витоль. Витольд. Природа ответственности цедента
 Скачать 81.72 Kb.
|
|
3.2. Возможность привлечения лица к ответственности по ст. 390 ГК РФ, если переход прав кредитора состоялся на основании ст. 387 Кодекса В соответствии с п. 2 ст. 387 ГК РФ к отношениям, связанным с переходом прав на основании закона, применяются правила ГК РФ об уступке требования (ст. 388 - 390), если иное не установлено Кодексом, другими законами или не вытекает из существа отношений. Возникает вопрос: должен ли цедент отвечать перед цессионарием, если перемена кредитора в обязательстве произошла по закону, но не по договору? На наш взгляд, вопреки сложившемуся мнению <1> и действующему российскому законодательству нормы об ответственности цедента не должны применяться к случаям перехода прав кредитора по закону. Решение этой проблемы позволяет сделать один из важнейших шагов на пути к следующему заключению: ответственность цедента возникает исключительно по возмездному договору, и такая ответственность должна предусматриваться не в общих положениях, регулирующих уступку права требования, а в Особенной части ГК РФ - в положениях о купле-продаже (принимая также во внимание, что п. 4 ст. 454 ГК РФ устанавливает следующее: положения, предусмотренные настоящим параграфом, применяются к продаже имущественных прав, если иное не вытекает из содержания или характера этих прав). Так, Р.С. Бевзенко, анализируя ст. 390 ГК РФ, справедливо заметил: "Напрашивается прямая аналогия с договором купли-продажи вещи, которой продавец к моменту исполнения договора не располагает. Разве в этой ситуации можно вести речь о том, к примеру, что предмет продажи недействителен? Конечно же нет! Продавец ответит перед покупателем за неисполнение договора по общим правилам о возмещении убытков. Кажется, само наличие в ГК РФ ст. 390 не является обязательным, ведь конструкция уступки предполагает заключение между сторонами обязательственного договора, в котором содержатся условия уступки. Единственная ситуация, когда ст. 390 ГК РФ не может быть заменена нормами об ответственности за нарушение обязательства, - это цессия в силу закона" <2>. Конечно, в связи с предложенным нами регулированием первым встает вопрос о непоименованных договорах <1>. Относительно данной категории договоров в литературе отмечается, что основной принцип их регулирования состоит в том, что к ним напрямую применяются лишь общие положения о сделках, обязательствах и договорах, в то время как специальные нормы о поименованных договорах могут применяться по аналогии закона, но не автоматически, а с оценкой их политико-правовой уместности в контексте договоров с иной структурой прав и обязанностей и имеющих иную цель, что как раз и обеспечивает аналогия закона <2>. Так, к непоименованным договорам могут быть применены не только специальные императивные нормы, когда такая аналогия закона предопределена убедительными политико-правовыми соображениями или применение комплекса специальных императивных норм является следствием использования непоименованного договора в целях недобросовестного обхода закона, но даже специальные диспозитивные нормы о поименованном договоре для заполнения пробела регулирования или в ситуации, когда очевидно, что специальная диспозитивная норма регулирует соответствующий вопрос значительно более адекватно, чем общая норма договорного права <3>. Следовательно, не вызывает сомнений применение в отношении непоименованных договоров обсуждаемых нами специальных норм о купле-продаже (при соблюдении вышеперечисленных условий). <1> Правовой основой для заключения непоименованных договоров и их судебной защиты в настоящее время является положение п. 2 ст. 421 ГК РФ, согласно которому стороны могут заключить договор как предусмотренный, так и не предусмотренный законом и иными правовыми актами. Непоименованным признается договор, в отношении которого не предусмотрено в законодательстве никакого позитивного гражданско-правового регулирования, хотя бы он и упоминался в каком-либо законе или ином нормативном правовом акте (речь идет об официальных источниках позитивного права) <3> Таким образом, принцип подчинения непоименованного договора общим положениям об обязательствах и договорах и, соответственно, неприменения специальных норм о поименованных договорах имеет характер опровержимой презумпции. В ряде случаев эта презумпция может быть преодолена, и к непоименованному договору могут быть в приоритетном порядке