра- ним. Безучастности законов общества и природы Ба- заров не может противопоставить никакого собственно человеческого объективного закона. Антрополо- гическая концепция здоровой человеческой натуры сама подвергнута теперь «полному и беспощадному отрицанию». «Какую клевету ни взведи на человека, он в сущности заслуживает в двадцать раз хуже того» (8, 326),— таково теперь суждение Базарова о родовой природе всех людей. Теперь и собственная цель представляется ему в новом свете. «Я придерживаюсь отрицательного направления — в силу ощущения. Мне приятно от- рицать, мой мозг так устроен — и баста!» (8, 325). Разумеется, логически эта формула может быть увязана с утверждением: «Мы действуем в силу того, 99 «в теперешнее время полезнее всего отрицание» (8, 243), он исходил из того, что отрицание объектив- но необходимо всем. Заявляя, что он отрицает «в силу ощущения», в силу особенного «устройства мозга», которому «приятно» отрицать, Базаров явно отбрасы- вает прежнюю посылку. Теперь уже и речи нет о том, отвечает или не отвечает отрицание объективным потребностям общества; сама эта проблема больше не стоит. Цель предстает как личная потребность, не поддержанная никакими социально-нравственными санкциями. Это позиция человека, идущего своим путем не в силу убеждения, долга или надежды на успех, а просто потому, что он не может жить иначе. Такая-позиция отчасти напоминает «разумный эгоизм» героев «Что делать?». Но сходство простирается неглубоко .и не отменяет принципиального различия двух явлений. То, что стремится показать Тургенев, в известном смысле даже противоположно этике «но- вых людей». По логике «антропологического принци- па» эгоизм человека состоит в его неизменном стрем- лении к удовольствию и пользе, а «разумная» природа этого эгоизма сводится к тому, что истинную пользу и высшее удовольствие может доставить че- ловеку только благо других людей. Такое решение вопроса тоже означает отказ от повиновения тради- ционным нормам старого мира, но отказ от этого не ведет к нравственной автономии личности. У сторон- ников «антропологического принципа» есть иной вер- ховный законодатель: эта роль принадлежит природе, естественному порядку вещей, не зависящему от чьей- либо субъективной воли. Все естественные стремления человека — не просто его личные расположения. Это и есть требования всеобщих законов природы, и «ра- зумная» диалектика эгоизма — альтруизма представ- ляется заданной именно таким, всеобщим и непрере- каемым, законом естества. Он открыт и объяснен человеку наукой — остается лишь его исполнять. 100 В Базарове угадано принципиально иное соотно- шение необходимости и свободы. Базаров говорит, что ему «приятно» отрицать и что причина его непреклон- ности — в устройстве его мозга. Это похоже на антро- пологические формулы в самом крайнем их варианте. Но нет возможности утверждать, что «устройство», предрасполагающее к отрицанию, представляется Базарову всеобщей естественной нормой. Напротив, подтекст Базаровского признания заключается в том, что такое «устройство» отделяет его, «нигилиста», от всех остальных людей. Поэтому у Базарова не нахо- дится серьезных возражений, когда Аркадий обраща- ет его тезис об «ощущениях» против него же самого. «Во мне простое чувство справедливости заговори- ло... — возразил запальчиво Аркадий. — Но так как ты этого чувства не понимаешь, у тебя нет этого ощущения, то ты и не можешь судить о нем» {8, 327). И возникает необычная ситуация: впервые на протя- жении романа Базаров практически побит в споре. Возразить и в самом деле нечего. «Отчего мне нравит- ся химия? Отчего ты любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это все едино. Глубже этого люди нико- гда не проникнут» (8, 325). Выходит, что «ощущения» у каждого свои, и утверждал это сам Базаров. Все это придает базаровским «ощущениям» со- всем не антропологический смысл. «Ощущения» здесь — необходимость, заданная личности законом ее собственной индивидуальной природы. Не удиви- тельно, что Базаров не признает никакой законода- тельной силы, стоящей над ним и имеющей право определять его жизненную цель. Общий закон «героического» уровня проявляется и по-иному. В жизненной позиции Лизы Калитиной или Елены Стаховой нет и намека на идеологическую инициативу. Но вместе с тем трудно видеть в их стремлениях и целях производное от какой-то системы идей, воздействующих на личность героини как объ- ективная внешняя сила. Елена Стахова, например, явно не нуждается ни в каких идеологических обо- снованиях своей цели: ее стремления рвутся прямо из глубины ее натуры. Ее равнодушие к философским 101 В этих удивительных сочетаниях социальной обо- собленности и новаторской активности, нравственной автономии и универсальной нормативности жизнен- ных целей усматривается глубинная тенденция со- временного общественного развития, незаметная на поверхности, но для Тургенева чрезвычайно важная. Тургенев улавливает подспудные сдвиги в отношени- ях человека и общества в России