Интеллектуальное право. Тема 6.1. Занятие 1 Концепции права интеллектуальной собственности
 Скачать 57.8 Kb.
|
|
Соотношение понятий «интеллектуальная собственность», «исключительные права», «интеллектуальные права». К разряду спорных вопросов можно отнести такие основополагающие понятия в данной сфере правового регулирования, как "интеллектуальная собственность", "исключительные права", "интеллектуальные права". Последнее из этих понятий впервые закреплено в российском гражданском законодательстве. Термин "интеллектуальная собственность" использован дважды в единственной статье 1225 ГК РФ ("Охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации"). В пункте 1 указанной статьи приведен закрытый (исчерпывающий) перечень результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств индивидуализации юридических лиц, товаров, работ, услуг и предприятий, которым предоставляется правовая охрана (интеллектуальной собственности). интеллектуальная собственность, как это следует из международного договора, участницей которого является Россия (Конвенция, учреждающая Всемирную организацию интеллектуальной собственности 1967 г., далее - Конвенция, учреждающая ВОИС), - это права на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации, а не сами эти результаты и средства. Так, согласно статье 2 (VIII) Конвенции, учреждающей ВОИС, интеллектуальная собственность включает права, относящиеся к литературным, художественным и научным произведениям, изобретениям, промышленным образцам, товарным знакам, а также все другие права, относящиеся к интеллектуальной деятельности в производственной, научной, литературной и художественной областях. Как уже отмечалось, в новой редакции статьи 128 ГК РФ интеллектуальная собственность ошибочно отождествлена с результатами интеллектуальной деятельности и средствами индивидуализации. Кроме указанного выше, статья 128 имеет и другие изъяны. Так, в ней упомянуты только охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальная собственность) без указания исключительных прав на такие результаты и средства, как это было в прежней редакции статьи. Справедливости ради следует признать, что и прежняя редакция статьи 128 не была безупречной. Так, в ней не указывались совместно с результатами интеллектуальной деятельности приравненные к ним средства индивидуализации. Кроме того, прежняя формулировка статьи допускала, учитывая вводные слова "в том числе", толкование, в соответствии с которым исключительные права входили составной частью в понятие "результаты интеллектуальной деятельности". Ошибочно исключив из числа объектов гражданских прав исключительные права, законодатель создал довольно шаткую правовую конструкцию, допускающую оборотоспособность элементов, не считающихся объектами гражданских прав. Иными словами, признаются безобъектные гражданские правоотношения. Более грамотным решением было бы указание исключительных прав наряду с результатами интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации в перечне объектов гражданских прав с исключением из оборота гражданских прав результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации. Такой подход отвечает особенностям объектов интеллектуальной собственности, их нематериальной природе, когда правовая охрана предоставляется результатам интеллектуальной деятельности и средствам индивидуализации, а предметом передачи могут быть только исключительные права на такие результаты и средства. Чтобы как-то свести концы с концами, законодатель дополнил статью 129 Кодекса пунктом 4: результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (ст. 1225) не могут отчуждаться или иными способами переходить от одного лица к другому. Однако права на такие результаты и средства, а также материальные носители, в которых выражены соответствующие результаты или средства, могут отчуждаться или иными способами переходить от одного лица к другому в случаях и в порядке, установленных настоящим Кодексом. Исключив из Гражданского кодекса РФ статью 138, где отождествлялись исключительные права и интеллектуальная собственность, что также являлось ошибкой (но все же менее грубой), приведшей к эклектическому совмещению двух патентно-правовых теорий (проприетарной и исключительных прав), законодатель принял еще более ущербную норму, в результате чего отождествлены и вовсе несовместимые категории (права и объекты, охраняемые правом). В связи с вышеизложенным целесообразно рассмотреть генезис патентно-правовых теорий (в основном проприетарной и исключительных прав), лежащих в основе правовой охраны результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств индивидуализации в Российской Федерации. В настоящее время господствующей является точка зрения, согласно которой исключительное (нематериальное) право автора (изобретателя) - это субъективное гражданское право, имеющее абсолютный характер и имущественную природу. Исключительность проявляется как в персонификации права с его обладателем, так и в том, что обладателю права противопоставляется любое лицо. В основе исключительного права лежит легальная монополия, правомерная с точки зрения антимонопольного законодательства, подтверждаемая государством, как правило, путем выдачи соответствующего охранного документа. При реализации позитивной функции легальной монополии используются некоторые элементы правовой конструкции права собственности, особенно в части правомочия по распоряжению охраняемыми объектами. Абсолютный характер исключительного (нематериального) права предопределяет его негативную функцию, т.е. правомочие по запрету третьим лицам несанкционированного использования охраняемых объектов. Перед законодателем стояла трудная задача увязать конституционное требование (часть 1 ст. 44 Конституции РФ) о том, что интеллектуальная собственность охраняется законом, с концепцией исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации, имеющей определяющее значение для части четвертой ГК РФ. Для этой цели законодатель включил в статью 1225 пункт 2, дословно повторяющий упомянутое выше положение Конституции РФ, что в принципе выглядит как ненужное дублирование. Термин "интеллектуальная собственность" присутствует также в статье 71 Конституции РФ, посвященной предметам ведения и полномочиям, принадлежащим исключительно Российской Федерации. Термин "исключительное право" появился в России задолго до термина "интеллектуальная собственность". Можно утверждать, что термин "исключительное право" применялся в России на протяжении всех этапов ее развития (дореволюционный, советский, пореформенный) как в доктрине, так и в законодательстве. Затем в течение ряда лет термины "исключительное право" и "интеллектуальная собственность" мирно сосуществовали, т.е. применялись параллельно в российском законодательстве, иногда даже в качестве синонимов. Принятие части четвертой ГК РФ знаменует собой вытеснение термина "интеллектуальная собственность" из российского законодательства. Указанный термин оставлен в статье 1225 как вынужденная мера, поскольку законодатель не рискнул напрямую нарушать конституционные положения. В законодательных актах Российской Федерации сохранилось также положение, согласно которому исключительные права отождествляются с интеллектуальной собственностью, и это в условиях признания утратившей силу статьи 138 ГК РФ, где такое отождествление было сформулировано. Причем такое отождествление можно отметить не где-нибудь, а в самом Гражданском кодексе РФ (п. 4 ст. 769). Условия договоров на выполнение научно-исследовательских работ, опытно-конструкторских и технологических работ должны соответствовать законам и иным правовым актам об исключительных правах (интеллектуальной собственности). Положение об исключительных правах (интеллектуальной собственности) присутствует также и в других законодательных актах, в том числе в Федеральных законах от 17 декабря 1997 г. N 149-ФЗ "О семеноводстве" (ст. 21), от 19 июля 1998 г. N 114-ФЗ "О военно-техническом сотрудничестве Российской Федерации с иностранными государствами" (ст. 1), от 9 июля 1999 г. N 160-ФЗ "Об иностранных инвестициях" (ст. 2), от 18 июля 1999 г. N 183-ФЗ "Об экспортном контроле" (ст. 1). Сказанное выше свидетельствует о крайней небрежности законодателя, его необоснованной поспешности (без должного обсуждения с патентной общественностью) в принятии как части четвертой ГК РФ, так и Вводного закона. Положение об исключительных правах (интеллектуальной собственности) присутствует также и в других законодательных актах, в том числе в Федеральных законах от 17 декабря 1997 г. N 149-ФЗ "О семеноводстве" (ст. 21), от 19 июля 1998 г. N 114-ФЗ "О военно-техническом сотрудничестве Российской Федерации с иностранными государствами" (ст. 1), от 9 июля 1999 г. N 160-ФЗ "Об иностранных инвестициях" (ст. 2), от 18 июля 1999 г. N 183-ФЗ "Об экспортном контроле" (ст. 1). Сказанное выше свидетельствует о крайней небрежности законодателя, его необоснованной поспешности (без должного обсуждения с патентной общественностью) в принятии как части четвертой ГК РФ, так и Вводного закона. Положение об исключительных правах (интеллектуальной собственности) присутствует также и в других законодательных актах, в том