применены специальные правила о поименованных договорах. При этом суд, отступающий от установленной выше базовой презумпции, должен привести в обоснование своего решения убедительные аргументы (преимущественно политико-правовые). При их отсутствии применение к обоснованно признанному непоименованным договору как минимум специальных императивных норм следует считать незаконным (Там же). Теперь обратимся к зарубежному регулированию. Пункт 2 ст. 173 ШОЗ гласит: "Когда требование переходит к другому лицу на основании закона, прежний кредитор не отвечает ни за существование требования, ни за платежеспособность должника". Из содержания § 1397 - 1399 ВГКА также можно сделать вывод о том, что цедент не отвечает за требование, которое перешло к новому кредитору по закону (так как ответственность цедента установлена лишь возмездным договором и исключительно в размере, не большем того, что он получил от принявшего требование лица). § 412 ГГУ устанавливает, что переход требования в силу закона осуществляется в соответствии с положениями § 399 - 404, 406 - 410 ГГУ, т.е. нормы об ответственности цедента (продавца требования) в случае перехода права требования по закону не применяются. Такое регулирование имеет весьма глубокое догматическое обоснование. В связи с этим предлагаем обратиться к вопросу осведомленности цессионария о наличии пороков в уступленном праве требования. В проекте Гражданского уложения 1905 г. было установлено, что цедент отвечает перед цессионарием лишь в том случае, если последний не знал или не должен был знать о "спорности или сомнительности" уступленного требования (ст. 1686). Авторы проекта Гражданского уложения 1905 г. в комментарии к указанному положению справедливо отмечают, что "если приобретатель требования, зная о его спорности, сомнительности и вообще о недостатках требования, тем не менее его приобрел, то, следовательно, он действовал на собственный страх и риск, и в таком случае несправедливо возлагать на уступившего требование обязательство очистки" <1>. Немецкий законодатель также исключает ответственность цедента (продавца требования) в случае, если цессионарий (покупатель) знал о соответствующем недостатке (Mangel) при заключении договора (§ 442 ГГУ <2>). Нельзя не отметить справедливость такого регулирования, основанного на принципе добросовестности участников гражданского оборота. К сожалению, в действующем ГК РФ нет оговорок об осведомленности цессионария о недостатках передаваемого права требования, что является, на наш взгляд, большим упущением как минимум потому, что обсуждаемое правило позволяет обосновать недопустимость применения ответственности цедента в случаях законного перехода прав требования кредитора. Иными словами, мы уверены, что в тех случаях, когда речь идет о переходе прав требования кредитора по закону (ст. 387 ГК РФ) и может быть поставлен вопрос об ответственности прежнего кредитора перед новым за недействительность перешедшего права требования, новый кредитор всегда знает или должен знать о недостатках такого права требования, а потому ответственность прежнего кредитора во всех случаях законного перехода права требования исключается. <2> § 442 ГГУ: права покупателя, основанные на недостатке вещи, исключаются, если он знал о недостатке при заключении договора. Если покупатель остался в неведении о недостатке вследствие грубой неосторожности, он может осуществить права, основанные на этом недостатке, только если продавец умышленно умолчал о недостатке либо гарантировал качество вещи. В качестве доказательства предлагаем обратиться к ст. 387 ГК РФ, где предусмотрены обстоятельства, при наступлении которых права кредитора по обязательству переходят к другому лицу на основании закона, и проанализируем возможность применения к таким случаям ст. 390 ГК РФ. Итак, первый случай перехода прав кредитора по закону - это универсальное правопреемство <1> (подп. 1 п. 1 ст. 387 ГК РФ), а именно наследование и реорганизация юридического лица (п. 1 ст. 129 ГК РФ). <1> Как известно, правопреемство в науке определяется как переход субъективного права (в широком смысле - также правовой обязанности) от одного лица (праводателя) к другому лицу (правопреемнику) в порядке производного правоприобретения (в соответствующих случаях - производного приобретения правовой обязанности) (см.: Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. М., 1962. С. 6). 