сигов Детская литература. Возникновение и развитие детской литературы в россии
 Скачать 82.42 Kb.
|
|
кидал- ты — неповзрослевшие взрослые, эгоцентричные, живущие только для себя и не желающие создавать семью, избегающие ответственности. Все эти явления становятся предметом изучения детских писателей, которые поднимают вышеперечисленные проблемы в своих произведениях и анализируют болезни роста подростка XXI в. Традиционно в детской литературе личность героя-ребенка раскрывается в двух плоскостях: «я и взрослые», «я и сверстники». Самые значимые взрослые для ребенка — это родители. Как же развивается тема отцов и детей в современной литературе для детей и юношества? [1] Лоргус А., Красникова О. Жизнь после свадьбы. Как построить семейное счастье?М., 2018. С. 197. [2] Там же. С. 198. [3] Лоргус А., Красникова О. Жизнь после свадьбы. Как построить семейное счастье?С. 202. [4] Там же. С. 203. [5] Бурмистрова Е., Бурмистров М. Современная семья : психология отношений. М.,2017. С. 92. [6] ЛоргусА., Красникова О. Жизнь после свадьбы. Как построить семейное счастье?С. 204. [7] Лоргус А., Красникова О. Жизнь после свадьбы. Как построить семейное счастье?С. 205. Тема отцов и детей в современной русской литературе для юношества Кризис семейных ценностей в XX в., нарушение традиционной семейной иерархии и легализация безответственности родителей по отношению к детям привели к огромному числу разводов, неполных семей. Если советская детская литература не акцентировала внимание на этой теме, то писатели XXI в. с известной долей мужества и такта прикасаются к болезненной проблеме, стараясь понять каждого участника конфликта: и родителей, и детей. Продолжая традиции русской литературы XIX—XX вв., современные писатели проводят художественное исследование темы детства и взаимодействия поколений. Часто обращается к проблеме развода родителей Тамара Михеева. Сопереживая главной героине повести «Янка», она точно передает состояние ребенка, чей отец ушел из семьи к матери Янкиной подруги: «Это жестоко, жестоко, жестоко! Нельзя с ней так поступать, ведь она живая, она чувствует, дышит, а они? Что они с ней сделали? Если бы они любили ее — хоть чуть-чуть!!! — они бы не развелись, жили бы вместе, сколько людей живет вместе, чтобы детей не травмировать, и ничего!» Так же ранит развод родителей и Карину, героиню рассказа «Если ты воздух» из сборника «Доплыть до грота». Но Михеева деликатно и бережно подводит читателя к мысли о необходимости понять взрослых и простить их, ведь жизнь — не черно-белая примитивная схема, а человек — создание сложное. Разглядывая фотографии родителей и их новых супругов, присланные из отпуска, Карина видит их радость и великодушно поднимается над своими обидами: «Мама с дядей Сашей <...> были такие красивые и счастливые, что Карина перестала злиться. Пусть. У нее все горы впереди... Потом написал и папа. И тоже прислал фотографии. Вика выглядела уставшей, но так смотрела на папу, что Карина как-то сразу поняла: он — ее воздух... И так хочется ей, наверное, хоть иногда, чтобы только вдвоем... “Я люблю вас”, — написала Карина в общем чате. И ничего добавлять не стала, пусть понимают, как хотят». Михеева не боится запутанных жизненных ситуаций и считает, что с детьми надо говорить честно, готовить их к тому, что жизнь сложнее и драматичнее, чем плоские, облегченные, искусственные схемы иных детских книг. В рассказе «Карманы, полные шишек» (сборник «Доплыть до грота») описана такая ситуация, о которой и взрослым читать тяжело, но это не повод, чтобы надевать розовые очки и делать вид, что такого в жизни не бывает. Мама Зои умерла от рака, папу она не знает, ее вырастила бабушка, которая выходит замуж за хорошего человека, в котором Зоя находит не только названого дедушку, но и настоящего друга. После внезапной смерти бабушки от инсульта ему не разрешают стать опекуном Зои, и он находит биологического отца девочки. У того давно другая семья, там тоже растет девочка, чуть помладше Зои. Отец берет Зою в свою семью. Сводная сестра Зои рассказывает: «Я слышала, как родители разговаривают на кухне. — И как только он тебя откопал? — сказала мама. — Я вообще-то не скрывался. — Но вы не были женаты! — Не были. Но Татьяна Васильевна меня знала. Мама долго молчала, потом спросила: — Ты знал про нее? Ты знал про Зою? — Да». Сложнейшая ситуация, конфликт разных интересов, но люди проявляют такую высоту духа и благородство, что ребенок, перенесший