числе в Федеральных законах от 17 декабря 1997 г. N 149-ФЗ "О семеноводстве" (ст. 21), от 19 июля 1998 г. N 114-ФЗ "О военно-техническом сотрудничестве Российской Федерации с иностранными государствами" (ст. 1), от 9 июля 1999 г. N 160-ФЗ "Об иностранных инвестициях" (ст. 2), от 18 июля 1999 г. N 183-ФЗ "Об экспортном контроле" (ст. 1). Сказанное выше свидетельствует о крайней небрежности законодателя, его необоснованной поспешности (без должного обсуждения с патентной общественностью) в принятии как части четвертой ГК РФ, так и Вводного закона. Термин "интеллектуальные права", по замыслу законодателя, призван также заменить термин "интеллектуальная собственность" в случаях, когда последний использовался как категория права. Так, в пункте 1 ст. 2 ГК РФ, где закреплен перечень отношений, регулируемых гражданским законодательством, статьей 17 Вводного закона термин "интеллектуальная собственность", которая прежде отождествлялась с исключительными правами, заменен термином "интеллектуальные права". Таким образом, в теоретическом плане часть четвертая ГК РФ основана на эклектически собранных отрывках из различных теорий авторского и патентного права, что объективно отражает состояние научной мысли в нашей стране в сфере правовой охраны результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации. Право собственности и исключительное (абсолютные и исключительные права). Система правового регулирования, существующая в обществе, в значительной мере определяется структурой складывающихся имущественных отношений и базирующейся на ней системе имущественных прав. В связи с этим нужно особенно осторожно подходить к изменениям системы имущественных прав, так как они способны повлиять на правовое регулирование в целом. В то же время эта структура не может оставаться неизменной и в силу своей важной роли должна быть адекватной складывающимся общественным отношениям. Развитие цифрового общества ставит важную задачу определения того, в какой мере сложившееся на данный момент разделение права собственности и исключительного права отвечает новому характеру отношений, возникающих в информационном обществе. Эти изменения, в свою очередь, порождают новые проблемы и опасности, которые должны быть учтены при развитии правового регулирования в гражданско-правовой сфере. Использование модели права собственности для регулирования отношений в сфере создания результатов творчества имело серьезные обоснования. Изначально право владения, а затем развившееся на его основе право собственности рассматривались как право, которое занимает центральное место[1] и на базе которого существуют уже все остальные права, имеющие имущественный характер. В условиях Нового времени именно собственность начинает восприниматься как право, непосредственно вытекающее из основного закона природы, право, обеспечивающее само существование общества. Так, Дж. Локк заявлял: "…закон природы служит величайшей опорой для частной собственности каждого: не соблюдая его, никто не может владеть своим имуществом и заботиться о своей выгоде. Поэтому для каждого, кто способен правильно судить о человеческом роде и людских нравах, будет бесспорным: ничто в такой мере не обеспечивает безопасность и неприкосновенность имущества людей, как соблюдение закона природы"[2]. При этом именно право собственности, по его мнению, несомненно связано со свободой личности: "…человек, будучи господином над самим собой и владельцем своей собственной личности, ее действий и ее труда, в качестве такового заключал в себе самом великую основу собственности"[3]. Активное коммерческое использование результатов интеллектуальной деятельности потребовало формирования инструмента, позволяющего обеспечить охрану в первую очередь имущественных интересов лица. Вполне естественно, что для этого использовалась конструкция права собственности. Кроме того, на первоначальном этапе это было обусловлено и конкретными историческими причинами (например, в Великобритании — борьбой с фактической монополией группы лондонских издателей Stationers Company, во Франции — влиянием Великой французской революции, в Германии — развитием философских концепций Канта и Гегеля и т.д.). Классическое понимание права собственности базируется на восприятии его как наиболее абсолютного права, предоставляющего правообладателю максимально возможный контроль над объектом[4]. При формировании конструкции права на результаты интеллектуальной деятельности ставилась цель добиться того же. Таким образом, суть данного права заключалась не столько в наборе конкретных правомочий, сколько в обеспечении функции установления контроля за объектом (которая уже могла осуществляться разными способами). Как отмечал В.