1.1. Что касается наследования, то здесь по объективным причинам невозможно поставить вопрос об ответственности наследодателя за недействительность перешедшего в результате наследования права требования перед наследником в силу отсутствия "прежнего кредитора" (так как им является умершее лицо), т.е. в данном случае отсутствует субъект, который может быть привлечен к ответственности. 1.2. Реорганизацию действующее российское законодательство <1> и современная практика российских судов <2> рассматривают как способ прекращения юридического лица, однако такое понимание реорганизации не является верным. Прекращение юридического лица представляет собой последствие реорганизации (причем не во всех случаях) и не является ее целью, а факт того, что законодатель в отдельных случаях закрепляет такое положение, может оцениваться лишь как недоработанность или случайность <3>, но не как принципиальная позиция <4>. <3> Принимая во внимание, что даже в одних и тех же законах в одних нормах говорится про реорганизацию (в общем) как способ прекращения, а в других нормах раскрывается, что, например, при выделении юридическое лицо не прекращается (хотя это тоже реорганизация). См., например: ст. 16 Федерального закона "О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей". <4> В юридической литературе можно найти множество точек зрения, касающихся вопроса юридической природы и признаков реорганизации. Так, некоторые авторы определяют понятие реорганизации через его сравнение с ликвидацией; другие - как способ прекращения юридического лица; третьи, критикуя второй подход, говорят о том, что в таком случае не учитывается, что при выделении юридическое лицо не прекращается, а следовательно, реорганизация - это процедура, в результате которой юридическое лицо прекращается и (или) создается новое юридическое лицо, что сопровождается переходом прав и обязанностей правопредшественника (реорганизованного юридического лица) в порядке правопреемства к правопреемнику (другому юридическому лицу). Встречаются попытки определения реорганизации через ее экономическую сущность - как способ консолидации или разделения имущества (бизнеса) участниками юридического лица на основе их субъективных интересов. Тем не менее наиболее обоснованной представляется точка зрения Т.Д. Аиткулова, согласно которой основным свойством реорганизации является "продолжение всей или части (при выделении) деятельности реорганизуемого лица другими лицами" <1>. Сама реорганизация не ликвидирует юридическое лицо, деятельность которого "принимает новые организационные формы, она продолжается в деятельности тех юридических лиц, которые возникли в результате реорганизации (слияния и разделения) или которые существовали и ранее (при присоединении)" <2>. Продолжается такая деятельность в результате использования конструкции универсального правопреемства в отношении института реорганизации. Применительно к реорганизации универсальное правопреемство может быть как полным (как единое целое передаются все права и обязанности отдельного субъекта права единственному правопреемнику; имеет место при слиянии, присоединении и преобразовании), так и частичным (правопреемнику передается только часть прав и обязанностей, как правило, связанных между собой; происходит при разделении и выделении) <3>. Таким образом, мы видим, что при любой форме реорганизации юридическое лицо, к которому перейдут права требования (новый кредитор), в большинстве случаев знает или должно знать о недостатках приобретаемого права требования, так что ответственность прежнего юридического лица (если оно не прекратило свое существование) должна быть исключена. Однако здесь возможно помыслить ситуацию, при которой в результате реорганизации к выделенному юридическому лицу переходит право, порок которого скрыт и новым органам управления выделенного юридического лица неизвестен, тогда как реорганизованное юридическое лицо (его органы) знает о пороках переданного при выделении права. На наш взгляд, в такой ситуации будет справедливым привлечь реорганизованное юридическое лицо к ответственности, однако не по правилам об ответственности цедента, а по аналогии с ответственностью продавца за порок в проданном им праве требования, ведь реорганизация юридического лица в данном случае отличается от, например, наследования или суброгации в силу закона тем, что при передаче права требования присутствует элемент волеизъявления, т.