столько утрат, отогревается душой рядом с тактичными и мудрыми взрослыми. Надо отметить, что мир детей в произведениях Михеевой не изолирован от мира взрослых, юные и взрослые герои находятся в постоянном диалоге, и даже если этот диалог напряженный и острый, в пространстве произведений писательницы он в конце концов ведет к миру и взаимопониманию. Гуманистичность прозы Михеевой в том, что даже в драматичных обстоятельствах, традиционно осуждаемых общественным мнением, она дает слово всем участникам конфликта, ведь каждый человек имеет право на уважение его позиции. Юный читатель получает ненавязчивый урок терпения и понимания. И всегда в произведениях писательницы Михеевой есть «свет в конце тоннеля». Тема разлуки с отцом, детского стремления обрести утраченного родного отца, найти с ним общий язык привлекает пристальное внимание писателей 2000-х гг. Практически в каждом достойном внимания произведении для подростков начала XXI в. звучит эта тема: отец ушел из семьи (вариант: умер, находится в заключении), но юный герой все равно его ищет, ждет, пытается установить контакт. Лиза, героиня повести Юлии Кузнецовой «Где папа?», — изгой в классе. Застенчивая, молчаливая (одноклассники прозвали ее Немой), страдающая комплексом неполноценности из-за лишнего веса. А тут еще в семью пришло горе: отца, доброго, честного человека, детского писателя, посадили, обвинив в экономическом преступлении: коллеги вынудили его поставить подпись под важным финансовым документом и сделали ответственным за чужие махинации. Лиза очень привязана к отцу, понимающему, всегда поддерживающему. Она мучается от несправедливости приговора, скучает по папе, но ни в ком — ни в одноклассниках, ни в учителях — не находит понимания и поддержки. Автор выразительно передает переживания девочки, весь ужас оставленно- сти всеми в трудный момент жизни: «Все взяли и отвернулись от меня. Я видела кругом только толстые серые спины, через которые ни достучаться, ни прорваться, ни крикнуть так, чтобы услышали»[1]. Лиза пытается справиться с бедой самостоятельно, ведь помощи ей ждать неоткуда. Кстати, интуитивно использует прием, который советуют психологи: записывать мысли, словесно описывать чувства, нарушающие душевный покой. «Я все кругом заклеила листочками. Такими липкими, разноцветными, на которых можно писать. Вот розовый листочек: “Когда папы нет рядом... Это как идешь по улице в метель, а у тебя нет шапки, шарфа, варежек и даже карманов, чтобы спрятать руки, а снег больно, до слез, бьет тебя в лицо”. Вот желтый: “Когда папы нет рядом... То идешь по дороге вдоль шоссе, и каждую секунду хочется шагнуть туда, прямо в гущу машин, пролетающих со свистом”. Вот оранжевый: “Когда папы нет рядом... Во всем виновата мама. Потому что больше некому”. Иногда я срываю их, делаю самолетики и швыряю в окно. Мне немного легче. До следующего листочка»[2]. Но Лиза не только не сломалась, но сумела противостоять буллингу, которому подвергли ее одноклассники, стать опорой приятелю, такому же лузеру, и даже наладить товарищеские отношения с отрицательным лидером класса, который под ее влиянием совершает благородный поступок. А главное — ее вера в отца и торжество справедливости в финале вознаграждена: отцу смягчили приговор, он вышел из тюрьмы на поселение. Женя Щетинина, героиня повести Юлии Линде «Литеродура», тоже аутсайдер в своем классе: она, как дочь Героя России, учится (против своей воли) в престижной гимназии, куда ее определила мама. И так же, как в повести «Где папа?», при ней оскорбляют ее отца. Женя его никогда не видела: за два месяца до ее рождения он погиб в Чечне, спасая от взрыва террориста товарищей. Но память о нем дорога девочке, и она, молчаливая, застенчивая, вступается за погибшего отца, «невзирая на чины и лица», хотя ее обидчик — сын директора гимназии и крупного бизнесмена. «—...