Виктор Олегович Пелевин Бэтман Аполло
Скачать 1.63 Mb.
|
DIONYSUS THE ORACULARТабуретки были старые, советские — грубые и прочные, сделанные в середине прошлого века. Сохранились они идеально — на древней коричневой краске не было ни одной царапины. Казалось, что они пропитаны космической болью — и космической мечтой, которая была просто отражением этой боли, миражом, отзеркаленным в другую сторону… Табуретки оказались в Хартланде чудом — много десятилетий назад их занесли в одну из мемориальных камер по какой-то технической надобности да и забыли. А теперь их хранили рядом с комнатой Великой Мыши, и мы с Энлилем Маратовичем регулярно сидели на этих уникальных артефактах во время разносов. Я избегал в таких случаях поднимать глаза на Иштар — и изучил ножки табуреток до последнего сучка и потека краски. Неизвестный зэк, сделавший их когда-то, вряд ли предполагал, что его нехитрый продукт нырнет так низко. Иначе он, наверное, работал бы хуже. Сегодня мне особенно не хотелось поднимать глаза. Но я не мог ничего с собой поделать и временами поглядывал на мерцающий экран во всю стену тронной камеры. На экране была библиотека клуба «Haute SOS». А если точно, мои голые ноги. Елозящие на пустом диване. Хорошо еще, что камера была установлена так, что я попадал в кадр не весь. А то был бы совсем позор. Самым отвратительным было то, что на соседней табуретке сидел Энлиль Маратович. Иштар почему-то полюбила вызывать нас на ковер вдвоем. — Ладно, — не выдержал Энлиль Маратович. — Хватит. Возмутительно. Рама Второй, надо же знать меру в распутстве! Мой взгляд ввинтился в ножку табуретки — словно пытаясь отыскать там щель, в которую могла бы спрятаться душа. — Милый, — нежно прошептала Иштар, — в твоих изменах есть что-то настолько трогательное… Это так свежо… — Сам не ведает, что творит, — сказал Энлиль Маратович. — Я в курсе, — ответила Иштар. — Рама, ты чего глаза прячешь? Чего ж ты жалуешься, что я тебя всего высосала? А сам налево ходишь? Значит, силенки еще есть. — Я не жалуюсь, — буркнул я. — Он правда не жалуется, — сказал Энлиль Маратович. — Парень держится молодцом. Я бы так не смог. Может, простим на… Какой это раз? — Пятидесятый, наверно, — ответила Иштар. — Простить мы простим. Мне другое интересно. Зачем нашим партнерам комар из лимбо? — Не знаю, — сказал Энлиль Маратович. — Наверно, для общей информационной вооруженности. Но вообще-то у них уже были комары от Дракулы. И много. — А у нас не было, — сказала Иштар. — Да, — согласился Энлиль Маратович. — Рама молодец, привез. Не зря мы ему такую престижную премию дали. — Правда, что их посылает сам Дракула? — спросила Иштар. Энлиль Маратович кивнул. — Это пригласительный билет. Его обычно получают потенциальные отщепенцы. Те, кто может клюнуть на его удочку. Персонажи вроде Озириса. Который и клюнул. — И что там происходит? — Обычно Дракула читает визитерам длинную и нудную лекцию о своих мистических открытиях. Нормальный вампир засыпает через три минуты. — Я хочу знать, чему он учит, — сказала Иштар. — Ничего интересного, правда, — ответил Энлиль Маратович. — Обычная лузерская болтовня. Голова Иштар мотнулась сначала вверх, а потом вниз. Из-за длинной шеи амплитуда этого движения была такой, что означать оно могло что угодно, от полного согласия до абсолютного неприятия. — Тогда почему им так интересуются наши партнеры? Энлиль Маратович молчал. — Так я и думала, — сказала Иштар. — Никто ничего не знает. Придется выяснить самой. Она покрутила головой. Это выглядело, словно она стряхивает с шеи воду, но я знал, что она передает приказы через свой гироскопический ошейник. Прошло несколько секунд, и дверь открылась. В комнату вошла одна из ее прислужниц, похожая на черную вдову из-за закрытого платом лица. В ее руках было большое блюдо, на котором лежал мой служебный вампонавигатор, опечатанный старомодной свинцовой пломбой. Рядом стоял флакон в виде золотой шахматной пешки (еще одно милое напоминание о моем месте в иерархии). Рядом белела тонкая прозрачная змея свернутого контрольного шланга. — Комар уже переработан в препарат, — сказала Иштар. — Мы приняли решение встретиться с Дракулой лично. — Ничего не выйдет, — ответил Энлиль Маратович. — Дракула не станет говорить с Великой Мышью. — Я отправлюсь к нему инкогнито, — сказала Иштар. — В качестве Геры. В