е. реорганизация юридического лица представляет собой сделку, где переход права требования обусловлен выражением на то воли участвующих в реорганизации лиц. Права кредитора по обязательству могут перейти к другому лицу по решению суда о переводе прав кредитора на другое лицо, если возможность такого перевода предусмотрена законом (подп. 2 п. 1 ст. 387 ГК РФ). В качестве классического примера можно привести перевод на основании решения суда прав и обязанностей покупателя доли в праве общей собственности сособственникам при нарушении преимущественного права покупки доли в праве общей собственности (п. 3 ст. 250 ГК РФ). Иными словами, если собственник доли нарушит право преимущественной покупки собственников других долей в праве общей собственности (например, на квартиру) тем, что заключит договор купли-продажи своей доли с каким-либо лицом, и суд решит перенести на участника долевой собственности, чье право преимущественной покупки было нарушено, права и обязанности покупателя по договору, то покупатель, с которым изначально был заключен договор, может быть ответствен перед таким участником за недействительность перешедшего к последнему права требования, что необоснованно не только с экономической точки зрения, но и с точки зрения справедливости, тем более что новый кредитор (участник долевой собственности, чье право было нарушено) и в этом случае всегда знал или должен был знать о недостатках перешедшего к нему права на основании судебного решения. Здесь можно привести другой пример. Право требования является предметом залога, в порядке обращения взыскания на который по решению суда осуществлен перевод этого права. При этом залогодатель, в отличие от залогодержателя, знает о наличии в заложенном праве требования порока. В данном случае полагаем возможным привлечение залогодателя к ответственности по аналогии с нормами об ответственности продавца (как и в описанном нами случае с реорганизацией), имея в виду, что, передавая в залог порочное право требования, залогодатель выражал свою волю на такую передачу, которая в принципе подразумевает при наступлении известных ему предусмотренных законом обстоятельств переход права к залогодержателю. В качестве третьего обстоятельства, при котором права кредитора переходят по закону на основании ст. 387 ГК РФ, мы назовем суброгацию <1> и рассмотрим в качестве примера переход прав требования кредитора к поручителю (п. 1 ст. 365 и п. 1 ст. 387 ГК РФ). Так, по договору, заключенному между поручителем и кредитором, поручитель возмещает последнему в денежном выражении его имущественные потери в связи с неисполнением должником своих обязанностей <2>. Иными словами, поручитель исполняет свою собственную обязанность (а не обязанность должника). При этом поручительство выдается в связи с тем, что, как правило, поручитель связан с должником каким-либо отношением ("отношения покрытия"), а именно: обязательственным отношением (а) будущий поручитель имеет долг перед должником в обязательстве, которое предполагается обеспечить поручительством; б) будущий поручитель обязан выдать поручительство на основании заключенного с должником договора (договор о выдаче поручительства)); корпоративной связью <3>. <1> Полагаем, что оставшиеся ситуации перехода прав кредитора по закону, которые описаны в п. 1 ст. 387 ГК РФ, являются сходными, а именно исполнение обязательства поручителем должника или не являющимся должником по этому обязательству залогодателем (подп. 3); суброгация страховщику прав кредитора к должнику, ответственному за наступление страхового случая (подп. 4); иные предусмотренные законом случаи (подп. 5). К последним также относятся случаи суброгации (например, исполнение третьим лицом обязательства вместо должника (ст. 313 ГК РФ), передача в рамках межкредиторского соглашения младшим кредитором старшему полученного от должника (п. 2 ст. 309.1 ГК РФ) и т.п.) Очевидно, что при исполнении поручителем своей обязанности перед кредитором должника и переходе прав кредитора к такому поручителю по закону последний всегда знал или должен был знать о наличии недостатков перешедшего к нему права требования, а потому ни о какой ответственности прежнего кредитора перед исполнившим обязательство поручителем на основании ст. 390 ГК РФ не может быть речи <1>. <1> Между тем это не препятствует тому, чтобы первоначальный кредитор претерпевал неблагоприятные последствия своего собственного недобросовестного поведения, в результате которого нарушены права поручителя, например, если такой кредитор вовремя не предъявляет требование к должнику по основному обязательству (см., например, Определение Верховного Суда РФ от 8 сентября 2016 г. N 303-ЭС16-6738). 