А. Дозорцев, "исключительное право выполняет в отношении нематериальных объектов ту же функцию, что и право собственности в отношении материальных"[5]. Очевидно, что на ранней стадии развития законодательства об интеллектуальной собственности такая оторванность от конкретного наполнения в совокупности с обеспечением важнейшей для интеллектуальной собственности функции не могла не привлечь внимание, поскольку позволяла без существенных изменений механизма правового регулирования охватить новые отношения, просто признав соответствующие права разновидностью прав собственности. Однако достаточно быстро выяснилось, что наряду с общими чертами между правом собственности и правом интеллектуальной собственности присутствуют и значительные сущностные различия, требующие учета законодателем. Прежде всего они обусловлены особенностями объекта. В силу своей нематериальной природы объект исключительного права не обеспечивает возможности физического контроля за ним. Между тем без такого контроля невозможно не только полноценное использование объекта, но и его оборот, а также защита прав. В результате для обеспечения существования исключительного права необходимо формирование не фактической, а юридической монополии, основанной не на физическом контроле за объектом, а лишь на запрете, установленном в законе. Отсюда следует, что отсутствуют препятствия для параллельного использования одного и того же объекта, причем такие действия с объектом не будут негативно сказываться на его качественных характеристиках. При этом такое параллельное использование может осуществляться в географически различных местах, без какого-то ущерба для объекта. Это, в свою очередь, влечет важные следствия для определения правового режима. Так, ряд существующих способов приобретения права собственности оказываются неприменимыми к интеллектуальной собственности — например, оккупация, приобретение в силу приобретательной давности. То же самое касается и прекращения права: исключительное право не прекращается в силу уничтожения вещи, ее бесхозяйного содержания, реквизиции и конфискации. Говоря о содержании исключительного права, нужно отметить и неприменимость традиционных правомочий собственника. Действительно, в силу нематериального характера объекта владение им невозможно (его отсутствие компенсируется установленным в законе запретом использования объекта). Правомочие распоряжения тоже не может входить в состав исключительного права, поскольку распоряжение объектом (как в сфере права собственности) здесь не происходит, а значит, правомочие распоряжения должно лежать за пределами исключительного права, поскольку распоряжаться можно чем-то иным, а не самим собой. Следовательно, к исключительному праву может относиться только правомочие пользования (которое в сфере интеллектуальной собственности преобразуется в использование, так как речь идет не просто об извлечении полезных свойств из объекта, а о его активном применении при создании новых объектов, доведении до других людей и т.д.). Наконец, общественная направленность действия исключительного права кардинально отличается от направленности действия права собственности. Как отмечалось в литературе, классическое право собственности можно представить как движение вещи к человеку, в то время как объекты интеллектуальных прав имеют совершенно другую природу: объект движется от человека во внешнюю среду[6], соответственно, классическое вещное право и интеллектуальное право имеют разные векторы. Вещное право направлено на присвоение объекта, интеллектуальное — на выпуск объекта в свет, его распространение[7]. Важным следствием разнонаправленности этих двух векторов является то, что в интеллектуальном правоотношении интересы третьих лиц, пользователей играют значительно более важную роль, чем в вещном[8]. Это обусловлено множественностью целей авторского права, среди которых одной из важнейших является стимулирование творческой активности членов общества, включая обеспечение свободы выражения. В итоге существование авторского права морально обосновано именно тем, что оно стимулирует общественный прогресс. Как в большинстве европейских стран, так и в США публично декларируется, что свобода выражения является ценностью, интегрированной в существующую систему регулирования[9], иначе говоря, выступает в качестве базового принципа регулирования в сфере авторского права. Ясно, что право собственности в своем классическом варианте неспособно в полной мере обеспечить достижение указанной