сопровождении Кавалера Ночи. Заодно мы выведем во тьму нашу новую прическу… Великая Мышь каждый раз придумывала свежий дизайн своей анимограммы лично. Она разрабатывала его тщательно и вдумчиво — и я никогда не знал, в каком именно наряде она появится передо мной. Это было известно только моему вампонавигатору, с которого прислужница как раз срезала пломбу. Никто не должен был вмешиваться в труд медиумов-чистильщиков, воплощавших художественные фантазии Иштар в препарате (полностью этой технологии я не понимал — да и не стремился). — Такое возможно, — сказал Энлиль Маратович. — Но тогда богиня не будет себя помнить. — Она все вспомнит потом, — ответила Иштар. — А о безопасности путешествия позаботится Кавалер Ночи. — Я был не стал… — А я бы стала, — сказала Иштар. — Рама, на жердочку. — Богиня желает отправиться прямо сейчас? — спросил я. Она даже не поглядела на меня, ограничившись экономным кивком. В ее манере было столько пренебрежения, столько… Было понятно, что я для нее не больше попугая. Впрочем, надо было радоваться — относись она ко мне серьезней, вряд ли я пережил бы уже первую свою измену. А с домашнего животного какой спрос? Энлиль Маратович встал, поклонился и вышел в коридор. При интимных отправлениях Великой Мыши полагалось присутствовать лишь ее прислужницам. Я поглядел вверх. С потолка спускалась золоченая жердь. Нет, не зря мне пришло в голову сравнение с попугаем. Через минуту я уже висел напротив Великой Мыши вниз головой. Ее служанка (я не знал ни одной из них по имени) с проворством опытной медсестры воткнула иголку контрольного шланга мне в руку. Такое делалось редко — только в самых ответственных случаях, когда требовалось поддерживать высочайшую надежность контакта. Потом она надела вампонавигатор на мои верхние (теперь уже нижние) зубы. И, перед тем как закрыть мне рот, сделала самое неприятное — капнула туда из золотого флакона-пешки Большой Красной Печатью — препаратом из ДНА Великой Мыши. Крайне сильным препаратом. Это была почти чистая красная жидкость. Она оглушала сразу. Я всегда ненавидел форсированное погружение. Оно больше похоже не на спуск в лимбо, а на прием цианистого калия. Я говорю так не в фигуральном смысле — по одному из коллекционных препаратов из библиотеки Брамы я знал, что цианид вызывает как бы космическую тошноту, очень быстро нарастающее омерзение ко всему физическому миру, которое кончается его полным отторжением. Действие Красной Печати было практически таким же — за исключением того, что после закрытия одного мира открывался другой. Дальнейшее зависело от настроения Иштар. Чаще всего я терял контроль и оказывался в подобии сна, где она пряталась за какой-нибудь маской. Поскольку я не понимал, что происходит, я никогда не мог выяснить, за какой именно. Я даже не знал, что вокруг меня маски — и верил во все так же чистосердечно, как в жизни. Тем неприятней бывало пробуждение. Но сегодня я нужен был ей в качестве провожатого. Спала сама Иштар — и ей снилось, что она просто Гера. А я сохранял ясность ума и знал, кто передо мной — хотя это знание не было, конечно, окончательным: я не пытался установить, где в ней кончается Гера и начинается Великая Мышь. Энлиль Маратович был прав. Такого не стоит делать даже с обычной бодрствующей женщиной. А уж тем более со спящей богиней. Когда шок от удара Большой Печати прошел, я увидел, что мы лежим на кровати в спальне Дракулы. На той самой кровати. Мы как бы проснулись одновременно. Мы оба были совершенно голыми. Наша одежда была беспорядочно разбросана на полу. Видимо, Гера собиралась к Дракуле не сразу. Ее волосы были покрашены в цвет выгоревшего сена и стянуты в несколько несимметричных хвостов смешными разноцветными заколками, изображающими ползущих по ее голове гусениц. Мило и вполне в ее стиле — но не слишком оригинально. Она огляделась по сторонам, повернулась ко мне и растерянно улыбнулась. — Где мы? — спросила она. — Я ничего не помню. Мы что, пили? Или что-то приняли? — Сюрприз! — бодро отозвался я, сунул руку себе за спину и извлек оттуда букет. Не слишком большой, в основном из полевых цветов. Такой, словно его собрала девочка из Подмосковья. Я и сам мог бы так подумать, если бы не знал, что его составляли два выписанных из Японии спеца по икебане. Она улыбнулась и взяла цветы. — Где ты их каждый раз прячешь? Я