ИРЛЯ_билеты (3). 1. Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы
 Скачать 253.83 Kb.
|
|
24. Н.М. Карамзин. Принципы преобразования литературного языка. Преобразования в синтаксисе художественного повествования. Сущность стилистической теории Карамзина определяется 2 задачами: 1. писать как говорят 2. говорить как пишут Требования Карамзина к новому слогу: 1. лит. яз. должен быть единым и общим для книжной и разговорной речи. Нормой лит. яз. должна быть разговорная речь светского общества. 2. нормы лит. яз. должны быть независимы от жанра (полемика с Ломоносовым). 3. в новом слоге должны органически сочетаться национально русские и общеевропейские формы слов и выражения. 4. Отсутствие в новом слоге архаических элементов книжно-славянской традиции. 5. По эстетическим качествам новый слог должен отвечать вкусу образованного светского человека (должен быть гладким, изящным и музыкальным). Карамзин заменяет жанровый критерий, выдвинутый Ломоносовым, на критерий вкуса высшего общества. Сам Карамзин расширил рамки «нового слога», создавая свою «Историю государства Российского». При помощи архаических элементов здесь передан колорит эпохи. Стремление Карамзина к сближению письменной и разговорной речи, к выработке норм лит.яз. было прогрессивным, но не получило своего осуществления из-за пуризма (пуризм – стремление очистить язык от каких-либо элементов) по отношению к простонародной речи. Карамзин стремился очистить язык от простонародных, грубых элементов. Самым важным явл. то, что Карамзин близко подошел к определению понятия «литературный язык». Писатели должны активно участвовать в формировании норм лит. языка, но само понимание этого языка было субъективным, сословным. Взгляды Карамзина оказали сильное воздействие на развитее РЛЯ. Это проявляется в отходе от системы 3 стилей, в очищении ЛЯ от архаических элементов. Старославянизмы в тв-ве Карамзина и его последователей были стилистически преобразованы из средств высокого стиля в средства поэтической речи. Заслуга Карамзина в том, что он разработал синтаксический строй ЛЯ., связанный со стремлением лит.яз. приблизиться к разговорному. В противоположность сложным конструкциям книжно-слав. языка Карамзин строит простые предложения. Именно Карамзин устанавливает строгий порядок слов в предл. (подлежащее, сказуемое, второстеп. члены предл.). Карамзин много сделал для обогащения лексики русского языка. Он придумал много новых слов: промышленность, общественность, будущность, влюбчивость, человечный, общеполезный, занимательный, развитие, впечатление и др. Карамзин ввел и много заимствований: будуар, эгоист, круиз, карикатура, мост, тротуар, терраса, авансцена; новые фразеологизмы (тоже кальки с франц.): убить время, видеть в черном свете, оказаться не в своей тарелке. Карамзин разрабатывает сложные и узорные, но легко обозримые формы синтаксических фигур в пределах периода. Строй крупных синтаксических объединений в языке Карамзина основан на принципе сцепления однородных (односоюзных и бессоюзных) предложений. Фраза сжималась, укорачивалась. Сокращение союзов возмещалось многообразием экспрессии, игрой живых интонаций. Почти полностью сохранились лишь союзы сочинительные, из которых чаще всего употреблялись и, или, а и но, очень редко – ибо. Из подчинительных союзов остались лишь: что, чтобы, когда, как, пока или покамест, между тем как, едва, лишь, потому что, затем что, для того что, есть ли (=если), (очень редко – ежели) и формы относительного связывания ( который, кой, где и т.п.). Устранение устарелых союзов (вроде: поелику, понеже, зане, дабы и т.п.) придавало новому слову элегантную простоту. Длинные включения предложений – одного в другое – запрещались. Формы сочинения получили перевес над формами подчинения. Возросло смысловое разнообразие бессоюзных сочетаний. Укреплялся прием неожиданных и остроумных присоединений. Сокращение количества союзов, обладавших правами литературного гражданства, вело к усложнению функций правоспособных союзов, в которых развивались тонкие экспрессивные оттенки значений. Отрыв от старой книжной традиции был осуществлен. Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу, он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи. 25. Словари и грамматики XVII в. В конце XVI — начале XVII века появляются первые печатные грамматики церковнославянского языка, которые преследуют цель осмыслить грамматический строй языка и утвердить определенные и единые грамматические нормы. Как это стало известно в последнее время, Иван Федоров напечатал во Львове в 1574 году свой Букварь (единственный экземпляр хранится в Париже). Вслед за ним в 1586 году в Вильне вышла «Кграматыка славеньска языка». Вскоре там же выходит грамматика Лаврентия Зизания A596 г.), к которой приложен словарь. В 1619 году в Евю вышла грамматика Мелетия Смотрицкого, поставившая задачей нормировать церковно-славянский язык. Последняя грамматика, несколько переделанная и дополненная вставкой грамматических рассуждений, была издана без имени автора в 1648 году в Москве под заглавием: «Грамматики словенския правильное синтагма». В послесловии этого издания было указано назначение книги: «Яже въ счинениихъ въскор^ изъобличитъ исполнить, паче же писати и читати добрЪ научить». «Грамматика делится на четыре части: орфографию, этимологию, синтаксис и просодию (стихосложение). Частей речи восемь: имя, местоимение, глагол, причастие, предлог, союз, наречие, различие (т. е, член иже, яжеу еже). Имена делятся на собственные и нарицательные, а последние на существительные, собирательные и прилагательные. Падежей семь: именительный, родительный, дательный, винительный, звательный, творительный и сказательный. В глаголе различаются шесть наклонений: изъявительное, повелительное, молительное, сослагательное, подчинительное и неопределенное — и шесть времен: настоящее; четыре прошедших времен: а) прошедшее (т. е. имперфект): б1яхъ, являхъ; б) мимошедшее (нестяженный имперфект с значением давнопрошедшего времени): б1яахъ, являахъ; в) преходящее (т. е. аорист): бихъ, явихъ\ г) непредельное (т. е. аорист от основы с приставкой): убихъ, прочтохъ; в преходящем времени (т. е. аористе) разграничены 2-е и 3-е лицо ед. числа: для 2-го лица взят перфект: билъ ecu, а для 3-го числа сохранен аорист: би; будущее время: убию». В грамматике Мелетия Смотрицкого была сделана попытка установить и видовые различия глаголов. Он выделяет следующие виды: первообразный (чту, стою), начинательный (каменею, трезвею) и учащательный (бегаю, читаю). Однако из-за некритического следования греческим грамматикам Смотрицкому не удалось успешно разобраться в видах и во временах славянского глагола. По признанию Ломоносова, первые книги, прочитанные им, были грамматика Смотрицкого и арифметика Магницкого. Это свидетельство показательно в том отношении, что грамматика Смотрицкого была популярна, что она являлась руководством, которым изучая язык, пользовались, довольно долго. Роль же грамматик Зизания и Смотрицкого в нормализации средств русского литературного языка была незначительной. сновной недостаток этих грамматик заключался в том, что они ориентировались преимущественно на устаревший язык церковной письменности и не учитывали тех больших изменений, которые произошли в морфологической системе, а также то новое, что появлялось в XVII веке. В этом можно убедиться, познакомившись с разнообразием книжных и разговорно-просторечных грамматических форм и категорий, которые отражались в письменности того времени. Отсутствие единых грамматических норм литературного языка в XVII веке обнаруживалось как в официальных документах того времени, так и в частных письмах, в которых с наибольшей полнотой отражались изменения, происходившие, например, в морфологической системе разговорного языка. В подтверждение этого укажем на некоторые случаи употребления параллельных форм в письмах царя Алексея Михайловича и его приближенных, а также в отпечатанном в 1649 году Уложении, т. е. своде законов, язык которого исследовал проф. П. Я. Черных. Пестрота и неупорядоченность грамматических норм обнаруживается, например, в употреблении местоимений язъ и я. В письмах Алексея Михайловича и его приближенных (Одоевского, Морозова и др.) встречается та и другая форма. При этом обращает на себя внимание следующая закономерность: форма личного местоимения я преобладает в переписке, которая в стилистическом отношении нейтральна, так как в ней речь идет о самых обычных делах и событиях: «я буду в воскресенье», «я Ъду под Тушино» и т. п. Когда же он пишет Никону и прибегает к более изысканным и книжным оборотам и выражениям, то употребляет архаичную форму «подписалъ язъ своею рукою рабъ божий царь Алексей», «а язъ многогрешный царь». Стилистически мотивированным является также употребление в частной переписке местоимений сесь, ся, се, выходивших в XVII веке из употребления в живой разговорной речи в силу того, что начинало распространяться местоимение этот. Так, в письмах царя и приближенных встречаются формы: «енто все дЪлалось в среду», «и как ето дгБло минуется».