3.2. Обратимся теперь к ст. 313 ГК РФ, в соответствии с действующей редакцией которой третье лицо, исполнившее обязательство за должника, может не иметь какой-либо связи с последним (а потому не знать о пороках перешедшего к нему права требования). Во-первых, ст. 313 ГК РФ разделяет два случая исполнения третьим лицом обязанности за должника: с возложением (п. 1) <1> и без возложения (п. 2). Таким образом, на наш взгляд, вопрос об ответственности первоначального кредитора за недействительность уступленного права требования, перешедшего к исполнившему за должника третьему лицу, может возникнуть лишь во втором случае, когда такое третье лицо никак не связано с должником. <1> Возложение исполнения имеет договорную природу Однако здесь стоит подробнее остановиться на соответствующих положениях ст. 313 ГК РФ. Пунктом 2 ст. 313 ГК РФ установлено, что при отсутствии возложения исполнения обязательства на третье лицо кредитор обязан принять исполнение, предложенное за должника таким третьим лицом, в двух случаях: 1) должником допущена просрочка исполнения денежного обязательства; 2) такое третье лицо подвергается опасности утратить свое право на имущество должника вследствие обращения взыскания на это имущество <1>. <1> Подпункт 2 п. 2 ст. 313 ГК РФ содержит немного видоизмененное правило, установленное п. 2 ст. 313 Кодекса в прежней редакции, которое, впрочем, почти не имело практического применения, что дает основание предполагать то же и в отношении новой его редакции. Кроме того, следует отметить, что указанная норма в большинстве случаев полностью поглощается предыдущим подпунктом: опасность утратить свое право на имущество возникает, как правило, при просрочке должника. Подпункт 1 п. 2 указанной статьи следует признать крайне неудачным, так как в нем содержится ошибочное регулирование. По всей видимости, законодатель при написании данного правила исходил из следующего: если должник допустил просрочку, то кредитор в любом случае заинтересован принять исполнение от любого третьего лица. На первый взгляд логичное суждение порождает вопросы: по какой причине на кредитора возлагается обязанность принять исполнение и кто защищается путем введения данной обязанности? Схожая норма содержится в DCFR (ст. III.-2:107), однако с существенным добавлением: кредитор не вправе отказаться от исполнения, предложенного третьим лицом, в частности, если должник не исполнил обязанность или очевидно, что он не исполнит ее в установленный срок, а третье лицо имеет основанный на законе интерес в исполнении <1>. Очевидно, что в таком варианте во многом схожая с российской норма представляется совершенно в ином свете, где интересы всех сторон сбалансированы: установлен принцип невозможности вмешательства в правоотношение при отсутствии законного интереса со стороны третьего лица. При этом, законен ли тот или иной интерес, решает суд в каждом конкретном деле. Таким образом, мы видим, что указанное правило должно быть направлено: 1) на защиту законного интереса третьего лица при игнорировании интереса должника (так как он допустил просрочку исполнения) (третье лицо должно быть связано с должником) и 2) удовлетворение интереса кредитора, который хочет получить исполнение (в данном случае по меньшей мере странно привлекать к ответственности обязанного к принятию исполнения кредитора, имея в виду также то, что обсуждаемая статья ГК РФ направлена в большей степени на соблюдение интересов последнего, ведь для него в большинстве случаев не имеет значения, кто исполнит ему обязательство с точки зрения преследуемого им хозяйственного результата, а потому законодатель справедливо устанавливает обязанность принять исполнение от третьего лица). <1> Несмотря на предложенную в ходе реформирования ст. 313 ГК РФ ссылку на законный интерес третьего лица, действующее российское регулирование все же допускает возможность исполнения обязательства любым третьим лицом и при отсутствии у такового законного интереса при просрочке должника, что приводит к злоупотреблениям, в частности, в делах о банкротстве. Таким образом, на сегодняшний день практически любое третье лицо может перечислить кредитору сумму, составляющую основной долг должника, что, как установлено судебной практикой, фактически направлено на принудительный выкуп отдельных прав к