цели, а значит, сведение интеллектуальных прав к праву собственности является контрпродуктивным. Рассматривая вопрос об отношении к исключительному праву как наиболее широкому, следует иметь также в виду, что ограниченность права всегда зависит от важности объекта для общества. В этом отношении представляет интерес известная концепция трагедии антиобщин, развитая М. Геллером[10] в противовес концепции трагедии общин. Трагедия общин в целом заключается в чрезмерном использовании объектов, находящихся в общем использовании; однако при закреплении их в частном использовании (например, за счет права собственности) возникает недостаточное использование объекта (трагедия антиобщин). В результате общество вынуждено колебаться между двумя негативными последствиями, выбирая, что для него важнее в данный момент. В случае когда общество заинтересовано в активном использовании ресурса (а еще более — когда его использование необходимо для обеспечения поступательного развития общества), устанавливаются ограничения абсолютного права, и чем важнее соответствующее право, тем заметнее ограничения[11]. Для общества чрезвычайно важно наличие доступа к соответствующим объектам, свободное движение информации и наличие свободы использования такого объекта в определенных ситуациях. Это означает, что в некоторых случаях исключительное право должно быть ограничено в силу особой важности объекта для общества и не может рассматриваться как полностью абсолютное право, исключающее всех остальных лиц. Иными словами, система правового регулирования не исключает других лиц (как в случае с правом собственности), а прямо встраивает их в конструкцию права на результат интеллектуальной деятельности. Случаи свободного использования результатов интеллектуальной деятельности являются не какими-то чрезвычайными исключениями, а конструктивной чертой исключительного права. Недооценка этого обстоятельства, возникающая в силу чрезмерной "проприетизации" интеллектуальной собственности, может приводить к значительным перекосам в отношениях правообладателей и пользователей, фактической утрате пользователями их имущественных прав. Но это уже другая тема. Наконец, иначе строится и модель распоряжения — ведь в сфере интеллектуальной собственности оно осуществляется не в отношении объектов, а прав на объекты. Таким образом, различия между правом собственности и исключительным правом настолько существенны, что говорить о каком-то общем праве, пусть и в разных вариантах, будет неправильно, ведь эти различия сводятся не просто к особенностям права, но к базовым идеям, на которых построены эти права, и притом ничуть не исчезают в информационном обществе. Более того, в информационном обществе существенно расширяется сфера использования нематериальных объектов, а вместе с тем возрастает и роль права, ориентированного на особенности этих объектов. Что же сближает эти права? По сути, лишь абсолютный характер — характеристика очень важная, но не единственная. Соответственно, различать столь различные права очень важно. Необходимость разграничения между исключительным правом и правом оперативного управления как разновидности вещных прав, исключения возможности смешения двух правовых режимов была отмечена в Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации[12]. Как отмечалось в литературе, "примитивное представление о полной аналогии этого права праву собственности на вещи или даже о простом параллелизме этих прав как двух равных подразделений единого понятия и института — права собственности, по-видимому, никогда не было господствующим ни в законодательстве, ни в доктрине, ни в общественном мнении"[13]. Как следствие, регулирование интеллектуальной собственности после некоторых колебаний стало развиваться обособленно от регулирования права собственности, несмотря на многочисленные теоретические попытки сформировать в праве единый правовой механизм. В XX в. развитие этих двух правовых институтов шло преимущественно независимо. Это привело к тому, что механизмы правового регулирования в сфере интеллектуальной собственности стали достаточно сильно отличаться от привычных механизмов права собственности. В конце XX в. в доктрине идея трактовки интеллектуальной собственности как разновидности традиционной собственности вновь получила определенное распространение[14]. Общие причины этого были те же, что и при появлении авторского права, только теперь уже речь шла о принципиально новом этапе его развития — этапе возникновения цифровых форм использования произведения, а также резкого увеличения оборота различного рода информационных объектов. И