Что же касается челобитных и ответов на просьбы, то в них нередко встречаются устаревшие формы («к сей челобитной князь... печать свою приложилъ»), что объясняется своеобразием стиля документально-деловой переписки. Точно так же для этой переписки не характерно употребление постпозитивного члена, хотя в письмах Алексея Михайловича он встречается часто: «в длину вода-ma шесть сажень», «а не соколъ-отъ и еВл к ней», «а болезнь-ma ево начала разжигать». В частных письмах царя и приближенных перфект употребляется обычно без связки, а в официальных распоряжениях была принята более архаичная конструкция. Например, в подорожной грамоте, выданной боярину Морозову: «чтобъ есте давали боярина нашего Б. И. Морозова людемъ 6 подводъ с телеги и с проводники»; «а прочитая сю нашу грамоту отдавали бы есте боярина нашего... людемъ». Разнообразие грамматических форм, отражавшееся в письменности середины XVII века, объясняется в значительной степени состоянием живой разговорной речи Москвы. Так, в частной переписке начинает употребляться инфинитив глагола итить, характерный для московского просторечия того времени. Эта форма часто встречается в письмах царя («итить прямо, итить, гдъ свъдаютъ ляховъ»), хотя она, по наблюдениям проф. П. Я. Черных, совершенно чужда Уложению 1649 года. Стилистическая дифференциация форм, происходившая в зависимости от содержания письменности и в соответствии с жанром ее, наблюдалась и в наречиях. Из синонимической группы наречий времени (нынче, нынеча, ноте, топере, тепере, топереча) заметно выделяются типичные для московского просторечия формы, употреблявшиеся в письмах. Например, для Уложения 1649 года, как памятника официально-деловой письменности, характерна форма ныне. В собственноручных же письмах царя Алексея употребляются ее просторечные синонимы: «самъ ты вЪдаешь, что Фомина нынЪ- на недЪля; «и топере все стало»; «лихорадка де знобит и топере». Подобная же стилистическая обусловленность прослеживается в употреблении слов, относящихся к категории состояния. Например, книжная форма слова нельзгь почти не встречается в частной переписке, где ей предпочитается разговорная — «Ъхать нгьльзяъ, а также синонимы: «всего не мочно взять», «допросить мошно ли». В письмах употребляется также форма надобе, нетипичная для языка официальной письменности XVII века. Пестрота и неупорядоченность наблюдаются и в употреблении союзных слов. Если в Уложении обычно используется союзное слово будет, то в письмах часто выступает форма — буде («буде он старъ и увЪченъ, и тягло пусто не будетъ, и его велЪть постричь»). Кроме того, в частной переписке применяется иногда союз если (есть ли), не встречающийся в Уложении. В системе склонения имен существительных наблюдается смешение флексий. Например, окончания слов мужского рода иногда употребляются в местном падеже в таких словах: ротехъ, хоро- мехъ, мгърехъ (ср. в письмах Петра: «при походехъ»). Кроме того, некоторые слова употребляются то в мужском, то в среднем роде (мытъ и мыто). Все эти примеры свидетельствуют о намечавшихся в XVII веке новых тенденциях употребления грамматических средств, о дифференциации их в зависимости от стилистического своеобразия писем и официальных документов. 26. Синтез языковых традиций в творчестве А.С. Пушкина и стабилизация русского литературного языка. Пушкин и его значение в истории русского литературного языка. Грамматический строй, отличаясь устойчивостью, в процессе исторического развития языка улучшается и совершенствуется. Писатели, бесспорно, играют видную роль в грамматической нормализации языка, в отборе и утверждении самих средств и норм литературного выражения. Грамматическая норма наряду с другими нормами (лексической, орфоэпической и др.) опирается на лучшие образцы языка, представленные в произведениях выдающихся писателей. Эти произведения являются критерием для определения образцовой литературной нормы. Поэтому значение писателя для грамматической нормализации языка определяется тем, насколько правильно он понял состояние грамматического строя в его эпоху, а главное, насколько верно определил жизненные тенденции его развития. Основное, чем характеризуется подход Пушкина к грамматическим нормам языка и определяется отбор соответствующих морфологических и синтаксических средств,—^это отказ от архаики, от всего устаревшего, относящегося уже к элементам старого качества в языке. К числу таких устаревших элементов в начале XIX века относились многие произносительные нормы, морфологические и синтаксические явления. Например, в области фонетико-орфоэпиче- ских норм до Пушкина, особенно в стилях поэзии, удерживалось ударное е , произносимое как е\ идет, живет. Но Пушкин не культивировал такого произношения; в его произведениях е, не переходящее под ударением в о, встречается лишь в стилистически мотивированных контекстах, тесно связанных с общим стилистическим строем произведений. Например, послание Пущину им написано в торжественно-приподнятом стиле, обильном