и, в частности, ста- новление в современных условиях новой формации личности, дерзающей взять на себя те функции, ко- торые прежде выполняло общество в целом. Жизненная цель героев, о которых идет речь, состоит в стремлении к идеалу. Это высокий, всеобъ- емлющий идеал нравственности, общественной спра- ведливости и человеческого совершенства. Очевиден абсолютный характер этого идеала: он не допускает никаких компромиссов. Очевидна и его неумолимая категоричность: идеал выдвигается как норма, кото- рой действительность обязана соответствовать. Оттого и неожиданна исходная ситуация в отноше- ниях героя с его окружением. Такая ситуация устой- чиво повторяется в начальных главах романов Тур- генева, меняя лишь форму, но не существо. А су- щество ее заключается в следующем. Идеальная цель героя объективно противостоит всем законам окру- жающей среды. Цель эта резко отделяется от инте- ресов, потребностей и целей всех остальных людей. Однако при всем том отношение героя к миру и к лю- дям — достаточно спокойное. Рудин может месяцами жить в доме Ласунской и благополучно уживаться с ней и ее домочадцами, невзирая на то, что он и окружающие говорят на разных языках, мыслят разными категориями и руководствуются побуждени- ями, попросту непонятными для другой стороны. По- добная же ситуация — в «Отцах и детях». Базаров Ш может поначалу ездить «смотреть помещиков», пре- небрежительно поругивать Павла Петровича Кирса- нова, . одновременно снисходительно похваливая его брата, и все это — в пределах спокойной, порой даже несколько благодушной отчужденности. Правда, кон- фликт все-таки возникает, но возникает он не по воле героя: ведь идейный спор с Павлом Петровичем Ба- зарову навязан. Базаров, конечно, не уклоняется от схватки, но явно не хочет ни продолжать, ни возобно- влять ее. В отношении Елены Стаховой к окружающим людям тоже чувствуется спокойная отчужденность. К тем из них, чьи качества не отвечают ее идеалу, она немедленно теряет интерес. Все конфликты с ни- ми возникают не по ее инициативе и в сущности очень мало ее волнуют. Если бы это зависело только от нее, Елена жила бы среди чуждых ей людей, никак не сталкиваясь с ними (во всяком случае такая воз- можность отчетливо ощущается в романе). А разве не сходно с этим первоначальное состояние Лизы Ка- литиной, которой ее религиозно-нравственный макси- мализм не мешает слушаться матери и допускать для себя возможность выйти замуж за Паншина? • Б -чем же дело? Дело в том, что тургеневские герои не рассчитывают на немедленное осуществле- ние своих идеалов в жизни других людей. Идеал для них — это прежде всего закон их собственной жизни. И поначалу им кажется, что их жизнь вполне соот- ветствует идеальной мерке. Они- чувствуют себя сво- бодными от всех пороков и слабостей окружающих, от их заблуждений, от власти обстоятельств. Они твердо уверены в том, что их позиция отвечает выс- шим критериям справедливости и в любой ситуации обеспечит им правильную линию поведения. Так же твердо уверены герои в безусловном владении истиной. Поначалу всего этого им достаточно. Нельзя сказать, что они равнодушны к тому, как складывается жизнь того или другого человека из числа живущих рядом; иногда герои прямо вмешива- ются в судьбы и отношения окружающих. «Страсть его была во все вмешиваться, все определять и разъ- 107 Рудине. Страсть эта по раз обнаруживается и в доме Ласунской, где Руднн «входил во все: толковал с Дарьей Михайловной о распоряжениях по имению, о воспитании детей, о хозяйстве... выслушивал ее предположения, не тяготился даже мелочами» (6, 289), Даже Базаров, всегда презрительно отстраняющийся от «мелочей», и тот оказывается способным хотя бы мимоходом подумать о «перевоспитании» Николая Петровича и посоветовать Аркадию дать отцу почи- тать Бгохнера «на первый случай». Наконец, даже кроткая Лиза может решительно начать щекотливый разговор о неудачном супружестве Лаврецкого и на- стойчиво продолжать' его с ясной целью наставить заблуждающегося, указать ему верный путь. Но удивительна позиция, определяющая характер такого вмешательства. В ней парадоксальным обра- зом соединяются явное преувеличение возможностей окружающих и взгляд на них сверху вниз. Отправляясь со своим «донкихотовским» визитом к Волынцеву, Рудин предполагает в нем такую свободу и силу духа, такую способность возвыситься над уровнем своей среды, какими Волынцев никогда не обладал и обладать не мог. Но, с другой стороны, в том же визите столько пренебрежения к реальным понятиям Волынцева о чести и приличии {и в конечном счете к его реальной человеческой ценности), что бешенство последнего вполне естественно. Пренебрежение здесь тем более высокомерное, что оно совершенно непроизвольное и бессознательное. Рудину просто в голову не приходит, что Волынцев и после его обращения сможет оценить ситуацию иначе, чем он, и что к возможности этой оценки следует отнестись с уважением. Аналогичное противоречие проявляется и в советах Базарова о «перевоспитании» Николая |