Меня твое ЕГЭ мало волнует: на крайняк поступлю на платное или вообще уеду в Англию: в разы больше перспектив, качество образования лучше, а тут что ловить? Лунтиков стрелять? Чтобы меня потом с курьером в виде пазла привозили? “Вам доставочка, сувенир «Груз 200», трупус обыкновенус, попробуй собрать” — вон у Щетининой спроси, как оно: ее папашу тоже в виде запчастей ей прислали, кажись. И смысл? Лучше заниматься бизнесом, чем войной. Что было потом, не могу объяснить. Наверное, проклятая внутренняя анестезия и апатия придушила во мне все разумные чувства. Или тупо психосрыв? Я подошла к Артему и спокойно сказала (да, вслух!): “Слушай, придурок, идиот, кретин! Разве можно не воевать с теми, кто устраивает теракты в метро и на автобусных остановках, кто взрывает дома, убивает заложников в школе, в театре, в самолете...” — Слушай, Щит, ты что-то дерзкая стала, запомни: я не езжу в метро, а возле дома и школы есть охрана, мне ровно, кого там взрывают, — это, в конце концов, естественный отбор: сильный жрет слабого — тема мне не близкая. Я веган. Тебя бомбит что ли на тему пазликов-200? Сочувствую. Вначале я его ударила по роже. Изо всех своих сил, кулаком треснула. Нет, не в воображении, а реально. Мне было безразлично, что будет потом, ведь я не я, от меня ничего не осталось. Вакуум. Потом уже плохо помню, чем и как этого придурка дубасила (его же айпадом по башке точно) и как вообще не прибила, нет, как не прибила, знаю: меня, канешн, оттащили, классуха влетела, подобно орлице... Удивительно, что Артем не пытался сопротивляться и не навалял мне в ответ. Почему мне не было страшно? Может, состояние аффекта? Сразу заметила, что глаз и нос Ветлину подбила шикарно, легкий сотряс он тоже получил бонусом, это выяснилось после посещения травмопункта. Потом мы с ним оба сидели в кабинете его мамаши-директрисы, к возвращению сына из травмопункта она успела вызвать полицию и позвонить супругу и моей маме...» Развязка этой истории напоминает сказочный хэппи-энд, но ведь именно торжества справедливости читатель ждет от детской книги. Затравленной Золушке-неудачнице должно наконец повезти. Появление в финале Deus ex machina в виде замначальника московского ОМОНа, боевого товарища Жениного отца, который «тоже там был, все видел и остался жив благодаря моему папе», — вполне логичный сюжетный ход, который не выглядит нарочитым, приклеенным. Кстати, у латинского выражения deus ex machina («бог из машины» — прием в античной драматургии, появление на сцене одного из богов, который разрешал все проблемы героев) есть русские аналоги: «рояль в кустах», «и тут из-за угла выезжают наши танки». У Линде получился парафраз этого выражения, одновременно трагикомический и волнующий (хотя автор заметила, что это просто совпадение, она ставила другую цель: высмеять штампы современной масс-культуры, сериалов, книжных боевиков и т. п.). «На парковку приехала черная машина с мигалкой и еще одна идентичная, но без мигалки. Ага, папаша Ветлин, вэлкам. Почти одновременно прирулила полицейская и внушительный черный броневи- чок-внедорожник (“хаммер”?). “Спасибо, Ветлин-папаша, хоть танк не подогнал. Меня ж только из танка застрелить можно”, — подумала я. Однако из загадочного броневичка вышла... моя мама! Опаньки. И какой-то полисмен. Дело приняло крутой поворот, мдя. Вся эта компания одновременно вошла в директорский кабинет. Оказалось, мама пригнала “волшебника в голубом вертолете” в виде замначальника московского ОМОНа Александра Тимофеева, я его, впрочем, пару раз видела в образе дядь-Саши». И когда Женя вкратце рассказывает о причине инцидента («Он назвал моего отца “грузом двести”, точнее, “пазликом двести деталей”. Достаточно? Можете меня отправлять в колонию строгого режима, переживу»), ее поддерживает и омоновец («— Я бы поступил так же, — вдруг сказал генерал дядя Саша»), и бизнесмен («— На ее месте я бы тебе тоже влепил. Отправляйся домой, — четко произнес Ветлин- папаша и обратился к полицейским: “Не вижу повода для разбирательства, претензий не имею”»). Юлия Линде избегает патетики, прикрываясь щитом самоиронии, но в финале героиня снимает вызывающе-дурашливую маску, и тон повествования становится сосредоточенно-серьезным: «Известный предприниматель Ветлин еще минут десять мирно беседовал о чем-то с генералом Тимофеевым, неведомо откуда появилась загадочная бутылка коньяка, оба выпили, забыв чокнуться... а может, так оно и было задумано». Картина мужского братства, независимого от социального уровня и статуса, единение перед лицом общей беды, какой была чеченская война, выглядит слегка литературно и в то же время убедительно. А заключительным мощным аккордом звучат стихи Жени, посвященные памяти отца. Пусть не было меня на той войне, Но неужели не имею права Рассказывать, раздумывать о ней, С ее свидетелями стать на равных? Я никогда не видела отца: Погиб в Аргуне. Не узнав, что дома Родится дочь. И что ему — мерцать Звездою золотой в ее ладони. Мне часто снились горы и река, Покрытые седым горячим пеплом, И выцветшие