славянизмами. В нем поэтому вполне уместно архаичное произношение: Мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил. Таким образом, в отношении грамматической нормализации взоры поэта были устремлены вперед, а не назад. Известно, что во времена Пушкина были еще довольно употребительны усеченные прилагательные в функции определения. В этой же функции их иногда употребляет и Пушкин (стары годы, тайну прелесть и т. д.). Но в его языке такие контексты все же не часты, так как поэт не поощрял употребления усеченных прилагательных. То же самое можно сказать относительно выходивших из употребления деепричастий типа глядючи, играючи и т. п. В прошлом это были вполне употребительные формы, происшедшие от кратких причастий. Но вслед за Ломоносовым Пушкин не одобряет их употребления в литературном языке. В области синтаксиса Пушкин занимал вполне определенную позицию, отличающую его от карамзинистов, шишковистов и вообще от предшествующих традиций. Он объявил борьбу засилью категории качества и эмоциональной оценки, что было типично для поэзии и прозы карамзинистов. Это засилье приводило к тому, что обычно предложения загромождались огромным количеством определений. «Реформа синтаксиса, основанная на признании преимуществ глагола и имени существительного и связанная с изменением форм времени, следовательно, приемов сочетания предложений, привела к полному обновлению повествовательных стилей в стихах и в прозе». Благодаря этой реформе основную конструктивную роль в предложении начинает играть глагол. Проза Пушкина насыщена глагольными словами, которые становятся центром фразы, и от них зависят многие другие члены предложения. По подсчетам исследователей, в «Пиковой даме» насчитывается 40% глаголов при 44% существительных и 16% прилагательных и т. д. «Мертвые души» Гоголя значительно уступают в этом отношении: в них 31% глаго- лов. Обилие глаголов делает повествование динамичным. Например, в «Капитанской дочке»: «Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом — и скоро стали...» Пушкин одобряет и культивирует типичный для русского языка порядок слов в предложении, ориентируясь на такую схему: определение, затем подлежащее, после которого идет сказуемое, а далее следует дополнение или обстоятельство. Эта схема обычно нарушается в тех случаях, когда поясняется чужая речь: сказал ону ответила она (глагол на первом месте), а также в фольклорных произведениях, в которых глагол-сказуемое может употребляться перед подлежащим. Значение Пушкина для установления порядка слов в предложении велико и потому, что в XVIII веке было внесено в расположение слов много иноязычного, не типичного для русского языка. Например, по образцу латино-немецких конструкций глагол ставился в конце фразы, а определение — после определяемого слова1. Подобного рода нетипичные для русского языка конструкции Пушкин пародийно воспроизводит в «Истории села Горюхина», где стилизуется Белкин и язык старинных повествований. В данном случае он вводит многие устаревшие конструкции, в том числе причастия после определяемого слова: «Горюхино платило малую дань и управлялось старшинами, избираемыми народом на вече, мирскою сходкою называемом»; «Обедневшие внуки богатого деда не могли отвыкнуть от роскошных своих привычек — и требовали прежнего полного дохода от имения, в десять крат уже уменьшив- шегося»; «В последний год властвования Трифона, последнего старосты, народом избранного, в самый день храмового праздника, когда весь народ шумно окружал увеселительное здание (кабаком в просторечии именуемое)...». Анализ синтаксиса Пушкина убеждает, что поэт активизировал конструкции устно-разговорного характера, ориентировался на непринужденный, естественный порядок расположения слов, характерный прежде всего для живой разговорной речи. В силу этого поэт использует структуру многих предложений, которые характерны для диалогической речи. Например, у него весьма употребительны вопросительные предложения. Наряду с ними («Ах, ножки, ножки, где вы ныне? Где мнете вешние цветы?» «Мои богини, что вы? где вы?» и др.) Пушкин употребляет много восклицательных предложений: «Причудницы большого света! Всех прежде вас оставил он»; «Татьяна, милая Татьяна! О тобой теперь я слезы лью». Ср. также следующий пример искусного использования синтаксических конструкций, типичных для разговорной речи: Вы тоже, маменьки, построже За дочерьми смотрите вслед: Держите прямо свой лорнет! Не то... не то, избави боже! Я это потому пишу, Что уж давно я не грешу. Таким образом, значение Пушкина в развитии и совершенствовании синтаксической системы литературного языка трудно переоценить. «Самой сильной стороной прозы Карамзина был, несомненно, синтаксис — область, где он добился больших успехов. Стоит, однако, сопоставить ее с пушкинской фразой, чтобы увидеть всю недостаточность и односторонность реформы Карамзина и в области синтаксиса. Краткость и точность, благородная простота и разнообразие интонаций живой речи пушкинской прозы противопоставлены манерной, чопорной однообразности и однотонности, цветистости стиля Карамзина» Известно, что каждый выдающийся писатель вносит свой вклад в культуру образного слова, в искусство стилистического совершенствования языка. Роль Пушкина в развитии средств словесно- художественной изобразительности трудно переоценить. Все способы, средства и приемы образного употребления слов поэт значительно развил, показав, какие неистощимые возможности поэтического выражения таятся в языке. Пушкинские средства художественной изобразительности поражают своим богатством, художественностью, многогранностью. Например, Пушкиным употреблено более 800 различных сравнений, которые представляют большой интерес в смысле их структуры и образно-метафорического использования языка. Эти сравнения поражают также верностью и зоркостью взгляда большого художника. Укажем, что образ Татьяны раскрывается им при помощи такого сравнения: Как лань лесная, боязлива, Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой... Ольга изображена так: Всегда скромна, всегда послушна, Всегда как утро весела, Как жизнь поэта простодушна, Как поцелуй любви мила, Глаза как небо голубые... Мария Кочубей: Как тополь киевских высот, Она стройна. Поражают также художественной силой и верностью пушкинские эпитеты, многообразие, точность и образность которых изумительны. По наблюдениям Б. В. Томашевского, в эпитетах Пушкина преобладает глагольная стихия; у многих прилагательных суффикс -лив-: кропотливыйt горделивый, обильно количество эпитетов с суффиксом -тельн-: решительный, пленительный и другие, или с причастной формой страдательного залога: забыт, необозрим и т. д. Таким образом, стремление сделать глагол центром фразы отражается и на создании средств словесно-художественной изобразительности. Выгодно отличаются также пушкинские перифразы, эти иносказательные выражения, отличающиеся образностью и эмоциональной окрашенностью, употребляющиеся обычно в качестве художественного эквивалента к более «будничным» выражениям. Например, для обозначения осени поэт создает такой перифраз: Унылая пора, очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса. Сельских кузнецов, которые чинят помещичьи повозки, он изображает следующим образом: Меж тем как сельские циклопы Перед медлительным огнем Российским лечат молотком Изделье легкое Европы... Пушкинские афоризмы вошли в золотой фонд фразеологии русского языка. Способность выражаться лаконично, содержательно, в короткой фразе обобщая характерные и типичные жизненные явления, особенно хорошо прослеживается в фразеологическом новаторстве поэта. Тургенев, Щедрин, Чехов, Горький и многие другие писатели охотно цитировали пушкинские изречения: «а счастье было так возможно, так близко»; «жалок тот, в ком совесть не чиста»; «тяжела ты, шапка Мономаха»; «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»; «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»; «что день грядущий мне готовит» и др. Далеко не все афоризмы поэта сразу приобрели широкую популярность. По мере развития речевой культуры, освоения и изучения богатейшего пушкинского наследия все больше и больше его изречений, отличающихся глубиной мысли, становятся крылатыми и широко известными всему народу. Для создания комического и сатирического Пушкин использовал смысловой строй своих образов и метафор и практиковал присоединение фраз, относящихся к разным смысловым сферам. Такое неожиданное сближение далеких понятий придает повествованию комический оттенок. Например: Он в том покое поселился, Где деревенский старожил Лет сорок с ключницей бранился, В окно смотрел и мух давил. Укажем еще на такой пример присоединительного сочетания из «Капитанской дочки»: «В то время воспитывались мы не по-нонешнему: с пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла». Таким образом, творчество Пушкина привело к реорганизации старой стилистической системы литературного языка, сдерживавшей языковое творчество в пределах трех резко ограниченных друг от друга стилей, каждый из которых имел дело с заранее заданными нормами языкового выражения и в силу этого требовал стилистической однородности текста художественного произведения. Творческая деятельность Пушкина определила основные пути и нормы дальнейшего развития русского литературного языка, а также средства и способы совершенствования и обогащения его стилистической системы. |