никогда не замечаю, что ты с букетом. — Никогда не стремитесь проникнуть в тайны волшебства, — сказал я. — Изнанка многих фокусов может испортить полученное от них удовольствие. Она подняла букет и утопила в нем лицо. — Не пахнут. — А чем они должны пахнуть? — спросил я. — Изнанкой фокуса, — сказала она. — Спасибо, милый. Но я сколько раз тебе говорила, не приноси мне букетов. Потом таскать весь день. — А ты не таскай, — ответил я. — Брось на пол. Я тебе новый подарю. — Ты не обидишься? — Ничуть. Гера бросила букет на пол. Я посмотрел на часы. Прошло уже три минуты с начала сеанса. Можно считать, взлетели. — Иди сюда, — сказала она и счастливо улыбнулась. Женщины вообще не особо любопытные существа, подумал я, выполняя распоряжение. Вот Гера — спросила, где мы, получила букет и все забыла. Им неважно, как устроен космос. Им важно знать, что пещера достаточно безопасна для того, чтобы завести потомство. Это древнее. Я знал, что думать так рискованно — поскольку Иштар при желании сможет увидеть все, что приходило мне в голову, и мне достанется за каждую гендерно несбалансированную мысль: после того, как ей отрезали тело, феминистическое начало в ней стало очень сильным. Но ничего поделать с собой я не мог. Впрочем, Гера была красивой девушкой, и происходящее вовсе не казалось мне испытанием. Совсем наоборот. Я, как всегда, забыл все страхи и опасения — и свои измены тоже. Мне хотелось верить, что это происходит на самом деле. И это действительно начинало происходить на самом деле. Во всяком случае, на некоторое время… Гера положила ладони на мою голову и легонько толкнула ее к своему животу. Я подчинился. И опять без всякого внутреннего усилия — хоть и предполагал, что пристрастие Геры к этой процедуре является чем-то вроде реакции на неосознанную фантомную боль. Впрочем, загробный психоанализ никогда не был моим коньком. Мне вообще приходило в голову куда больше мыслей, чем следовало бы. А одна из них рассмешила меня до такой степени, что пришлось прервать упражнение. — Что? — томно вздохнула Гера. — Что ты смеешься? — Я вспомнил, — сказал я. — Как один московский сексолог отвечал на церковную критику куннилингуса. — Как? — «Вылизывая самке наружные половые органы, самец хочет показать ей, что будет заботиться о яйцах, которые она отложит. Этой традиции много миллионов, если не миллиардов лет, и не мракобесам в рясах…» — Фу, — с выражением сказала Гера. — Дурак. Все испортил. А про сексолога врешь, ты сам это только что придумал. Вот всегда ты так. Всегда. — За это ты меня и любишь, — сказал я. — Нет. За это я тебя как раз не люблю, — ответила Гера, встала с кровати и начала одеваться. К счастью, она быстро засмотрелась на себя в зеркале — и забыла свою обиду. Сегодня она была во всем сером и протертом — как бы в сильно вылинявшем черном. Даже ее трикотажная кофточка, кажется, была много раз простирана вместе с десятком булыжников. Мой наряд был стандартным для таких встреч — легкий черный костюм и черная рубашка с красной пуговицей на горле. Возможно, под кроватью нашелся бы и галстук — но я за ним не полез. Я покосился на стену спальни — не появилась ли на ней картина с красным цветком. Но ее не было. Неизбежное в этот раз обошлось без свидетелей. Мы вышли в коридор. Я плохо представлял, куда надо идти — и почему-то был уверен, что это выяснится само. В коридоре было светло от знакомых витражей со всадниками и всадницами. Все было таким же, как я помнил, только цветы в нишах оказались другими — и, кажется, вазы тоже. Может быть, их меняли вместе. Мы миновали малахитовую арку с бронзовыми сатирами и оказались на лестничной площадке, выложенной разноцветными ромбами. Пожарная дверца в стене исчезла — словно тут успели сделать ремонт и спрятать ее под штукатуркой. Зато массивная дверь, к которой спускалась лестница, оказалась приоткрытой. — Что там? — спросила Гера. — Большой зал приемов, — сказал я. — Но я там не был. За дверью действительно оказался большой темный зал. В нем горела одинокая свеча на тонком высоком подсвечнике — но желтого огонька хватало лишь на то, чтобы осветить несколько плит пола. Зал был таким большим, что мы не видели его границ — только смутно ощущали их. Мы подошли к свече. Огонек дрогнул, словно где-то неподалеку открылась дверь, и я увидел в дальнем конце зала второе пятно