вновь возникло желание подвести новые формы отношений под привычный институт, но применительно к информационной среде такой подход становится еще более опасным, поскольку он способен создать препятствия для нормального развития общества: "…информационное общество очевидно приняло в качестве базового основания владение знаниями. Собственность с необходимостью приводит к приватизации идей и их выражений и делает их недоступными другим лицам. Высшие учебные заведения и их подразделения, которые традиционно выполняли публичные функции в отношении создания и распространения знаний, а также подготовку граждан для участия в общественной жизни, могут владеть идеями, извлекать прибыль из этих идей и, что более важно, предотвращать общественный доступ к этим идеям, что ставит под вопрос публичные функции, которые они выполняют, и роль, которую они играют в демократическом обществе"[15]. Некритичный перенос традиционного восприятия объектов имущественных прав на объекты исключительных прав приводит к принятию ошибочных решений даже на уровне Верховного Суда РФ, что мы видим на примере рассмотрения роли хранения как особого правомочия обладателя исключительных прав (суд рассматривал хранение как действие, требующее самостоятельного разрешения правообладателя, в то время как в сфере исключительных прав хранение не может быть отделено от иных способов использования результата интеллектуальной деятельности и, соответственно, охватывается разрешением, данным в отношении этих способов использования[16]). Тем не менее необходимо отметить, что сближению двух указанных прав содействуют определенные объективные причины. Назовем среди них, в частности: — социализацию права собственности, которое уже не воспринимается как предоставленный правообладателю инструмент абсолютного контроля за объектом; важное место стали занимать идеи социальной функции права собственности. В результате среди современных экономистов получила определенное распространение идея об отмирании традиционной концепции собственности[17]. Как отмечает У. Маттеи, "несмотря на презюмируемое современной развитой рыночной экономикой пребывание благ в частной собственности, последнее обусловлено серьезной социальной ответственностью. Всякого частного собственника того или иного блага следует рассматривать как лицо, которое, удовлетворяя свой частный интерес, одновременно способствует реализации интересов всего общества. Надлежащими считаются те институты, которые способны направить эгоизм индивидов в общественно полезное русло"[18]; — глобализацию использования интеллектуальной собственности в современном обществе, что требует обеспечения унификации законодательства в этой сфере на мировом уровне; — фактическое ослабление контроля правообладателя за использованием интеллектуальной собственности в информационно-телекоммуникационных сетях с одновременным распространением своего правового контроля на использование материальных объектов, содержащих интеллектуальную собственность; на втором уровне это приводит к ослаблению прав пользователей таких объектов; — появление новых объектов, находящихся на стыке традиционной и интеллектуальной собственности. Право собственности сейчас находится на очередном этапе эволюции. Доктрина ищет новые пути развития, в том числе и в направлении распространения права собственности на нематериальные объекты, что не всегда оправданно[19]. Но можно говорить и об обратном влиянии: право собственности подвергается многочисленным ограничениям, ослабляется, приобретает новые черты сходства с исключительным правом, а в определенных аспектах становится слабее его. Однако, несмотря на сближение этих правовых режимов, разница между ними существует, и обусловлена она не вкусовыми предпочтениями теоретиков, а объективными причинами, часть из которых была отмечена выше. Эти объективные обстоятельства не устраняют различия, а лишь корректируют их, позволяя выстраивать единую систему имущественных прав. Различение двух прав означает необходимость учитывать возможность конфликта между этими правами и предусматривать механизмы его разрешения. Сочетание отмеченного выше функционального совпадения двух рассматриваемых прав с разнонаправленностью векторов вещного и интеллектуального правоотношения с неизбежностью приводит к конфликту двух прав в случае принадлежности исключительного права на произведение и вещного права на носитель произведения разным лицам. Законодатель предусматривает определенные инструменты для разрешения таких конфликтов, но в силу многообразия возможных ситуаций не все из них охвачены правовым регулированием. |