травы, и закат Похож навзрыд на взрыв — дрянное пекло! Осколки ржаво-красных кирпичей, Скелет давно разбитого завода И почему-то оклики грачей... А может, речь какого-то народа? Мне папа снится. Снится БТР И мокрый день, весенний? или зимний? «Зачем? — кричу я папе. — Там же смерть!» А он мне отвечает: «Там Россия». Женя отца никогда не видела, а Ксения, героиня повести Дарьи Доцук «Домик над обрывом», выросла в полной, счастливой семье. Но папа внезапно умирает, и девочка, чтобы преодолеть горе, придумывает себе друга — парнишку по имени Мальчик (в психологии это называется синдромом Карлсона). Это помогает ей не только спасти от депрессии маму, но и обрести мужество принять отцовскую смерть: «— Папа умер? Мама сжимает холодными пальцами мое плечо. Я чувствую, как она вся дрожит, как пугают ее эти слова. — Да, Ксенчик, нашего папы больше нет. — А как он умер? — У него остановилось сердце. Но ему не было больно, это произошло ночью, во сне. — Но почему? Он же не был старый. — Не старый... Но у него были проблемы со здоровьем, о которых он не знал. Понимаешь, из-за работы и командировок он никак не мог сходить к врачу. Мамин голос дает трещину. Она кладет щеку мне на макушку и всхлипывает. Больше я ничего не спрашиваю»[3]. С этого момента начинается выход матери из тяжелой депрессии: вместе с дочерью они рассматривают папины фотографии (до этого всякое напоминание о нем вызывало боль), вспоминают семейное счастливое прошлое. Принятие свершившегося выводит юную героиню на новую ступень взросления и духовного роста, она приближается к пониманию того, что смерти нет, что дорогие люди не уходят навсегда. «Я знаю, что папы нигде нет, но мне кажется, будто он везде: на кончике самого высокого ледника и прямо тут, у меня за пазухой. Не далеко и не близко. Близко и далеко»[4]. Так детская повесть подводит читателя к философии бытия и к размышлениям о бессмертии человеческой души. Душевная связь с отцом не теряется, даже если ребенок никогда отца не видел, обижен на него и уверен, что ненавидит отца за то, что он бросил их с мамой, как в трилогии Евгения Рудашевского «Город Солнца». И тогда герой, стремясь найти отца, подвергает свою жизнь смертельным опасностям, потому что голос крови сильнее физической боли и страха смерти. Принятие родителей такими, какие они есть, — это свидетельство взросления. Эта тема все чаще становится ведущей в произведениях современных детских писателей. Так, тринадцатилетняя Анюта, героиня повести Татьяны Сергеевой «Вольные упражнения», талантливая гимнастка, чемпионка Европы, член юношеской сборной России, отказывается от спортивной карьеры ради спасения матери-алкоголички: прекращает подготовку к олимпиаде и увозит мать в деревню, чтобы изолировать ее от друзей-алкоголиков. Тема пьющих родителей в советской детской литературе не приветствовалась. И если Крапивин поднимал эту проблему в романе «Журавленок и молнии» (пьющая мать у Валерика, не гнушающийся выпивкой отец-художник у Иришки), то это было скорее исключением, чем правилом: цензурные соображения предписывали не обращаться к явлениям, дискредитирующим советскую семью. И Крапивину в 1980-е гг., и писателям XXI в. важно показать преданность детей даже таким родителям — слабым, страдающим алкогольной зависимостью, и в этом нравственная сила детской литературы. «Я никогда не брошу свою маму, потому что она самая добрая и самая хорошая... Да, она пьет, но все говорят, что это — болезнь... Но если это болезнь, почему же ее никто не может вылечить?... Если водка приносит столько несчастья и горя, то зачем ее продают?» Родители могут быть совсем неидеальными воспитателями своих детей, пренебрегать своими обязанностями по отношению к ним, не обеспечивать элементарных жизненных потребностей в обеспечении едой, безопасностью, лечением. Мать одного из героев повести Кузнецовой «Где папа?», Татьяна, озабочена устройством личной жизни и осуществлением своей мечты выйти замуж за итальянца. Поэтому она перекладывает заботы о двухлетней дочери на плечи сына и его одноклассницы. Но даже такая — эгоистичная, безответственная — она дорога своим детям, которые оказываются намного великодушнее и серьезнее, чем их легкомысленная мамаша. В большинстве произведений для подростков, посвященных отношениям отцов и детей, конфликт строится на уходе отца из семьи. В повести Татьяны Меныциковой «Мой отец зажигал звезды» этот конфликт обретает новое, неожиданное звучание: отец |