света. В нем стояло чрезвычайно странное существо. Это был высокий и худой юноша журавлиных пропорций. На его голове поблескивал сложный головной убор — что-то среднее между золотой митрой и высоким шлемом. В руке он держал тонкий золотой посох. На его запястьях и предплечьях мерцали разноцветными камнями тонкие браслеты, а на груди висела гирлянда желтых цветов. Из одежды на нем была только оранжевая набедренная повязка. Но самым странным был цвет его кожи. Небесно-синий. В его внешнем облике совершенно точно не было ничего общего с бородатым господином, которого я видел на портретах. — Харе Кришна, — прошептала Гера. Она была права. Дракула (если это был он) больше всего походил на Кришну с обложки одной из тех книг, которые раздают в переходах адепты Бхагавад-Гиты. Я подумал, что Бальдр с Локи, заряжавшие мой вампонавигатор, все перепутали — или просто украли моего комара, заменив его чем-то непонятным. Но синий незнакомец приветливо кивнул нам и пошел в нашу сторону, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы зажечь от своего золотого посоха невидимую свечу. Он просто касался им какой-нибудь точки в темноте, и там появлялся огонек. Потом становился виден подсвечник, и из мрака появлялся небольшой сегмент освещенного пространства. Чем больше свечей он зажигал, тем светлей делалось вокруг. Но в этом было какое-то фокусничество. Дракула касался невидимых свечей с такой точностью, что мне стало казаться, будто он создает их на пустом месте — мало того, их желто-синие огоньки не освещают скрытое в темноте, а, словно крохотные проекторы, рисуют его сами. Я вспомнил про свет сознания, оживляющий анимограммы. Теоретически его источником в этом опыте был я, а все остальное являлось просто моими тенями. Но граф Дракула был необычным вампиром. Неясно было даже, покойник он или нет. Я не мог с уверенностью сказать, кто здесь анимограмма, а кто ныряльщик. Следовало быть начеку. В зале стало почти светло — теперь я видел глубокие кожаные кресла, камин, два массивных письменных стола, ковры на полу, диваны и книжные шкафы вдоль стен. Это была обстановка английского manor house. Собранные здесь вещи были разделены такими объемами пространства, что зал казался почти пустым. И — по этой самой причине — невероятно роскошным: ведь о преуспеянии в наши дни свидетельствуют не столько собранные в человеческом жилище материальные объекты, сколько расстояния между ними. Даже в обычных бетонных сотах пустое место стоит куда дороже того, чем его заполняют, включая людей… Но волнение не дало мне додумать эту мысль — граф подошел совсем близко. Вблизи он выглядел очень юным — у него еще не росли усы. Его тело казалось вылепленным из синей глины. Оказавшись возле нас, он остановился и разжал руку, в которой держал посох. Вместо того, чтобы упасть на пол, посох сложился в воздухе и превратился в язычок голубого огня, который ярко сверкнул перед его ладонью и исчез. Дракула опустил руку и сказал: — Здравствуйте, господа. Меня вы, вероятно, знаете, раз пожелали увидеть. А как ваши имена? — Рама Второй, — ответил я. — Гера Восьмая, — сказала Гера. Коротко глянув на меня, Дракула уставился на Геру. — Вы, кажется, не просто Гера Восьмая… — Я отвечаю за то, что ее путешествие будет безопасным, — торопливо вмешался я. — Мы осмелились навязаться к вам в гости, зная о вашем гостеприимстве и великодушии… — Вы — Кавалер Ночи? — спросил он. — Да, ваше сиятельство. Мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание и грусть. Он улыбнулся. — Не называйте меня «сиятельством», — сказал он. — Это было очень давно. Теперь я не граф, а бог. — Как тогда к вам обращаться? — Саду, — сказал он. — Саду? — переспросила Гера. — Это, кажется, обращение к индийскому аскету? — И самое подходящее обращение к богам, поверьте. Дракула указал на два стоящих рядом кресла. — Садитесь, прошу вас. Мыс Герой опустились в кресла. Дракула сел на ближайший письменный стол и сложил ноги в безупречный лотос. — Вы бог в каком смысле, саду? — спросил я. — Вампиры ведь тоже считают себя богами. — Вампиры носят имена богов, — сказал Дракула. — Но это придуманные людьми имена. Настоящие боги совсем другие. Я действительно стал одним из них. Хоть и по довольно неожиданной причине. — Не будет нахальством спросить, по какой? — спросил я. — Если мы, конечно, поймем. |