должнику с целью получить контроль над ходом процедуры банкротства (так как кредитор являлся заявителем по делу) либо дополнительные голоса на собрании кредиторов, не неся дополнительных издержек на приобретение требований по финансовым санкциям (ст. 10 ГК РФ) <2> Вместе с тем при отсутствии такой обязанности со стороны кредитора не исключена была бы возможность ссылаться на принцип добросовестности, однако такой подход нельзя признать идеальным ввиду неопределенности указанного принципа. Во-вторых, исследователями отмечается, что в отношении подп. 1 п. 2 ст. 313 ГК РФ следует предусмотреть ограничение действия правил о суброгации для случаев, когда вторжение третьего лица имеет признаки недобросовестного поведения. Более того, в числе вызывающих сомнение правил, содержащихся в ст. 313 ГК РФ, называется следующее: исполнение третьим лицом обязательства должника в любом случае влечет переход права кредитора по данному обязательству к такому лицу в соответствии со ст. 387 Кодекса (п. 5 ст. 313 ГК РФ) <1>. <1> При этом речь идет не о кондикции, а о платеже с суброгацией, который является более сильным механизмом, позволяющим наиболее полно восстановить нарушенную имущественную сферу лица и воспринятым многими правопорядками. "Суброгационная конструкция строится на фикции о том, что при исполнении обязательство не прекратилось. Сказанное наиболее убедительно демонстрируется в примере, когда исполнившее третье лицо занимает место кредитора в порядке суброгации в силу ст. 313 ГК РФ. До исполнения у третьего лица вообще нет обязанности перед кредитором, исполняет оно именно обязательство должника, которое, по размышлениям Р.С. Бевзенко, должно прекратиться. Однако обязательство не прекращается, а третье лицо в определенных случаях занимает в нем место кредитора. Это происходит потому, что суброгация - это фикция". Следует отметить, что до реформы переход права осуществлялся только в случаях, предусмотренных п. 2 ст. 313 ГК РФ в прежней редакции, т.е. при отсутствии возложения. Представляется справедливым решение, при котором в указанном случае к третьему лицу, исполнившему обязательство за свой счет, но в интересах должника, переходят права кредитора по суброгации. Таким образом, действующее в нынешней редакции п. 5 ст. 313 ГК РФ правило требует ограничительного толкования (телеологической редукции) <1>. В качестве примеров, где в случаях "видимого" исполнения третьим лицом обязательства должника, переход права кредитора к такому лицу не требуется (и, соответственно, вопрос о привлечении прежнего кредитора к ответственности не может быть поставлен), могут быть названы: действия в чужом интересе без поручения <2>; плата за должника, в качестве дара <3>; третье лицо платит по просьбе должника, который обещает вернуть всю сумму через какое-то время <4>; переадресация исполнения <5>. Итак, переход прав кредитора к третьему лицу, исполнившему обязательство за должника, нужен только в том случае, когда мы не можем восстановить имущественную сферу третьего лица в отношениях с должником. <2> Третьим лицом в данном случае будет выступать gestor, что регулируется нормами о квазидоговорах. В данном случае переход права не требуется, так как это лишь неоправданно осложнит возникшие правоотношения. <3> В этом случае также неоправданным будет переход прав кредитора к дарителю по ст. 313 ГК РФ. <4> Иными словами, третье лицо фактически дает должнику деньги взаймы. Переход прав кредитора к третьему лицу и в этом случае не требуется . <5> "Заплати не мне, а моему кредитору". До реформы ст. 313 ГК РФ платеж в данном случае прекращал все возникшие обязательства по аналогии с делегацией, что представляется более удобным механизмом, не вызывающим множество сопутствующих сложностей. Резюмируя, отметим, что если некоторые положения ст. 390 ГК РФ, не связанные с ответственностью цедента, и могут применяться к случаям перехода прав требования по закону, то сама ответственность цедента может возникать лишь в случае возмездного отчуждения цедентом права требования цессионарию по договору (купля-продажа, мена,). На наш взгляд, исключить применение норм об ответственности цедента в случае перехода прав требования кредитора на основании закона возможно и в настоящее время, сославшись на п. 2 ст. 387 ГК РФ, согласно которому к указанным отношениям не применяются, в частности, положения ст. 390 Кодекса, если из существа отношений вытекает недопустимость такого применения. |